tear you apart

Намджун не из тех, кто просыпается сразу. Этим утром он совершает множество неохотных попыток открыть глаза, прежде чем оказывается по-настоящему готов встретиться лицом к лицу с кошмаром бодрствования. Первое, что замечает его медленно пробуждающееся сознание — что-то щекочет лицо. Слишком жарко, он голый, затекла рука. Затем Намджун понимает, в чем причина всего этого дискомфорта, и вот — пробуждение резко становится самой прекрасной вещью на свете. Юнги остался. Его лицо крепко прижато к шее Намджуна, и каждый испускаемый вздох посылает мурашки по горячей коже. Нога закинута на его бедро, но руки Юнги прижимает к своей груди, в то время как рука самого Намджуна раздавлена под его телом. Это стоит того. Вероятно, он даже вибрирует от удовольствия — ведь теперь Юнги прекратил свои маленькие ворчливые жалобы и сбегания. Его глаза зажмурены, губы надуты, а брови сведены вместе. Не целовать такое лицо — наитруднейшая из всех задач. — Ненавижу дремать, — шепчет Намджун. Нужно держать руки при себе: сейчас Юнги может не желать прикосновений — или не желать их вообще. Открыв один глаз, тот щурится в ответ, а затем быстро ныряет обратно в свое местечко у его шеи. После чего следует неожиданный чмок, а потом и еще один. В данный момент это слишком для чувствительной шеи Намджуна. У него снова встает — такой эквивалент утреннего стояка после дневного сна. Ну, или просто естественная реакция на обнаженного Юнги, даже если оргазм был всего пару часов назад. — Ебнутый, — комментирует это Юнги. Он занимается своими маленькими мягкими поцелуями, а затем находит путь к губам Намджуна и продолжает целовать туда. — Может, пойдем поесть? Ни за что. — ...Вместе? — Можем и нет? — Блять, да, конечно, — невнятно лепечет тот, отупевший от шока, что Юнги хочет провести еще больше времени вместе. Сразу же после секса. — Пойдем. Переполненный энтузиазмом, Намджун слишком быстро выпрямляется на постели, из-за чего с Юнги соскальзывает одеяло — требуется пара секунд, чтобы вспомнить, насколько восхитительно его голое тело. Тот зовет его извращенцем. Это правда. — Хочешь надеть толстовку? — он знает, что Юнги вполне может надеть то же самое, в чем был до этого, но ему необходимо попытать удачу. Он хочет видеть это, подайте на него в суд. — Да, давай. Очередная победа. Намджун намеренно выбирает что-то большое и мешковатое, так как является мазохистом, которому нравится, когда Юнги выглядит маленьким и уютным. Юнги отвечает, что группа на толстовке говно, но все равно надевает. Приходится закатать рукава, чтобы он смог пользоваться руками — теперь из-под них торчат розовые костяшки. Утопающие в черной ткани, доходящей ему до бедер, сутулые плечи Юнги еще никогда не выглядели такими прелестными, как сейчас. Намджун изо всех сил борется с желанием затянуть его обратно в постель. ⠀ ⠀ Когда они выходят наружу, солнце только начинает садиться. У них далеко не лучший отель, да и сам город непримечателен, поэтому в итоге они оказываются в посредственном китайском ресторанчике, и все кажется идеальным. Юнги заказывает холодный персиковый чай и интересуется, почему Намджун пялится (словно сам не сидит здесь, в самом дурацком месте на земле, выглядя вот так). Его волосы немного спутанные от того, что он лег спать с мокрыми, да и мозг, очевидно, еще не совсем отошел от сна; Юнги кажется таким уютным в этой огромной толстовке, когда сидит и глядит на оранжевое небо за окном, великодушно позволяя Намджуну им любоваться. Его шишковатые локти покоятся на маленьком круглом столе. Здесь тесно, колени сталкиваются внизу — и никто не извиняется. Это романтично. И это происходит. Ладно, друзья с привилегиями могут трахаться и ходить в рестораны, но сейчас это ощущается чем-то очень особенным. Юнги мог пригласить других, сходить с кем-то из друзей — ведь отель полон его согрупников, которые, вероятно, в этот самый момент заняты его поисками. А он бросил их ради Намджуна. Ты единственный. Намджун был так увлечен размышлениями и любованием, какой же милый Юнги в его одежде, что у него не нашлось свободного времени как следует разобраться, что же значили эти слова. Ведь это были не грязные разговоры. Это была не попытка заполучить его член — Юнги знает, что ему не обязательно говорить такое, чтобы затащить Намджуна в постель. Юнги не говорит подобное просто так. Эта прямолинейность обнадеживает Намджуна. Люди, которых он встречает, зачастую очень фальшивые — добрые снаружи и жестокие внутри. Он изо всех сил пытается забивать и не париться, но у него не выходит, особенно если это другие группы. Как только появляется шанс, некоторые из них тут же кидаются поливать всех грязью, и нет никаких сомнений, что и Намджуна тоже. Как бы то ни было, вот Юнги никогда не скрывает, когда ему кто-то не нравится. Он не будет вести себя грубо, если ты этого не заслужил — а Намджун заслужил, но так даже еще лучше. Он сделал так много ошибок, и Юнги его простил. У него так много недостатков, но они все-таки сидят здесь, проводят время вместе, потому что хотят. Они долго и сытно едят, как обычно болтая о книгах и музыке. А также разбрасываются множеством взаимных оскорблений по поводу вкусов — только чтобы сразу же примириться, когда речь заходит о группах, которые привели их обоих к металу. В конечном итоге всю дорогу обратно Юнги жалуется, что объелся, пока Намджун, наполовину в шутку, не предлагает понести его на руках. Тот отказывается и краснеет. Никому из них не везет настолько, чтобы вернуться в пустой гостиничный номер, но Намджуну хватило дневного сна, чтобы спокойно провести ночь раздельно. У него не выходит набраться храбрости и поцеловать Юнги на прощание, как хотелось бы, и вместо этого он неловко похлопывает его по плечу у двери. Когда Тэхен комментирует потрепанное состояние его постели, стоит немалых трудов не начать восторженные рассказы во всех деталях. ⠀ ⠀ Последняя неделя в Америке проходит слишком быстро. Намджун вообще не классный. Да, он компенсирует это тем, что играет в группе, но его любимые способы времяпрепровождения включают в себя посещение музеев, парков и книжных магазинов. Порой к нему присоединяется Тэхен, однако основную часть тура тот слишком поглощен Чимином, а двум остальным членам группы «совершенно насрать» на подобные вещи. Сначала у Намджуна были большие планы — посетить все знаменитые места во всех городах, куда они приедут с концертом. А потом эти планы превратились в целый месяц сна, фастфуда и пиздостраданий по парню. Ежедневные выступления так утомляют. Ленивое сообщение от Юнги с вопросом о планах на время в Нью-Йорке заканчивается банальным туристским походом в музей естествознания. Намджун не умеет сдерживать свой энтузиазм при виде всего вокруг, но вместо того чтобы осудить его за детское поведение, Юнги просто терпеливо поддакивает и внимает каждому занудному слову. Если бы Намджун ничего не знал, он бы подумал, что Юнги смотрит на него с нежностью. ⠀ ⠀ Тур изматывает их всех. Намджун скучает по своей кровати, и ему совсем не нравится то, как тяжело найти возможность поцеловать Юнги. В основном они жмутся по гримеркам и тесным автобусам. Намджун касается его так часто, как только может — но если кто-то посторонний оказывается поблизости, его тут же отталкивают, поэтому он ценит каждый короткий улученный момент. Даже стыдно, какую гордость он испытывает, когда кто-то заходит во время их обжиманий. Из-за Юнги он превращается в ревнивого мудака, однако изо всех сил старается держать это в тайне. И если он притворился, что не услышал, как заходит Мэтью, то это лишь потому, что был слишком увлечен, целуя Юнги под его футболкой. И только по этой причине. Как и уборные в грязных клубах, прачечные и продуктовые тоже становятся особенными из-за Юнги. Он делится крошечными кусочками: вырос в Тэгу, ненавидел школу, но скучает по своей собаке. Если бы