***
Генри помалкивал. Он понимал, что лучше не заговаривать о своей матери при Белоснежке, но поступки его были красноречивее любых слов. Так, например, когда Эмма вошла в закусочную, он показал ей большой палец и громко произнёс: «С возвращением! Я сказал, что ты хотела немного прогуляться перед завтраком!» Эмма подавила желание поёжиться под внимательными взглядами окружающих. Довольный донельзя Генри позаботился, чтобы каждый, кто находился в этот момент в помещении, его услышал. Он хотел помочь, бедный ребёнок, пусть прикрытие и оставляло желать лучшего. Они завтракали на первом этаже в небольшой гостиной, отгороженной от общего зала, где бабушка привечала прожорливых завсегдатаев. Белоснежка настояла, чтобы они каждое утро всей семьёй собирались за одним столом, несмотря на витающее в воздухе напряжение. Иногда к ним присоединялась Руби, но чаще они завтракали вчетвером, и каждый изо всех сил притворялся, что ему комфортно в обществе остальных. Эмма боролась с зевотой. Оставалось надеяться, что внешний вид не отражает внутреннее состояние, и она хотя бы не похожа на зомби. Генри, благослови его бог, помогал по мере возможностей. Когда её веки закрывались, он легонько ударял её под столом по ноге носком кроссовки. Эмма вздрагивала и расправляла плечи. Ей, похоже, следует проявлять больше участия, чтобы не вырубиться прямо за столом. К счастью, у неё было несколько идей, с чего начать. — У меня, хм, вопрос. Белоснежка уставилась на неё сияющим взглядом. Точно так же она наблюдала за зажжением огней на рождественской ели в Рокфеллеровском парке. Эмма вздохнула. В ней боролись смущение и вина. До сегодняшнего дня она по большей части игнорировала мать. Было непросто общаться с ней. Прошло слишком мало времени. — Какой вопрос, золотце? — с надеждой и отчаянием спросила Белоснежка. — Я никогда не задумывалась об этом. В детстве для меня всё это было просто сказками и мультфильмами. Но я слышала болтовню местных… — она украдкой взглянула на отца в надежде, что он купится во второй раз на байку о «рассказах ушлых сплетников». — Ты правда разговаривала с птицами? Белоснежка просияла и подскочила в нетерпении. — Да! — воскликнула она. — Многие птицы были моими верными друзьями. Эмма захотелось исчезнуть. Растечься лужицей и просочиться сквозь тонкие щели в половицах. Она сама не знала, откуда взялось бесконечное смущение. В комнате, кроме них, было только двое. Дэвид кивал с таким видом, как будто беседы с птицами это нечто само собой разумеющееся, а Генри резко подался вперёд. Глаза его сияли радостным нетерпением. — Ого… — пробормотала Эмма, не до конца понимая, что ей делать с этой ценной информацией. Кажется, Реджина не разыгрывала её. Что ж, приятно. А впереди всех троих поджидала подробная лекция о пернатых. — Воробьи очень добрые, но болтливые. Ни словечка не дают вставить. Голубые сойки настоящие нахалки. Подшучивают над людьми, приукрашают действительность. И осторожнее с малиновками. Они очень серьёзные, суровые существа. Напрочь лишены чувства юмора. Они всё воспринимают буквально. С ними легко нарваться на неприятности из-за обычного непонимания. И не заговаривай с… К концу завтрака Эмма знала о птицах больше, чем ей хотелось бы.***
— Знаю, это очень важно, но поймите… — говорила Эмма. — Мне нужно побыть с Генри. Для него всё это непросто. — Для тебя тоже, — произнёс Дэвид со знанием дела. Надо признать, он стремительно набирал очки в её глазах. — Ты выглядишь измученной, — Снежка не горела желанием давать выходной день Эмме, что было видно невооруженным глазом, и оно понятно. Напряжение в Сторибруке нарастало с каждым днём. Если они не отыщут Реджину в ближайшие дни, случится что-то непоправимое. Если её смерть не вернёт всех домой. Но, в конце концов, материнство взяло верх над чувством долга, и Белоснежка оставила дочь в гостинице, прописав ей постельный режим. Избавиться от них оказалось проще, чем Эмма предполагала, но оно и к лучшему.***
