Зелёные глаза напротив

      Антон погружается в ад.       Всё в квартире напоминает о ней. О его маме. О той, кого, как кажется Антону, он не ценил в полной мере, не уделял достаточно внимания да и вообще, не замечал возникновения такой страшной болезни, как рак. Быть может, если бы он понял это намного раньше, то она бы смогла излечиться? И сейчас была бы жива...       Да, теперь врач сказал этот диагноз. И, честно говоря, Антон хотел ему врезать сразу после слов: «Мы знали давно, но уже тогда это было неизлечимо, мы просто не хотели вас расстраивать». Ведь сейчас он не расстроен, ага, совсем нет. Сейчас он просто счастлив, блять.       Счастлив так сильно, что еле находит в себе силы дышать, поднимаясь с пола в прихожей и следуя в свою комнату. Единственное, чего Антон хочет сейчас – нарисовать её. Нарисовать такой же радостной, здоровой и… живой. Такой, какой он помнит её в своём радужном и беззаботном детстве.       Парень садится за стол, достаёт подаренный Арсением скетчбук и начинает рисовать. Сначала карандашом, а затем и красками, придавая рисунку объём и цвет. Парень даже не включает музыку в наушниках, хотя раньше это было обязательным действием при подобном занятии. В голове слишком много мыслей, что песни лишь смешают всё в непонятную кашу, которую будет не разобрать. Кроме того, вся его музыка вдруг показалась Антону какой-то… не такой. Неприятной, слишком громкой или тихой, с глупыми словами и бессмысленными предложениями.       Антон не замечает, но спустя некоторое время начинает мурлыкать себе под нос «Потерянный рай», неосознанно адресуя её своей маме. Забавно, что в его детстве он даже слышал эту песню из её уст, правда, думать об этом сейчас совершенно ни к чему. Слишком больно и страшно.       Антон смотрит на свой рисунок и тут же вырывает страницу комкая её и отправляя в мусорку. – Не живая… Она здесь не живая! – в отчаянии вскрикивает он, мечась по комнате туда-сюда, закуривая сигарету прямо в комнате, затягиваясь так глубоко, что даже болезненно. – Я хотел, чтобы получилась живая! Чтобы запомнить живую! Не как в морге! НЕ КАК В МОРГЕ! – на секунду в его голове мелькает мысль о лезвии, но он упорно её игнорирует, вновь садясь за рабочий стол и начиная рисовать снова, так и не вынимая изо рта сигарету.       Он должен успеть. Должен успеть, пока ещё помнит её живой. Пока образ той еле знакомой женщины из морга (потому что назвать её мамой у него язык не поворачивался) окончательно не подменил настоящее изображение его мамы.       Антон рисует. Рисует вновь и вновь, но всё рвёт и комкает. Мечется туда-сюда, то и дело выкрикивая какие-то грязные ругательства. Он выкуривает столько сигарет, что даже сбивается со счёту. Не получается. Нарисовать не-по-лу-ча-ет-ся. Глаза не живые. Волосы не живые. Она не живая. Парень смотрит на рисунок и в какой-то момент ему начинает казаться, что вот, она уже лежит в гробу. Вот, её погружают в землю и закапывают. И уже вот, её лицо покрывается мерзкими червяками, которые поедают её тело внутри и снаружи.       Антон вскакивает из-за стола, роняя стул и отшатываясь к противоположной стене. Ему страшно. Слишком страшно. Собственные мысли тягучим болотом засасывают, поглощают его самого, тащат к самому дну, не позволяя вдохнуть свежего воздуха. Не позволяя вообще вдохнуть хотя бы немного. Парень пугливо оглядывается по сторонам, думая, что сходит с ума. Квартира не кажется родной – всё чужое. Абсолютно всё. Комната, в которой он прожил уже больше полугода – и та не его, а чужая, незнакомая.       