мог, то поступил бы на продюсерский факультет в университете, и по какой-то причине ему действительно нравится слушать об интересах Намджуна. ⠀ ⠀ Это неделя упущенных возможностей в откровенно романтических местах. В последний день в Америке они живут в отеле. Дом Стивена Кинга находится слишком далеко, поэтому взамен посещения этого места Юнги покупает Намджуну одну из его книг. Он дарит ее, словно безделушку, словно не потрудился побеспокоиться, как же поднять ему настроение, прошагав весь этот путь по отелю, чтобы его подбодрить. Это настолько искренний жест, что Намджун тут же теряется, понятия не имея, как реагировать, после чего притягивает его в их первые не-связанные-с-сексом объятия. Неловко. Юнги просто стоит там, прижатый к его груди, с книгой в руках, абсолютно одеревеневший. Намджун извиняется и начинает отодвигаться, уже раздумывая, где бы спрятаться от позора, но затем его талию робко обнимают чужие руки. Объятия с Юнги — замечательное занятие. Он достаточно маленький, чтобы Намджун мог положить подбородок ему на голову и, если набраться смелости, даже поцеловать в макушку. Но вместо этого тот лишь мягко поглаживает его спину — и еще мягче благодарит. — Все равно дома в Европе покруче. Старее, — произносит Юнги, приглушенный его футболкой. Наплыв нежных чувств мешает Намджуну фильтровать свою речь, поэтому он спрашивает первое, что приходит в голову: — Пойдешь туда со мной? — Конечно. Какое облегчение. Им еще есть чего ждать, еще больше времени вместе. ⠀ ⠀ После того, как они запихивают все свое барахло в автобус, остаток времени в Америке празднуется сразу несколькими гостиничными номерами. Это Spinebreaker и Gloss, никого больше, никто из них почти не тусовался с другими группами, и Намджуну это по душе — ведь они все достанутся только ему. После выступления все ребята еще на взводе: в этот раз клуб был меньше обычного, но толпа — в два раза громче, а потом еще и алкоголь. Намджун дает себе обещание не становиться чересчур опекающим. Устроившись с Хосоком на кровати, он наблюдает, как Юнги сидит на подлокотнике кресла и проявляет неизменную тактильность с Мэтью. Хосок отпускает комментарии в стиле передачи про животных, описывая страсть Юнги к красивым, но не самым смышленым «самцам». Вероятно, этот обесценивающий термин относится и к Намджуну, но ему все равно очень приятно слышать, что он во вкусе Юнги. — Хен не тупой самец, он пиздец какой умный, — вмешивается невесть откуда взявшийся Чимин, растягиваясь на их коленях, как кот; напиток в его руке настолько ядреный, что запах разносится по всей комнате. — А ты откуда знаешь? — спрашивает Хосок, лениво потирая его бедра. Намджун уже слишком знаком с этим блеском в глазах Чимина — а потому сразу же начинает раздумывать, насколько трудно будет сейчас сбежать. — Так Юнги-хен сказал. Намджун прищуривается. Хосок растягивает лыбу. — Ой, правда? Он часто говорит про Намджуна? Чимин пьян и явился точно не просто так. Он кивает. — Он так мило стесняется, обожаю. — Стесняется? — Хосок полон энтузиазма. Их тандем представляет реальную угрозу Намджуну. — Мы все его стебем, особенно Чонгук. Ему-то Юнги разрешает вообще все. Тебе надо послушать, что за чушь он несет! — надув губы, балаболит Чимин, свободный от любых фильтров. — Но про размер твоего хуя молчит. Намджун оглушен каждым словом, которое он сейчас услышал. Такое невозможно переварить за раз. Юнги говорит о нем, Юнги стесняется, а Чонгука спрашивают про размер его члена. Интересно. — Он разговаривает обо мне? — спрашивает он у Чимина, изо всех сил стараясь не выдавать надежды. Но и Чимин, и Хосок видят его как облупленного. Тот подпирает лицо рукой и глядит сначала на Юнги, все еще приклеенного к Мэтью (рука которого лежит на его бедре, и Намджун совсем не пялится), а потом на него — глубоким, всезнающим взглядом. — Угу-м, — его глаза вдруг лишаются озорства и выражают лишь мягкость. — Ты тоже о нем говоришь? Намджун вспоминает ту самую вечеринку много лет назад, когда он сидел с Хосоком и растерянно наблюдал за Юнги на другом конце комнаты. Теперь он уже не растерян. Он знает, что ему нужно — ему нужен Юнги. Сейчас в нем нет ревности к Мэтью — ведь потом Юнги подойдет именно к нему. Намджун единственный. — Да, говорю. — Хорошо, — улыбается Чимин, сжимая его бедро. Приятно знать, что он беспокоится и что друзья Юнги одобряют их отношения, а может, и даже содействуют. Вот бы у Намджуна хватало смелости претворить их в реальность. Хосок ставит точку в этом трогательном моменте: — Да он с ума сходит, даже не парься. Намджун смущенно стонет. Они меняют тему: делятся мерзкими подробностями обо всех непотребствах, что были совершены в их автобусах во время тура, а затем наконец уходят, чтобы найти Тэхена. Намджун остается один — он сидит и пьет свое дерьмовое пиво и совсем не следит за Юнги, хохочущим над шутками Мэтью. — Обычно он не дружит с теми, с кем трахается, — Чонгук появляется словно из ниоткуда и занимает свободное место рядом. Они впервые разговаривают наедине — и Намджуну подозрительно неспокойно. — С тобой же дружит, — отвечает он, поднимая вопросительный взгляд. Сегодня Чонгук без особого наряда — в джоггерах и большой толстовке с музыкальной группой, неуложенные волосы слегка пушатся. В таком виде он кажется чуть менее недостижимым. — Даже не вздумай его обидеть, — фыркнув, бросает Чонгук. — Эм, конечно же нет, но— мы же с ним не встречаемся? — боже, как бы Намджуну хотелось, чтобы встречались. Он был бы счастлив получать угрозы от всего состава Gloss, чтобы он не вздумал обижать своего парня. Взгляд напротив категоричен и окончателен: — Я предупредил. Однако через мгновение весь угрожающий внешний вид Чонгука резко меняется на нервозный и беспокойный. Тот заправляет прядь своих волос за ухо и начинает заикаться — — А вообще, мне— мне очень нравится твоя музыка. А тексты... не верится, что кто-то вообще задумывается о таком. Намджун изо всех сил пытается не выдавать того шока, который испытывает из-за внезапных комплиментов ни от кого иного, как от Чонгука. — Ого, вау. Спасибо. — Было весело, когда хен тебя ненавидел — приходилось притворяться, что я смотрю ваши сеты ему назло, — Чонгук продолжает раскрывать информацию; Намджун продолжает охуевать. — Да и басист ты офигенный, я тоже хочу научиться, ты сможешь помочь? Его резкое превращение в перевозбужденного щенка не может не сразить наповал. Намджуну трудно совладать с языком, он на грани того чтобы начать шепелявить и заикаться: — Конечно, естественно, но как же ваша басистка? — А. Нуну я боюсь, — дует губы Чонгук. Боже, какой милашка. — Ну, тогда я с радостью, — получить такое предложение — настоящая честь, и Намджуну кажется, будто это прогресс. Юнги постепенно открывается, они доверяют друг другу, а теперь он даже может общаться с его друзьями. Как раз в этот момент тот появляется возле кровати и протискивается между их бедер, чтобы устроиться, закинув ногу на ногу. — Что-то новенькое, — комментирует ситуацию Юнги. — Намджун-хен будет учить меня играть на басу! Чонгук уже зовет его хеном. Намджун в ужасе. Подозрение во взгляде Юнги лишь усугубляет это чувство. Но как только Юнги открывает рот, чтобы что-то ответить, тот оперативно наклоняется и щипает его за бедро, чтобы заткнуть. Все это так неловко — Намджун совсем не понимает их взаимоотношений. — Будет здорово, — наконец, сухо произносит Юнги. — Будет, — ухмыляется Чонгук, спеша слезть с кровати и отправиться за очередной выпивкой. Тогда Юнги двигается, чтобы занять его место — теперь он не то чтобы облокачивается на Намджуна, но сидит достаточно близко, чтобы того уже кинуло в пот. — Чонгук научился играть на басу еще когда был в школе, на барабанах тоже. Он умеет буквально все. Намджун ничего не понимает. Чонгук был так рад, что он согласился его учить. — Тогда... почему он меня попросил? Юнги