***
Наверное, Эмма задремала. Такое возможно. Её глаза оставались закрытыми, да и время пролетело молниеносно, при этом её не покидало ощущение, что она попала в какой-то бессмысленный туман, а вокруг — ни души, и единственный её спутник — пустота. Да, она могла провалиться в сон. Или нет? Никогда раньше, пробудившись, она не чувствовала себя настолько энергичной. Или да? По крайней мере, этим можно было бы объяснить то обстоятельство, что Эмма не замечала, что к ней пришла Реджина, пока та не присела на корточки и не протянула руку. Но, едва коснувшись пальцами её лба, отодвинулась. От неё исходила неуверенность, может быть, даже опаска. — Ты в порядке? — тёмно-карие глаза светились беспокойством, которое, какая неожиданность, казалось искренним. В этот момент Реджина Миллс была мучительно красива. В любой момент. — Я стучала, но ты не ответила, вот я и… — она осеклась, заметив содержимое унитаза, и поморщилась. Эмма могла бы смутиться, но не стала, у неё не было сил, да и в сложившихся обстоятельствах такое поведение казалось ей бессмысленным. Всё кончено. Всё. Даже если Реджина решительно настроена притворяться, Эмма при всём желании не могла ей подыгрывать. Больше нет. — Я не слышала. Реджина, потянувшись, спустила воду. Эмма отметила про себя, что хозяйка уже при полном параде, а в открытую дверь было видно, как сквозь окно спальни льётся солнечный свет. — Который час? — Достаточно поздно, чтобы я сочла нужным войти без разрешения, — Реджина смерила её проницательным взглядом. — Ты заболела. Эмма горько расхохоталась. — А тебе какое дело? — прохрипела она. Почему-то собственный язык показался ей толстым и тяжёлым, в два раза больше, чем обычно. Реджина ничего не ответила, но, нахмурившись, закусила губу. — Ты… — Эмма запнулась, коснулась ладонью живота. — Ты тоже это чувствуешь? «Всё это бессмысленно, — напомнила она себе, — всё это не имеет значения». И всё-таки. Это важно. Очень и очень. Потому что Реджина важна. Но как такое возможно? Каждой частичкой своего существа Эмма хотела притянуть её к себе, но всё слишком запутано и непонятно. Она должна поцеловать её или уничтожить? Одолеть или обнять? Убить или полюбить? — Я не понимаю… — испустила дрожащий вздох Реджина, как если бы искренне не понимала, но Эмма чувствовала, что вот-вот выползет наружу что-то тёмное и зловещее, всего-то и нужно, что прекратить отрицать очевидное. — Ты чувствуешь, — в отчаянии шептала Эмма. — Потому что я, чёрт возьми, тебя не знаю. Вообще не знаю, понимаешь? Если бы даже хотела, я ничего вразумительного не смогла бы рассказать тебе о своей жизни, но я знаю… — она не смогла заставить себя произнести вслух решающие слова, всё ещё до конца не верила. Проклятие. После всего пережитого, после всех несчастий чёртова судьба сыграла с ней очередную беспощадную шутку, как ещё это можно назвать? За что ей это? Почему сейчас? Почему так больно? — Твою мать… — Эмма обхватила голову руками. — Я сплю в твоём доме, завтракаю с твоим сыном, а ты, чтоб тебя, ничего обо мне не знаешь. Нормальные люди так не поступают. Это бессмысленно. Люди не пускают в дом незнакомцев, но ты пустила, потому что… Некоторое время Реджина смотрела на неё широко распахнутыми глазами, выглядя при этом почти комично, а затем развернулась и, не проронив ни слова, вышла из ванной комнаты. Эмма вскочила и побежала следом. — Ты чувствуешь это! — выкрикнула она. — Ты всё знаешь! Всегда знала! Я вижу это по твоим глазам! Реджина затравленно озиралась по сторонам. С каждой секундой она всё больше походила на загнанного зверя, готового броситься на обидчика в любой момент. — Ты чувствуешь… — прошептала Эмма, когда Реджина обхватила себя за талию. У неё самой мышцы сводило судорогами, выворачивало, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. — Знаешь, я должна была… — она подавилась словами. — Не понимаю, почему… — и попятилась подальше от Реджины. Подальше от… — Тебе нездоровится, — сглотнула Реджина. Она говорила холодно, неохотно, будто из-под