***
Через десять минут после того, как пало проклятие, Белоснежка взяла дочь за руку и вывела из котельной. И тогда Эмма Свон наконец-то встретила своего отца. Он сидел на стареньком матрасе, тяжело привалившись спиной к стене, и смотрел на окружающий мир затуманенным взглядом. Красивый мужчина. Было в нём и что-то мальчишеское, и это лишний раз подчёркивало то обстоятельство, что Белоснежка больше не была юной принцессой. Эмма поймала себя на мысли, что до этого момента она не задумывалась о разнице в возрасте, и поразилась собственной беспечности. Интересно, они воссоединятся? Упадут в объятия друг друга, как будто и не было этих долгих лет разлуки? Боковым зрением Эмма заметила, что Белоснежка держится в стороне, в основном у неё за спиной, и рассудила, что без периода адаптации не обойтись. Впрочем, все мысли разом вылетели из головы, потому что Дэвид — отец — Прекрасный принц — вперил в неё пристальный взгляд серых глаз. Он смотрел на неё с благоговейным трепетом, заставившим её опустить голову и залиться румянцем, а затем с видимым усилием поднялся на ноги. Но уже в следующее мгновение рухнул на колени. Белоснежка подбежала к Дэвиду, подставила плечо и, дождавшись, пока тот обопрется на него, усадила обратно на матрас. — Простите, — произнёс он скрипучим голосом. — Вы застали меня не в лучшем виде. Эмма хотела отшутиться. Снять напряжение. Рассмеяться. Но она лишь беспомощно открывала и закрывала рот. Какая-то её часть, от которой она так и не смогла избавиться, потерянная и отчаявшаяся принцесса, испытывала острое разочарование. Она столько раз представляла себе этот момент, что не сосчитать, но реальность переплюнула даже самые дерзкие фантазии. Неловко. Неуютно. От мужчины — незнакомца — исходила огромная любовь. Эмма вымученно улыбнулась. Смерив её обожающим взглядом, как если бы она была самым большим сокровищем во всей вселенной, он благоговейно прошептал: — Ты такая красивая. Белоснежка навзрыд всхлипнула. Ситуация сама по себе была неловкая, но теперь она ещё более осложнилась.***
Через полтора часа Эмма стояла рядом с матерью перед толпой незнакомцев. Одни были в ярости, другие в ужасе, третьи в отчаянии, но все они выглядели одинаково потерянными. Они смотрели на них и перешёптывались. О возвращении принцессы, о её внезапном старении и, конечно, о её дочери. Таинственной, могущественной спасительнице, пришедшей, чтобы освободить их. Обсуждали дальнейшие действия, что надо бы организовать какой-то там штаб, чтобы разыскать потерявшихся родственников, но говорили и о другом… — Она пропала. Не теряйте бдительность и держитесь вместе. Насколько нам известно, у Реджины нет той власти, какой она обладала в этом мире на протяжении всех этих лет, но мы не должны недооценивать её. Может случиться так, что Реджина полностью восстановит силы. Родители твердили, что Эмма ни в чём не виновата. Она ничего не могла сделать. Реджина воспользовалась магией. И вообще Эмме здорово повезло, что она осталась жива, и надо быть благодарными, что их семья благополучно воссоединилась спустя столько лет. Эмма не стала их разубеждать.***
Ещё через два часа Эмма воссоединилась с Генри. Он бежал к ней, продираясь сквозь толпу, а Руби — Красная шапочка — не отставала от него ни на шаг. Она, скорее всего, подчинялась приказу Снежки. — Что случилось? — дрожащим от сдерживаемых слёз пробормотал он. На лице его читалось столько отчаяния и безысходности, что Эмма, посмотрев на него, почувствовала, как сердце сжимается от боли. Она и рада бы ответить на его вопросы, но не может. — Не знаю. Снежка опустилась на колени перед внуком, крепко обняла его и прошептала: — Мы сделали это, Генри. Благодаря тебе. Генри стоял безвольной куклой, позволяя тискать себя, и хмуро взирал на Эмму, и она — божечки — столько раз видела точно такое же выражение в зеркале.***
