Драко провёл несколько приятных дней в состоянии блаженного восторга. Ничто не могло вывести его из себя, потому что он постоянно витал в облаках. Если мать настаивала на посещении того или иного мероприятия, он с ней не спорил. Встретив на одном из них Забини, Драко от всей души обнял друга. Он даже заколдовал гоблина из Гринготтса, заставив того нарушить внутренние правила банка. А вновь появившись на работе, он так ошарашил Поттера и Уизли своим тёплым приветствием, что те повалили его на пол, абсолютно уверенные в том, что их коллега находится под Империусом.
И в этот самый момент — уткнувшись лицом в подмышку Поттера — Драко начал понимать: происходит нечто опасное. Нечто, совершенно не характерное для грёбаного Драко Малфоя.
В общем, эйфория стала ослабевать, а разум — проясняться. Оторвав лицо от тревожно влажной подмышки Поттера, Драко погрузился в долгие размышления о том, что, чёрт возьми, с ним стряслось? Если быть честным с самим собой (довольно неприятное ощущение), причиной тому стало «Что-то» с Грейнджер. То самое «Что-то», которое крепло в нём вот уже несколько недель. А возможно, и месяцев.
Когда это началось? Он не мог с уверенностью сказать. Сейчас, оглядываясь назад и стараясь оценивать всё объективно, он был вынужден признать наличие целого ряда поворотных моментов. Например, их танец. Или Прованс. Её прикосновение к его покрытой шрамами Метке. Та ночь на поле для квиддича, когда она довела себя до магического истощения, пытаясь спасти его от несуществующей угрозы. Или тот миг, когда она посчитала его одной из сильных сторон в своëм S.W.O.T.-анализе. А может быть тот день, когда она с диким энтузиазмом искала мох. Он и правда не знал. Всё это происходило столь постепенно и медленно, что с лëгкостью игнорировалось.
Как бы то ни было… «Что-то» любого рода между ним и Грейнджер таило в себе опасность и считалось неприемлемым. Если оставить в стороне очевидную — ужасную —
непреодолимую — проблему совместного прошлого, а также их неприязнь в целом, Грейнджер являлась его принципалом, а между аврорами и их подопечными «Что-то» было строго-настрого запрещено. Одно дело — влечение, но чувства (если он мог дать происходящему какое-то название) шли вразрез с Кодексом поведения —
и противоречили здравому смыслу. Драко и раньше нарушал кучу всевозможных правил, но конкретно этим он пренебрегать не собирался. Чувства туманили рассудок и подвергали опасности обе стороны. Опрометчивый проступок, непростительный для профессионала.
И более того —
более того! — Драко ненавидел чувства. В лучшие времена они раздражали и отвлекали, а в худшие — становились отвратительной уязвимостью. Он успешно избегал их во всех своих связях с представительницами прекрасного пола, включая помолвку с Асторией. Это была хорошая привычка. Она позволяла сохранять ясность ума и трезвость суждений. Благодаря ей он оставался непобедимым и свободным.
А теперь он буквально погряз в них! Задержавшись у двери Грейнджер и потерявшись в еë глазах среди глициний, он открыл чудовищный ящик Пандоры. Чувства. Слабые, но всё же… Мысли. Мечты. Они подкрадывались к нему, когда он меньше всего ожидал: пока завтракал, арестовывал тëмного мага или уворачивался от бладжера. Им было не место в его голове, и тем не менее они в ней поселились.
Он тоскливо вздыхал около двухсот раз за день. И всё время прокручивал в памяти беседы с Грейнджер: те, что иногда носили характер лёгкого подшучивания, а порой — превращались в серьёзные перепалки. От одного только запаха роз он становился глупее телёнка. Он наяву грезил о поцелуях на своих щеках и наслаждении, которое доставляли еë объятия. Когда он просыпался со стояком, то думал о Грейнджер, вытворяющей
такие вещи… Яркие фантазии, которыми он впоследствии не гордился, но, чёрт возьми, с ними было очень легко получить разрядку.
