Ronsem

Счастливой мошкою Летаю, Живу ли я Иль умираю

***

Хмуря брови, Джисон захлопывает неплотный сборник библейских сказаний, который, оказывается, по невнимательности стащил у Минхо. Он решил прибраться в комнате хоть в свой выходной, иначе ситуация беспорядка в скором времени могла слишком запуститься. Начав со своего рабочего стола, Хан с удивлением обнаружил в груде лекций, учебников и книг безызвестную ему обложку книги, где выглядывала всего одна клейкая закладка. И закладка эта прозрачно-зеленого оттенка привела его к крупной подписи вверху страницы, гласящей незнакомое «Каин и Авель». Поразмышляв, Джисон пришел к выводу, что если он этот сборник не покупал, значит, случайным образом захватил с другими нужными ему книгами из библиотеки, которые когда-то оставил у Минхо. Содержание было небольшим, поэтому Джисону подумалось ознакомиться с ним любопытства ради: обычно Минхо никогда не оставлял закладки, забывая про книгу сразу, как ее дочитает, и отправляя пылиться на полку. Сейчас же, снова пробегая взглядом по последнему предложению, Хан так и не может понять, чем его друга зацепило это сказание. Поток мыслей прерывает голос из кухни. Джисон узнает в нем свою маму, зовущую отложить уборку на потом и приступить к еде, пока та не остыла. Он откладывает в сторону книгу и заодно свои размышления, бодро направляясь на приятный запах еды. Подумать он еще успеет, а вот поесть спокойно не всегда выдается возможным. — Садись, пока твой папа не пришел, — слышит Джисон, как только его нога ступает за порог кухни. — Я, конечно, против твоего стремления пересекаться с ним по минимуму, но лучше уж так, чем очередная ваша перебранка. Джисон сначала вздыхает недовольно, но после того, как до него доходит смысл произнесенных слов, вытягивается стрункой. — Прости? У него ведь не сегодня выходной. — Короткий день в честь чего-то там. Ну, знаешь, какой-то приватный праздник их компании, — пожимает плечами госпожа Хан, садясь за стол рядом с сыном и пододвигая тому тарелку с супом. — Отмечать они не стали, а вместо этого отпустили всех по домам, заставив поработать всего ничего. Сжимая в руках палочки от досады, Джисон насупливается и кряхтит себе под нос ругательства, за что получает легкий тычок в бок. С отцом он в не самых радужных отношениях уже многие годы, но мама у него правда замечательная: не всегда понимающая, но явно старается, да и действительно сделает все для своего ребенка. Джисон не смеет на нее жаловаться. Наибольшей ее проблемой было то, что себя любить она не умеет совершенно. Несмотря на то, что сама нередко грызется с мужем, она свято верит в табу на развод, из-за чего Джисону не остается ничего, кроме как набраться в очередной раз терпения и ждать окончания учебы, устройства на работу и, соответственно, получения какого-никакого заработка. Подработку, не мешающую учебе, найти сложно, а учитывая арендную плату и цены на пропитание, так вообще мрак. Тем не менее осталось отучиться третий, четвертый и пятый курсы, и тогда он благополучно съедет, время от времени навещая маму. Он правда пытался ее вразумить, что она достойна лучшего и так далее по списку, но железные принципы взрослого поколения дают о себе знать. Сейчас Джисон ни на чем не настаивает, раз его маму все устраивает: она взрослая женщина, которой Хан высказал свое мнение, а что делать дальше, решит она самостоятельно. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Именно поэтому Джисон достает из кармана телефон с целью спросить о делах и планах Минхо на день, чтобы знать, придется ему сегодня разгуливать по городу в одиночестве или в прекрасной компании своего друга. На Чанбина надеяться не приходится, поскольку он все уши прожужжал им о том, что у них с Феликсом сегодня первое официальное свидание. Кстати, что касается официальности: своей парой Чанбин Феликса не называет, потому как у них сейчас что-то вроде переходного этапа. Хотя, казалось бы, от чего переходить, если друзьями они и не назывались. Тем не менее обоих расклад устраивает, поэтому Джисон не смеет прерывать их совместное времяпрепровождение. — Каким макаром ты вообще додумался попросить меня приготовить куксу? — в который раз Хана вырывает из мыслей женщина и смотрит недоуменно в свою тарелку. — Холодать же начинает, без теплой накидки на улицу не выйдешь. Лучше бы чего-нибудь горячего поел. — Ну, — улыбается Джисон, — в следующий раз ты его раньше весны не приготовишь, поэтому дай насладиться счастьем, не нагнетай. Госпожа Хан фыркает, пытаясь сдержать ползущую на лице улыбку, и кивает на его тарелку, мол, ешь, пока не остыло. Джисон смеется тихо, проверяет диалог с Минхо, который предлагает пройтись до набережной, и быстро доедает из своей тарелки. — Уходишь все-таки куда-то? — со вздохом спрашивает женщина. — Да, с Минхо прогуляюсь, — отвечает Джисон и целует быстро маму в щеку, вставая из-за стола. — Спасибо за вкуснейшую в моей жизни еду и пока. — Но ты говорил, что Минхо готовит лучше, — слышится из кухни, когда Хан в коридоре натягивает на себя огромную джинсовку с нашивками. — Я говорил только про ребрышки! Под звучный смех своей матери Джисон выбегает из квартиры и опускает кепку пониже.