Ладно. Ходить в гости к Реджине и, что более важно, отпускать к ней Генри, опасно. Риски росли как на дрожжах. Рано или поздно люди заподозрят неладное. Оставался только один вариант. Бросить всё и сбежать. Но Эмма сомневалась, что сможет уговорить на это Реджину и Генри. Чёрт, да она даже не уверена, а хочет ли сама бежать? После недолгих раздумий Эмма решила, что самое время проверить благонадежность Реджины. Как бы глупо это ни звучало, она доверяла падшей королеве. Но всё это предвзято. Сердце в который раз победило разум. Без объективного взгляда со стороны не обойтись. К счастью, Реджина сама назвала имя стороннего наблюдателя, способного пролить свет на её прошлое и настоящее. Генри не обрадовался, но Эмма сломала его сопротивление обещанием рассказать о ночных приключениях, и мальчишка, смирившись, хвостиком следовал за ней по улицам Сторибрука. — Ты уверен, что это он? — с нажимом спросила Эмма. — Нам нельзя ошибаться, иначе наша затея ничем хорошим не закончится. Генри твёрдо кивнул. — Он единственный подходит для этой роли. Он — Сверчок. — Как скажешь. Это должен быть он. Прошлой ночью Реджина обмолвилась, что за неполных тридцать лет, проведённых в проклятом городишке, был только один человек, с которым она позволила себе быть откровенной. Только один человек так или иначе знает секреты Злой королевы. Сверчок. Точнее, Джимини. И, конечно, он живёт с неким Джепетто на другом конце города. Потому что такова отныне её «сказочная» жизнь.***
Раньше Пиноккио учился в одной школе с Генри. Рыжеволосый мальчуган, разумеется, а не деревянный. Все по привычке называли его Августом. Но Эмма, сопоставив имеющиеся факты, только утвердилась в своих предположениях. В сказочном мире ребёнка звали Пиноккио. Джепетто наблюдал за мальчишками, играющими на заднем дворе, в то время как Эмма расположилась с человекообразным сверчком в гостиной. Они встречались раньше. Сразу после разрушения проклятия. Арчи Хоппер вежливо поинтересовался, не хочет ли она, чтобы он поговорил с Генри по душам. Забавная беседа, ничего не скажешь. «Эй, незнакомка, не хочешь, чтобы я поработал психотерапевтом для твоего сына, потому что его мама — злая сказочная ведьма?» Всё произошло так неожиданно, что Эмма отказалась от предложения, даже не обдумав его как следует. Теперь она сидела напротив него, притворяясь, что решила переиграть. — Вы вернётесь к своей ипостаси… — она поморщилась. — Сверчка? Многие отказываются от проклятых личностей. Надеюсь, я не давлю на вас. Сидящий в старом кресле Арчи с улыбкой смотрел на неё поверх простенькой круглой оправы очков. — Я по-прежнему с радостью выслушаю каждого, кто в этом нуждается. — Здорово… — Эмма неловко поерзала. Было два способа разговорить Сверчка: правильный и неправильный. Очень тонкая грань. Прежде всего надо прочувствовать собеседника, чтобы нащупать точки соприкосновения. — В общем, Генри явно пришлось несладко в последние недели. — Могу представить, — мягкий, полный сочувствия взгляд. Тёплый. Искренний. Эмма симпатизировала Арчи. — У него внутренний конфликт. Наверное. Разве не ужасно? Врать о Генри, использовать его в качестве пешки, чтобы получить информацию. Как бы там ни было, это неправильно. — Вы понимаете. Она — злодейка, с