палки. — Пойдём. Приведём тебя в порядок и вернёмся… — она протянула руку, но Эмма отшатнулась. — Ты убьёшь меня? — выпалила она. Слова повисли в воздухе, и Эмме не нужны были другие доказательства, потому что любой здравомыслящий человек, если только он не серийный убийца, в подобной ситуации воскликнул бы возмущённое или удивлённое: «Что?!» — Что?.. — одними губами прошептала Реджина. «Что и требовалось доказать». — Она всегда говорила, что ты, не задумываясь, убьёшь меня, но ты… — Эмма сделала было шаг навстречу, но в последний момент передумала. — Потому что… — не договорив, она согнулась пополам от судороги во всём теле. Снова вернулся чёртов узел, и с каждым следующим словом он скручивался, сжимал и давил. Умом Эмма понимала, что должна заткнуться, что она всё делает неправильно, но в сердце поселилась жгучая обида. Чёрт бы побрал такую жизнь, это же получается, она всегда считала, что до девяти лет жила в вымышленном мире психически больной матери, а на деле выходит всё наоборот? Тёмно-карие глаза, в которых Эмма ещё мгновение назад видела страх, сузились, стали холодными, колючими до невозможности. — Кто? — спросила Реджина тихим и зловещим шёпотом. Подобралась вся, ну, точно хищник перед прыжком. Эмма вскинула голову и твёрдо встретила взгляд Реджины. Проницательный, изучающий, пытающийся заглянуть в душу. Эмма не знала, что именно выискивала Реджина, не знала, что сама хочет увидеть в её глазах. Всё это больше неважно. Ничего не было. Никогда. — Ты знаешь… — слова застревали в горле. Приходилось выталкивать. — Ты говорила, — Реджина запнулась. Помолчала. А когда заговорила вновь, голос её звучал абсолютно уверенно и даже обвиняюще. — Ты сказала, что сирота. — Не совсем. Я сказала, что выросла в системе. Мне было девять, когда меня забрали органы опеки. Реджина не то всхлипнула, не то прыснула, сложно сказать, но как бы там ни было, реакция резанула по живому. Больно. Невыносимо. До слёз. — Мало того, что мы всё время срались, — Эмма с горькой усмешкой покачала головой, — мать была нестабильна. Она верила и пыталась заставить поверить меня. — Сколько тебе лет? — Двадцать восемь. — Убирайся, — всего одно слово, а сколько в нём было яда, огня, ненависти и чёрной злобы. «Зло в чистом виде». Эмма никогда не видела лица, искажённого таким страшным гневом, смешанным с кристальной яростью и безудержным отчаянием. Дважды повторять не пришлось. Эмма не раздумывала. Она пулей выскочила из спальни и опрометью бросилась вниз по лестнице. Мимо собственных ботинок, оставленных возле гардеробной, мимо перепуганного Генри, сидевшего за кухонным островом, к спасительной задней двери. В голове билась одна-единственная мысль: «Неправильно, неправильно, неправильно». Не надо было убегать, она понимала, но ничего не могла с собой поделать. «Неправильно, неправильно, неправильно». Эмма, что есть силы, бежала прочь, не обращая внимания на учащённое сердцебиение и боль под рёбрами. В доме на Миффлин-стрит 108 осталось всё, что у неё было, она бросила даже Генри, потому что рождённая для великих ролей, не могла справиться ни с одной из них. Дочери. Матери. Спасительницы. Эмма буквально слышала, как ярлыки, навешанные на неё матерью и сказочным обществом, с грохотом падают на землю. На самом деле она была никем. Пустышкой, которая продиралась всё глубже и глубже в густой лес. По скользким камням, сухим веткам, царапающим голые ступни, мимо колючих кустарников, цепляющихся за шелковую пижаму. Она, Эмма Свон, жалкая трусиха. Идиотка. Пустышка. Кружившая над головой малиновка, вероятно, наблюдала за её позорным бегством. Лёгкие горели огнем. Воздух сгустился до такой степени, что при дыхании царапал горло, но Эмма даже не думала останавливаться. Ноги почти не держали, ступни кровоточили, голова раскалывалась на части, а она всё продолжала бежать. В конце концов, совершенно обессиленная, она вылетела на поляну и рухнула на колени напротив древнего, разваливающегося на части колодцем. Опираясь на дрожащие руки, она