***

— Мы сегодня с тобой истинные подружки? — играет бровями подошедший Минхо. Джисон смотрит сначала на свою одежду, потом на одежду Минхо и отмечает, что на плечах обоих висит джинсовка. Правда если у Ли она немного больше, чем размер в размер, то у Хана явно на человека раза в полтора выше и шире. — Или парочка. — О нет, замолчи, — хватается за сердце Минхо. Под довольный смех Джисона Ли издает притворно задушенные звуки и глубоко дышит, пока тот хлопает по его спине. — А я всегда говорил… — Что мы соулмейты? — продолжает за него фразу Минхо. Хан радостно кивает, просовывая свою руку в чужой карман и переплетая в нем пальцы, и топает весело в направлении известной в их районе кофейни. Он, вообще-то, наелся прилично, но взять кофе — традиция, которую он не смеет нарушать; а вот Минхо не обедал, поэтому с радостью бы подкрепился сейчас. В кофейне прилично оживленно — все-таки выходной день у многих людей, — но очередь на удивление быстро рассасывается. Джисон наблюдает за тем, что заказывает Минхо, и совсем не удивляется: тот опять собирается уплетать шоколадно-мятный кусок торта, запивая все это богатство вкусов — вот тут Джисон откровенно завис — корретто. Брови парня почти достигли линии роста волос на голове, когда перед глазами снова пробежало название кофе, произнесенного голосом Минхо. Крайне странно. — Погоди, что ты заказал? — в ужасе спрашивает Джисон, обводя взглядом своего друга во весь рост, и спешит добавить после вопросительного выражения лица напротив: — Это кофе с алкашкой. Ты уверен, что назвал его не просто потому, что раньше никогда не пробовал? Губы Минхо смешно вытягиваются в облитое пониманием «о», выдавая своего хозяина с потрохами. Джисон в курсе, что Минхо всегда старается попробовать что-то новое — за исключением десерта, он слишком любит свой мятный торт, — но также ему известно то, что Ли не пьет совсем. Ну не фанат он, не завлекает, что уж поделать. Отсюда и вытекает соответствующий вывод: он без разбора тыкнул в вывеску с названиями кофе. Поспешно информируя бариста о смене своего выбора, Минхо вздыхает облегченно и бубнит себе под нос недовольное: — Точно выучу названия всех алкогольных кофе. — Ты можешь просто спросить об этом у бариста, прежде чем что-то заказывать, — весело отзывается Хан. — Справедливо. Сам Джисон решает изменить своему преданно любимому чизкейку, прося принести ему шоколадно-банановый кусочек торта и, как всегда, холодный американо. В этот раз наступает очередь Минхо удивляться предательству настолько огромных масштабов, но рот не открывает от греха подальше. — Пойдем к берегу моря? — спрашивает Джисон, как только они выходят из кофейни; десерт был успешно съеден, а вот кофе еще не допит. — Там сейчас холодно, да и ты опять лакаешь свой лед. На Минхо смотрят взглядом крайне осуждающим, на что он кивает, бормоча в ответ на немой вопрос что-то вроде «действительно, чего это я». Погода никогда не была для них преградой, поэтому не согласиться было бы странно. Неожиданно всплывшая в голове мысль заставляет Джисона оживиться и оторваться от своего кофе. Он вспомнил про историю Каина и Авеля, которые не оставляли его в покое еще во время обеда. Думать тогда об этом не очень хотелось, чтобы уделить больше времени на разговоры с матерью, но по дороге на встречу с Минхо он сполна предался размышлениям. Для начала просто проиграл в голове всю историю с начала и до конца, а потом выискивал причину того, что заставило Минхо обратить внимание именно на это предание. Искать все на поверхности было бы слишком просто для Ли, поэтому Джисон пытался забраться так далеко, как только сможет. Он помнит, что сказание это о старших сыновьях Адама и Евы, предательстве и первом в истории человечества убийстве; как Каин не пощадил своего брата из жгучего чувства зависти после того, как во время приношения Бог поощрил лишь дары Авеля, а старания же Каина проигнорировал. Как ослушался Каин внушений вразумиться и заманил младшего брата в поле, дабы убить. Как не сожалел он о своем злодеянии и был осужден на изгнание и скитание по земле. Как боялся Каин, что любой встречный может убить его со злости, и как Бог даровал ему знамение, ныне называемое «каиновой печатью», что предостерегала его от возможности людей быть отомщенными и прерывала зародившуюся череду убийств. И тут всплывает вопрос — жест ли это милосердия или же проклятия? Джисон очень долго думал над этим, но ответ так и не нашел. Зато проскользнула мысль о том, что, возможно, закладка по данной причине и была только на этой истории — она не до конца раскрытая, есть много вопросов, мусолить ее можно долго. — Ты опять в дзене? — улавливает Джисон голос друга, щелкнувшего по козырьку его кепки. — Я рассказывал тебе о выходках котов, но, похоже, ты посмел очернить их гордость и не слушать меня. После секундной рассеянности Джисон хохочет, хлопая Минхо по плечу и в перерывах между смешками прося передать его безграничное сожаление за содеянное котам. Минхо только хмыкает, обещая, что подумает над его поведением, и