снисходительно похлопывает его по макушке. — Ты такой затупок, даже не верится, что мне хочется тебе отсосать, — отвечает он. Намджун хрипит — Юнги снова над ним смеется. Встав на колени, он лениво потягивается во все стороны; его милый животик мог бы сейчас обнажиться, носи он подходящую по размеру одежду. Но он не носит, что, наверное, и к лучшему, ведь Намджун уже успел слегка возбудиться от одного его предложения. — Пойдем. Как обычно, он подчиняется. С пивом в одной руке, с ладонью Юнги в другой, он позволяет поднять себя с постели. Их руки сцепляются лишь на короткий момент, но даже пара секунд способна вскружить ему голову. Намджун следует за ним на выход, по коридору с зеленым ковром, в сторону лифта. В итоге они оказываются на лестнице, что ведет на крышу и определенно не предназначена для постояльцев, но тот все равно открывает дверь. Их первый настоящий разговор случился месяц назад на крыше в Калифорнии, где Намджун набрался смелости спросить о книге, с которой, наверное, все и началось. (Ему хотелось бы думать, что все началось гораздо раньше). Здесь нет ни одного милого маленького деревца — только пара деревянных скамеек и низкие стены, а также отличный вид на огни домов и качающиеся на ветру деревья. Это маленький городок в штате Мэйн, почти разочаровывающий для такого важного дня, но прямо сейчас все вокруг кажется крайне особенным. Здесь не так жарко, как было в других местах — день был облачным, а теперь еще и темно, поэтому впервые можно сказать, что даже прохладно. Будь у Намджуна куртка, он бы предложил ее Юнги, а тот, скорее всего, посмеялся бы над ним в ответ. Было бы романтично сидеть на самом краю, соприкасаясь руками и свесив ноги, вместе любуясь на вид — но Юнги в ту же секунду отвергает эту идею: — Мало того, что ты бухой, так еще и самый неуклюжий человек на свете — я не собираюсь брать на себя ответственность за твою смерть. — Мне кажется, или ты за меня переживаешь, хен? — подначивает Намджун, утягивая его на скамейку как можно ближе к себе. На этот раз Юнги не говорит ему заткнуться. Какое-то время он просто молча смотрит на небо. Намджун ждет. — Ты же знаешь, что я никогда тебя не ненавидел? — наконец, тихо произносит он. — Ну. Я просто— люди мудаки, а фанаты метала мудаки вдвойне, а я гей, ты сам знаешь, как это работает. Я думал, что ты гомофобный мудак, так что, может, немного все-таки ненавидел. Но очевидно, я ошибался. Намджун шокирован этим признанием — и теми смелостью и мягкосердечностью, которые нашел в себе Юнги, чтобы поведать такое вслух. Он выглядит мягким и уставшим во мраке ночи, глубокомысленно глядя на вид перед ними. Его привычка избегать зрительного контакта — тоже одна из многих вещей, покоряющих сердце. Значит, Намджун снова пялится. — У тебя было полное право меня ненавидеть. Юнги задерживает на нем свой пристальный взгляд, а затем осторожно отвечает: — Теперь я тебя не ненавижу. — Нет? Это грубо — вот так переспрашивать: по Юнги видно, как он старается, но Намджун хочет узнать, как сильно можно на него надавить. Возможно, именно здесь начинается тот мягкий Юнги, о котором он только слышал. Интересно, много ли он увидит. — Ты нормальный, — отвечает тот, возвращаясь к своему обычному состоянию. Намджун не может устоять и не обнять его за талию, чтобы прижаться к теплу. — Это самое приятное, что ты мне говорил. — Я говорил, что у тебя огромный хуй. А, точно. У них никогда не выходит держать романтический настрой слишком долго. — Ты назвал его дурацким, — напоминает ему Намджун, и разум неизбежно возвращает его в тот прекрасный момент, когда на прошлой неделе Юнги лежал под ним. Теперь он совсем не против оскорблений — ведь они означают, что Юнги возбужден. — Дурацкий, но ты сам — нет, — похоже, это считается редким комплиментом. Намджун наклоняется и маскирует свою улыбку поцелуем в шею. — Я думал, что ты был... тупым пафосным мажором. Поступил в хороший универ, играл в группе, ебал девчонок и вся хуйня. Интересно узнавать, какие мысли были у Юнги. Ведь тот не ошибался — Намджун и правда был мудаком. — Но теперь ты так не думаешь? — Я думаю, что ты был просто ботаником, — заключает Юнги, наконец-то глядя ему в глаза — как и всегда, невероятно красивый. Намджуну хочется признаться ему во всем — а это опасно. Романтические мысли в его голове еще отвратительнее, чем их секс, и Юнги ни за что не станет их слушать. — Хорошо. — Я думаю, ты слишком умный, это играет с тобой злую шутку, — твердо продолжает тот, — все на свете видят, какой ты ходячий секс, а ты даже не в курсе... еще одна вещь, за которую можно хэйтить, кстати. Намджун поднимает брови, будучи не готов к такому откровенному признанию во влечении вне занятия сексом. Но на этом комплименты не кончаются. — В первый раз, когда мы встретились, ты показался мне милым и неловким, а потом ты ушел и превратился в качка, да еще и высоченного. Плюс ко всему остался таким же милым. Это самый пиздец. Разговариваешь— разговариваешь с лягушками и останавливаешься на улице, чтобы погладить собак, ебучий караул. Юнги так расходится, перечисляя хорошее в Намджуне, что машет руками и трясет головой, а слова выходят чуть даже невнятно. Алкоголь делает его куда более открытым. Из них двоих Юнги не так подвержен его воздействию, но возможно, он просто слишком устал после шоу — потому что Намджун никак не ожидал такого поворота, а теперь не может выдавить из себя ни слова. — А ямочки! Качок с ямочками и дурацким огромным хуем. А знаешь, может, я до сих пор ненавижу тебя— Намджун обхватывает его лицо ладонями и целует. Если что, это просто способ унять этого бедолагу и не дать унижаться дальше. Он не может перестать улыбаться, на что Юнги ругается, пытаясь как следует поцеловать в ответ, но вместо этого они лишь сталкиваются зубами. — Я так тебе нравлюсь, че за пиздец, — в неверии ахает Намджун. — Заткни ебало, — ну наконец-то что-то знакомое. — Ты думаешь о моих ямочках, — воркует он, испытывая свою удачу. — Я крайне извиняюсь, хен, наверное, тебе так тяжело. — Я могу столкнуть тебя с крыши, — тот пытается отпихнуть его, но Намджун крепко удерживает его рядом. — Нет, не можешь, ты такой маленький, а я качок. В этот момент Юнги и правда вскакивает на ноги и хочет развернуться, однако Намджун тянет его сесть обратно, прямо к себе на колени. Тогда он с силой шлепается вниз и целует его еще жестче. Намджун обнимает его за талию и прижимает как можно ближе к себе, желая растянуть внезапную сладость момента. Пьяно, небрежно, неудержимо нежно — абсолютно идеально, пока он не скользит рукой под его футболку и не чувствует, насколько холодная кожа Юнги. Требуется время, чтобы он смог отодрать его от себя, и еще больше времени — чтобы заставить вернуться внутрь. Он следует за Юнги в его пустую комнату, потому что хочет убедиться, что тот добрался до постели в ценности и сохранности. (Все еще не хочет его отпускать). — Ты можешь остаться тут, — предлагает Юнги и начинает непринужденно раздеваться прямо у него на глазах. Намджун отворачивается. — Просто спать, да? Тот хмурится, но все равно тянет его в постель. Они немного целуются, однако это не заходит дальше — возможно, впервые за все время их общения. Намджун начинает засыпать, его грудь крепко прижата к спине Юнги — и на этот раз он не переживает, что проснется один. Может, ночь проносится слишком быстро, но Юнги остается у него под боком. Они неохотно выбираются из кровати, медленно одеваются и пытаются найти хотя бы что-то съедобное в дерьмовом буфете отеля. Юнги пьет черный кофе и в прямом смысле отпрыгивает в сторону при виде того количества молока и сахара, какое Намджун добавляет в свой. Как только они приступают к завтраку, к ним присоединяются менее известные ему члены Gloss, поэтому он не может поцеловать Юнги на прощание. Но ведь у них будет завтра. ⠀ ⠀ Тот был прав насчет зданий в Европе — Намджун