Он ежедневно проверял свой блокнот на наличие пропущенных сообщений от Грейнджер. (Жалкие попытки.) Он искал глупые причины, чтобы написать ей. (Жалкое зрелище…) Он уделял кольцу внимания больше, чем когда-либо прежде. (Ещë более жалкое.) Он сопротивлялся желанию проконтролировать её расписание и «случайно» нагрянуть туда, где она находилась. Да и сам факт, что у него вообще возникло такое желание, был мучительно жалок.
С того вечера, проведённого под глицинией, его несчастное «я» не могло обрести покоя. Это требовалось немедленно исправить.
Драко созвал Экстренное Совещание с Тео.
Они встретились в поместье Ноттов спустя несколько дней после бесцельного топтания в дверях дома Грейнджер. Драко производил довольно драматичное впечатление, расхаживая по гостиной в развевающейся за спиной чёрной мантии. К этому моменту он уже успел изрядно себя накрутить.
Тем временем Тео, будучи человеком праздным (в отличие от Драко, который был поборником трудолюбия), полулежал на кушетке с бокалом в руке. Как всегда, бесполезный.
— Если бы ты сказал, кто она такая, я бы смог дать тебе совет получше, — заметил Тео.
— Мне не нужны твои советы.
— Тогда чего ты от меня хочешь?
— Я хочу… мне нужно… я не знаю… ведро холодной воды в лицо.
Взмахнув своей палочкой, Тео наколдовал ведро, до краёв наполненное ледяной водой. Драко тут же заставил ёмкость исчезнуть.
— Не
буквально, ты, конченый придурок.
— Ты подаёшь ужасно неоднозначные сигналы, — деланно-обиженным тоном произнëс Тео. — Я всего лишь хочу помочь.
— Мне нужно антилюбовное зелье. — Драко резко остановился. — Такое существует? Зелье ненависти!
— Кого мы хотим ненавидеть? — поднял бровь Тео. — Разве мы не ненавидим всех подряд?
— Ненавидим. Всех, кроме неë. Но мне нужно её ненавидеть! Ну… может быть, не
ненавидеть. Просто испытывать Неприязнь. Или… вернее… продолжать раздражаться на неё. Во всяком случае, не
симпатизировать ей.
Тео неспешно потягивал вино.
— Почему?
— Потому что я грёбаный Драко Малфой, и я не ввязываюсь в слащавые эмоциональные переживания с… с грёбаной…
— С кем?
—
С ней.
— Может, стоит попробовать? Они могут оказаться более духовно обогащающими, чем привычный тебе перепихон.
— Мне не требуется духовное обогащение.
— М-м… Позволю себе не согласиться.
Драко насмешливо хмыкнул, прошëлся ещë немного, а затем провëл рукой по волосам.
— Всë плохо.
— Насколько плохо? — уточнил Тео.
— Очень. Постоянно витаю в облаках! Я! Витаю в облаках!
— О-о-о, — протянул Тео, радостно заёрзав на кушетке. — Расскажи-ка подробнее о своих мечтах.
—
Нет.
— Они о том, как вы, голубки, целуетесь при лунном свете? Или это шаловливые фантазии о красотке в постели? Или они… — Тео выдержал драматическую паузу, — …о свадьбе и детишках?
— Заткнись.
— Значит, всë вышеперечисленное, — констатировал Тео, после чего с довольным видом съел виноградину.
— Вообще не угадал. Отвали. — Драко метнулся в дальний угол комнаты, постоял там, надувшись, мгновение, а затем вернулся к другу. — Есть сотня… тысяча… причин, по которым я не должен испытывать ни одного из этих чувств.
— Назови эти причины.
— Нет.
— Но я хочу знать, насколько они обоснованы.