интересуется, над чем таким вовлекающим тот задумался. Они неспешным шагом направляются к пляжу, который находится не так далеко от места их встречи, чтобы проваляться там весь вечер. Это должно стать идеальным времяпрепровождением. — А, это, — выпрямляется Джисон, мыча что-то себе под нос. — У тебя есть сборник библейских преданий? — и продолжает, дождавшись кивка: — В общем, я сегодня нашел его у себя на столе и подумал, что, скорее всего, случайно захватил его с собой с теми книгами и научными работами из библиотеки, которые оставил у тебя не так давно. Откуда он у тебя вообще? На недоуменно изогнутую бровь друга Минхо неопределенно хмыкает, явно пытаясь вспомнить, как это чудо в его доме оказалось. По мозговому штурму, читаемому на нахмуренном лице Ли, видно, что появление в доме сборника — дело рук совершенно точно не его. Джисон терпеливо ждет, отпивая свой кофе, и давится от неожиданного возгласа Минхо. — Вспомнил, — довольно тянет он, хлопая кашляющего друга по спине. — Когда родители только-только уехали обратно в Кимпхо, я попросил маму собрать все книги, которые были дома, чтобы я смог забрать их себе, когда поеду родителей навещать. Книг было немного, а мама клала в коробку все, что встретит на пути и что хоть отдаленно напоминало переплет. Так что тебя там зацепило? Джисон жует щеку и обдумывает, как бы ему структурировать мысли более правильно. Если он этого не сделает, то вряд ли быстро закончит с объяснениями; иногда это было проблемой, и все слова неприятно путались, напоминая липкое месиво. — Просто я… Я заметил в нем единственную закладку, но теперь не уверен, что именно ты ее оставил. Ну, знаешь, ты ведь никогда их не клеишь, а тут я ее увидел и прилично удивился. Подумал, что, возможно, есть что-то довольно интересное, раз… — Это не моя закладка, — перебивает Минхо, улавливая в голосе Хана нотки разочарования; казалось, Джисон в самом деле до звездочек в глазах хотел об этом поговорить. — Я, вообще-то, не то чтобы таким увлекаюсь, но торчащая закладка меня привлекла, поэтому я прочитал эту и еще несколько историй. Но интересной мне показалась только эта. Иногда я возвращаюсь к ней, но каждый раз прихожу только к одному выводу. — Какому? — с энтузиазмом резко спрашивает Хан. Сдержанная улыбка растягивает губы Минхо, а глаза его сужаются, походя на кошачий прищур. — Сначала ты скажи мне, что думаешь об этом предании. Вздыхая, Джисон дергано расправляет плечи и зажимает губу меж зубов. Узнать причину от Минхо хотелось как можно быстрее. — В общем, — начинает Джисон, неторопливо шагая по людной улице. — Я все прочитал, много думал, и вот что в итоге придумал: сострадание или проклятие? То, что Каину даровали печать, проявление это чего? Действительно ли целью было предотвращение человекоубийств, или же Бог смилостивился над первым сыном Адама и Евы? А может, и то и другое? Гляделки — вещь нечастая в их общении, но, как говорится, редко, да метко. Минхо смотрит долго, до тех пор, пока Джисон по обыкновению не споткнется еле заметно о камешек на тротуаре и не отведет взгляд. Рефлекторно подхватывая его за локоть, Минхо мычит задумчиво и раздумывает над ответом. — Вопрос спорный. Немало таких моментов здесь, признаться честно. Если тебе интересно, что думаю насчет этого я… Наверное, семьдесят на тридцать. Семьдесят на то, чтобы предотвратить убийства, и тридцать на снисхождение. Хотя, знаешь, — усмехается он, — это странно. Бог ведь прекрасно знал, что рано или поздно подобное произойдет, просто отсрочил на немного. Тогда в чем смысл? Отсрочил убийства на незначительное время? Для Джисона это действительно странно. Вообще все в этой истории кажется странным и недоговоренным. Как выглядела эта печать? И была ли она такой страшной, что Каина люди сторонились, или даже на уровне интуиции понимали, что это знамение на нем значит? Возможно, этой печати и видно не было. Не было видно? Тогда… — Люди сторонились Каина, но тут уже вопрос другой — чего они боялись? Бинго. — Что ты имеешь в виду? — тихо спрашивает Джисон, уже самостоятельно начиная догадываться о том, что может услышать. С улыбкой Минхо поворачивает голову в сторону друга и смотрит мягко, немного загадочно. Он всегда таким был: нежным, но с щепоткой таинственности. Это завораживало. — Смотри, — жестикулирует Ли, — Каин опасался за свою жизнь, но что насчет людей? Была ли в них только злость? Разве могли они не бояться человека, первым в истории совершившим убийство? Они точно обходили его стороной, — сощуривает глаза Минхо. — Возможно, презирали, ведь нужно было чем-то свой страх перекрыть. Но вот чего они боялись больше? Было сказано: «За то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро». Этого? Или того, что он может и их прикончить? Сожаления за убийство брата что-то у него не наблюдалось, из чего люди понимали, что до их жизней ему и дела не будет. Неужели не чувствовали они себя скотом, имеющим в собственном стаде волка, что все это время ходил в овечьей шкуре? Это тот самый вопрос, который меня до сих