которой нужно покончить, но в то же самое время… — Его мать. — Точно, — было приятно услышать собственные мысли от взрослого человека. — Что ж, если Генри не возражает, я с удовольствием поговорю с ним об этом. Хм. Может, стоит поговорить с пацаном? Арчи — хороший человек. Генри здраво воспринимает ситуацию с Реджиной, но проблемы всё равно есть. Он в стрессе, истощен морально, и Эмма не представляет, как ему помочь. Чёрт, да она даже не знает, как помочь себе. — Спасибо. Арчи кивнул. Послышалось лёгкое цоканье. Оглянувшись, Эмма увидела далматина. Он грациозно подошёл к Арчи, ткнувшись носом в ладонь, и довольно прищурился, когда тот потрепал его по голове. — Кто это? Пёс внимательно посмотрел на неё очень добрыми и мудрыми глазами. Эмма невольно вспомнила о койоте, в которого превратилась Реджина. У пса, как и у койота, было во взгляде что-то человеческое?.. — Понго, — ответил Арчи с улыбкой. — Один из моих дорогих друзей. Понго подбежал к ней и положил морду на колени. — Да, конечно, — привыкнет ли она к бесконечным откровениям? Неужели каждый знакомый персонаж будет шокировать её своей истинной ипостасью? — Кто же ещё. — Эмма порывисто погладила его по спине. Пёс протестующе заскулил. — Эмма. Она подняла глаза. Арчи подался вперёд и теперь сидел, подперев руками подбородок и немного склонив голову набок. Приехали. Его поза была ей больше чем знакома. — Не желаете поговорить? О чём угодно. — Я… — она замялась. Надо придумать, как расспросить о Реджине, не раскрыв при этом истинных намерений. — Нелегко нести бремя «спасительницы». Эмме понравился его подход. С уважением, но не без иронии. Кто знает, возможно, он сможет её понять. — Не самое любимое моё занятие, — признала Эмма, усмехнувшись. Понго толкал её мордой, пока она не стала гладить его по голове. — Представляю. Арчи хороший. Умеет задавать направление разговора, не показывая любопытства и не настаивая на ответе. Арчи казался спокойным, приветливым, и Эмма поймала себя на мысли, что в будущем, пожалуй, могла бы доверить ему самые сокровенные секреты. Разве не странно? Дьявольское проклятие Реджины, сотканное из тёмной магии, даровало мужчине должность, для которой он идеально подходит. И эта работа явно ему по душе. Что это за проклятие? Может, у них были хорошие отношения в старом мире? Кто, чёрт возьми, разберёт? — Полагаю, на вас оказывается сильное давление. Эмма подавила смешок. Он даже не представляет, какое. — Наверное, — она удержалась от язвительного ответа. Арчи ни в чём не виноват. А ещё его стараниями появилась отправная точка для полезного разговора. Можно легко спрятаться за страхом не оправдать чаяний окружающих. — Я просто не хочу никому вредить, понимаете? Все ждут от меня определённых поступков, но я выросла здесь. В этом мире. Меня воспитывали иначе, чем остальных, у меня другие представления о справедливости. Арчи с пониманием кивнул. Она провела рукой по волосам. — И нельзя забывать о Генри, маленьком ребёнке, который любит свою мать. Я хочу найти адекватный выход из сложившейся ситуации, понимаете? Чтобы без кровопролития. Арчи не спешил с выводами, слушал внимательно и спокойно. В отличие от остальных горожан, он не выглядел оскорбленным предложением оставить королеву в живых. Эмма окончательно убедилась, что может вынести что-нибудь полезное из своего маленького расследования. Надо напустить на себя безмятежный вид, глубоко вздохнуть и… — Если, — заговорила она медленно и уверенно, — она изменится ради Генри. Если перестанет вредить людям ради спокойной жизни с ним где-то далеко отсюда. Может, тогда что-то изменится. Никому