тут же влюбляется в них. В Барселоне Юнги покрывает себя жирнющим слоем солнцезащитного крема и прячется в тени автобуса, отказываясь идти смотреть на достопримечательности после такого долгого перелета. Их выступления остаются настолько же потными и плодотворными, какими были все эти полтора месяца, и Намджун уверен, что это пик всей его жизни. — Помочь побрить голову? — спрашивает Юнги, пока приподнимается на носочки, чтобы вымыть его волосы, как подобает настоящему другу. Они не так часто принимают душ вместе — так как оба знают об отсутствии своего самоконтроля, а осквернять публичные места на площадках, где им выпала удача выступить, как-то не очень правильно. Но сегодня они поддаются желанию. Париж затуманивает рассудок Намджуна, и он жаждет держать Юнги ближе обычного, поэтому отправляет ему пошлое сообщение с предложением встретиться в душевых. — Оу. Вообще-то я думал их отрастить. Тебе не понравится? — он изо всех сил пытается скрыть, как отчаянно хочет получить его одобрение. Но Юнги не обращает особого внимания — слишком занят добычей прикосновений: — Будет классно, — рассеянно отвечает он. — Ты же сказал, они слишком короткие, эм. Выражение его лица становится суровым, в голосе появляется неожиданная серьезность: — Намджун, не надо меняться ради меня, че за бред. — Погоди, нет. Это не ради тебя, просто—, — Намджун обдумывает то, что собирается сейчас сказать, и морщится. Его мозг всегда похож на грязную сточную канаву. — Мне... нравится мысль, что ты будешь за них тянуть, например? Юнги в мгновение ока переключается с встревоженного на довольного и покачивает головой. — Боже, ты такой... — Милый? — Озабоченный. Думаешь своим хуем. И не поспоришь. Намджун просто кивает и проводит руками вниз к его заднице. — Тогда представь, как у меня стоит, когда рядом ты — голый и прижатый ко мне. — Ну это же ты против секса на публике, а не я. Они обречены: каждый раз, когда он рассматривает этот вариант, их с Юнги неминуемо прерывают. Так и сегодня. Кто-то заходит в душевую, и они тихо заканчивают мыться; Намджун держит руки при себе. (В основном. Голое тело Юнги по-прежнему здесь). Он становится чересчур смелым, и тот шепотом велит ему прекратить. — Вы двое! — это Сокджин. И его разочарованный взвизг. — Вы там вместе? — Хен, господи. Нет, — Намджуну приходится закрыть смеющийся рот Юнги ладонью. — Вы безбожники. — Мы уходим. Заворачивать его в полотенце — настоящее удовольствие. После душа Юнги выглядит особенно милым, и так здорово наслаждаться тем, как легко начинает краснеть его кожа. Одеваются они медленно — Намджуну стоит прекратить целовать его каждый раз, когда они встречаются взглядами. А Сокджин громко хохочет. ⠀ ⠀ Они достигают некой золотой середины. В прошлом Намджун всегда оказывался рядом с очень активными женщинами, которые прямо заявляли, ищут ли они отношений или только секса на одну ночь, устанавливали четкие границы, чтобы не ранить чьи-то чувства. Теперь Намджун беззащитен. С таким же успехом его сердце могло бы быть выброшено на улицу и оставлено там на произвол судьбы, уязвимое как никогда. Юнги, напротив, живет в неприступной башне. Поэтому Намджун просто мирится с этим. Вероятно, они друг другу нравятся, и это их веселый маленький медовый месяц без тени любых обязательств. Они увлечены — секс, поцелуи и немного нежных чувств. Этого достаточно. (Этого не достаточно. Намджуну пиздец как хочется с ним встречаться. Он представляет, как его называют парнем Юнги, и чуть не кончает себе в штаны. Жалкое зрелище). Но этого должно быть достаточно — потому что когда они вернутся в Сеул, их интрижка закончится, и Намджуну нужно будет двигаться дальше. Впрочем, пока она длится, он возьмет все, что сможет. Итак, Париж невероятен. Юнги составляет ему компанию и разрешает хрипеть от вида каждого произведения искусства, а несколько раз даже сам поражается архитектуре — так приятно видеть его эмоции. Раз или два они целуются у всех на виду, обмениваются мягкими легкими прикосновениями — ну, потому что такие вот они мерзкие. При каждом удобном случае Намджун позволяет своей ладони искать ладонь Юнги — под столом или же в метро, когда они тесно прижаты друг к другу. А тот позволяет этому случиться и даже согласно сжимает ее в ответ. Намджун любит лето, а Юнги его ненавидит. Намджун утверждает, что жара нужна как минимум для растений, а он отвечает, что в таком случае лучше навечно останется дома. Юнги ненавидит лето, но все же выбирает провести свободное время, шатаясь под палящим солнцем в самых многолюдных местах с Намджуном. Еще одно что-то в неуклонно растущий список бредовых мыслей, которые убеждают его, что, может быть, у него есть шанс. ⠀ ⠀ Вероятно, из-за своей огромной влюбленности Намджун склонен к излишней романтизации, но даже во время самой выматывающей недели в его жизни Европа кажется ему прекрасной. Он сидит в cafés и читает о вампирах, когда не занят написанием песен о Юнги. Это полная противоположность той сумасшедшей жизни музыканта, которой он должен жить в туре, но он полностью изнурен и выглядит как отстой, несмотря на свое приподнятое настроение. В Амстердаме Чимин решает, что Намджун больше не может ходить с такими ужасными отросшими корнями, и заманивает его в автобус Gloss на принудительное осветление. Очевидно, у них не находится лишних футболок (наглая ложь), поэтому Намджун оказывается на полу обнаженным по пояс, тогда как Чимин массирует его голову, а Юнги притворяется, будто не пожирает их взглядом. Пару недель назад тот сказал, что этот член не стоит и капли смущения перед друзьями — а теперь затаскивает на свою койку в ту же минуту, когда с волос Намджуна смывается краска, не заботясь о присутствии группы и похотливых шутках Чимина. По-прежнему никакого секса в автобусе. Это было бы жестоко по отношению к другим — и все же они не могут сдержаться и не прикасаться друг к другу. И каждый раз, когда участники Gloss слышат какой-нибудь случайно выскользнувший из их ртов звук, никто не отказывает себе в удовольствии его прокомментировать. Это превращается в соревнование: у кого из них больше самоконтроля, — и естественно, Юнги всегда побеждает. ⠀ ⠀ Это почти случается в Эдинбурге. Несмотря на все свои различия, есть несколько вещей, в которых Намджун и Юнги разделяют одну и ту же страсть: музыка, фильмы ужасов и старинные места. Здешние здания выглядят по-другому, а прогулки по мокрым мощеным улицам рядом с Юнги напоминают ему о Новом Орлеане, и они оба проводят свой день в молчаливом благоговении. Конец тура всего через несколько дней. Намджун игнорирует этот факт. Они посещают анатомический музей, расположенный в величественном здании, лишенный людей и под завязку наполненный всякими отвратительными штуками. Ни с того ни с сего, прямо в секции, посвященной глазным яблокам, Намджун решает, что сейчас самое время поговорить о кинках. Это давно находилось в его голове, засунутое куда-то между нежными чувствами и тоской — размышление, что именно имеет в виду Юнги, когда говорит, что любит боль. Для такого вопроса не бывает подходящего времени, так как каждый раз, оставаясь наедине, они тут же присасываются друг к другу, и Намджун понимает, что мгновенно возбудится, если заговорит об этом на публике. Грядет новый отель, и он хочет быть готов — поэтому надо собраться с духом. — Когда ты просишь сделать тебе больно... Юнги, присевший на корточки, чтобы рассмотреть что-то выцветшее и деформированное, явно застан в расплох. — С чего ты вдруг спрашиваешь? — Я не могу делать что-то такое без нормального обсуждения. До этого, а не когда уже тебя трахаю, — храбро признается Намджун. — То, как ты всегда умудряешься сделать фетиши скучными, даже впечатляет. Юнги поднимается на ноги и подталкивает его за руку, чтобы вместе перейти к другим полкам. — Ну, я прошу боли. Мне нравится боль, нравится, когда мною командуют, и