— Ты сразу догадаешься, кто она. Поэтому Нет.
— Я уже сузил круг подозреваемых, — сказал Тео. — Осталось лишь подтвердить мою теорию.
— И кто она, согласно твоей теории? Хотя нет, не говори. Я не хочу ничего знать.
— Ты что, применяешь окклюменцию? — усмехнулся Тео.
— Да.
— О, не сто́ит. Я же не Легилимент.
— Так легче думать об этом идиотизме без… э-э-э…
чувств.
— Она сделает тебя счастливым?
—
Нет. Нам даже смотреть друг на друга противно. Мы в корне несовместимы.
— О, это просто восхитительно! Гораздо интереснее твоих обычных грязных историй, — Тео прижал руки к груди. — Эта, по крайней мере, входит в тройку лучших.
— Ох прости, я и не знал, что мы ранжируем мои интрижки.
— Конечно, ранжируем. — Тео съел ещë одну виноградину. — Исключительно из интеллектуального любопытства: она бы сделала Нарциссу счастливой?
Задумавшись, Драко остановился.
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил он в конце концов.
— Хм, — протянул Тео. — Это подрывает мою теорию.
— Вот и славно.
Драко возобновил свою взволнованную прогулку по гостиной. Его лихо развевающаяся мантия задела бутылку вина Тео, отчего та вдребезги разбилась о стену.
Тео присвистнул.
— Тебе повезло, что я почти всё уже выпил. Вино зрело с тех пор, как я был чем-то вроде зиготы. А теперь посмотри на это — благородный напиток нашёл свою погибель только потому, что Драко Малфой влюблён.
Драко убрал осколки стекла движением палочки.
— Это не влюблённость.
— И что же это тогда?
— Это… ладно…
Чудесно. Это чëртова влюблённость.
— Когда ты увидишь еë в следующий раз?
— Я не знаю. И знать не хочу. Думаю, лучше мне её вообще не видеть. Пусть чувства угаснут.
— От разлуки любовь горячей, — философски провозгласил Тео.
— Тогда что
ты предлагаешь? Не хочу её больше видеть. А то ещë превращусь в слюнявого кретина, который пытается найти предлог, чтобы вплести цветочки в еë волосы.
— Ты мог бы найти другую ведьму, чтобы отвлечься… но полагаю, это была твоя первая линия обороны, и она потерпела полное фиаско.
Драко был до глубины души раздосадован тем фактом, что Тео оказался прав.
— С чего ты это взял?
— Слухи… За последние несколько месяцев ты отшил немало ведьм, знаешь ли. Чувства были задеты.
— М-м.
— Видимо, ты стал разборчивым. Некоторые обвиняют Нарциссу в том, что она тебя обуздала. Другие считают, что ты всерьёз начал искать жену. Луэлла подозревает внезапно наступившую импотенцию.
— Очаровательная ведьма.
— Что мне сказать, когда я в следующий раз услышу, как порочат твоë доброе имя?
— Версия с моей матерью — вполне подходящее оправдание.
— Будет сделано. — Тео призвал ещë одну бутылку вина и поставил еë подальше от Драко. — А ты не пьëшь? Или решил сегодня заменить выпивку на драматичное метание из угла в угол?
— Я не могу, — вздохнул Малфой. — Гр… Моя целительница сказала, что я должен отказаться от алкоголя на две недели. Придëтся подождать до вторника.
— Вот бедняжка. Тогда я выпью за тебя бокальчик. И расскажи мне о своей целительнице… Грейнджер, не так ли? Похоже, она совершила настоящий научный переворот, спасая твою шкуру.
— Да. — Драко постарался напустить на себя беспечный вид. — Я даже притворяться не стану, будто понял хоть слово из еë объяснений. Маггловские методы, знаешь ли. Кто бы мог подумать.
— Ты, наверное, очень ей благодарен.