не придётся умирать, — встретила его взгляд. — Как думаете, чисто теоретически, такое возможно? Арчи шумно вздохнул, снял очки и устало потёр глаза. Понго, осознав, что людям до него нет дела, со скучающим видом вышел из комнаты. — Не знаю, — ответил Арчи после долгой паузы. — Понимаю, это совсем не то, что вы хотите слышать. — Ладно, — Эмма подалась вперёд. — Хотя бы скажите, что вы на самом деле думаете. — Что я думаю? — Арчи улыбнулся. — Я — оптимист. Мне нравится думать, что если мы вздохнем полной грудью и попытаемся понять друг друга, в любой из реальностей многие конфликты разрешатся сами собой. — И вас совсем не расстраивает? — не унималась Эмма. — Сама мысль о прощении? Вы готовы оставить её в покое? Позволить воспитывать сына? — Если мальчик будет в безопасности и никто не пострадает… — Арчи помолчал. — Понимаете, это сложно. Неоднозначная ситуация. Но, возможно, однажды я смогу… — покачал головой. — Видите ли, у меня несколько другие отношения с королевой, чем у подавляющего большинства горожан. Да, она точно сможет вынести что-нибудь полезное. Эмма постаралась не показывать своего нетерпения. — Она говорила с вами, правда? — Давно, — признал Арчи. — Говорила. Было время, когда она сама искала общения со мной. — Зачем? Арчи нахмурился и вытер ладони о штаны. — Не предавая оказанного мне доверия… — Разве это считается? — встряла Эмма. — Простите? — Мэр, которая приходила к вам, не была настоящей. Всё это одна большая иллюзия. Неужели оказанное вам доверие имеет значение? Арчи растерянно моргнул. — Разумеется. Эмма изо всех сил старалась не улыбаться. Она выбрала правильного человека. — Сложно отделить, — продолжал Арчи. — В моих воспоминаниях годы, проведенные в Сторибруке, сливаются воедино. В один момент они для меня, как размытое пятно, а в другой — повторяющиеся узоры. Разделительная черта, о которой мало кто задумывается, — это Генри. Осмелюсь сказать за большинство из наших — если не за всех — последние десять лет для нас самые понятные, — он качнул головой. — Но в моём случае есть ещё один нюанс. В то время как остальные жители Сторибрука делят свою жизнь на две части, до появления Генри и после, я могу приписать ещё и Реджину. — Я не понимаю. Ещё один вздох. — Повторюсь, в моей голове мешанина вместо воспоминаний, но чувства и эмоции я помню остро. Было время, когда Реджина неделями пропадала в особняке, почти не выходила. Она сама себя изолировала. В городе всегда всё шло гладко, — Арчи пожал плечами. — Но что-то было не так. Эмма зачарованно наблюдала за внутренней борьбой Арчи. Даже теперь он стремился защитить оказанное Реджиной доверие. Она не знала, делает Арчи это из-за приверженности работе или из уважения к самой Реджине, но всё равно восхищалась. — Теперь я знаю правду. Она злилась, изнывала от переполняющей её ненависти и жажды отомстить. Но без воспоминаний о Злой королеве я видел перед собой одинокую женщину, — задумчивая улыбка тронула его губы. — Не сразу, далеко не сразу, я смог вызвать её на разговор. Конечно же, загадками. Все подробности её прошлого были скрыты за десятью лживыми покровами, чтобы защитить проклятие, но я больше чем уверен, что основные моменты, рассказанные мне, были правдивыми, — он покачал головой. — Теперь, когда я знаю всю историю, понимаю намного больше. Злая королева не смогла справиться с глубокой душевной травмой. Она цеплялась за боль, использовала её, чтобы подпитывать свои действия. Вся её ненависть была направлена на одну мишень. — На мою мать, — подсказала Эмма. Арчи кивнул. — Но в один прекрасный день мишень исчезла. Испарилась. — Волшебный