Мой шип терновника

Шурик не сразу понял, что кровь, растекшаяся по полу, не принадлежит Олегу. Но этой проклятой крови так много, что даже не верилось, что вся она — Разумовского. Шурик снова и снова оглядывал Олега с ног до головы, но ран на нем точно не было. Олег сидел, прижавшись спиной к батарее, между его ног лежал Разумовский, положив голову на грудь Олега. Тот мягко гладил по волосам и читал письма. Деревянная шкатулка со стопкой писем стояла рядом. Шурик заметил и повязки на запястьях Разумовского. Туго стянутые белые бинты со следами крови. Руки Олега тоже в крови, судя по всему, он даже не вымыл их после перевязки. Шурик не понимал, радоваться ему или плакать. Олег жив, не пострадал, но и проклятый Разумовский выжил. Шурик вслушивался в слова, которые произносил Олег и от них хотелось выть. Ты не представляешь, Серый, как тут тоскливо. Хочется волком выть, а еще к тебе. Так сильно хочется к тебе. Я скучаю, даже не думал, что это будет так тяжело. Порой ругаю себя на чем свет стоит. Лучше бы я остался с тобой. А ты там как? Шурик сам писал письма семье, поэтому не узнать те самые важные попросту не мог. Все внутри разрывалось от боли, потому что Шурик знал, что такие письма пишут только самым важным людям. И это проклятое «Серый», в котором нет ни капли романтики, но из уст Олега оно звучало с такой нежностью и любовью, как никогда не звучало его имя даже в моменты безумной страсти и близости. Олег никогда не произносил его имя так. И это снова заставило Шурика вспомнить, что он всего лишь замена, суррогат настоящих чувств, испытывать которые Олег мог только к Разумовскому. — О, та самая шкатулка. Я думал, там банковские карты или номер секретного счета, а там всего лишь письма Поварешкина. — Вадик протиснулся через дверь и уставился на Олега, баюкающего Разумовского в объятиях. — У каждого свои ценности, — сказал Олег и отложил письмо в сторону. — Ну, с такими деньгами, как у Разумовского, я бы, может, тоже берег письма, — рассмеялся Вадик. — Что случилось? — поинтересовался Шурик. — Позже расскажу. Мне нужно уложить его в постель, думаю, он проспит еще достаточно долго, — ответил Олег, подхватил Разумовского на руки и скрылся за дверью. — Откуда ты знал про шкатулку? — Шурик пристально посмотрел на Вадика, а затем сделал шаг к шкатулке. — Сам доставил ее Разумовскому. — Вадик придержал Шурика за локоть. — Но вот тебе точно не нужно смотреть ее содержимое. — Скажи еще, что сам не посмотрел? — Зачем? Мне слишком хорошо заплатили за отсутствие любопытства и интереса, — усмехнулся Вадик. — И что, совсем не заглянул? — Если бы заглянул, то разочаровался. Терять такую сумму из-за любовных писем Поварешкина. За кого ты меня принимаешь? — А вдруг там было бы что-то ценное? — Разве что для Разумовского. Я не идиот, Шурик, а еще хоть немного да понимаю в людях, в отличие от тебя. — Но кто-то же разбил тебе сердце, значит, недостаточно хорошо ты и разбираешься в людях! — возмутился Шурик. — И этот кто-то даже об этом не знает. — Вадик отпустил локоть Шурика. — Но тебе все же не стоит смотреть на письма, себе хуже сделаешь. — А тебя это так беспокоит? — спросил Шурик, но все-таки не стал приближаться к шкатулке. Ему даже стало интересно, кто же тот человек, разбивший сердце Вадику, даже не заметив его чувств. Думать о безответно влюбленном Вадике было странно. Тот всегда держался особняком, никогда не высказывал ни к кому привязанностей, да и на заданиях больше переживал о собственной шкуре, чем об окружающих. И вот сейчас Шурику казалось, что он увидел Вадика совершенно с другой стороны. И такой Вадик даже вызывал симпатию. — Вы взяли Рубинштейна? — Олег вернулся на кухню, невозмутимо вытирая руки полотенцем, следов крови на них уже не осталось. — Ты какого черта трубку не брал? — возмутился Вадик. — Если ты не заметил, я был немного занят, — холодно ответил Олег. — Что здесь произошло? — спросил Шурик. — Сережа все время говорил в бреду о какой-то шкатулке. Я понял, что искать ее нужно во дворце, отъехал ненадолго, думал, что успею, пока он спит, а когда вернулся… — Олег замолк, — оказалось, что не успел. — А подробнее можно? — полюбопытствовал Шурик. — Подробнее вас не касается. Так что насчет Рубинштейна? — Взяли, причем довольно легко, но он явно помышляет какими-то опытами. Так что состояние твоего Разумовского вполне может быть его вина. Олег замер на несколько секунд, словно обдумывал услышанное. Шурик пытался понять, что он чувствует и думает, но Олег всегда был закрытой книгой. Понять его эмоции не мог никто. — Ты понимаешь, что тебе попросту опасно жить рядом с психом? — осторожно сказал Шурик. — Думаю, я в состоянии позаботиться о себе, — отмахнулся Олег. — Проблема в том, что ты никогда не сможешь ему причинить вреда, а значит, уязвим. Как ты не поймешь этого, Олег? Я же переживаю о тебе. — Шурик чувствовал, что начинает терять контроль над собой и ситуацией в целом. Его выводило из равновесия безэмоциональное лицо Олега, злил его холодный и отчужденный тон. Раньше Олег таким не был, он даже делился с Шуриком проблемами, прислушивался к нему. А сейчас смотрел на Шурика как на чужого. Как на надоедливую муху, которую никак не получается выставить вон из комнаты. — Ты отвезешь меня к Рубинштейну, — лишь ответил Олег на тираду Шурика. — А я? — удивился Вадик. — И что там по оплате? Олег достал телефон, а через какое-то время на телефоны Шурика и Вадика пришли сообщения, оповещающие о пополнении счета. — Это не вся сумма, — возмутился Вадик. — Сперва я должен увидеть Рубинштейна, у меня нет причин доверять тебе, Вад. — Резонно, но почему именно Шурик должен тебя отвезти? — Я не хочу оставлять Сережу одного. — Олег подошел к ящику стола. — Тут успокоительное. Если он проснется, то вколи его. — Я в няньки не нанимался. — Вадик сложил руки на груди. — Я могу, — предложил Шурик. — Нет, — отрезал Олег. — Ты мне не доверяешь? — спросил Шурик. — Вад любит деньги, а ты нет. Половина от суммы вроде неплохо для няньки? — А сказки ему читать надо или твои письма сойдут? Олег подошел к шкатулке и захлопнул ее, явно собираясь унести. — Думаю, это будет лишним. Идем, — бросил он Шурику и вышел за дверь. — Ты не убьешь его? — А как думаешь, почему оставили меня? — усмехнулся Вадик. — Неужели деньги для тебя важнее? Вы ведь столько прошли с Олегом. — Они тоже, — вдруг резко ответил Вадик, — и это его выбор. Хватит страдать, что он выбрал не тебя. Смерть Разумовского этого не изменит. И если ты так уж любишь Олега, то какого черта стремишься причинить ему боль? Может, ты любишь только себя? Вадик вышел. Шурик не успел ничего ответить.