Шастун со страхом озирается по сторонам, в тщетной попытке пытаясь отыскать хотя бы что-то знакомое, что-то доброе и приятное. Но нет… ничего. Пустота. Это чужая квартира. И это факт.       Из размышлений вырывает громкий хлопок входной двери. Антон поднимается с пола (как он оказался на нём – загадка даже для него) и на дрожащих ногах следует на звук. Отчим вернулся. От мысли, что они остались лишь вдвоём становится жутко. Да, когда мамы была в больнице, они тоже жили только вдвоём, но сейчас… Сейчас мамы нет совсем. СОВСЕМ НЕТ! – Похороны завтра в 12. Вскрытие уже сделали и сказали, что нечего больше тянуть, – произносит он устало и проходит на кухню, пока Антон следует за ним, внимательно вслушиваясь в каждое слово. – Я позвонил на её работу, может быть придёт пару человек. Мои парни будут. Больше – некому.       Антон думает, что это жутко. Человек умер, а прийти к нему, по сути, даже некому. Если и были друзья, то все остались в другом городе, а на работе особо ни с кем сойтись она не успела, учитывая то, что приняли её туда сравнительно недавно. Да и согласившиеся сделали это скорее всего просто из жалости. В голову парня вдруг приходит спонтанная мысль, которая заставляет его задуматься – «А кто придёт на похороны ко мне?».       Арсений, это точно. Серёжа, если он каким-то чудом узнает о них. Арсений расскажет, возможно. Отчим не придёт. Вряд ли. А кому ещё? Одноклассники? Да, были парни, с которыми Антон общался в школе, но вряд ли они бы пришли. Дмитрий Темурович, чтобы поддержать Арсения, кстати, пришёл бы наверное… – Ты будешь? – отчим плюхается на стул, с грохотом приземляя на стол рядом бутылку водки и ржаной хлеб – идеальный ужин для одиннадцатиклассника, что сказать. – Пиздец хочется выпить. Я так заебался со всем этим.       Антон слабо кивает и подсаживается рядом. Почему-то мат от отчима неприятно режет уши, и парня резко прошибает холод от этого, мурашки ползут под кожей так неприятно, что тело чуть ли не сводит судорогой. Становится страшно.       Мужчина наполняет стаканы почти до краёв и выпивает свой залпом, прислоняя затем кусочек хлеба к носу и вдыхая его запах поглубже, лишь потом закусывая. Антон пьёт не всё, обжигаясь жидкостью и делая лишь два небольших глотка. – Да-а, подвела ты нас, Дашка, – произносит он протяжно, а затем в его глазах вдруг появляется такая злость, что Антон невольно задерживает дыхание. – Как я, блять, дальше-то, а?! Просто взяла и всё свалила на меня! – он вдруг поднимает опустошённый стакан и бросает его в стену.       Антон слышит звон, вздрагивает, закрывая уши и зажмуриваясь. Сердце стучит быстро-быстро, отдаваясь пульсацией где-то в области висков. Он смотрит на стену и на пол, который теперь усыпан кучей больших и не очень осколков. Нервы натягиваются до предела, хотя ничего страшного вроде как пока и не произошло. Ага, ключевое слово – пока.       Дыхание перехватывает так сильно, и Антон думает, что уже отвык от криков отчима, сейчас, кажется, даже бледнея. Хочется сбежать и спрятаться. Куда-нибудь подальше отсюда. Знаете, как страус делает – голову в песок и всё, все проблемы решены. – Чё теперь делать-то?! – вскрикивает он, а Антон начинает трястись так, словно только что окунулся в прорубь. Он не может понять своей реакции, не может ничего сделать, чтобы изменить её – и это пугает лишь сильнее и сильнее.       