я знаю свои границы. Я скажу, если ты зайдешь слишком далеко, и знаю, что ты остановишься, — его честность странным образом трогает Намджуна. — Мне нравится, когда ты тянешь меня за волосы, и я хочу, чтобы ты душил меня еще сильнее — двумя руками. — Так, ты. Эм, — оказывается, да, это не подходящее место. Намджун чувствует осуждение, исходящее от уродливых черепов, пока его разум рассматривает все возможности дать Юнги то, чего он хочет. — Я не посчитаю странным ничего из того что ты скажешь, обещаю, — заверяет тот. Намджун притворяется, что интересуется информационным дисплеем, но зажмуривается, когда спрашивает: — Типа, шлепанье и все такое? Юнги мерзко хихикает, похлопывая его по спине, как будто Намджуну необходима поддержка. — Это ничего, если тебе не нравится грубость, слышишь? Не нужно притворяться, я не давлю. Если бы он только знал. Намджун делает вдох. У него уже был такой опыт: он относился к этому серьезно и доводил людей до потери рассудка, а теперь он краснеет. Это несправедливо. Он пытается взять себя в руки, стискивает зубы и глядит в сияющие глаза Юнги. Значит, придется найти ту старую маску самоуверенности, которая обычно припрятана для кого угодно, но не для человека перед ним. Юнги его недооценивает. Намджун может доказать, что тот ошибается. — Я хочу. Мне нравится быть главным, заставлять умолять меня, доводить до грани. Он говорит низко и осторожно — он хочет, чтобы Юнги воспринял слова всерьез, да и к тому же, они все-таки в музее. — Мне сложно быть— собранным рядом с тобой, но так даже лучше. С тобой мне надо стараться, и даже от мысли сжать твое горло у меня просто срывает крышу, — брови Юнги медленно поднимаются, — я много чего творил, я мерзкий. Что бы тебе ни нравилось, мне понравится тоже. Честно. Произносить это на публике ощущается как преступление, но Намджун напоминает себе, что вероятность нахождения тех, кто говорит на корейском, в безлюдном шотландском музее крайне мала. Выражение лица Юнги того стоило. — Мне подходит, — его щеки слегка покраснели; при виде влияния своих слов Намджуну внезапно хочется наговорить еще большей ерунды. — Помнишь, что я сказал про нас с Чонгуком? — Такое не забудешь. — Нам обоим нравится быть теми, кто получает... это, — бормочет Юнги, почесывая свою шею. Намджун сглатывает. — Получается, вы два саба и не можете вместе? — сначала он собирается его поддразнить, а затем ярко представляет эту картину и сразу же понимает, что это не повод для шуток. Намджун на все сто процентов состоит из озабоченности. Плохая идея. — Так, эм. Ты уточнишь детали? Чтобы я знал, что делать? — Я не хочу, чтобы ты прямо в музее кончил себе в штаны, поэтому давай называть всякую хуйню и просто отвечать «да» или «нет». Хорошо? — интересно, что же случилось с жалобами Юнги на оскучнение фетишей, раз теперь он относится к этому как к деловым переговорам. Намджун согласно кивает. — Бондаж? — Да, — чересчур быстро отвечает он, после чего пытается изобразить непринужденность. Это точно не укрывается от взгляда Юнги. — На ком? — Без разницы. На мне, наверное. — Мне тоже, — он снова кивает и раздумывает, что же еще упомянуть, чтобы охватить как можно больше фетишей. Он не представляет, о чем говорит Юнги. Совсем. — Шлепки? Тот облизывает губы; Намджун еще больше краснеет. — Естественно. Вообще боль. Мне нравятся следы. — Да уж, никогда бы не подумал. Унижения? — они легко подхватывают эту тему, словно ведут дружеский разговор, а не развратничают в публичном месте. Им это подходит. Подходит их отношениям. Так считает Намджун. — Я постоянно тебя унижаю, отомсти мне, — отвечает Юнги. — Это не фетиш, если ты просто грубиян. Разве ты грубишь не потому, что хочешь, чтобы тебя выебали? Юнги закатывает глаза и игнорирует этот вопрос. — Ты выглядишь как тот, кому нравится кинк на ссанье, — парирует он. В этот самый момент они проходят мимо маленькой старушки, и Намджун чуть не откидывается. — Я не буду на это отвечать. — Ты бы украл мне одну, если бы я тебе отсосал? — Юнги проявляет милосердие и меняет тему, стоя перед стеной с замаринованными гениталиями. И Намджун действительно думает над его предложением — вот насколько он безнадежен. — Ты хочешь викторианский пенис в банке? — Никогда не хотел ничего так сильно, как именно этот пенис, — дуется тот, глядя на него щенячьим взглядом. По Юнги видно, что он устал и немного промок под дождем, изящно утопающий в его худи. Жестокий человек. — Не думаю, что его разрешат взять в самолет, — ласково отвечает Намджун. Его мозг по-прежнему наполовину отключен из-за возбуждения, но влюбленность всегда остается на месте. — Не похоже, что я тебе нравлюсь. — Я— эм, — все мысли тут же разлетаются, и он не в силах придумать ничего кроме о боже, это должно было быть чем-то несерьезным, но ты мне пиздец как нравишься. Он может сказать это вслух. Глубокий вдох; он на самом деле раздумывает об этом — как легко было бы признаться прямо сейчас. — Ты так погрустнел, я все равно тебе отсосу, не переживай, — смеется Юнги и продолжает шаг. Намджун идет следом, его мозг переполнен разными вариантами своего признания, он тонет в желании снова взять его за руку. Но в конце концов — он трус, и они продолжают перечислять самые отвратительные вещи, которые считают романтичными. Юнги покупает ему зеленую плюшевую игрушку в форме простаты в магазине подарков, и для Намджуна это все равно что предложение руки и сердца — вот насколько он оказывается тронут. ⠀ ⠀ Последний день тура намного грустнее, чем ожидалось. В Великобритании все время дождь. Все ребята гудят от предвкушения, готовые по полной выложиться на финальном выступлении и точно так же по полной напиться после — в Лондоне их ждет самый большой клуб за последнее время. Автобус освобожден от их вещей, и ему машут на прощание, знаменуя конец жизни на ебаных тесных койках без возможности в любой момент пойти в душ или постирать вещи. Намджуну не нравятся окончания. Он проводит день, слоняясь по своему гостиничному номеру, любой ценой избегая человеческих взаимодействий и концентрируясь на том, чтобы перенаправить грусть в драматичную лирику песен. На саундчек он натягивает свое храброе выражение лица, а после изо всех сил пытается вернуться обратно к уединению, но если из всех людей вокруг кто-то и может заметить его печаль, так это Чонгук. Тот ловит его в коридоре, здоровается и выпаливает в лоб: — Вы реально всю Европу только и делали что ходили на свидания. — Свидания? — переспрашивает Намджун, притворяясь рассеянным, так как в реальности все гораздо печальнее. Ему бы хотелось назвать их встречи свиданиями, но он не хочет врать ни себе, ни кому-то еще. Чонгук закатывает глаза. Он еще не надел свой сценический наряд и ходит в пижаме с хвостиком. — Ну вряд ли вы ходили в музеи чпокаться. — Я не нравлюсь хену в этом смысле, мы просто друзья, — жалобно выдавливает Намджун. — Ты сейчас серьезно? — ухмыляется тот. — Я же говорил, он не такой. Если кому и можно доверять насчет чувств Юнги, так это Чонгуку. Намджун надеется, что это правда, но он не может себя обманывать. — Он слишком прямолинейный. Он бы сказал. — Ты думаешь, Юнги-хен возьмет и просто так признается в своих чувствах к кому-то? — продолжает смеяться Чонгук. — Ты вообще его видел? Громко гремит саундчек другой группы; гитарное соло разносится по серым коридорам и заполняет паузу в разговоре. Намджун не оптимист, поэтому продолжает придумывать оправдания. — Я не хочу ставить его в неловкое положение. — А говорили, ты умный, — с этими словами Чонгук уходит, чтобы успеть собраться на выступление, и он опять остается один. Теперь есть над чем подумать. Все эти мелочи, которые неторопливо делал Юнги, истории из его жизни и еле заметные выражения чувств. Та уязвимость, которую он обнажил в постели, те слова на крыше в Мэйне, ты единственный. Намджун должен был сказать это