Через три часа они всей компанией собрались напротив городской черты. Непривычно молчаливый Генри не отходил от Эммы ни на шаг, но при этом держал дистанцию и был похож на нахохлившегося котёнка. Белоснежка вышла вперёд. И едва стоявший на ногах Дэвид решительно последовал за ней. Эмма не знала, что удерживает его в вертикальном состоянии: магия города или неисчерпаемая сила воли. — Вы должны остаться! — призывала Снежка охрипшим от натуги голосом. По её подсчётам примерно пятая часть горожан хотела убраться из Сторибрука. — Если вы сейчас сбежите, она победит! Генри громко хмыкнул, поджал губы. — Мы должны держаться вместе! Это не наш мир! Лишь объединившись, мы сможем найти дорогу домой! Эмме было дико видеть, что женщина, страдавшая от насмешек окружающих и проведшая лучшие годы в закрытой лечебнице для умалишённых, пользовалась уважением со стороны столь многочисленной толпы. Сюрреализм в чистом виде.***
Через четыре часа Эмма воочию смогла убедиться в том, какими жестокими могут быть сказочные герои, среди которых ей посчастливилось оказаться. Она крепко прижимала Генри к себе, в то время как разъярённые жители Сторибрука уничтожали дом его детства. Отдирали доски голыми руками, разбивали стёкла и поджигали двери. Дэвид, Белоснежка и Руби пытались призвать нарушителей к порядку, по большей части безуспешно, да и содеянного всё равно не воротишь. — Пойдем, пацан, — пробормотала Эмма. — Тебе необязательно на это смотреть. В этот момент из толпы выскочил низкорослый мужчина. Откашлявшись, отплевавшись, он сбивчиво затараторил, но Эмма смогла разобрать всего несколько слов. — Снежка… граница… быстрее… Пока они бежали обратно к городской черте, Эмма рассеянно слушала, как мужчина — гном — Лерой — Ворчун — рассказывал об эксперименте, затеянном его братьями, но обернувшимся в итоге самой настоящей трагедией.***
Через пять часов Эмма наконец-то смогла абстрагироваться от творящегося вокруг хаоса. Дэвида не держали ноги. Как только галдящие семьи успокоились, воссоединившись со своими близкими, Белоснежка и Руби с двух сторон подхватили его под руки и повели к закусочной. Эмма и Генри молча шли следом, чувствуя себя совершенно чужими в этом новом мире, который они нечаянно создали. Посуровевшая бабушка, совсем не похожая на себя прежнюю, весёлую и приветливую, поставила перед ними тарелки с едой. Эмма переводила взгляд с Белоснежки, бегающей вокруг Дэвида, на молчаливого Генри, который отщипывал от хлеба небольшие кусочки и забрасывал в рот. Самой ей есть нисколько не хотелось. Эмма забралась на диванчик, скрестив ноги, и безучастным взглядом уставилась в окно, за которым суетились горожане. Они готовились. Белоснежка и остальные члены королевской семьи должны были выступить с речью. Сообщить простолюдинам, какие перемены поджидают их в ближайшем будущем. От одной мысли об этом Эмме делалось не по себе. Оставалось молиться всем известным богам, чтобы её не заставили выступать перед оголтелой толпой. И вдруг за окном промелькнуло знакомое лицо. Эмма вскочила на ноги, приказала Генри: — Оставайся здесь, — и выскочила за дверь. Эмма пробежала меж собравшихся горожан, выискивая в толпе того, кто привлёк её внимание. — Подождите! — окликнула она худощавого мужчину. — Постойте! Голд, верно? Или мне теперь называть вас как-то иначе? Мужчина, прижимая к груди картонную коробку, открыл дверцу машины. Оглянулся. Узкие губы искривились в усмешке. — Можете называть меня Голдом. — Отлично, — она сглотнула, наблюдая за тем, как он ставит свою ношу на заднее сиденье. — В общем, когда мы столкнулись в закусочной, я ещё не понимала, что здесь происходит, но вам что-то известно, да? Вы отличаетесь от остальных. Голд пожал плечами, покачал головой, но не произнёс ни слова. — Вы говорили о крутых поворотах, — в отчаянии гнула своё Эмма. — Вы хотели, чтобы проклятие было разрушено. Почему вы не поговорили со мной? Почему не пытались… — Вы — спасительница, — с этими словами он наклонился, чтобы поднять с земли ещё одну коробку. — Разрушение проклятий по вашей части, а не по моей. Эмма нахмурилась. — Оно разрушено. — Неужели? — Голд захлопнул дверцу машины. — Забавно. Старый мир больше походит на Мэн, чем я помню. Что ж, ничего не попишешь, время не стоит на месте. — Хотите сказать, оно не разрушено? Голд недоуменно моргнул. — По-моему, вы только что сказали, что оно разрушено, — у него в глазах мелькнул озорной огонёк. Что