Внутри кровь как будто застывает, переставая двигаться по телу и парень быстро хватается за телефон, тут же заходя в диалог с Арсением. Если кто и поможет – только он один. Вы: Пожвлуцстп спаси меня, мнк стрвшно 21:37       Сообщение даётся слишком тяжело из-за трясущихся пальцев и спутанных мыслей. Антон ненавидит себя за эту слабость. В который раз уже ненавидит себя и свою чёртову эмоциональность, совладать с которой он так до сих пор и не может.       Мужчина достаёт новый стакан и так же громко ставит его на стол. Антон вздрагивает, понимая, что всё. Конец. Ещё хотя бы один громкий звук и его нервы полетят ко всем чертям. – Что мне теперь с тобой делать? – вопрос явно обращён к парню, но тот упрямо не хочет смотреть на единственную оставшуюся родню. Хотя стоп… по документам они ведь даже не женаты!       Антон с ужасом понимает, что с большим успехом его могут забрать в детский дом. Руки всё также сводит мелкий тремор, хотя парень и пытается его скрыть, впиваясь пальцами в свои бёдра под столом. Телефон неприятно жужжит в кармане школьника, но сейчас на него никто не обращает внимание. – А ты ведь мне нравишься, – вдруг произносит мужчина, сильно меняя свой взгляд – усталость и злость заменяются чем-то новым, и Антон боится думать, что это такое. – Ещё тогда. Ты так скулил и умолял меня прекратить, мм… – отчим даже прикрывает глаза на секунду, видимо вспоминая тот жуткий вечер, оставшийся навсегда в памяти Антона.       Парень поднимает испуганные зелёные глаза и встречается с карими, внутри которых опасный огонь. Антон подрывается со стула, делая несколько шагов назад и выставляя руки вперёд в защищающемся жесте. – Э, ты куда, Тош? – отчим встаёт медленно, растягивает шаги, как бы демонстрируя своё превосходство и силу, говоря, таким образом, что он априори победил и бежать некуда, а Антона воротит от такой интерпретации его имени голосом отчима. – Теперь ты здесь, со мной. Здесь твой дом, – он делает шаг на Антона, произнося это таким слащавым голосом, что тянет блевать. Парень в такт отступает назад.       Ещё шаг. И ещё. Его ноги дрожат, и ходить в таком состоянии – не лучшее решение. Тем более задом.       Антон спотыкается на пол, тут же вскрикивая и зажмуривая глаза, на которых мгновенно выступают слёзы. Правую руку разрезает жуткая боль. Парень пугливо поднимает её, видя много маленьких ранок и одну большую, из которой торчит осколок разбитой ранее чашки.       Антон шипит, вскакивает и несётся в свою комнату, кое-как увернувшись от отчима, преградившего ему дорогу. Он запирает дверь на задвижку, прислоняется к ней спиной, чтобы удержать надёжнее, и достаёт телефон.

Самый лучший человечек: Скоро буду. Держись. 21:38

Вы: Пожвлуйств скрнее 21:45       Правая рука не работает совсем, а потому писать приходится только левой. Жутко неудобно, Антон не попадает по буквам, кусая внутреннюю сторону щеки, но всё равно отправляет сообщение, надеясь, что получатель расшифрует его. В конце концов, это же Арсений, мать его, Сергеевич! Он всё знает и всё может, что уж говорить о нескольких ошибочных буквах!       В дверь слышатся удары. – Ты всё равно отсюда никуда не уйдёшь! Выйди и мы сделаем всё мирно, – кричит разъярённый голос за дверью, не оставляя от напускной нежности и следа.       Антон бросается собирать вещи. Всё так же одной рукой. Перед глазами стоят слёзы, и комната плывёт вокруг него. То ли из-за запаха крови, который теперь наполнял её, то ли от уже сдавших нервов, то ли ещё от чего. – ВЫХОДИ, БЛЯДЬ! – рычит отчим, ударяя дверь сильнее, – Я СНЕСУ ЕЁ К ЧЁРТОВОЙ МАТЕРИ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ВЫЙДЕШЬ!       