Мой шип терновника

Сережа смотрел на тело Олега бесконечно долго, даже Птице надоело его отчаяние, и он ушел. Пошел бродить по дому, осматривая теперь уже его владения. От этой мысли, как и от запаха крови, замутило. Казалось, его сейчас просто вывернет наизнанку. Но Сережа держался, продолжал смотреть на тело Олега и держался. Он подумал, что рано или поздно должны вернуться Шурик и Вадик. Сейчас эта мысль выглядела спасительной. Шурик любил Олега, а значит, не простит его смерти. Он убьет Сережу, обязательно выпустит в него шесть, а то и больше пуль, чтобы наверняка. Это не пугало, а приносило облегчение. Сережа больше не хотел жить. Не хотел без Олега. Теперь у него совсем не осталось ничего, что бы напоминало о нем. Даже проклятая шкатулка лежала во дворце. Он спрятал ее слишком хорошо, чтобы Птица не смог достать, не сумел откопать в его сознании ответ на вопрос, где она! И сейчас больше всего хотелось ощутить дерево под пальцами, ввести секретный код и достать письма. Те, что Олег писал до ссоры. Те, что помогали не сойти с ума окончательно, когда Олег перестал писать. Шкатулка с этими письмами — самое ценное, что было у Сережи в то время. Словно он опять прикасался к Олегу. Ходил на светские мероприятия с какими-то девушками из эскорта, а потом надирался до беспамятства в кабинете, стараясь стереть чужие прикосновения. Сережа снова и снова перечитывал письма, швырял очередной недопитый бокал в стену. Но на удивление становилось легче. Олег словно снова оказывался рядом с ним. Это чувство окрыляло, заставляло Птицу уходить, нервно скрежеща зубами и оставляя следы когтей на стенах. Птица исчезал, потому что боялся даже отголосков чувств Олега, скрытых в письмах. Птица боялся Олега, потому что неспособен любить. И знал, что никогда не станет так важен и ценен для Сережи, как Олег. Птица ненавидел Олега. И это Птица захотел написать ему, позвать на помощь, потому что знал, что Олег придет. В этом Птица оказался умнее Сережи — если бы только он позвал Олега раньше, когда его сознание еще не было порабощено Птицей окончательно. Они бы справились, точно справились. Олег сумел бы спасти его от Птицы, смог бы вытащить из этой Тьмы. Олег сумел бы. Сережа почувствовал, как слезы текут по щекам, как внутри все разрывается от невыносимой боли. Тело Олега расплывалось перед глазами, но отвести взгляд Сережа все-таки не мог. Не позволял сам себе. Как бы ни было мучительно больно, но он дождется Шурика здесь, рядом с телом Олега, чтобы встретить смерть вместе с ним. Ты, конечно, сразу в рай, А я не думаю, что тоже. Строчки в голове прозвучали голосом Олега. Он часто пел эту песню — на всех студенческих сходках, во время всех поездок детского дома с ночевкой за город. Тогда свет костра так красиво отражался в его зрачках. Сережа слушал и не мог наслушаться. Он знал, что Олег поет для него. Только для него, пусть этого не знали остальные, но Сереже было достаточно, что знает он. И сейчас он был уверен, что Олег отправился в рай, а вот Сереже такое не светило. Глупо, что именно сейчас, смотря на тело Олега, вечный агностик, был готов поверить в Бога, черта, Ад и Рай, лишь бы иметь возможность встретиться с Олегом. Но при этом понимал, что это у него все равно не получится. — Прости меня, Олег, умоляю прости. Я не хотел этого. Клянусь, не хотел. — Слезы текли ручьем, но Сережа даже не пытался их стереть. Ты хотел. Всегда хотел. Любовь делала тебя слабым, но теперь мы сожжем этот мир дотла. Ты и я. Вместе. — Я не хочу. Не хочу с тобой. Ненавижу. Сережа схватился за голову, прижал ее к коленям и сдавил пальцами как можно сильнее. Он надеялся, что эта боль поможет вытравить из сознания ненавистный голос. Это все, о чем Сережа мог мечтать. — Тебе опять снился кошмар? — голос Олега был успокаивающим, а его мягкие прикосновения заставляли Сережу прийти в себя. Остатки сна словно спали, как оковы, освобождая Сережу. Пока Олег рядом, можно было не бояться ни одного кошмара. — Что снилось? — спросил Олег. — Я, но это был не совсем я. Он хотел, чтобы всем вокруг было больно, — ответил Сережа. — А что, если, на самом деле, это не сон? Что, если я этого и правда хочу? — Я знаю тебя, — улыбнулся Олег, — ты никому и никогда не причинил бы боли специально. — Твоя вера делает меня сильнее, — выдохнул Сережа. — Твоя вера спасала меня, но теперь… Теперь даже я не верю в себя. Больше не могу верить, — выдохнул Сережа и снова посмотрел на труп Олега. Ты не представляешь, как тут тоскливо, Серый… Строчки письма сами всплыли в сознании, словно пытались помочь Сереже удержаться на грани. Они звучали в голове голосом Олега. В детстве Сережа часто читал ему. Тому нравилось, как звучит его голос. А позже, когда Олег ушел в армию, Сережа всегда читал его письма и представлял голос Олега. Это успокаивало. Помогало пережить разлуку, притупляло тоску, хотя она была настолько сильной, что Сереже казалось, что он сойдет с ума. Хотя… Он ведь и сошел. Каждый день похож на предыдущий. Я думал, что в детском доме тоска, но там был ты, а здесь… — Я не смогу без тебя. Я уже не смог, — выдохнул Сережа. Я скучаю, Серый. Очень скучаю. — Я тоже, Олег. Я тоже. Сережа вспомнил, как сорвался к Олегу в его первый увал, просто потому что не выдерживал, не справлялся один. Ему так было нужно дотронуться, прикоснуться. Он знал, что Олег попросту не сможет вырваться в Москву, но он-то мог приехать к нему. Олег тогда так обрадовался. Сережа помнил, как они остервенело целовались в квартирке, снятой Сережей на сутки. На это ушли почти все деньги, которые Сережа откладывал полгода. Но это того стоило. Олег того стоил. Олег стоил всего. А теперь Олега не было. Теперь не было ничего. Сережа закрыл глаза, ему хотелось умереть. Он нащупал нож и сжал его. Шурика ждать необязательно.