пор не отпускает и иногда всплывает в мыслях. Отворачиваясь от друга и пиная очередной камушек, Джисон снова принимается переваривать озвученные Минхо мысли. Все это время его не покидало стойкое ощущение, что что-то в этой истории ускользает от него сквозь пальцы, словно мелкие песчинки. Сейчас Хан понимает, что именно он упустил. — Иногда я будто кожей ощущаю на себе каинову печать. Джисон даже не сразу улавливает смысл сказанных другом слов, дальше шагая по сухому тротуару и зарываясь носом в ворот своей джинсовки, пока остановившийся Минхо его не окликает. Берег моря уже виден неподалеку, но Джисон поворачивается на зов и наблюдает за тем, как Минхо с округленным от удивления ртом перешагивает через невысокий забор, осторожно подбираясь к непонятному комочку на земле. Это место походило на небольшой сад или что-то вроде того, где были аккуратно пострижены кусты и трава, а по деревьям лазили белки, на ветках сидели птицы. Джисон, направляясь к своему другу и тоже перешагивая через забор, неуклюже подходит ближе к запутанной леске, над которой наклонился и копошился Ли. — Это белка? — спрашивает удивленно Хан, спохватываясь и раздумывая над тем, чем бы леску можно было разрезать. — Кто вообще мог в подобном месте оставить леску? — Какой-то идиот, очевидно, — с раздражением в голосе отвечает Минхо. Ножа не было, ножниц — тоже, поэтому пришлось как можно более скрупулезно выпутать из лески несчастное животное. Не без усилий, но им удалось освободить маленького бельчонка, что сначала отбежал от них подальше, разворачиваясь и глядя своими круглыми глазами, а после с осторожностью прибежал обратно, забираясь на плечо Минхо. — О, — выдыхает Джисон, — это, получается, твой друг новый? Минхо смеется, гладя бельчонка по голове указательным пальцем и подставляя тому руку, чтобы он смог на нее забраться. Как только животное переступает на ладонь, Минхо подносит ее ближе к Джисону, который смотрит недоверчиво, будто подозревая, что белке он не сдался. Но, к его удивлению, маленький пушистый комочек с радостью залезает на голову Хана, вертясь несколько раз и удобно устраиваясь. — На тебя похож, — выдает будничным тоном Минхо, глядя на дернувшийся ярко-рыжий хвост белки. — Да ладно, не начинай, мне одного Чанбина хватает, — преувеличенно обиженно тянет Джисон, стараясь сильно не мотать головой, дабы животное не спугнуть; хотя того, кажется, силой не стащить. — Вот будем жить вместе, заведем себе хомячка и будем ходить к белочке в гости. — Дори сожрет твоего хомячка, — довольно улыбается метающему взглядом стрелы Хану. — А я тебе предлагал уже тысячу раз переехать ко мне, чертенок, так ты ж у нас с немереным чувством вины, что даже к своему лучшему другу переселиться не хочешь. Не удивляйся, если в один прекрасный момент я тебя силой туда потащу, уже не раз подрывался. Не согласиться с тем, что Джисон сам отказывается от куда более психологически стабильной жизни под боком у Минхо, он не может. Это целиком и полностью его тараканы, с которыми он ничего поделать не может, хотя понимает, что, вероятно, это чувство вины пропало бы спустя недолгое сожительство со своим другом. Но самое сложное во всех делах именно начать, вот и Джисон этот этап пересилить не может. Возможно, если бы Минхо его действительно насильно затолкал с вещами к себе в квартиру, он действительно постарался бы не сбегать. — Ну все, хватит трындеть, — отмахивается Джисон, дуя губы. — Иногда думаю, что тебе доставляет удовольствие меня отчитывать. — Приходится, знаешь ли. — Тьфу на тебя. Белка, что все это время заинтересованно наблюдала за развернувшейся картиной, видимо, начиная скучать, полезла по лицу Джисона к нему на руки, дабы привлечь к себе потерянное внимание. Минхо хихикает тихо, фотографируя уже воркующего с бельчонком Хана и скидывая фотку в их общий чат. Спустя мгновение слышится писк уведомления телефона Минхо, и тот, проверив входящие сообщения, заливается смехом. Джисон, удивленно оборачиваясь одновременно с белкой на руках, спрашивает заинтересованно: — Чего такое? Сощуривая глаза, Джисон смотрит в экран протянутого ему телефона и фыркает громко, обращая на себя внимание бельчонка, который до этого так же увлеченно пялился на дисплей. Хан, вытаскивая свой телефон из кармана, печатает смеющемуся над ним Чанбину целую коллекцию разных каомодзи со средними пальцами, а Минхо продолжает смеяться, притворно вытирая ненастоящие слезы. — Ну вас всех, буду только с ним дружить, — бубнит Джисон и тыкает между ушек подвижной белки пальцем. Минхо на такое обиженное заявление только треплет младшего по волосам, снова обращая внимание на телефон. Джисон, замечая в открытом на телефоне чате льющиеся один за другим сообщения Чанбина, принимается печатать в ответ. Не отвечать, [17:43] СЕМЬЯ МОЯ ДРУЗЬЯ МОИ ЧЕТА КАКТА ВСЕ СЛИШКОМ ХОРОШО Я не знаю искать подвох или заткнуться и наслаждаться но ладно А вы че делаете Ладно конкретно сейчас мне плевать Тут самый очаровательный милый пушистый цыпленочек рядом со мной Читайте как Фелиск Феликс*