Антон подходит к двери ближе и подпирает её спиной, чтобы удержать хотя бы немного побольше. Он смотрит на свою ладошку, с которой капает кровь, и не понимает, что ему теперь делать. Сдаваться? Бороться? Искать компромисс? А имеет ли его слово хотя бы какой-нибудь вес в этом доме? Похоже, что нет... Успокаивает одно – Арсений скоро приедет и его спасёт. Спасёт ведь, да? – Я ВИДЕЛ СЕГОДНЯ ЕГО! – кричит отчим, ударяя в дверь теперь, кажется, плечом, а не просто руками, и Антон прекрасно понимает, о ком идёт речь, – Ты нихуя его не бросил! Ты сам нарываешься, блядь! Не понимаешь по-хорошему!? Я предупреждал!       Антон вздрагивает. Он разблокирует телефон, видя, как его собственные слёзы падают на экран, мешая писать, заставляя устройство немного подвисать и глючить. – Ну ты у меня сегодня получишь, паршивец!!       Антон кое-как вытирает экран и пишет новое сообщение учителю. Не важно, что сегодня получит Антон... важно – огородить от этого Арсения. Вы: Нет! Не приезжай пожалцста Он убьёт тбя Арс не нвдо прошу ткбя 21:49       Отчим ударяяет сильнее и дверь слетает с петель, чуть не поваливая вместе с собой отчима. Антон чудом успевает отойти. – Пожалуйста… Нет… Не надо… – Антон пятится назад, прижимая к себе окровавленную руку со стеклом внутри, капельки стекают по запястью к локтю, но такие вещи сейчас не замечаются ни парнем, ни отчимом. – Ммм, снова умоляяешь. Мне нравится, – тянет он нарочито спокойно и ласково, подходя всё ближе и ближе. – Зачем же ты заперся, а? Я ведь всё равно тебя достану, – отчим расстёгивает пряжку и вынимает ремень из шлёвок, опасно складывая его в руках.       Во входную дверь кто-то громко стучит. Антону кажется, что время в эту секунду остановливается. Это может быть кто угодно, но это определённо его шанс. Шанс бежать или заявить о себе, но как? – Пикнешь – я тебя прирежу, понял? Тебя никто искать не будет, уж поверь, – рычит отчим и выходит из комнаты мальчика, следуя к входной двери.       Вот и всё. Последний шанс упущен. Антон оседает на пол и закрывает заплаканные глаза. Арсения он предупредил, тот, значит, точно не придёт. А больше никто и не знает... – П-пожал-луйста… с-спасите… кто-нибудь… – шепчет он тихо-тихо, то и дело всхлипывая, пытаясь справиться с нарастающей истерикой. – П-прошу...       Отчим тем временем открывает дверь, натыкаясь на знакомую фигуру с угольно-чёрными волосами и ярко-голубыми глазами. – Здрасте, – говорит, как выплёвывает, Арсений, со всего размаху заезжая кулаком в нос отчима и сразу же проходя внутрь квартиры, пока тот не успел прийти в себя. – Антон! – зовёт он, уверенно шагая и внимательно оглядываясь вокруг в поиске мальчишки.       Парень слышит такой родной голос и тут же подрывается с места, бросаясь на него. Сердце колотится быстро, а в голове, кажется, на время проясняется. Вот оно – спасение. Арсений, ну конечно! Это он. Это всегда был он. Всегда спасал! Всегда вовремя и рядом.       Антон выбегает из комнаты и сразу в объятия к мужчине. Приятный запах кофе и одеколона ударяет в нос, мешаясь с отвратительным металлическим запахом крови, но это не важно. Он рядом – и это всё, что сейчас нужно. Но Арсений сразу же отстраняется, берёт Антона за запястье и параллельно хватает со стола бутылку за её горлышко, разбивая о край стола, чтобы получилось своеобразное оружие. Для самообороны, конечно же. На всякий случай, как говорится.       Антон думает, что слишком много битого стекла на сегодня, но послушно следует за мужчиной в прихожую.       