за игру он ведёт? — Должен признать, юная леди, вы меня запутали. Голд потянулся за прислоненной к багажнику тростью и, перехватив поудобнее, обошёл автомобиль. Он явно собирался уезжать. Эмма почувствовала, как её захлёстывает паника при мысли, что ответы на волнующие её вопросы могут ускользнуть сквозь пальцы. — У меня есть магия! — выпалила она. Голд медленно повернулся к ней, вздёрнул брови. Стушевавшись под проницательным взглядом холодных глаз, пробормотала: — Мне к-кажется. — Что ж. Это логично, не так ли? Как ещё спасительница может кого-то спасти? — Я не хочу никому вредить. Он хихикнул. — Так не вредите. — Но… — Проклятые люди, мисс Свон, прокляты. Что насчёт решения, спросите вы? — Голд рывком открыл дверцу. — Магия — инструмент, намерение — наше всё. Эмма в замешательстве посмотрела на него. — Что?.. Подождите. Куда вы собрались? — У меня накопились дела во внешнем мире. — Постойте. Это не лучшая идея. У парня, рискнувшего выйти за городскую черту, мозги расплавились. Он забыл свою личность. По крайней мере, сказочную. — Какая ужасная трагедия, — равнодушно протянул Голд и как бы невзначай поправил шарф на шее. — Но игра стоит свеч, — и, почтительно кивнув, добавил: — Передавайте привет нашей дражайшей королеве. У Эммы внутри всё перевернулось. — Ты знаешь, где она? — она не сдержалась. Слишком сильно хотела получить ответ именно на этот вопрос. Голд склонил голову. — Ваша матушка? «Ох». Его лицо осветила хитрая улыбка. — Разве это не ваша работа, спасительница? А затем Голд сел в машину, завёл мотор и, не оглядываясь, укатил прочь. «Разрушили Белоснежка и Дэвид проклятие или нет?»***
Через семь часов после падения — возможного — проклятия Эмма стояла между родителями в конференц-зале трещащей по швам мэрии. Люди кричали, толкались, жаждали справедливости и требовали вернуть их в родные края. Белоснежка заверила, что феи, которые каким-то непостижимым образом оказались вполне себе настоящими существами, готовы денно и нощно работать над решением этой проблемы. В то время как она сама и её семья, точнее, великая и могущественная спасительница, отправятся на поиски Реджины и сделают всё от них зависящее, чтобы привлечь её к ответу за совершённые в прошлом преступления. После этих слов жители славного Сторибрука наперебой стали предлагать варианты, какое место в городе лучше всего подходит для того, чтобы поджарить на костре негодяйку.***
Ещё через восемь часов Эмма впервые за этот безумный день осталась наедине с Генри в отведённой для них комнате. — Ты обещала подождать, — произнёс Генри звенящим от обиды голосом. — П-почему? У нас был план! — он изо всех сил боролся с собой, чтобы не разрыдаться, но не преуспел. — Ты должна была подождать всего несколько дней. — Всё очень сложно, Генри, — она покачала головой. — Люди… — глубоко вздохнула. — Мы могли прождать ещё тридцать лет, и ничего бы не изменилось. Она могла бы подружиться с каждым в Сторибруке, но… Мне… Прости. Эмма сделала шаг вперёд, но Генри отступил на шаг назад. — Но ты обещала. Ты говорила, всё получится. Ты согласилась подождать… — обида сменилась гневом. — Ты обещала! — его кулаки сжались. — Ты сказала, мы подождём, пока всё не уляжется. Ты обещала! Ты соврала! — Я не знала, Генри. Прости. Я… Я не могла помешать. Когда я узнала правду, я… — Но ты знала! Я рассказал тебе обо всём, и ты поверила! Ты говорила… — Я соврала! — повысила голос Эмма. — Посчитала, что будет лучше подыграть дурацким фантазиям, чем заставлять тебя… — она осеклась, осознав, что именно ляпнула, но было поздно. Генри смотрел на неё широко распахнутыми глазами, в которых блестели слёзы горького разочарования. При этом брови его сдвинулись, а губы задрожали. — Генри, я… я не это хотела… — Ненавижу тебя! — выкрикнул он. Эмма не могла его винить. В этот момент она себя тоже ненавидела.***
