Мой шип терновника

Сережа упал на колени, пальцы скользили по полу, пачкались в крови, но он все-таки нашел в себе силы дотронуться до Олега. Попытался закрыть рану на животе, отчаянно хотел просить его жить, но изо рта не вырывалось ни звука. Дрожащими пальцами дотронулся до шеи, чтобы почувствовать пульс. Ты что не видишь, что он не дышит? — Заткнись, замолчи, — шептал Сережа, сильнее надавливая на шею, хотя прекрасно понимал, что это не поможет. Ничто уже не поможет. Я обещал, что заберу его, если ты будешь сопротивляться. Ты мой. Мы едины. — Нет, я не хочу. Только не он. Ты не можешь, мы победили, — лихорадочно шептал Сережа. Его руки беспорядочно шарили по телу Олега, казалось, что рана расползается, становится больше, поглощает Олега целиком и полностью, как Птица поглощал сознание Сережи. Он даже ощущал прикосновение когтистых пальцев на плечах, но дергался, тянулся к телу Олега, все еще надеясь, что он очнется, придет в себя. Что это все не по-настоящему. Что снова очередная шутка Птицы, игра его больного воображения. Что это все не по-настоящему. Но Олег не шевелился. Он лежал и смотрел остекленевшим взглядом в потолок. А Сережа даже не находил силы, чтобы опустить ему веки. Словно если он сделает этот жест, то окончательно признает, что Птица победил, забрал самое дорогое. У тебя никого и никогда не было дороже, чем я. Никого и никогда ближе меня уже не будет. Я никому не позволю встать между нами. Прикосновения обжигали кожу, Сереже хотелось вырваться, но Птица крепче сжимал его плечи. Сережа видел, как под когтями выступает теперь уже его кровь. Как она стекает по рукам и спине, смешивается на полу с кровью Олега. — Ты обещал мне. Ты же обещал, — Сережа перешел на тихий шепот, его плечи поникли, а сам он уже не хотел сопротивляться. Ему уже не для чего было это делать. Ты сам ослушался. Сам подставил его под удар. Ты сам его убил. — Нет! Я не хотел! Я бы не стал! — Сережа рванулся из рук Птицы, чувствуя, как когти сильнее вонзаются, но все-таки соскальзывают с плеч, оставляя глубокие раны. Раны, которые теперь совсем ничего не значили. Ничего уже не имело значения, ведь бороться больше было незачем. Олег был мертв, его тело лежало прямо возле Сережи. Его Олег был мертв, а Птица лишь хохотал, заливался этим раздражающим, выворачивающим наизнанку смехом. Сережа зажал уши руками, но это не помогало. Смех шел изнутри, смех был снаружи, он был повсюду, как и сам Птица. Он заполнял все пространство, сознание. Он снова порабощал Сережу. Тот отполз как можно дальше, забился в угол кухни. А Птица остался возле тела Олега. Сережа хотел не смотреть на это. Не видеть, как Птица проводит пальцами по лицу Олега, закрывая его глаза. Хотел не видеть, как Птица обмакнул пальцы в кровь Олега и слизнул так, словно она была самым лучшим лакомством на земле. Сережа хотел закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого, но не мог. Он продолжал смотреть с упорством мазохиста. Просто потому что хотя бы сейчас в этой посмертной агонии не мог оставить Олега одного. Хотя бы сейчас он должен был быть с ним. И надеялся Сережа только на одно, что его Птица не пощадит тоже. Он не хотел жить без Олега, потому что прекрасно знал, что эта жизнь куда хуже существования.