шкаф. — Да. Белоснежка ускользнула, и Реджина провела тридцать лет в спокойной, мирной обстановке, где имела полный контроль над всеми. Ночью Реджина сказала почти то же самое. — Я одного понять не могу, — продолжал Арчи. — Почему принц Дэвид — твой отец — жив? Всё это время истинный возлюбленный Белоснежки находился в городе, слабый и беспомощный. Почему она не пошла в больницу, не выдернула вилку из розетки? — Вот именно! — Эмма широко распахнула глаза. — Почему? — Она одна может ответить на этот вопрос. Я могу лишь предполагать. — Ну, — Эмма взмахнула рукой. — Предположите. Он рассмеялся. — Аргумента ради — подначивала Эмма. — Когда Джимини не мешался под ногами, когда я не помнил злобы, ярости и мести, Арчи видел очень одинокую женщину. — Вы говорили. — Но помимо этого Арчи видел нечто большее. Женщину… — он мгновение что-то сосредоточенно обдумывал, а затем произнёс: — Уставшую. Это единственное слово, которое приходит мне на ум. Эмма почесала нос. — Уставшую? Разочарованную, нет? — Измученную. Реджина была истощена, полагаю, именно этот ответ вы ищите, — он приподнял брови. Эмма поежилась под его понимающим взглядом. — Я даже не знаю, ответ на какой вопрос я пытаюсь найти, — отчасти это была правда. Лишь отчасти. — Понятия не имею. — Неужели? Она пожала плечами. — Злая королева была ужасной женщиной, — у Арчи был очень проникновенный взгляд. От него становилось не по себе. Кожа зудела, как если по ней бегали десятки муравьев, и Эмма буквально уговаривала себя оставаться на месте. Хотелось вскочить и унестись прочь без оглядки. — Отвратительной. Презренной. Она заслужила каждую крупицу людской ненависти. И вдруг неловкость — чувство вины — исчезла под натиском новой эмоции. Узел в животе, принадлежащий Реджине, корчился в спазмах. Эмме нравился Арчи. Вызывал уважение и восхищение. И всё же не обошлось без примитивного и животного желания проломить его головой ближайшую стену. Несколько раз. Эмма сжала зубы, сопротивляясь нахлынувшему порыву, с которым в корне была не согласна. Она сама себе хозяйка. — А потом мы перенеслись в Сторибрук, — говорил ни о чём не подозревающий Арчи. — И вместо безжалостного диктатора, заперевшего нас в бесконечной временной петле, чтобы наказывать за преступления, о которых мы не помнили и которые не совершали, мы получили мэра-затворницу. Она проводила фестивали, регулярно посещала местную закусочную и терпеливо выслушивала бесконечные жалобы на дорожные работы и налоги. — Хм… — Эмма откинулась назад и провела ладонью по лицу. Противный зуд исчез. — Десять лет назад в Сторибрук приехал первый чужак. Незадолго до этого Реджина начала общаться со мной. Я наблюдал за ней и помог прийти к решению усыновить Генри. Джимини наверняка захотел бы узнать, зачем она это сделала, и перепугался, что она воспитывает ребёнка по своему злому подобию. Но Арчи видел одинокую женщину с ребёнком. Он наблюдал, как она записывала его на кружки, водила есть мороженое по выходным, а потом раскачивала на качелях в парке. Всегда страховала и, стоило Генри разбить коленку, как она тут же оказывалась рядом. «Ох». — Вопрос, который вас беспокоит, Эмма, заключается в том, может ли женщина, воспитавшая вашего сына, быть настоящей. Доброе ли у неё сердце и добрые ли намерения. И я скажу, да, несомненно. Реджина Миллс — любящая мать для Генри и заботливый мэр для своего города. «Хорошо». — По-моему, вы ещё что-то хотите спросить? «Возможно». — Способна ли эта женщина, мэр и мать, добившаяся успехов и научившаяся яростно любить, на величайшее зло? И снова, Эмма, безоговорочное и несомненное «да». Способна. «Твою мать». В голове почему-то застучало. Эмма кивнула. Ошеломленная. — Спасибо, — прохрипела она. «Ни за что». Эмма рада бы сказать что-то ещё, но язык перестал слушаться, и она не нашла в себе сил произнести хоть слово. Она вскочила. Да, пришла именно за этим. Нужен был взгляд со стороны. Человек, который не ненавидит её мать, Белоснежку, и не ослеплен привязанностью. Реджина в опасности. Вот оно. Она была убийцей. И то что она сейчас не убивает направо и налево, не играет никакой роли. Может, пока рано говорить о чём-то. Старые привычки, как известно, умирают с трудом. Разве что… Эмма замерла, и, поймав на себе внимательный взгляд Арчи, отвела взгляд. Даже самые ужасные люди меняются. Она видела преображения. Хорошие становились плохими. Она всё детство наблюдала такое. Любящий парень превратился в эгоистичного предателя. Приёмный отец, от улыбки которого не оставалось ни следа, едва машина социальной работницы скрывалась за поворотом. И да, пусть она не видела, чтобы плохие превращались в хороших, она хотела верить в лучшее. Она не хотела жить в мире — настоящем или вымышленным — где бы такого не происходило. Что это за жизнь такая вообще? Эмма всё-таки присела на краешек дивана. — Что вы думаете о прощении? — она облизала губы. — О втором шансе? В конкретном случае. — Понадобится время и терпение, — голос Арчи звучал мягко, и Эмма заподозрила, что он знает больше, чем говорит. — Я бы не сказал, что это невозможно, но всё-таки потребуется много времени и чуть больше откровенности. Предположим, она не замышляет ничего плохого, но она прячется. Либо так, либо она сбежала. После себя она оставила злость и горечь. Они в ловушке. Брошенные. В свете всего происходящего я не вижу возможности простить её. Эмма понимала, что это правда, она собственными глазами видела разгневанных горожан, разгромивших особняк. Но… а не пошли бы они к чёрту? Людишкам кажется, что весь мир вертится вокруг них, вокруг их сраной безопасности, но это далеко не так. — Ладно, — кивнула Эмма, тщетно пытаясь унять сердцебиение. — А если так. Они знают, что она — ужасный человек, помнят каждый плохой поступок. Они пострадали от её злодеяний, — Арчи кивнул. — Но они всё равно хотят простить её. Что это про них говорит? — Генри? — Кто угодно. Арчи ласково улыбнулся. — Они очень светлые люди с доброй душой. «Или одна эгоистичная влюбленная идиотка». — И вас это не бесит? — Меня? — Да. Ваша жизнь тоже разрушена, нет? Вы тоже в ловушке. — Да, но… — Арчи осекся и отвел глаза. — Вы предвзяты! — выдохнула она воодушевленно. — Вы были сверчком. Его щеки потемнели, но улыбка стала шире. — Никто не идеален. Эмма рассмеялась. — Определенно. — Мы все играем теми картами, что у нас на руках, Эмма, — его тон оставался легким, но смысл сказанного отрезвлял. — И мы все совершаем ошибки. Я хочу, чтобы вы помнили, что есть разница между наивным состраданием, позволяющими верить в лучшее в других. Пусть это тяжело, я всё понимаю, но не позволяйте страхам помешать доверять вашим инстинктам. «Очень громким и неугомонным инстинктам». — А если они ошибаются? — Эмма уставилась на руки. — Они кажутся такими сильными, но… мой внутренний голос постоянно орёт, что я тупая, что я идиотка, что даже на секунду думаю о возможности поверить… — Вера, — пробормотал Арчи, — заключается в том, чтобы верить, когда невозможно верить. Эмма вскинула голову. — Вольтер, — добавил он с улыбкой, — хотя и несколько перефразированный. Верьте в себя, Эмма. Ни в одной из реальностей нет того, кто бы заслуживал вашего безоговорочного доверия больше, чем заслуживаете вы сами.