Вы, [17:44] да как ты посмел осквернить его имя грешник фу

Не отвечать, [17:44] Заткнись будь так добр

Вы, [17:44] фуфуфу

Мяухо, [17:45] Я не понимать Ты его похитил? Связал? Я не понимать?? Не отвечать, [17:45] А мне вот все в этой жизни понятно Я ее познал Ты в меня не верил гаденыш Я запомнил Мяухо, [17:45] Не тебе меня осуждать, пупс Не отвечать, [17:45] Та ну тебя Но справедливо Джисон слышит, как хмыкает самодовольно Минхо, в чьи руки убежала белка. Видно, с Ханом, у которого шило в одном месте, ей просидеть в какой-то мере нелегко.

Вы, [17:45] как ты уломал его на свиданку колись

Не отвечать, [17:46] На что тебе

Вы, [17:46] на будущее

Не отвечать, [17:46] Он сам позвал

Вы, [17:47] ты ты кто он настолько задрался тебя ждать ахаха во дундук

Не отвечать, [17:47] Минхо дорогой сделай одолжение Напомни мне убить его Мяухо, [17:47] Все для тебя, милый Не отвечать, [17:48] Чмокаю в пупок

Вы, [17:48] а ты знал что в пупке крокодилы водятся там целый тропический лес

Не отвечать, [17:48] крокодилы у тебя вместо мозгов ну и в заднице один торчит

Вы, [17:48] ╭∩╮༼☯۝☯༽╭∩╮

Пряча телефон обратно в карман темно-серых джинсов, Джисон поднимается на затекшие ноги, оттряхивая бедра, и долго не позволяет Минхо оттащить себя от белки. Катастрофически долго. — Ну нельзя нам ее с собой забирать, ничем хорошим это не кончится, прекращай. — Ну хен, — ноет Джисон, выпячивая нижнюю губу и снимая с себя джинсовку, за рукав которой его тянет Минхо. — А как жить дальше прикажешь? Минхо вздыхает обреченно, пиная почти незаметно друга с его джинсовкой на руках, и тянет это несносное чудо за руку на себя. — Точно чертенок, — пыхтит он. — Будем иногда приходить к нему, отцепись уже от бедного животного. У тебя разве что фейерверки в одном месте не взрываются. — Обещаешь? — с подозрением щурит глаза Хан. Кивая и сердечно заверяя о сдержании своего обещания, Минхо в конце концов удается буквально на прицепе потащить прощающегося со своим новым другом Джисона и натянуть на него стянутую одежду. На берегу, как и говорил Ли, достаточно прохладно; колючий ветер пробирался под запахнутые джинсовки парней, заставляя мурашек бегать по коже, и перебирал неаккуратно волосы, а заходящее солнце совсем не грело. Джисону нравилась такая погода; переход с теплой к холодной осени всегда представлялся перелистанной главой жизни. Было даже скорбно в некотором смысле: создавалось ощущение, словно все хорошее и веселое осталось позади, в воспоминаниях вместе с греющим солнцем и обжигающе теплым ветром. Будто начинается что-то в разы монотоннее, скучнее, печальнее. Однако эпизод этот имеет настолько уникальную атмосферу, побуждая себя как любить, так и ненавидеть, что вынуждает метаться из угла в угол. Появившееся в поле зрения нечто привлекает внимание Джисона, заставляя перевести на себя взгляд. «Нечто» оказывается книгой, протягиваемой колеблющимся Минхо. Нерешительность — не то, что часто можно увидеть на его лице, вот только Ли бегает глазами по протянутой руке, не останавливая свой шаг и поджимая губы. — Что это? — увлеченно спрашивает Джисон, вертя в руках книгу и читая название, и поглядывает то на вещицу в своих руках, то на друга. Пальцы на пробу проходятся по твердой обложке, а под ними отчетливо ощущаются выделенные буквы. «Овод» Этель Лилиан Войнич, что говорит Джисону совершенно ни о чем. Да и странно это было: Минхо довольно редко дарил именно книги, поскольку вкус Хана не был слишком ограничен ни по жанрам, ни по дате издания и всего прочего, но тем не менее он довольно привередлив к качеству текста. Чтобы лишний раз не рисковать, Минхо избегал книг в качестве презента, отдавая предпочтение чему-то более конкретному. — Подумал, что тебе неплохо было бы в какие-то дни читать что-то помимо научных работ по криминалистике, знаешь, — усмехается Минхо, часто моргая и опуская взгляд на носки своих белых кроссовок. — Мне, к слову, главный герой в самом начале даже тебя напоминал. Наверное, тем, сколько в вас жизни и воли к борьбе за свои ценности? Не уверен, — дергает он головой. — В остальном, на мой взгляд, вы совершенно не похожи. Джисон все еще не до конца понимает, что значат все эти нетипичные для его друга проявления, вероятнее всего, застенчивости, однако за подарок искренне благодарит и ставит себе отметку ближайшие несколько дней читать исключительно эту книгу. В ней ровно триста страниц, Джисон читает по сто страниц в день. Что ж, три дня не будут для него большой потерей. Его творчество никуда от него в любом случае не убежит, а вот подобное состояние друга порождает океан вопросов. Песок, к большому удивлению, не до конца остывший от