Воронята учатся летать

Сначала Невилл пытался убедить себя, что всё нормально, ничего плохого не происходит. В конце концов, он пока знал Гарри не очень близко, не изучил все проявления его характера и реакции. Всё в порядке... Только вот всё было не в порядке, как себя ни обманывай. Гарри изменился. Он и раньше был явным одиночкой, но теперь совсем отстранился от людей. Почти всё время молчал - отвечал, если что-нибудь спросят, но первый не заговаривал. Не шутил, как поначалу, не задавал преподавателям странных вопросов, с первого взгляда наивных, но на деле - "в точку", таких, что одним кратким ответом можно было объяснить половину темы урока. У Гарри вообще поменялось отношение к учёбе. Раньше он во всём экспериментировал. Искал и пробовал нестандартные методики на практических занятиях (МакГонагалл одобряла, Флитвик нервничал, но терпел, Снейп злился). Домашние конспекты он писал специфически. Уровень их был на грани серьёзных литобзоров, этим нельзя было не восхищаться. Но, во-первых, Гарри совершенно не следил за почерком, когда ему было интересно, а во-вторых, иногда забывался и писал слишком много своего мнения. Ничего критичного, конечно, но МакГонагалл всё равно возмущалась. Теперь конспекты стали совсем другими. Гарри начал писать идеальным каллиграфическим почерком; формулировки подбирал максимально сжатые, дополнительного материала практически не вносил. Чисто школьная программа. Домашние задания типичного отличника. Как у Гермионы. На практикумах Гарри стал точно следовать протоколам, не отступая ни на шаг от стандартов. Тщательно выверенные взмахи волшебной палочки, идеальное произношение магических формул, взвешенные с точностью до микрограмма реактивы. Это совсем не было похоже на человека, воспитанного в немного разгильдяйских (для британской системы) традициях некромантии. Успеваемость, может быть, стала чуточку лучше. Только вот словно пропала какая-то искорка. Изменилась и манера держать себя. Прежде порывистые и какие-то "угловатые" движения стали плавными. Более взрослыми. Абсолютно чужими. Иногда он замирал на месте, вслушиваясь во что-то неведомое. До этого от Гарри всегда веяло лёгким ласковым холодком - словно летним ветром. Теперь, приближаясь к нему, Невилл чувствовал жар - безумный, нездоровый. Костры Варанаси, инквизиция, чумные города, горящие леса и торфяники. И слабый, но навязчивый запах: мёд и жжёная кость. Невилл пытался вспомнить, когда же это всё-таки всё это началось. И все размышления приводили к одной-единственной точке отсчёта: хэллоуинскому вечеру, когда Гарри убрал ловец снов. И не только его. Невилл помнил, как однокурсник один за другим снимал амулеты, которых обычно носил под рубашкой. Медленно, будто перебарывая себя. И выражение его лица - с таким прыгают в реку с обрыва и разбиваются о подводные камни. - Зачем? - спросил Невилл тогда, зная, что Гарри носит амулеты не только как защиту, но и как связь с домом. Некроманту, притворяющемуся самостоятельным и независимым, было тяжело в Хогвартсе, насквозь холодном и типично сдержанно-британском. Он не стал бы отказываться от такой вот уютной памятки о привычной детской жизни. Гарри промолчал, возясь с застёжкой цепочки, на которой висел последний оберег - позвонок кошки с кристаллом флюорита. - Что случилось? Гарри посмотрел на Невилла и односложно ответил: - Эксперимент. Положил под подушку какую-то чёрную тетрадку и мгновенно заснул. *** Гарри стоял в пустом коридоре на втором этаже. Что-то было не так. Недостаточно яркие цвета, приглушённые звуки. Откуда-то послышался чей-то знакомый голос, и Гарри не мог понять, где его раньше слышал. Знал только одно: нельзя слушать, нельзя подчиняться. - Иди ко мне. - Нет. Нельзя. Наверное. Мы терпим. Мир выцветал в тона сепии, словно на старой фотографии. Было страшно. Липко, парализующе. Кто-то словно тянул к душе цепкие когтистые лапки: дашь им волю - и они разорвут разум на клочки. Мы ждём. Монохромная реальность начала приобретать новые краски. Чужие, ненастоящие. Таких не существовало ни в одном из миров, таких просто не должно было существовать. Стены тихо светились - фосфоресцировали жутким неземным цветом. Сопротивляясь накатывающемуся волнами ужасу, Гарри достал волшебную палочку из кармана мантии - но это была не его палочка. Внешне она была такой же - неровно выточенной из кленовой ветки, с вырезанной монограммой "HJ" у основания. Но не та. Неправильная. Чужая. Безжизненная. Стены сияли всё ярче. - Иди ко мне. Голос звучал громче и чётче, чем раньше. Словно обрёл плоть. - Quid accid­it?! - закричал Гарри, даже не заметив, что орёт на латыни. Голос рассмеялся. Холодно, издевательски. - Тебе виднее, это твой сон. Я лишь удерживаю тебя в нём. Ты выполнил мою просьбу, впустил меня сюда. Привязал к себе в обмен на тайны и ответы. Так что - иди ко мне. Ты сам этого хотел. Гарри зажмурился. А когда открыл глаза, увидел тень Тома Реддла. Он был такой же, как в видении Миртл. Высокий, худой, в школьной форме сороковых годов. Реддл казался чем-то самым реальным и логичным в этом неправильном мире. Он был преступником, ему не было доверия. Но всё равно он был единственным, чему можно доверять среди миражей. Он был настоящим; на нём не было отсветов жуткого света. И Гарри уцепился за этот неверный островок реальности. - Покажи мне то, что я должен узнать. И отпусти. И уже шёпотом: - Cupio scire quae de te. Запах мёда и жжёной кости стал невыносимым. Мы нашли сны. Мы проснёмся. *** Наутро Гарри почти не помнил своего сна. Просто понял, что что-то изменилось. Только вот не понимал, что именно. Не осознавал, что весь мир теперь будто был подёрнут плёнкой того самого неземного цвета.