Малфой недоверчиво посмотрел на Тео, но тот в кои-то веки выглядел совершенно невинно.
— Естественно. Я сделаю пожертвование в больницу Святого Мунго, чтобы выразить свою признательность.
— Вы продолжаете работать вместе?
— Да, — ответил Драко. — К чему ты клонишь?
— Да так, — отмахнулся Тео. — Просто слышал, что она экстраординарная.
— Понятно.
— Нужно пригласить её на следующую вечеринку, — задумчиво произнёс Тео, — и представить всем ведьму, которая спасла жизнь нашему Драко.
Малфой, теперь уже совершенно уверенный, что только что распознал попытку подловить его, просто фыркнул.
— Если ты думаешь, что зануда-целитель будет увлекательным дополнением к нашей обычной тусовке…
— Думаю, что вполне. Только представь: мы могли бы устроить танцы и шокировать Луэллу видом прижимающейся к тебе Грейнджер…
Драко оказался глух к окончанию фразы; его когнитивные функции были целиком и полностью поглощены восхитительной идеей о том, как он держит Грейнджер в своих объятиях. Она снова наденет платье с открытой спиной, конечно же. Зелёное станет отличным выбором. Или чёрное? В чёрном она наверняка будет выглядеть просто невероятно. И каблуки, которые поднимут её как раз на нужную высоту, чтобы…
Нет. Стоп. Блять.
— Что ж, — сухо произнёс Драко, обрывая слабоумный полёт собственной фантазии. — Я пойду. Ты доказал, что совершенно бесполезен.
— Я мог бы помочь тебе раздобыть какой-нибудь вариант зелья ненависти. Но ты же понимаешь, что его эффект будет временным.
— Как я и говорил: бесполезен.
— Лично
я считаю её удачливой ведьмой, — заявил Тео, поудобнее устраиваясь на кушетке. — Кем бы она ни была. Я и не припомню, чтобы ты испытывал к женщине что-то более романтичное, чем желание кончить ей на сиськи.
— А
ты?
— Я любил и терял, — произнëс Тео с трагическим вздохом.
— И кончал.
— О, да.
Драко сжал переносицу пальцами.
— Мне нужно проскочить этап потери и жить дальше.
— Если вы двое настолько несовместимы, как ты утверждаешь, то очень скоро, я уверен, она оскорбит тебя каким-нибудь непростительным способом и окончательно погасит то робкое пламя, что горит в твоей груди. На столь ранней стадии чувства крайне деликатны.
— Она назвала меня беспринципным упырём, а я чуть не поцеловал её.
— Милостивый боже…
— Её глаза пылали; ещё немного и она бы задушила меня. Невероятно возбуждающе.
— О, Боги, — выдохнул Тео. — Ты с такой страстью рассказываешь о еë глазах!.. Это опасно.
— Неужели?
— Жуть как. Следом ты начнёшь сочинять сонеты. Тогда это будет уже не влюблëнность, а настоящая любовь.
Драко вздрогнул.
— Ни хрена подобного,
нет.
Тео решительно отставил свой бокал.
— Когда это случится, я не стану читать твои стихи. Предупреждаю сразу: я отказываюсь! Они будут душераздирающе ужасны.
— Никаких грëбаных стихов, — отрезал Драко. — Возможно, мне придëтся использовать грубую силу: как только появятся такие мысли, я просто подавлю их.
— Подавишь?
— Да.
— Сомневаюсь, что это полезно для здоровья, старина, — сказал Тео, снимая пальцами кожицу с виноградины. — Но что мне может быть известно…
— Ничего, как стало ясно. Я ухожу. Мне ведь не нужно просить тебя оставить эту информацию между нами?
— Обижаешь.
— Я должен применить к тебе Обливиэйт. На всякий случай.
— Но как же я тогда вспомню, как защитить тебя от клеветы Луэллы?!.
— Пф-ф, — сказал Драко, выходя из гостиной.