вслух, напрямую, в лоб. Им обоим уже известно, что он испытывает к Юнги, но он еще может спросить, закончится ли эта связь сегодня ночью, забудут ли они друг о друге, когда вернутся в Сеул. Если повезет, они даже смогут продолжить — в том смысле, что выпускать пар, если станет совсем невтерпеж. (А может, он нравится Юнги и ничто из этого не исчезнет, когда они сделают шаг на борт самолета). Юнги следит за сетом Spinebreaker сбоку сцены. Как и всегда, в своем убийственном аутфите он подобен живому воплощению разврата: ботинки, которые созданы, чтобы наступать ими на член, шипованный ошейник, темная помада практически в тон теням и джинсы, все более рваные день ото дня. К концу сета у Намджуна уже болит шея, кончики пальцев натерты от толстых струн. Короткий побег от тревоги, что заканчивается в тот же миг, как он кладет гитару. Ребята из Gloss знают, как сделать эпичный финал. Чимин плюет Чонгуку в рот прямо на сцене, а Тэхен с восторгом наблюдает со стороны (странные у них отношения). Намджун даже не морщится, так как слишком занят впитыванием каждой последней капельки Юнги, которую может поймать. Тот более сосредоточен, чем остальные, сфокусирован на гитаре в своих руках, устанавливая зрительный контакт со счастливчиками в первом ряду. Намджун задумывается, сколько концертов они разделят в будущем и будет ли он способен наблюдать за выступлением Юнги без боли в сердце. ⠀ ⠀ Когда он выходит из душа, его номер пуст. Пытаясь отсрочить неизбежное, Намджун садится на кровать прямо в полотенце и очках — слишком лень надевать одежду. У него было все время в мире, чтобы придумать, как правильнее признаться в чувствах, а он так ни к чему и не пришел. Ему кажется, будто это последний шанс, и он в настоящем ужасе. Пока он трясется, экран телефона вспыхивает. Это сообщение от Юнги — без текста, только фото. Намджун открывает сообщение и тут же роняет телефон на постель. Требуется время, чтобы набраться смелости поднять его обратно. Это те самые оборки, что преследовали его в ночных кошмарах — задранные вверх, чтобы оголить кремовые бедра, раздвинутые и взывающие к себе. Украшенная кольцами рука держит оборки внизу, прикрывая пах — и ничего больше. Намджун протирает глаза и мечтает о большей силе воли. Стук в дверь — как гвоздь в крышку гроба. Ему конец. Юнги добровольно прошагал по коридору отеля в ебаном платье горничной. Ради него. — Ты пытаешься меня убить? — спрашивает Намджун, захлопывая дверь в тот же миг, как Юнги заходит внутрь. — Может быть, — довольно улыбается тот. Платье такое же греховное, каким ему и запомнилось. Ноги Юнги — одна из самых убийственных вещей в этой жизни, а в самом платье есть нечто такое, что добивает еще сильнее. Не помогает и то, что Намджун как никто другой знаком с тупым ролевым порно. Да, юбки и платья его заводят. Есть что-то до одури похабное в том, чтобы проникнуть под них рукой, а при мысли проделать это с Юнги вся кровь из его маленького озабоченного мозга устремляется ниже. Ведь он еще даже не поздоровался. — Тогда давай, — Намджун всегда рад принять смерть от его руки. Опустив ладонь на крепкую грудь, Юнги ведет его спиной к кровати, немного грубовато пихая, чтобы тот сел, и незамедлительно забирается к нему на колени. При виде того, как платье задирается вверх по бедрам, Намджун тяжело сглатывает, забывая все важное, что держал в голове. Сетчатые колготки вернулись в паре с милыми и не особо сексуальными тапочками на стройных ногах. — Сегодня какой-то праздник? — выдавливает он. — Мне казалось, как только мы приедем сюда, ты уже полезешь на стенку, но я не видел тебя сегодня, — Юнги выцеловывает его шею, и тот буквально слышит, как он надувает губы. Не отрывая напряженных рук от постели, Намджун дрожит, пытаясь выстоять под таким напором. — Мне сказали, ты был с Чонгуком. Он только молча кивает в ответ. Юнги проводит языком длинную линию вверх, а потом льнет к губам. Вряд ли это нормально с точки зрения физиологии — заводиться от этого настолько быстро. — Я видел твой член через штаны, когда ты выступал, — продолжает он и хватает Намджуна за твердость под полотенцем. Юнги такой открытый в своем желании — Намджуну пиздец. — Думал о нем? — спрашивает он, поддаваясь желанию вцепиться в его бедра (свободные от платья, он не может игнорировать это). Оба стонут, мгновенно вспыхивая возбуждением — но это и было целью наряда. Это был четкий план — и кто такой Намджун, чтобы его срывать? — Постоянно, член моей мечты, — эти слова как удар под дых. Растущее бесстыдство Юнги — прямая угроза его рассудку. Наверное, дело в платье, раз уж мыслительные способности Намджуна и правда серьезно затруднены. Его суженное сознание направлено только на задницу Юнги. Он чуть не пускает слюни, поднимаясь руками по покрытым сеточкой бедрам — однако ничто не готовило его к тому, что оказывается под юбкой. Его пальцы довольно давно не ощущали такую ткань, и он уже успел позабыть, каково это — в теле мигом срабатывает рефлекс, как у собаки Павлова, что устремляется от мозга прямиком к члену. — Блять, ты—, — хрипит он, поднимая юбку — в благоговейном страхе увидеть это своими глазами. Юнги твердый и как никогда прекрасный, напряженный член обрамлен сеточкой и красным шелком. Намджун уверен: тот пришел с явным намереньем его убить, и его кровь уже закипает. Как только он позволяет себе коснуться мягкой ткани, его бедра дергаются, и он очерчивает пальцем контур члена — туда, вверх, где уже так мокро. Юнги вцепляется в его плечи и самодовольно наблюдает за этим действием. — Я хочу— сядь мне на лицо? — выпаливает Намджун. Смущение решено оставить на потом — а сейчас он придастся гедонизму и будет прямо просить о том, чего хочется. Мимолетный шок на лице Юнги быстро сменяется приятным удивлением. Он хватает Намджуна за челюсть и пихает вниз, чтобы тот лег, свесив ноги с постели. — Скажи «пожалуйста», — требует Юнги, и это что-то новенькое. Тело Намджуна пронизывает импульсом возбуждения: значит, он уже на грани. — Хен, пожалуйста, — без промедления просит он. Юнги любезно поддается, забираясь вверх по его телу и аккуратно снимая очки, чтобы положить их на прикроватный столик. Он собирается снять трусики, но Намджун быстро убирает его руку. — Нет, иди сюда. — Извращенец. Дай хотя бы снять колготки, — ухмыляется тот. Это страшно: просто смотреть, как Юнги стягивает их с ног, а затем поворачивается и встает коленями по обе стороны от головы Намджуна. Он любезно поднимает юбку, чтобы было удобнее, и позволяет трусикам оказаться отодвинутыми в сторону, как спешно открытый подарок. Намджун не сдерживается. Он начинает с поцелуев по внутренней стороне бедер — везде, где может достать, наконец приникая к долгожданной чувствительной коже, чтобы оставить засос. Юнги хнычет и извивается, поэтому Намджун опускает его прямо себе на лицо, чем зарабатывает удивленный восклик, и без колебания проводит языком по дырочке. Он грезил об этом неделями — и берет по максимуму, медленно поедая и делая его мокрым, пока нежные бедра не начинают дрожать. Все это время Намджун довольно грубо удерживает его на месте. Звуки, которые издает Юнги, чуть выше обычного. Он падает на руки, вцепившись в бедра Намджуна и впиваясь ногтями в кожу. — Ебаный в рот, ус— успокойся. (Тот не успокаивается). Блаженство оказывается прервано, когда Юнги отодвигает полотенце и пользуется всеми преимуществами их позиции. Намджун был никак не готов к ощущению пирсингованного языка на члене — его выдает громкий задушенный стон. Юнги смеется, засасывая головку, а он даже не может это увидеть. До этого момента он и подумать не мог, что зад на его лице когда-нибудь станет проблемой. — Так, блять, погоди. Не надо так, — скулит Намджун, в отместку кусая бедро. — Почему нет? — бездыханный голос Юнги только усугубляет ситуацию. — Я кончу. Еще одно облизывание, и Намджун нежно шлепает его по ягодице, чтобы