кое-как доползла до покрытого мхом камня и, повернувшись, прислонилась к нему спиной. Малиновка плавно опустилась на край колодца, чирикнула и взметнулась в небо. Эмма зажмурилась, вновь увидела перед собой Реджину, которая стояла, обхватив себя за талию, потому что она тоже чувствовала это. С самого первого дня она чувствовала это, знала, что сказки — реальны, а они… они… с первой секунды… У Эммы внутри всё оборвалось от осознания, что она фактически предала своего ребёнка во второй раз, позорно сбежала, оставив его на блюдце с серебряной каёмочкой. Эмма запустила пальцы в волосы, потянула, и сдавленное рыдание сорвалось с её губ. Чёрт бы побрал этот дурацкий характер! Надо было подыграть, сослаться на плохое самочувствие, промолчать. Реджина притворялась до последнего, в конце концов, Генри вырос бы, поступил в колледж и свалил из проклятого городка. Через несколько лет никто бы не вспомнил о сказках, и, кто знает, возможно, Реджина позволила бы притворяться им обеим… Эмма беззвучно выругалась, почувствовав себя эгоистичным монстром за постыдное желание закрыть глаза на правду, пусть и такую нелепую. Тем не менее, она жаждала этого каждым кусочком своей израненной души, отчаянно и мучительно. Эмма потянула себя за волосы. Раз, другой, третий. Всё неправильно, начиная с того, что она обязана городку, населённому сказочными персонажами. Ей такое даже даром не нужно. Вернулась малиновка, и, как только она опустилась на край колодца, на поляну ворвалась запыхавшаяся Белоснежка. Бросилась к Эмме, встала на колени и уставилась на неё глазами, полными беспокойства и любви. Вцепилась в запястья, нежным, но твёрдым движением остановила её. — Что случилось? — Белоснежка успокаивающе погладила её предплечья. — Что она сделала? — Ничего, — выдохнула Эмма, хотя снова чувствовала себя девятилетней девчонкой, которую силой отобрали у семьи. — Что она сделала? «Интонации королевы», — вяло подумала Эмма, никогда прежде не слышавшая стальных ноток в голосе матери. Проклятие. Белоснежка ждала, что она станет такой же, будет подпитывать всепоглощающий гнев дурацкими сказками на ночь, но Эмма знала, что не сможет. — Ничего! — повысила голос она. — Это я! Я виновата! — и, отшатнувшись от ласковых прикосновений, с жаром зашептала: — Я во всём виновата, как всегда, потому что я — непутёвая. И Генри тоже теперь непутёвый. Ты! — обличающе ткнула пальцем в мать. — Это всё ты виновата. Ты испоганила мне жизнь, а я, — из её груди вылетел резкий вздох, — испоганила жизнь Генри. Всё пропало. Всё уничтожено. Реджина на протяжении десяти лет играла роль прилежной матери, но из-за Эммы не сможет этого делать. Генри до конца своих дней будет окружен волшебством, ожившими сказками, спасителями и королевами. Пути назад нет. Всё предрешено. Всё кончено. Всё пропало. — Блять, мне… мне… — Эмма скрестила руки. — Боюсь, я всё разрушила. — Эмма, золотце, — запричитала Белоснежка. — Всё хорошо. Даже если она знает, это не страшно, я с тобой, — и подползла к ней. — Дело не в тебе, — огрызнулась Эмма. — В кои-то сраные веки дело во мне, — и, горько рассмеявшись, добавила: — Серьёзно! Всю мою жизнь всё вертелось вокруг тебя, мам, но не в этот раз, — зажмурилась, покачала головой. — Проваливай. Ты достаточно уже разрушила. «Нет, — возразил внутренний голос, — ты сама всё разрушила». — Довольно, Эмма! Два слова, сказанные холодным голосом, излучающим разочарование и отчаяние, пронзили сердце Эммы острой стрелой. — Я пыталась быть терпеливой, Эмма, пыталась понять, но твоё упрямство прикончит нас обеих. Ты настолько ослеплена горечью и саможалостью, что не видишь очевидных вещей. Всё это по-настоящему, Эмма. Она — реальный человек, как мы с тобой, и мы должны сразиться с ней. Ты должна поверить. — Не хочу! — взвыла Эмма. Дав волю эмоциям, она почувствовала себя невероятно свободной, но всего на одно мгновение. — Как ты не можешь понять? Я ничего не отрицаю, я не дура, мне просто насрать, по-настоящему это всё или нет. Я просто не