***

Квартира встретила Шурика и Вадика оглушающей тишиной. Это пугало, настораживало и заставляло сердце биться чаще. Шурик вытащил пистолет и сделал несколько шагов внутрь. Он пытался уловить, где именно сейчас находятся Сережа и Олег, но чуткий слух наемника не слышал ничего. — Какого черта тут происходит? — Не знаю, — ответил Вадик, — но мне это не нравится. Не зря мы не потащили Рубинштейна сюда сразу. На этом настоял Вадик. Олег не брал трубку, что насторожило, поэтому он предложил пока оставить Рубинштейна на еще одной штаб-квартире. О которой Олег ничего не знал. Вадик боялся упустить деньги, а Шурик просто переживал. Ему казалось, что каждая минута промедления может стоит Олегу жизни. Дурное предчувствие никак не хотело покидать. — Тебя Олег не волнует совсем? — шепотом спросил Шурик, продвигаясь к комнате. — Волнует. Он же должен мне заплатить, — возмутился Вадик. Шурик промолчал, а следом подошел к двери. Ему показалось, что за ней слышно какие-то еле уловимые шорохи или даже шепот. Это вселяло надежду. Хотелось верить, что все в порядке, а дурные предчувствия — лишь обман. Просто Шурик перенервничал — слишком многое свалилось на него в последнее время. Олег должен быть в порядке, иначе просто не может быть. Если с ним что-то случилось, Шурик попросту не сможет себя простить. У него не получится. Он сделал шаг, толкнул дверь и вошел. — Олег, — прошептал Шурик. Пистолет выпал из ослабевших пальцев.