тот прекратил. — Я бы проигнорировал, но ты правда склонен к преждевременным оргазмам, — оскорбления дополняются поцелуями в головку. Он не особо против, хотя все-таки защищает себя: — Это было только один раз, соси. — С радостью, — полное отсутствие стыда Юнги, пока его зад находится на чьем-то лице, просто поразительно. — Ты невыносим. Смазка у меня в чемодане. — Я должен идти за ней сам? — явно раздраженный, он бросает взгляд через плечо — но жажда быть выебанным побеждает, поэтому ему приходится топать к захламленному чемодану и рыться внутри. Намджун вряд ли скоро забудет вид Юнги, наклонившегося в этом платье к полу, все еще немного дрожащего от поедания его зада. Ему так хочется сделать фото. Но вместо этого он увековечивает момент путем произношения вслух всякой хуйни: — Разве ты не моя горничная? Юнги замирает и усмехается. — Я не фанат подобного описания рабочего класса. — Ну это же ты вырядился в ебаное платье горничной. — А ты разве не социолог? Намджун стонет. Его покрытый слюной член тверд как камень, а он собирается дискутировать на тему приемлемости своих кинков. Когда Юнги возвращается, все нежности уже давно отброшены в сторону. Он безо всякой грации стягивает с себя белье и забирается на колени Намджуна, прижимая его руки к постели, когда тот пытается его коснуться. — Надеюсь, оно того стоило, — угрожает он. Это умиляет: Юнги притворяется, будто ему не очень-то нравится эта затея, будто он не врывался сюда с требованием секса. — Стоило, — сладко отвечает Намджун, грубо вырывая руки из его хватки, чтобы взять смазку и пробраться к нему под платье. Растягивать Юнги, лежа снизу, кажется чем-то непристойным: бо́льшая часть его тела скрыта одеждой, но достаточно одного взгляда на лицо, чтобы понять, что тот распадается на части. За последние несколько недель Намджун успел хорошо познакомиться с его простатой, поэтому быстро скручивает пальцы, чтобы найти ее, и наблюдает, как Юнги раскрывает рот. У него не выходит растянуть его должным образом. Он бы с радостью посвятил этому целый вечер, но у Юнги, не прекращающего жаловаться на то, какая тот черепаха, другие планы — он принимается натирать его член смазкой, чтобы поторопить. Как только Намджун сдается и вынимает пальцы, он нетерпеливо прижимает его член к своей дырочке, не теряя ни одной лишней секунды. — Чего тебе так не терпится? — нужно набраться смелости, чтобы сказать такое человеку, пригвоздившему тебя к кровати. — А разве не ты уже чуть не кончил? — тот всегда найдет что ответить. Обычно это просто очаровательно, но сейчас Намджун вспоминает их разговор несколько дней назад. Когда Юнги грубит во время секса, он делает это намеренно. Ему хочется что-то получить. — Стоп, — говорит Намджун. Юнги требуется время, чтобы понять это слово, после чего он обеспокоенно смотрит в ответ. — Вернись к чемодану. Он моргает. — Чего? — Возьми мой ремень. Этого хватает, чтобы вызвать его интерес. Юнги прикусывает язык и неохотно возвращается туда, где только что был, опускается на четвереньки, в то время как Намджун садится и смотрит. Это опасно, насколько быстро роль ударяет в голову — главенство творит с ним странные вещи. Вместо того чтобы подняться и вернуться в постель, Юнги ползет к ней на коленях, усаживается между ног Намджуна и с вызовом во взгляде отдает ремень. — Возьмите, хозяин, — его голос полон сарказма. Он этого хочет. — Блять, не говори такого, — вздыхает Намджун — скорее плаксиво, нежели с серьезной просьбой, после чего компенсирует это грубостью, с которой одной рукой выхватывает ремень, а другой — вцепляется в его волосы. Эта жалкая игра могла бы показаться смешной — но то, как стекленеют глаза Юнги, когда тот испытывает какую-то боль, отодвигает в сторону любое смущение. Намджун напоминает себе об их последнем сексе, когда Юнги продолжал просить большего, не удовлетворяясь прикосновением, если оно не наносило урона. Они обсуждали это, и он рассказал, чего именно ему хочется. Это была вежливая просьба. Намджун продолжает прокручивать эти моменты в своей голове — даже если из-за них он чувствует себя уязвимым. И поддается, даже если его съедает страх. Потянув Юнги за волосы, он ждет его жалоб. Здесь нет ласки. Они поднимаются, и Намджун нагибает его над постелью, готовый остановиться в любой момент. Он ждет протеста. Юнги без возражений выгибает спину. Это так неожиданно, что Намджун продолжает — сложно сказать, от чего дрожат его руки: от волнения или же от предвкушения. Он поднимает платье, пробегаясь рукой по голой коже, а потом — ремень. На Юнги так легко оставить синяк, это будет ужасно. Тот сжимает ноги вместе. Между ними он все еще мокрый от смазки. Но когда он подает голос, это не протест: — Испугался? Если честно, да, Намджун немного боится себя самого. Однако каждая клеточка его тела кричит ему, чтобы он просто взял то, что хочет. Первый заставляет обоих подпрыгнуть. Это легкий хлопок, едва ли шлепок, но они оба потрясены. Конечно же, Юнги недоволен. Он поднимается на руках, тут же отказываясь от этой затеи. Намджун давит ладонью ему на спину, чтобы тот опустился обратно. — Че за х— Второй уже жестче, Юнги останавливается на полпути. Позвоночник Намджуна пронизывает удовольствием. Он удерживает руку на месте, и тот продолжает извиваться, но не говорит ему остановиться. Третий намного громче. Они оба ахают. Намджун колеблется, но на ягодице уже расцветает красный след, выключающий его тормоза. Он хочет еще. Кулак Юнги сжимает простыни, лицо упрямо спрятано в подушку — Намджун уже привыкает быть грубым, поэтому снова хватает его за волосы, чтобы он перестал прятаться. Щеки Юнги такие же красные, как место, по которому его шлепают. Когда он нагибается и раздвигает ноги, Намджуну уже не так страшно взглянуть на его лицо. — Хорошо? — спрашивает он, наклоняясь к его спине и позволяя себе слегка потереться бедрами. Он мог бы прямо сейчас проскользнуть членом внутрь — Юнги уже расслабленный и готовый, жаждущий этого сам. Вопрос в том, дать ли ему желаемое или он еще не заслужил? — Больно? — Ну, если бы ты сделал хоть что-то. Намджун насмешливо фыркает и возвращается в свое положение. Следующий шлепок слишком жесткий. В ругани Юнги явно слышится боль, но Намджун не дает пощады, продолжая намеренно ее причинять. И это срабатывает. — Нам— блять. Голос Юнги совсем ослаб. Он не останавливается. — Ты—, — еще один шлепок, просто чтобы услышать, как сладкий голос становится еще выше. — Хочу тебя. Подумать только: пару минут назад Намджун умолял его сесть себе на лицо. Теперь расклад куда лучше — Юнги идет отчаяние. Его кожа слишком легко краснеет, и это прекрасно, с ней нужно быть аккуратным. — О, так это работает? Ты научился манерам? — Пошел нахуй, — отвечает тот, за что его снова шлепают. Намджун словно пьян. Его пальцы дрожат, когда он проводит рукой по горячей коже, дразня дырочку, только чтобы увидеть, как извивается напряженное тело. — Нет, тебе надо стараться лучше, — велит он Юнги. Юнги игнорирует и переворачивается. Он выглядит так хорошо: Намджун жадно рассматривает его фигуру и проводит сложенным ремнем по внутренней стороне бледного бедра. Это могло бы быть слишком — он такой чувствительный в этом месте, но его ноги широко разведены в стороны. Это вызов. Затуманенное зрение не мешает Юнги быть смелым. Он садится и сдвигается к краю кровати, упрямо хватая Намджуна за член и нажимая большим пальцем на головку, из-за чего тот шипит. — Если ты прямо сейчас меня не выебешь, я просто кончу сам. Через сколько он сдастся? Намджун задумывается. Юнги сам просит об этом, но все время ведет себя как ребенок. Вряд ли это будет сложно. — Правда? — спрашивает он, вцепляясь в его челюсть и проводя пальцем по губам — просто потому что может. Тот кивает и сосет подушечку, тогда как Намджун отстраненно мычит. Ремень лежит рядом. Было бы здорово его использовать. Шокированный