Отчим уже приходит в себя, зажимая кровоточащий нос рукой. – Ты не имеешь права! – кричит он, дёргаясь в сторону Арсения. – Ещё шаг и я пробью чёртовой бутылкой твою башку, – угрожающе произносит брюнет, демонстрируя бутылку в правой руке, отчим выставляет руки вперёд и отступает на шаг назад. – Разумное решение, – комментирует Арсений и пропускает Антона вперёд, к выходу, не разрывая при этом зрительного контакта с мужчиной. – Вы не будете вместе, – выплёвывает он, решая действовать теперь уже не физической силой, выдерживая этот взгляд, но не решаясь приближаться. – Я не позволю. – Ошибаешься, – Арсений захлопывает за собой дверь и, вновь хватая парня за руку, тащит вниз, выкидывая в мусорку у подъезда бутылку.       Садятся в машину быстро, без слов. Разговор начинается только тогда, когда злосчастный дом скрывается из вида. – Как ты? Он ничего тебе не сделал? – Арсений немного расслабляется, но всё так же тяжело дышит и сильно сжимает руль до побелевших костяшек. Он украдкой осматривает Антона, цепляясь взглядом за его порезанную ладонь. – Что с рукой? Надо в больницу?       Антон рассеянно смотрит по сторонам, пропуская вопрос мимо ушей. Боль в руке только сейчас накатывает в полной мере, заставляя здоровой рукой сжать запястье посильнее в попытке заглушить чувствительность. – Антон! Говори со мной! – выкрикивает он громко от нетерпимости. – Я не пойму, если ты не скажешь! Мне плохо видно рану. Нужно в больницу?       Антон вздрагивает, оборачиваясь к мужчине, так и не пристёгиваясь в машинном кресле. – Нет. Дома. Сами, – сквозь зубы произносит он, а затем добавляет. – Я сейчас.. кажется... потеряю сознание, – Антон медленно прислоняется к подголовнику кресла и прикрывает глаза. – Блять, нет! Антон! – Арсений тут же тормозит у обочины, включая аварийку, выуживая из бардачка аптечку и быстро смачивая ватку в нашатырном спирте. – Антон, Антон!!! – он водит ваткой перед его носом, но не поднося слишком близко. – Блять, очнись! Скоро домой, скоро будем дома уже. Ещё чуть-чуть, Тош, – он сжимает его здоровую руку, когда парень вдруг заходится в резком приступе кашля. – Господи... – шепчет Арсений, давая не больше минуты, чтобы прийти в себя и сразу вкладывая ватку в руку школьника. – Поднеси к носу, если начнёшь отключаться. Понял?       Антон в ответ чуть заметно кивает. Арсений видит и этого достаточно. Газует и доезжает до дома в считанные минуты. – Ты можешь идти? – мужчина выходит из машины и открывает дверь со стороны Антона. – Да, я же не немощ... – парень ступает на асфальт, но чуть не падает, из-за слабости в ногах и непонятно откуда взявшегося головокружения, удерживаясь лишь благодаря сильной руке рядом, успевшей вовремя его схватить.       Арсений молча забирает у него рюкзак, закидывая его себе на плечо, и придерживая парня за руку, помогает дойти до квартиры, усаживая после на диван. – Давай руку, – раздевшись, брюнет приносит аптечку и усаживается рядом, предварительно достав ещё что-то из шкафа.       Антон лишь сильнее прижимает руку к себе, поднимая заплаканные глаза на мужчину, который выглядит сейчас слишком решительно и даже... каким-то холодным. – Мне будет больно, – всхлипывает мальчик, не отрываясь от синих глаз напротив, почему-то пугаясь их сейчас больше, чем раны на руке. – Я знаю. Но это нужно сделать, Тош... – Арсений видит страх в глазах школьника, а потому немного смягчается, хотя и требовательно протягивает свою ладонь, ожидая, что парень положит в неё пострадавшую руку, но тот медлит, рассматривая ранку сам. – Пожалуйста, не надо... Я не хочу, чтобы было больнее. Уже… уже совсем не болит, – оправдывается он и практически скулит, думая, что пережить эту боль от извлечения просто не сможет. – Солнышко, там стекло... Его нужно достать. Может быть заражение...       