не очень теплого сегодня солнца, контрастирует с щекочущим щеки прохладным бризом. Джисон бы даже снял свои кроссовки, но брезгливость к песку не позволяет желанию сбыться. Рядом шагающий Минхо тоже вряд ли одобрил бы еще и голые стопы. Спасибо уж за холодный американо. — О, — тянет удивленно Джисон, — это кто? Не Чанбин со своим ненаглядным? С приподнятыми бровями Минхо прослеживает за взглядом друга, натыкаясь собственным на явно весело проводящих время голубков. Людей на пляже поразительно мало; обычно даже зимой они не перестают сюда приходить и прогуливаться вдоль берега. Минхо, будучи витающим в своих мыслях, не замечает подорвавшегося к знакомым макушкам Хана. Джисон останавливается в нескольких метрах от них и поворачивается к Минхо, жестом подзывая к себе. Когда они вместе подходят ближе, улавливают голос Чанбина, явно говорящего о Ронсеме. Про загадочного убийцу так и не перестают судачить, а полиция все еще временами захаживает в их университет, пытаясь собрать как можно больше информации о бесячем их преступнике. — Не гоже на свиданке убийц обсуждать. Фу, Бин-и, фу, — Хан заваливается на Чанбина со спины, наклоняя того весом своего тела вперед, и салютует улыбающемуся ему Феликсу, когда Минхо присаживается почти напротив Со. — Надеюсь, не помешал свиданию. — Помешал, — бубнит совершенно не злобно Бин, кивая Минхо и пихая локтем Хана куда попадется. — Ага, ври побольше. В следующий раз еще больше средних пальцев тебе отправлю. Хан хмурится показательно сильно, пытаясь посмотреть в наглые глаза отворачивающегося Чанбина, но тот только окончательно спихивает с себя приставучего друга и поправляет задернутую ветровку. Джисон мстит шлепком по предплечью, уворачиваясь от очередного тычка, и плюхается напротив еще не состоявшейся парочки. — Так это Джисон у тебя записан как «оно тебя сожрет»? — спрашивает понимающе Феликс, обхватывая руками колени, а после легкого кивка Чанбина и минутного возмущения со стороны Джисона произносит со смешком: — Хорошо, что вы здесь. Скоро еще Чонин должен прийти. Джисон хмурится, наклоняя голову набок, и спрашивает непонимающе: — Чонин, который наш одногруппник? — Чонин, который наш одногруппник, — откидывается назад Чанбин, зарываясь ладонями в песок. — Мы с ним еще с первого курса на посвящении в студенты познакомились, хорошо поладили, обменялись контактами, — говорит Феликс. — Ну и вот, сейчас лучшие друзья. А какие у вас с ним отношения? — Хорошие одногруппники? Но не больше. Мы как-то даже не пытались прям подружиться-подружиться, нас и так все устраивало, — задумчиво трет шею Минхо. — Но что-то мне подсказывает, что теперь мы точно сдружимся. Джисон довольно кивает словам друга и ерзает нетерпеливо по песку, опираясь локтями на свои колени. — Ну так что там по криминалу? Чанбин мычит в раздумьях, то выпячивая, то закусывая губу, и говорит: — Не знаю, странно все это. По сей день не могу свыкнуться с мыслью, что убийство произошло именно в самом университете. То есть, — поясняет он, — почему убийца не поджидал его в каком-нибудь темном переулке? Так было бы меньше риска, разве нет? Это то, о чем я до сих пор думаю почти каждый день с момента смерти Минсока. — Может, он был настолько зол, что не мог дотерпеть и подождать? — надувает щеки Хан и хмыкает непонимающе. Минхо, до этого тщательно изучающий пальцами пляжный песок под собой, поворачивает голову вбок, устремляя взгляд к морю, и мычит задумчиво. — Было бы меньше риска, если бы Ронсем не доверял так сильно этому зданию. Университету, — поворачивается обратно Ли, отвечая на вопрос Чанбина. — О чем ты? — оживляется Феликс. — Есть вероятность, что твоя догадка верна, — кивает Минхо Джисону, — но что, если он просто очень хорошо знает это место? Знает, что в этом крыле нет камер, что и снаружи они отсутствуют, да и в ближайшие камеры видеонаблюдения он не попал вряд ли по случайности. Хотя… В целом тот район грешит малым их количеством, поэтому вероятность простой удачи отрицать тоже нельзя. Да и в другие внутренние камеры университета никакой посторонний не попал, но это уже по словам преподавателей, а вот им не всегда верить можно. — Хочешь сказать, этот «кто-то» учится или работает в нашем универе? Все парни одновременно оборачиваются на знакомый голос, принадлежащий Чонину. Тот идет вприпрыжку, поднимая вокруг себя облака песка и обхватывая губами трубочку от бутылочки бананового молока. Кажется, абсолютно у всех неизменно одинаковое первое впечатление о нем: вечно в приподнятом настроении, редко расстающийся с банановым молоком, улыбающийся каждому встречному просто потому что не стесняется этого. Он вообще, по-видимому, ничего