восклик — Юнги грубо прижимают животом к постели. Вопросительный звук — его руки оказываются заведены за спину. Недовольное ворчание — запястья связываются ремнем. Это то еще зрелище. Кружевное платье поднято, чтобы обнажить восхитительно измученную задницу; контраст между кожей ремня и бледными запястьями; хорошенькое лицо, нахмуренные брови, взгляд через плечо. Нежный шлепок, и Намджун оставляет его лежать, а сам обходит кровать и устраивается на подушках. — Ну, давай, — он снисходительно похлопывает себя по коленям, словно разговаривает с питомцем. Выражение лица Юнги бесценно. Он смотрит неверящим взглядом, но поддается и все равно забирается на постель. Не помогая себе руками, он шатко и неуклюже усаживается на бедра Намджуна. — Ты мудила. — А ты членосос, — каждое ругательство, каждое грубое прикосновение, жесткий шлепок — Намджун становится все увереннее в себе. Это скользкая дорожка. Юнги открывает рот, чтобы огрызнуться в ответ, но осекается, когда головка члена прижимается к его дырочке. — Будь послушным, или я прекращу. — Думаешь, ты это заслужил? Намджун уже устал пререкаться, поэтому приступает к основному занятию. Когда он безо всякого предупреждения опускает бедра Юнги вниз, они оба стонут: он — от удовольствия, Юнги — от злости. Это не самое удачное решение, Намджун сразу теряется от силы ощущений. Он всегда немного отупевает, когда находится в ком-то, тогда как Юнги становится более дерзким, и его не останавливают связанные за спиной руки. Требуется пара секунд, чтобы привыкнуть — это был шок, они подошли слишком близко к черте. Уверенно усевшись на член Намджуна, будто это пустяк (несмотря на глубокое, дрожащее дыхание, свидетельствующее об обратном), Юнги наклоняется вперед и жестко его целует. И пусть Намджуну хочется быть таким грубым, как он и обещал, он все еще сдерживает себя. Сначала они теряются в ощущениях, а потом Юнги начинает до боли медленно двигать бедрами. Он пытается поймать правильный угол, полностью сосредоточенный на собственном удовольствии, получивший временное разрешение делать это самостоятельно. Намджуну в любом случае будет приятно — Юнги даже не нужно стараться. Его рот открывается, веки трепещут, а связанные руки вытягиваются назад. Естественно, Намджун увлечен платьем. Без вариантов: оно слишком отвлекает. Он поднимает юбку, чтобы увидеть член Юнги, где тот тщетно подергивается, стоит осторожно толкнуться вверх. — Как тебе, нравится? — с притворной невинностью спрашивает Юнги, что точно не сулит ничего хорошего. Но Намджун все равно горячо кивает и похлопывает его по бедрам, покручивая своими. Все еще медленно, почти лениво — он хочет продлить это как можно дольше. — Пиздец как нравится. — Да? — Юнги осыпает поцелуями его шею, покусывая между словами и двигаясь уже чуть жестче. Тяжелое дыхание опаляет потную кожу Намджуна. — Тебе нравится, оппа? Намджун сейчас сдохнет. Юнги знает его слабые места. Он отлично умеет разрезать, расчленить и оставить его гнить — буквально. Так заманчиво поддаться этому: только одно слово, и любая обыденность становится грязью. Вместо того чтобы поддаться, как жаждет тело, Намджун оборачивает руку вокруг его горла. Глаза Юнги распахиваются, и он двигается, чтобы лечь, твердо упираясь ногами в постель — немного неуклюже, но ему наплевать, настолько он сейчас возбужден. В такой позе он может толкаться вверх так глубоко, как захочет, и с этого момента ему уже не удержаться. Видно, как вздох выбивается из легких Юнги, и его тело начинает дрожать. Намджун врезается в него, пока тот не начинает хныкать и не падает ему на грудь, задыхаясь и пряча лицо, как только освобождается шея. Он даже не может держать себя прямо — лишь лежать и принимать то, что ему дают. Это рождает беспокойство — Намджун паникует, готовый извиниться, что зашел слишком далеко, но Юнги прижимается к нему вновь. Под его платьем чувствуется что-то мокрое, чего там не было раньше. После языка Намджуна он был на грани, и стоило трахнуть его чуть грубее, как он кончил без рук. — Пожалуйста, еще — жадно просит Юнги. Видимо, вежливость в него можно только втрахать. Все что ему нужно — только сказать «пожалуйста», и он сразу получит все чего пожелает, Намджун уже не сможет продержаться после этого слова. Он слабак, Юнги владеет им полностью — они оба об этом знают. Его талия такая мягкая, когда он оборачивает вокруг нее свои руки, вцепляется в платье и вбивается внутрь. Он пытается быть осторожным и точным, выбирая нужный угол, стараясь переполнить его этим ощущением. Зубы Юнги вцепляются в его плечо, окружение расплывается. К этому моменту он уже не в силах удержать и капли контроля. Намджун ебет его жестко, но получаемые укусы жестче — они оба ебанутые извращенцы. Это самая лучшая боль. Юнги издает безумный смешок, облизывая поврежденную кожу. — У тебя кровь. Это... куда эротичнее, чем должно быть. Намджун пробегает пальцами по его волосам и тянет голову назад, чтобы взглянуть на это самодовольное выражение лица. На его губах и правда следы крови — и Намджун слизывает их языком, продолжая ебать его, будто бы в наказание. Их зубы сталкиваются, и убогая гостиничная кровать скрипит на своем последнем издыхании. — Что там была за строчка о крови и оргазме? — спрашивает он, путаясь в словах, но каким-то образом вспоминая цитату из книги, тогда как сам по самые яйца внутри и едва может мыслить. — Я— я хочу все, — невнятно отвечает Юнги, развалившись у него на коленях, целуя и кусая шею. — Ах— все что дашь. — Блять, малыш. Я весь твой, — ласковое прозвище соскальзывает с губ. По хриплому голосу слышно, что Намджун не здесь, и Юнги любезно спускает это ему с рук. А может, он даже не слышал, раз продолжает скулить. — Мой. Пусть его тон полон сарказма, игривой насмешки и похоти, извращенный мозг Намджуна все равно принимает его слова за правду. Это ошеломляет: как много его постыдных фантазий соединились в одну — и он опять слишком быстро кончает. Это сильный удар. Он продолжает втрахиваться в тело Юнги, громко и беспощадно, проливаясь глубоко внутрь. Тот берет все — называет его оппой и все это время мычит от удовольствия, словно реально может почувствовать его сперму. А может, и может — от силы оргазма яйца Намджуна совершенно пустеют. Он вытрахал свои собственные мозги. Его мысли медленные и туманные, такие бесстыдные, что он приподнимает его и задирает юбку, чтобы снова это увидеть. — Ты мерзкий, — дразнит Юнги, все еще задыхаясь, но уже вновь твердея. Как и подобает джентльмену, Намджун оборачивает руку вокруг его члена и дрочит, медленно и нежно, мокро от спермы. Юнги извивается, и он чувствует, как тот сжимается каждый раз, когда он гладит большим пальцем его головку. Платье горничной — самая сексуальная вещь, которую он когда-либо видел, но он скучает по обнаженной коже, по его чувствительным соскам. Впрочем, не менее очаровательный член компенсирует отсутствие этого вида. Розовизна кожи Юнги, которая появляется, когда его трахают, заставляет Намджуна проникнуться настоящей любовью к розовому цвету. Второй оргазм приводит Юнги к конвульсиям: он наклоняется и скулит в грудь Намджуна, пачкая спермой костяшки его пальцев. Тот не останавливается, пока он не просит. Намджун хочет еще, но тяжелые веки Юнги опускаются, а бедра трясутся после тяжелой работы. Он осторожно развязывает его руки, и его тут же втягивают в поцелуй. Они слишком долго собираются в душ, занятые сонливостью и мягкими прикосновениями. Все это время Юнги лежит у него на груди. Он вымотан и не стыдится этого, вероятно, довольный, если можно судить по улыбке. — Ты назвал меня «малыш», — ворчит он. Если Намджун и краснеет, то не подает виду. — А ты назвал меня «оппа». — Тебе это слишком понравилось. Ему нельзя привыкать засыпать с Юнги в своих руках. Он изо всех сил пытался избежать этого — но сегодня, должно быть, самый последний раз.