Через двенадцать часов после возможного падения проклятия Эмма лежала на неудобной кровати и немигающим взглядом смотрела в потолок. Родители остановились в соседней комнате, а её и Генри, к счастью, поселили в двухместном номере. Всё не так неловко и неудобно, как могло бы сложиться, попадись им комната с одной кроватью. Даже если закрыть глаза на всё, что наговорил мальчишка, они по-прежнему оставались чужими людьми. Эмма не знала ни любимых цветов, ни мультфильмов, не представляла, что её ребёнок больше всего любит из еды и каким компьютерным играм отдаёт предпочтение. Эмма встретила Генри всего несколько дней назад. Они почти не взаимодействовали. Неплохо ладили до сегодняшних событий, но на этом всё. Эмма не знала, что должны делать мамы, потому что никогда не была мамой, а опыт общения с собственной матерью, на который можно было бы опереться, оставлял желать лучшего. Дважды за ночь Генри просыпался среди ночи, задыхаясь и крича, а на третий раз, превозмогая неловкость, скатился с кровати и робко подошёл к изножью её кровати. Эмма испытывала не меньшую неловкость, но в его глазах блестели слёзы, и она, подавив смущение, приглашающим жестом откинула одеяло. Генри устроился на самом краю кровати, как можно дальше от неё, но четвёртый кошмар заставил перекатиться и прильнуть к ней. Эмме всё ещё было не по себе, но она не стала отодвигаться, когда ребёнок прижался головой к её груди, прямо над сердцем. Биение сердца, казалось, убаюкали Генри, и она дрожащими пальцами погладила его по волосам, предположив, что именно это в схожей ситуации сделала бы Реджина. Услышав тихий вздох, слетевший с его губ, она решила, что поступила правильно. И, не придумав ничего лучше, стала напевать под нос дурацкий мотив из заглавной песенки «Чирс» [1]. Утром, едва проснувшись, Генри спешно отстранился. На протяжении всего дня он отказывался встречаться с ней взглядом, но при этом не желал расставаться ни на минуту. Что ж, по крайней мере, они по-прежнему вдвоём против целого мира.***
Где-то через двадцать два часа после возможного падения проклятия Эмма узнала ещё один жуткий секрет Сторибрука. Под местной больницей располагалась замаскированная под старинное психиатрическое отделение тюрьма. Десятки человек были освобождены, и Эмма невольно задалась вопросом, для чего Реджина держала их всех взаперти. Её воображение приказало долго жить.***
Через двадцать восемь часов после возможного падения проклятия Эмма попала на ещё одно городское собрание, которое очень быстро превратилось в что-то отдалённо напоминающее митинг. Все скандировали, что благородная спасительница должна выследить Злую королеву, покончить с ней раз и навсегда. Люди кричали, что Эмма должна исполнить пророчество, чтобы они могли отправиться домой. При первой же возможности, оставшись с ней один на один, Генри спросил прямо в лоб: — Ты поможешь им найти её? Эмма опасливо огляделась, присела перед ним на корточки. — Для начала я попытаюсь найти её первой. Генри смерил её нечитаемым взглядом, но было в выражении его лица что-то наталкивающее на мысль, что в один прекрасный день он перестанет ненавидеть её.***
Через три дня после возможного падения проклятия Эмма с ужасом осознала, что средневековые крестьяне, жаждущие мести, не только странные личности, но и немного диковатые. Она не знала, сколько ещё сможет притворяться, что активно разыскивает того, кого на самом деле не собирается находить, по крайней мере, публично.***
Через семь дней после возможного падения проклятия Эмма увязалась в лес за Дэвидом, решившим лично отправиться на поиски Злой королевы. Она наступала на каждый опавший листик, ломала каждую веточку, до которой могла дотянуться. Дэвид всё время сокрушённо вздыхал и говорил, что со временем она обязательно научится бесшумно передвигаться по лесу, не распугивая несчастных животных. Эмма застенчиво улыбалась, кивала и продолжала ещё громче шуметь.***
Через десять дней после возможного падения проклятия Эмма шла по Мэйн-стрит и боковым зрением заметила какое-то движение. Повернув голову, она увидела волка, притаившегося в переулке между заколоченным досками баром и старым ювелирным магазином. Он встретил прямо и открыто её взгляд, чего не сделало бы ни одно дикое животное, а затем, развернувшись, побежал прочь. Со стороны выглядело, будто волк хочет, чтобы Эмма последовала за ним, но та не осмелилась. Проводила его ошарашенным взглядом, покачала головой и поспешила по своим делам. Это просто собака. Лохматая, дикая собака.***