— Передавай привет Гермионе, — прокричал ему вслед Тео.
— Да пошëл ты.
~
В течение следующих нескольких недель Драко был весьма доволен собой — подавление работало. Всякий раз, когда его мысли возвращались к Грейнджер, он упорно перенаправлял их на другие объекты. Аврорат. Инвестиции. Светские ужины. Яд нунду. Волдеморт. Тонкс. Он собрал настоящий арсенал тем, позволяющих пресечь любые неуместные размышления. К таковым относились воспоминания об остроумных пикировках за усыпанными лепестками роз столами, о невесомых прикосновениях кончиками пальцев и о тёмных глазах.
Они с Грейнджер почти не общались; лишь изредка он получал от неё послания о намерении посетить общественное мероприятие или уехать за город. О Ларсене ничего не было слышно. Грейнджер написала, что датчанин свёл контакт до минимума и, похоже, больше не заинтересован во встрече с ней. Драко воспринял эту новость положительно, хотя викинг со своим повышенным вниманием к ведьме по-прежнему тяготил его. Лёгким движением руки он добавил описание Ларсена в список лиц, представляющих особый интерес для авроров, с пометкой связаться с ним напрямую, если этого человека заметят на английской земле.
Драко всё больше утверждался в мысли, что это «Что-то», по сути своей — сущий пустяк. Сиюминутная слабость. Мимолётное летнее увлечение.
Он был настолько уверен, или, быть может, так стремился доказать это самому себе, что, когда Грейнджер сообщила о следующей вылазке со звёздочкой, он решил сопровождать еë.
Серьёзно? — написала она. — Всего лишь визит в Хогвартс.
Он напрямую связан с твоим проектом, — ответил Драко.
Ладно. Но не вини меня, если тебе станет смертельно скучно. Понедельник, 1 августа, 16:00, Хогсмид.
Малфой убеждал себя, что предвкушает встречу, ведь благодаря ей он сможет легко и непринуждённо завершить ближайший понедельник. Сначала у него был запланирован осмотр палаты Януса Толстого (с высшим руководством больницы Святого Мунго), а следом — небольшая охота на некромантов.
Так пролетели последние дни июля, и наступило первое августа: Лугнасад.
На смену выходным пришëл отвратительно мерзкий денёк. Одним словом — говнодельник. И почему начало недели всегда должно быть таким гнусным? Так или иначе, Драко оказался в Святого Мунго, собираясь осмотреть палату Януса Толстого, в чудовищно ранний час — девять утра.
Его сопровождал целый рой управляющих и членов Совета директоров больницы. Все они уже слышали новость, что мистер Драко Малфой прибыл с визитом в рамках подготовки к передаче Солидного Пожертвования. Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, толпа суетилась и с серьёзным видом разглагольствовала о том, насколько волнительным событием является посещение палаты.
Драко представили наиболее важным лицам, в том числе Гиппократу Сметвику (кроткому целителю, которого совсем недавно назначили главой Святого Мунго) и нескольким членам правления.
Даже Паразит, известный всем другим как МакЛагген, счёл нужным осчастливить своим присутствием. Драко пожал ему руку и поинтересовался состоянием его черепушки, ведь сотрясение мозга — дело серьёзное. Если вначале МакЛагген просто пребывал в мрачном настроении, то, узнав, что пожертвование Драко — результат выдающейся работы целительницы Грейнджер, и вовсе стал мрачнее тучи.
— Да, — кивнул Сметвик. — В некоторых своих методах она довольно нетрадиционна… и слава богу, что так, а, мистер Малфой? Целительница Грейнджер оказалась исключительно ценным приобретением для нашей больницы.
— В каком смысле нетрадиционна? — спросил один из членов Совета директоров. Драко предположил, что его фамилия, возможно, Пенлингтон.
— Она не только целительница, но и врач, — объяснил Сметвик.