***

— Тебе не кажется, что мы как-то слишком просто повязали Рубинштейна? — Шурик бросил взгляд на соседнее кресло, где в полной отключке сон десятый уже, наверное, видел Вениамин Рубинштейн. Все прошло действительно слишком гладко, что даже настораживало вместо того, чтобы принести радость. Шурик верил, что после общения с Вениамином Олег поймет, что спасать Разумовского бесполезно. Что ему может помочь только специалист, а лучше орава специалистов. Ну, для Разумовского, навряд ли, стало бы проблемой нанять себе всех психиатров Питера. И то не факт, что они ему помогут, а уж Олег возиться с ним точно не должен. — Видимо, он не думал, что кто-то ему может угрожать. Он же людей вроде как спасает, — усмехнулся Вадик и сделал глоток виски. Шурик посмотрел на это неодобрительно, но промолчал. Он считал, что миссия не закончена пока они не доставят Вениамина к Олегу, Вадик же считал, что она уже исполнена. Для него остались лишь формальности в виде кругленькой суммы, что он ожидал получить от Олега и Разумовского. Шурик же был уверен, что с Вениамином лучше держать ухо востро до самого конца. А вдруг дозу неправильно рассчитали? А что если у психиатров принято травить себя таблетками, поэтому их организм реагирует на лекарства иначе. Он в любом случае ожидал подвоха, но допустить его не мог. Это для Вадика эта миссия, по сути, не значила ничего, но для Шурика все было иначе. Он видел в ней последний шанс спасти себя, Олега, их отношения. Пусть и не сразу, но со временем Олег отпустит Разумовского окончательно, а Шурик был готов ему в этом помочь. — Вроде как? Ты в этом уже не уверен? — поинтересовался Шурик. — Да чертовщина там какая-то в клинике творится. От охранников слышал про подвал и эксперименты этого Вениамина, так что, может, и калечит. Да и Разумовский явно от его лечения лучше не стал. — Ты слышал такое и даже не удосужился проверить? — Шурик аж в кресле приподнялся от возмущения. — А вдруг мы смогли бы помочь? — Поэтому и тебе не сказал, а то играл бы в благородного. Думаешь, спасешь парочку психов и Поварешкин взглянет на тебя иначе? — Вадик выплюнул одну зубочистку и тут же засунул между зубов другую. — Да причем здесь Олег? Это же люди, живые, а если бы ты был на их месте? — Я бы на их месте не был, — ледяным тоном сказал Вадик, — если кто-то вляпался, то это сугубо его проблемы, а мне платят только за этого, так его я и приволоку Волкову, а остальное — не моя забота. — Прав был Олег. Кукушка как она есть, — прошептал Шурик и сел обратно в кресло, понимая, что спорить с Вадиком бесполезно, а изменить и исправить ничего уже нельзя. — А у тебя в запасе только мнение Олега припасено или что-то от себя кроме цвета волос имеется? — Да пошел ты, — огрызнулся Шурик. — О, щеночек учится огрызаться и верит, что станет волком, — заржал Вадик, — думаешь тогда будешь нужен волку? Да над ним только вороны властны, если ты еще не понял. Шурик отвернулся к иллюминатору, старательно игнорируя слова Вадика, что при этом попадали в самую цель. Один рыжий ворон да белая ворона. В этом Вадик не ошибался. Но ведь все можно исправить? Показать, что держится Олег не за то. В конце концов, Марго они могли бы даже забрать с собой, хоть это и оставалось бы напоминанием о Венеции и Разумовском, но Шурик был готов даже на это, чтобы спасти Олега. — Да не парься ты так. — Вадик, видимо, расценил его молчание по-своему. — Психиатра мы забрали, а значит, мучить пациентов больше некому, а там и менты подтянутся, будут расследовать его исчезновение. Так наверняка всю клинику перевернут. — И это тебя успокаивает? Ты как спишь по ночам, совесть не гложет. — Шурик снова повернулся к Вадику. — Идеалист, — фыркнул Вадик. — А я чужую работу делать не нанимался. При деньгах сплю, спокойно. Уж имя Поварешкина ночами точно не шепчу. — Отвали уже, Вад. — Шурик снова отвернулся. — Слушай, думаешь, что тебя первого прокатили, променяли, бросили? — вдруг серьезно сказал Вадик. — Смею огорчить, что нет, но жить дальше надо и работу делать надо, чтобы вискарик пить да первым классом летать. Не последний Поварешкин на свете уж поверь мне. Так что вытри сопли и прекрати cебя жалеть, потому что он точно не будет. Шурик внимательно посмотрел на Вадика, словно видел того впервые. А ведь он никогда не задумывался, что когда-то и у него могла быть история с разбитым сердцем. Вадик казался тем, кому плевать на всех, кроме себя и денег, но то, что он сказал сейчас совсем не вязалось с его образом. Это были слова поддержки, хоть и сказанные в манере Вадика, но все-таки. — Спасибо, — выдавил из себя Шурик. — Лучше бы парился, что Поварешкин трубку не берет. Вдруг его рыжий ему там уже кишки выпустил, это же тогда плакали наши бабки. — Вадик снова попытался набрать номер Олега, но результат остался прежним. И в этот момент Шурик подумал, что у них могло все пройти гладко, потому что у Олега все пошло не по плану. Эта мысль стала грызть его изнутри. До Венеции оставался час полета. Как его пережить, Шурик не знал.