Через четырнадцать дней после возможного падения проклятия Эмма поняла, что полностью разрушила Сторибрук. Проклятие больше не работало, оно не могло перезагрузиться и поддерживать себя в должном состоянии, а разочарованные горожане не желали больше работать на навязанных диктатором должностях. Экономика рушилась, продовольственные товары иссякали на глазах, и пусть горожане пока не понимают этого, близится день, когда каждый из них может умереть от голода. Волк — собака появился, когда она стояла на Миффлин-стрит и разглядывала оскверненный вандалами мэрский особняк. Зверь поймал её взгляд, фыркнул и убежал. Эмма не последовала за ним.***
Через шестнадцать дней после возможного падения проклятия Эмма снова столкнулась с дикой собакой за зданием мэрии, но на этот раз с ней был Генри. Он легонько толкнула его и прошептала: — Видишь пса? По-моему, он следит за мной. Генри нахмурился. — Это не собака. — Волк, — неохотно уточнила она. А Генри покровительственно ответил: — Койот. Эмма не считала, что между волком и койотом есть какая-то принципиальная разница. — Мне кажется, он хочет, чтобы ты пошла за ним, — предположил Генри. Эмма горько засмеялась. — Малыш, последнее, что нам нужно, это бегать за дикими животными. Не говори, что не знаешь, как это опасно. Генри пожал плечами. Койот убежал.***
Через девятнадцать дней после возможного падения проклятия Белоснежка и Дэвид по мере своих способностей навели в городе порядок. Собрали все запасы еды, которые припрятали особо запасливые семьи, и передали на хранение благонадежным гномам. Каждый день ребята складывали продукты в суточные пайки и раздавали страждущим, которые отстаивали многочасовые очереди, чтобы не остаться голодными. Школы перестали функционировать. Большинство детей сходило с ума от безделья. Не было ни учителей, ни стоящих над ними чиновников. Впрочем, даже здесь не обошлось без энтузиастов. Парочка педагогов собрали небольшие группы и занимались с ними по мере возможностей. Эмма сделала всё от неё зависящее, чтобы Генри оказался в одной из таких групп. Реджина, вероятно, хотела бы этого. Постепенно горожане разделились на два лагеря. Первые остались в своих домах, чтобы быть поближе к королевской семье, а вторые отказались жить в созданных при помощи магии зданиях и предпочли осесть в палаточном городке на опушке леса. Все они в старом мире работали на земле и выживали за счёт её щедрых даров. Эмма не решилась сказать им, что Реджина создала не только здания, но и всё остальное, что существовало в Сторибруке, включая хвалёные палатки. Люди выживали, но нельзя сказать, чтобы они «процветали». Скорее, выжидали. Почти все в городе. Они ждали, что Эмма — спасительница — решит проблемы. Убьёт королеву и отправит всех домой. Поэтому она шныряла, бродила и изображала бурную деятельность. С раннего утра до поздней ночи. Бесконечно.***
Через двадцать один день после возможного падения проклятия Эмма лежала на своей кровати, за которую с неё не просили денег, ибо она была королевской принцессой, уткнувшись лицом в подушку и размышляла о бостонской квартире. Пустой, нормальной и уединённой. Где-то в ней остались деньги, вырученные от последней халтуры, но Эмма их больше не увидит. Все они уйдут на оплату аренды бесхозной квартиры. — Это койот! — с порога выпалил возбуждённый Генри. — Я был прав! — с этими словами, хихикая, он с разбегу запрыгнул на кровать и толкал Эмму в плечо до тех пор, пока та со стоном не перевернулась на спину. — Откуда ты знаешь? — пробормотала она. — Я проследил за ним. Эмма подскочила. — О чём ты, чёрт тебя возьми, думаешь?! — она и не подозревала, что может быть такой суровой. — Всё нормально, — отмахнулся Генри беспечно. — Койот безобиден. — Да неужели?! — парировала Эмма. Может быть, она не дружила с материнскими обязанностями, но быстро научилась переживать за пацана в невольно созданном городе-королевстве, где на каждом шагу царили беззаконие и разруха. — Просто, — ответил Генри спокойно, — это — мама. Что ж, надо думать, это многое проясняет.