— Врач? Вы имеете в виду, как один из этих маггловских потрошителей? — уточнил Пенлингтон, и усы мужчины зашевелились в тревоге.
— Да, — ответил Сметвик. — Но, конечно, мисс Грейнджер также является полностью квалифицированной целительницей. По результатам выпускных экзаменов она обошла даже Гаммиджа…
— Вы говорите, врач? А мы уже разрешаем им практиковать в больнице Святого Мунго? Я был не в курсе, — вмешался другой член Совета.
— Известно ли об этом нюансе
пациентам, которых она принимает? — присоединился ещё один. — Разве они не должны быть проинформированы?
По толпе пронёсся растерянный шёпот. Драко почувствовал, что вот-вот прозвучат пренебрежительные комментарии, но, разумеется, в рамках приличий. Такие, которые указали бы на всеобщее потрясение. Впрочем, если целительнице Грейнджер разрешили остаться, значит, всё в порядке. Конечно. Никакой связи с тем, что она магглорождённая ведьма. Всего лишь выражение беспокойства и удивления по поводу
неразумности наличия маггловского врача в штате. Тот факт, что Грейнджер являлась полностью квалифицированной магической целительницей совершенно ничего для них не значил.
Драко не мог оставить без внимания все эти завуалированные намëки. Он и сам когда-то вполне успешно использовал подобные, вращаясь в кругах, где о таких вещах говорили не прямо, а лишь упоминали вскользь.
— Я остался жив только благодаря
нетрадиционным методам целительницы Грейнджер, — раздался голос Драко над бормочущим роем. — Если бы она придерживалась исключительно наших методов лечения, как те три целителя, которые осматривали меня до её прибытия, то всё свелось бы к крикам о том, что противоядия не существует. И я был бы мëртв.
— Совершенно верно, совершенно верно, — согласно закивал Сметвик.
Драко повернулся к членам Совета.
— Именно она попросила меня направить пожертвование в больницу Святого Мунго. У меня были другие планы. Я хотел вложить средства в еë исследовательскую лабораторию в Кембридже. Очень надеюсь, что вы поблагодарите целительницу Грейнджер, когда встретитесь с ней в следующий раз.
Толпа согласно загудела, многие одобрительно закивали. Одни члены Совета выглядели смущёнными, другие — совершенно обескураженными. Они явно не ожидали услышать от Драко Малфоя столь категоричную защиту целителя с маггловскими корнями.
МакЛагген задумчиво наблюдал за Драко.
Он играл с огнём.
Дальнейшее бормотание стихло. Все члены Совета были либо предпринимателями, либо политиками; они чуяли запах денег Драко и умели вести себя подобающим образом.
Наконец, вся делегация поднялась на четвёртый этаж. Грейнджер не преувеличивала, рассказывая, в каком запущенном состоянии находится палата. Переступив порог, Драко заметил, что на покрытой пылью табличке отсутствует буква «Я»:
П А Л А Т АㅤН У С А Т О Л С Т О Г О
Он уставился на неë, нахмурив брови.
Члены Совета выглядели встревоженными.
Сметвик вёл их по палате, время от времени дополняя продвижение статистикой о количестве коек, числе целителей на одного пациента, средней продолжительности пребывания и другими фактами, которые, вероятно, привели бы Грейнджер в восторг (не то чтобы Драко думал о ней, ведь он старательно Подавлял подобные мысли).
В помещении располагалось тридцать кроватей с проволочным каркасом, отделённых друг от друга выцветшими матерчатыми перегородками, и две устаревшие, но чистые ванные комнаты, оборудованные туалетом и душем. Основательно потёртая плитка покрывала пол. Там, где по ней регулярно проходило больше всего людей, виднелись неглубокие впадины. Дальнюю стену палаты украшало одно-единственное окно, несколько вялых растений мужественно боролись под ним за свою жизнь.