хочу. — Эмма, это твоя судьба. — Что именно? — Эмма, встав на колени, принялась отчаянно жестикулировать. — Ты вообще соображаешь, что стоит за твоим «поверить»? Ничего. Пустота. Двадцать восемь бессмысленных лет! Белый кролик, испуганный её криком, исчез в ближайших кустах. — Меня разлучили с матерью без всякой причины, потому что она не была больна, а потом меня швыряли из одной приёмной семьи в другую. Мне пришлось много страдать, и чёрт бы с ним, но я бросила собственного ребёнка. Во второй раз. Я так гордилась, что подарила ему шанс на лучшую жизнь, но на самом деле оставила его с социопаткой. Я сбежала, понимаешь? А теперь ты ненавязчиво втираешь мне, что я ответственна за жизнь целого города, что с самого рождения у меня только одна цель — прирезать человека. Улавливаешь? Догоняешь? Смысл моей жизни в убийстве человека! — Эмма знала, что рыдает как ребёнок, но чувство несправедливости накрыло её с головой. — Эмма… — Белоснежка протянула руку. — Я была ребёнком, мама, — со вздохом продолжила Эмма. — Маленькой девочкой. А ты учила меня, как эффектней выпотрошить врага мечом, и я запомнила твои уроки, — она ударила себя ладонью по лбу. — Оно у меня в голове, но я не хочу, слышишь? Не хочу ни тебя, ни всего этого, и мне хочется думать, что всё это — дурацкие фантазии. Не надо, ничего не говори, — Эмма вжалась спиной в холодный камень. — Пожалуйста. Не надо. Это неправда, — уронила голову на колени. — Этого не может быть. Свернувшись калачиком прямо на влажной траве, коротко всхлипывая, словно девятилетняя девчушка, а не хвалёная спасительница, какой ей было предначертано стать, она зажмурилась. Белоснежка ничего не сказала. Немного поколебавшись, положила руку на спину и массировала до тех пор, пока Эмма, убаюканная давно забытой лаской, не провалилась в сон.Правдивое начало
12 февраля 2022 г. в 21:00
Потом Эмма поняла всё. Не сразу и очень медленно. Как делала всё остальное в жизни. Как переодевалась перед сном, чистила зубы, заплетала волосы и вглядывалась в зеркало, а уже в следующее мгновение расплетала, чтобы те падали ей на плечи свободными прядями, немного медлила, и снова собирала в косу.
Да, потом Эмма поняла, почему добрых сорок минут отказывалась даже взглянуть на книгу сказок, многим позже. Впрочем, находившаяся на двенадцатом уровне отрицания, она сумела убедить себя, что привыкла придерживаться очень строгого распорядка перед сном, который надлежит безукоризненно соблюдать. Обманываться было проще всего, потому что, положа руку на сердце, как бы ей ни хотелось этого признавать, она всегда знала правду.
Всегда.
Все эти годы где-то в сознании, очень и очень глубоко, томилась правда в ожидании своего звёздного часа или, возможно, дурацкой книги сказок, чтобы сделала за неё всю чёрную работу.
«Просто покончи с этим, — сказала Эмма себе, — полистай, посмотри поверхностно, и сможете жить дальше».
Скомканные записки матери она решила оставить на потом. Книга — прекрасная возможность немного отдохнуть от бредней сумасшедшей. Забравшись на кровать с ногами, откинувшись на мягкие подушки, она положила книгу себе на колени.
Однажды в сказке. Ни автора, ни даты публикации. Только потёртая обложка из натуральной кожи и пожелтевшие от времени страницы. Эмма больше не видела причин оттягивать неизбежное и со вздохом открыла первую страницу.
В первой сказке речь шла о несчастном мужчине, который после мучительных и запутанных испытаний, выпавших на его долю, превратился в древнего и могущественного Тёмного мага. По дороге к всевластию он лишился чести, жены, доброты и сына. Ни слова о злых королевах. Можно смотреть дальше.
Тёмный маг убил бывшую жену, и капитан Крюк, с которым та сбежала, на собственной крови поклялся отомстить обидчику. Эмма задумчиво поджала губы. Чем больше она узнавала, тем меньше ей импонировала мысль, что Генри читает такие сказки. Она перевернула страницу.
Несчастный парень превратился в сверчка, а гном полюбил фею.
Эмма шумно сглотнула и, помедлив, перешла к следующей сказке.