не стесняется и делает все, что хочет, но в рамках закона. Со всеми настолько открытый, что записать его в список друзей на третий же день знакомства считается почти для всех людей нормой. Но вот еще один забавный факт: это впечатление редко для кого-то бывает обманчивым и зачастую со временем совершенно не меняется, а Чонин на самом деле такой и есть. Ну или хотя бы показывает именно такого себя. Чонин прикладывает два пальца к виску в приветственном жесте и роняет себя напротив Феликса, растягивая ноги так, чтобы их стопы соприкасались. — Как минимум, — отвечает Минхо, хлопая по протянутой руке ладонью, и слышит согласное мычание Чонина. — Я уже говорил об этом раньше. А ты что думаешь? Тебе вроде очень даже эта тема нравится. — Ну, знаешь, хен, — смеется Чонин, — не каждый день в твоем учебном заведении людей убивают, а мне криминалистика ой как нравится. Вообще я планировал на судмедэксперта идти, но что-то пошло не так. Минхо фыркает на слова нервно смеющегося Чонина, и Хан поддерживающе хлопает Ли по спине, поясняя такую реакцию друга: — Он тоже планировал на психиатра идти, а оказался в банковском деле. Ребята, за исключением довольного своим факультетом дизайна Феликса, обреченно вздыхают на слова Чанбина о том, что на эту профессию вообще вряд ли кто-то поступать планировал, и погружаются каждый в свои мысли, думая, как бы сложилась их жизнь, подчинись они своему желанию. Чонин, первый пришедший в себя, оживляется резво и закусывает нижнюю губу, чтобы не выдавать свою улыбку. — Что думаете, — начинает он, — о Ронсеме? Имею в виду… каким вы его себе представляете и что думаете о его убийствах? Никто из них не думал о том, насколько правильно или неправильно поступает Ронсем. В целом дальше того, кто такой Ронсем, они в своих дискуссиях не заходили. Ни один из парней не выглядел так, будто у них есть какие-либо заготовленные мысли на этот требующий вполне конкретного ответа вопрос, поэтому Ян решает высказаться первым. — Мне вот, например, он нравится, — гордо выдает он, замечая на себе взгляд Феликса на грани осуждения с поднятой в непонимании бровью. — Да ладно, крутой чувак, убивает же каких-то стремных людей, которые ничего хорошего за жизнь не сделали. Я вот слышал, что последняя его известная жертва… — затихает Чонин. — Имени не вспомню, ладно уж. Так вот, этот мужчина был законченным алконавтом. У него еще сын школьного возраста есть, наверняка от папаши-пьяницы ничего полезного не видел. Таких хорошими семьянинами редко ситуация позволяет назвать. — Очистка мусора? — наклоняет голову вбок Чанбин. — Грубо, но факт. Миссионер, возомнивший себя чистильщиком от грязи? Скорее всего, если вспомнить его жертвы: насильник, университетский буллер, алкаш-абьюзер… Такой себе наборчик. Город постепенно погружается в темноту, заставляя фонари загореться, а парней сильнее укутаться в свою верхнюю одежду. Вместе с солнцем, даже не совсем согревающим, уходит и последнее тепло. Ветер устало стихает, более не заставляя щурить глаза, а лишь мягко пробегая по коже, словно поглаживая в знак извинения. — Я уже говорил о том, что Ронсем представляется кем-то вроде убийцы-героя. — заговаривает Джисон, зарываясь носом в свои колени и обдувая теплым дыханием спрятанные в длинных рукавах джинсовки руки. — Мне поначалу, да, не спорю, было страшно. Ну, знаете, убийца может попасть в университет — место, в котором ты проводишь большую часть времени. Именно это пугало. Но потом я думал, думал и думал… И придумал. В самом деле, что мне этот страх принесет? Из-за него ходить на учебу я не перестану, разве что успеваемость ухудшится. Просто не видел в этом какого-то смысла. И это абсолютная правда: сначала Джисон действительно с толикой боязни ходил в университет, и спасало только то, что его друзья всегда были рядом. Потом он часто прокручивал в голове прошедшую в период вынужденных каникул из-за смерти Минсока беседу с Минхо и Чанбином, а после — полилог их группы перед началом пары в первый день возобновления занятий. Не было похоже на то, что кого-то эта обстановка вообще сильно волновала, из-за чего и Хан значительно успокоился. Сейчас от былого страха и вовсе ничего не осталось. А как только он пропал, так сразу и сознание охладилось, давая возможность на разумное обдумывание ситуации. Вот именно тогда Джисон по-настоящему успокоился за свою жизнь и за жизнь друзей: он действительно верил в то, что Ронсем явный убийца-миссионер с вполне очевидным понятием «грязи». — А ты что думаешь, хен? — обращается Чонин к Минхо. Ли сощуривает глаза, обращая взгляд к небу, и поджимает губы так, что у него появляется едва заметная ямочка с