Вокруг царила атмосфера забвения. Как на складе для вещей, которые больше не использовались, и в тоже время не подлежали утилизации.
Пациенты были самыми разными: одни — очень старые, другие — слишком молодые. Примерно у половины из них остались неизлечимые недуги, полученные во время войны. Даже Драко охватили какие-то Благодетельные мысли, когда он увидел больных своими глазами: мальчишку Криви (теперь — маленького, апатичного человека), Лаванду Браун (изуродованную почти до неузнаваемости), Майкла Корнера (борющегося с фиксирующими ремнями), Какого-то-Митчелла из Хаффлпаффа (тихим голосом разговаривающего со стеной) и других людей, чьих имëн он не знал.
Вокруг нескольких кроватей были задёрнуты занавески. Через одну из них доносился мягкий, печальный и знакомый голос, но Драко никак не мог его вспомнить. Голосу ответил ребёнок.
Целительница с мрачным лицом и еë помощники переходили от одной постели к другой. Некоторые пациенты принимали своих посетителей. Все они с удивлением смотрели на Драко и чрезвычайно большую и шумную толпу вокруг. Не требовалось гадать почему: у него сложилось стойкое ощущение, что в обычные дни эта палата была довольно тихим и безлюдным местом.
Грейнджер хотела установить здесь пианино.
Группа закончила свою экскурсию и собралась в наименее унылой части помещения — у окна.
Сметвик с тревогой смотрел на Драко, ожидая его решения. Однако за ниточки дёргал не Сметвик, а Совет. И именно поэтому на сборище усатых мужчин упала вся тяжесть порицания Драко.
Он не повышал голос, но задавал весьма острые вопросы: есть ли причина, по которой Совет не считал нужным финансировать эту палату, судя по всему, начиная с 1903 года? Почему деньги не направлялись на её техническое обслуживание и содержание? Быть может, средства перенаправляли в другое место? Возможно, их потратили на слишком большое число обедов и ужинов в «Сенеке»? Разве Совет не осуществлял регулярный осмотр больницы? Считают ли они состояние палаты приемлемым? Почему казалось, будто все они впервые находились на четвёртом этаже? Почему в этой палате денег хватило только на полтора целителя, в то время как в кафетерии этажом выше предлагали горячий шоколад «Порселана»? Почему в распоряжении у доблестных выживших в Великой войне всего лишь одно окно и ни одной ванны? И почему, ради Мерлина, они не восстановили чёртову букву «Я» на табличке?!
Теперь группа волшебников стояла в позах, выражающих разную степень смирения и вины.
— Что ж, — хмыкнул Драко. — Мы можем существенно улучшить положение.
Он повернулся к Сметвику.
— Я собираюсь предоставить вам значительную сумму наличными. Вы понимаете?
— Да, — вздохнул мужчина.
— Это будет первое за всю историю больницы пожертвование такого масштаба.
— Д-да… конечно.
— Комплексное преображение.
— Да, мистер Малфой, спасибо…
— У меня есть определённые требования.
— Требования?
— Требования. Условия. О том, как и кого принимать на работу. Что именно нужно изменить и каким образом осуществлять управление. А также… — Драко обвëл мрачным взглядом членов Совета директоров, — гарантии, которые защитят проект от растрат.
— Да, мистер Малфой, конечно…
— Вот, — добавил Драко, вложив в руки Сметвика толстый конверт. — Детали и условия. Вы должны вернуться ко мне с планом.
— О, превосходно… замечательно… мистер Малфой, я… как мы можем вас отблагодарить…
— Благодарите не меня, а целительницу Грейнджер. Всё это
её заслуга.
Драко направился к выходу из палаты.
Присутствующие провожали его удивлёнными взглядами до самой двери.
Он услышал, как Сметвик вскрывает конверт.
Послышался изумлённый вздох, а следом за ним — странный звук, и Драко решил, что от полноты чувств Сметвик упал в обморок.