Лошадь юной принцессы Белоснежки понесла, но ей на помощь поспешила девушка из более низкого сословия. Обожание принцессы к её прекрасной спасительнице не знало границ, и её отец, король, загоревшись идеей жениться, уже через несколько часов сделал предложение. Принудительное согласие было получено, и Реджина, сама того не желая, стала королевой.
Эмма почувствовала, как задрожали пальцы, во рту пересохло, но она не могла отвести глаз от выцветших витиеватых строчек.
На зов отчаявшейся молодой королевы явился Тёмный маг. Он ходил за ней, лелеял её скорбь и филигранно подводил к черте. Превращал невинное дитя в безжалостного монстра. Подобно глине она была мягкой и податливой в его руках.
Эмма перевернула страницу.
Король нашёл на побережье выброшенную морем волшебную лампу. Потёр три раза, пробудил джинна и загадал одно желание — чтобы тот был свободным в своих поступках и решениях. Через несколько часов джинн безнадёжно влюбился.
Эмма перевернула страницу.
Король умер. Белоснежка сбежала. Злая королева взошла на трон.
Эмма перевернула страницу.
До последнего в глубине души теплилась надежда на лучшее. Мать не упоминала ни джиннов, ни лошадей. Она рассказывала о свете и тьме, о предстоящей битве.
Кто знает, возможно, если бы Эмма закрыла книгу и всем своим существом пожелала, чтобы сказки и дальше оставались сказками, а образы на картинках не были узнаваемыми, именно так бы и произошло, но…
Белоснежка сбежала в лес, где познакомилась с Красной шапочкой, хранящей страшный секрет. Она была оборот…
Эмма захлопнула книгу.
Сердце бешено колотилось, кровь стучала в ушах, да так сильно, что отдавало болью в висках.
«Дура», — выплюнул внутренний голос.
«Дура, дура, дура, что считала себя свободной».
«Дура, дура, дура, что считала, будто имеешь право выбора».
«Дура, дура, дура, у тебя только один выход».
Правда всплыла в самую первую встречу, когда они с Реджиной схлестнулись взглядами, и Эмма почувствовала разгорающийся внутри пожар. Всё встало на свои места. Реджина была пропавшим кусочком мозаики, недостающей частичкой её собственной души. Стоило пробормотать робкое «Привет», как круг со щелчком замкнулся.
«Нужно победить врага. Исполнить пророчество».
Сказки были настоящими, как бы сильно ей не хотелось в это верить, судьба руководила каждым шагом, играла с ней всю сознательную жизнь, а от неё самой ничего и никогда не зависело.
Мэри-Маргарет — Белоснежка — права.
Её мать — Белоснежка — права.
Всегда была.
Всегда будет.
«Дура, дура, дура, что посмела думать иначе».
Дальше можно не читать. Эмма знала от корки до корки историю Красной шапочки, лучшей подруги своей матери, как знала историю сбежавшей из дворца принцессы, волей судьбы ставшей неуловимой разбойницей, вынужденной скрываться в королевском лесу. Гномы-соратники, прекрасный принц…
Истинная любовь.
Заклинание и яблоко. Хрустальный гроб и поцелуй. Свадьба. Рождение. Ведьма. Проклятие. Спасительница.
Эмма выскочила из кровати, бросилась в ванную, где, рухнув на колени перед унитазом, рывком подняла крышку. Её вырвало дважды. Потом были позывы, но в желудке ничего не осталось, и Эмма, содрогаясь всем телом, просто сплёвывала слюну. Горло саднило, будто по нему прошлись наждачной бумагой.
«Дура, дура, дура, всё это бессмысленно».
Абсолютно.
Безнадёжно.
Эмма села, прислонившись спиной к холодной кафельной стене, вытерла рот рукавом шелковой пижамы и застыла. В памяти всплыли последние события. Вот Реджина с нежной улыбкой на пухлых губах чуть ли не торжественно одалживает ей этот несомненно дорогой комплект. Вот проводит в спальню, которая, если верить её словам, станет безопасным пристанищем для Эммы.
Реджина позволила ей общаться с сыном, готовила для них ужины, испекла просто обалденный торт. Она смеялась над Эммой. Она смеялась вместе с Эммой. Она улыбалась. Господи, как она улыбалась.
Эмма зарылась пальцами в свои непослушные волосы и зажмурилась до белых мушек в глазах.
У неё такая красивая улыбка.