одной стороны лица. Джисон ее раньше никогда не замечал, поэтому ставит себе пометку понаблюдать за ней позже. — Окей, возможно, его цель понятна. Имею в виду его великую миссию очищения человечества и вселенной, — пожимает Минхо плечами, наклоняя голову вбок. — Но что насчет Минсока? Слишком странная он жертва по сравнению с другими. Я о том, что грешки других были явными, заметными, а вот как он мог знать какого-то там Минсока, студента банковского дела? Либо лично, либо ему кто-то нашептал о его пристрастиях людей мучать. — Вот и я об этом думал, — соглашается Феликс, потирая от холода ладошки и пряча их в карманы вязаного кардигана. — До того, как узнал, что этот человек и раньше убивал, я думал, что это кто-то из обиженных им людей Минсока прикончил. Я не очень хорошо его знал, но он никогда не выглядел человеком хоть на немного добрым, — и добавляет уже тихо: — У него даже аура неприятная была. Но прекрасно слышал постоянно увеличивающееся число людей, до которых он успел докопаться. — Да уж, приятного он мало сделал, — вздыхает Чанбин. — В целом добавить мне нечего. Он не то чтобы сильно меня волнует, просто есть и есть, чего бубнить. Какой бы ни была его цель, он все еще остается убийцей. Однако не признать его вклад в будущее тех людей, которым он сделал одолжение, я не могу. Тот же самый сын пьяницы, думаю, тоже не очень по папаше горюет. Джисон, стремительно замерзающий, будучи мерзляком тем еще, отнимает голову от колен и сразу же возвращает ее на место, чувствуя резко пробравшийся холод и натягивая кепку на глаза сильнее. — Уверен, — приглушенно звучит голос Хана, — что он рад. Этот мальчик сосед Минхо, он один раз при мне пришел к нему в честь своего дня рождения вкуснятины принести, и Минхо его задержал с нами, чтобы поинтересоваться его делами. Оказывается, у него были проблемы какие-то с отцом, даже руки раненными были, как я понял, в ходе очередной семейной ссоры. Минхо несколько раз кивает трем удивленным парам глаз, подтверждая слова Джисона. — Он правда рад, — добавляет Минхо, пересаживаясь ближе к Хану, чтобы укутать того как можно сильнее в свою джинсовку, не снимая ее с себя; когда Джисон устроился в его руках удобнее, наконец снимая свою кепку и утыкаясь носом куда-то ниже шеи, Минхо продолжил: — Я говорил с ним после смерти отца, и мальчик однозначно рад. В нем не было и капли любви, благодарности и уважения по отношению к своему родителю. Так что да, вы правы. — Рад за пацана, — улыбается Чонин. — Так, хорошо, — выдыхает все еще удивленный Чанбин. — Что насчет тебя? Феликс вопросительно моргает, после чего гудит понимающе, и закусывает щеку изнутри, пожимая плечами. — Ну, он все еще убийца для меня, — говорит он, бегая взглядом по раскинутым на песке ракушкам и заламывая пальцы. — Но я не могу плеваться на него злостью за это, потому что он все еще не убивает полностью невинных людей, но все же… В его понятии заслуживающие смерти люди все-таки, наверное, могли исправиться? Я не уверен… — Да куда там, — фыркает Чонин, строя недовольную мину. — Кто бы их исправлять собрался? Они сами? Нет. Этих людей все в их поведении устраивало. Кто-то другой пытался это сделать? Отнюдь, на кой черт они кому-то сдались? Так что нет, не исправились бы они ни в каком сценарии, а только продолжили бы паразитировать на других людях, ломая чужие жизни. Думаешь, изнасилованная женщина не благодарит Ронсема? Еще как. Мальчик, чью жизнь спасли от терроризирующего его отца? Та же сцена. Все те жертвы Минсока, кому не хило досталось оттого, что этому уроду просто скучно было и нужно самоутвердиться за чей-то счет, находя людей более слабых, которые в одиночку не смогли бы выстоять против его компашки из нескольких человек? Вы ведь видели, — пробегается Чонин взглядом по своим одногруппникам, — что в нашей группе не было никого, кто бы хоть немного ему сострадал. Ни один. Никто в целом многотысячном университете. Феликс опускает взгляд на свои ботинки, ковыряющие песок, и обдумывает слова лучшего друга. Верно, он не врет, но убийства никогда не являлись нормой. — Да, все верно, но никто не вправе решать судьбы людей. Никто не должен по своему хотению обрывать чью бы то ни было жизнь. Это неправильно. Но… возможно, ты все еще прав. Внезапный порыв ветра заставил прикрыть глаза рукой, защищая их от сухого песка, не увлажненного морской водой, и поторопиться вскоре домой. Загустевшие облака обещали не лучшую для посиделок погоду, а звезд на небе почти не было видно, что говорило о вероятности скорого дождя. Неважно, кто такой Ронсем и насколько он близок к ним. Пока он не трогает ни Джисона, ни его друзей, Хан будет спокоен.