Антон недоверчиво смотрит на мужчину, а затем всё же сдаётся, отдавая раненую ладошку в чужие руки. Арсению он верит. В конце концов, тот действительно прав. Да и знает, что делает, если отстаивает свою точку с таким упорством.       Но из всей медицины Арсений знает только то, что всё лишнее нужно убрать, а ранку – обработать. Он сам боится сделать что-то не так, но оставлять всё, как есть – не вариант, в любом случае. – Я постараюсь осторожно, – произносит он значительно тише и протягивает Антону ремень, который несколько минут назад достал из шкафа. – Зажми в зубах. Возможно это поможет. Я... – он немного мнётся, а затем, смотря прямо в зелёные пронзительные глаза, произносит. – В фильме видел.       Антон неуверенно кивает и сильно закусывает ремень зубами.       Арсений пинцетом достаёт осколки – сначала самый большой, а потом и маленькие. Антон мычит, зажмуривая глаза, стараясь не дёргать рукой, чтобы не навредить самому же себе и чтобы не помешать мужчине. Ему больно так сильно, что он даже согласен на смерть – только, пожалуйста, мгновенную, без мучений. Проходит время, а осколки всё не кончаются, потому что Арсений раз за разом вытаскивает новые и бросает их в блюдце рядом.       У Антона по вискам собираются капельки пота, даже чёлка намокает, неприятно прилипая ко лбу, но всё это кажется сейчас таким неважным. Антон удивляется, когда вдруг ловит себя на мысли, что ему легче. Арсений всё так же держит его за запястье, всё так же болезненно извлекает стекло, но эта боль...почему-то даёт Антону перезагрузиться, позволяя взглянуть на мир иначе, совсем под другим углом. Парень не понимает пока, что именно изменилось у него внутри, но чувствует себя совсем иначе, нежели каких-то десять минут назад.       Пережить обрабатывание ран также больно, но возможно чуть-чуть поменьше. Антон старается держаться сильным, потому что понимает – Арсению и так тяжело, ему тоже больно, хотя и не физически. Однако смотреть на, наверное (хотя, почему «наверное»? Это абсолютно точно!), самого дорогого и любимого человека в таком состоянии – невыносимо.       Когда рука перебинтована, мальчишка тут же откидывается на кровати и засыпает, наконец расслабляясь и выдохнув всё напряжение, что было внутри. Он прямо в одежде. И спит так, словно не спал очень давно – устало, без снов и чувств, «без задних ног», как говорится в старом-добром выражении. Он даже не дожидается брюнета, когда тот начинает убирать аптечку и извлечённые осколки       Арсений ложится рядом, первое время не понимая, заснул парень или же потерял сознание, борясь с желанием опять поднести к его носу нашатырный спирт. Но приходит к соглашению с собой, что мальчишка всё-таки спит. Мужчина не смеет беспокоить его переодеванием – просто устраивается рядышком, не обнимает, но невесомо и осторожно перебирает его мягкие кудрявые и чуть намокшие волосы. И никак не может заснуть. Кто знает, что мог сделать этот ужасный человек с этим беззащитным мальчиком. С его мальчиком. Арсений счастлив, что успел.       Весь вечер накануне он сидел, как на иголках, выпил, наверное, десяток чашек кофе, боясь, что случится нечто непоправимое, потому что чувствовал – сегодня он должен быть наготове. – Спи крепко, солнце. Ты обязательно со всем справишься. Я помогу, – Арсений касается губами бинтов на руке, слушает размеренное дыхание, а сам всё никак не может успокоиться и прийти в себя, засыпая только под самое утро.