Поэты, по-моему, только и пишут, что об униженных женщинах. Будто если мы не плачем и не ползаем в ногах, то и рассказывать не о чем.
Мадлен Миллер, «Цирцея»
Аида всегда брала то, что хотела, и ничье дозволение ей никогда не требовалось. Даже если бы Зевс и не отдал Кору ей — хотя к чести его или стыду, согласился он быстро, мало заботясь о судьбе одной из сотен своих побочных дочерей, — владычица подземного царства все равно явилась бы в Ниссейскую долину по душу юной богини весны. Согласие громовержца на этот брак просто ускорило неминуемое течение дел, только и всего. На Олимпе не было никого, кто смог бы заступиться за нее, — не считая Деметры, конечно, которая была одна против всех. Будь на месте Коры другая богиня, она смогла бы искать помощи у Геры, надеясь, что покровительница женщин сжалится над ее судьбой. Однако Кора прекрасно понимала, чьими стараниями обязана своему появлению на свет, и даже не пыталась с ней связаться. Пусть и рожденная до брака Геры и Зевсы, Кора все равно никогда не была в ее особом фаворе, и рассчитывать на то, что верховная богиня решит портить отношения с мужем ради нее, было как минимум глупо. И она просто покорилась судьбе. Именно в ту пору Кора впервые узнала, каково предательство на вкус. Оно словно зерна граната — терпкое, оставляющее слегка вяжущее ощущение на языке. — Я не буду держать тебя тут насильно, Кора, — притворно сладко говорила тогда Аида, кружа, словно акула, вокруг хрупкой фигурки богини весны. — Хочешь вернуться к матери? Ступай, разве я мешаю? Единственное, о чем прошу — не пренебрегай моим гостеприимством, раздели со мной трапезу, отпей вина в моем царстве. «Это ложь! Уловка!» — кричит иногда Кора в своих снах, что так часто возвращают ее в тот страшный день, разделивший жизнь прекрасной богини на «до» и «после». Однако сколько ни пытайся наставить на истинный путь свою же тень из прошлого, итог все равно будет один. Кора все же приняла приглашение. Страх узлом скрутил желудок, но, не желая навлечь на себя гнев Аиды, Кора притронулась к кушаньям. Семь. Всего семь зернышек граната — и она навсегда оказалась в золотой клетке царства мертвых. Дни там протекали безрадостно и серо — вдали от солнечного света, цветов и Деметры. Вдали от всего, что было мило и дорого сердцу Коры. — Кора, возлюбленная моя, не мучай мою душу, — умоляла Аида каждый раз, когда находила молодую жену в одной из многочисленных комнат своего роскошного дворца — заплаканную и испуганную. — Только скажи, и я брошу к твоим ногам все богатства этого мира… А может, ты хочешь послушать истории славных героев из Элизиума? Я отведу тебя туда… Нет? А чего ты тогда хочешь? Я сделаю все, что угодно, только прошу, не плачь! Неужели быть моей женой такая страшная участь? Разве ты не царица в моем царстве? Разве я не возложила на твою голову корону?.. И все это было чистой правдой. Аида действительно старалась завоевать расположение Коры. Она делала это так, как умела, — подарками, драгоценными камнями, своим покровительством. Только вот Кора просила не об этом. Однако даже боги не властны над собственной судьбой, коварная Лахесис сама направляет нити и смертных, и бессмертных. Таков был жребий дочери Деметры, и она стала царицей подземного мира. Об этом говорило все: и невысокий резной трон рядом с роскошным троном Аиды, и искусно сделанная корона на темных кудрях, и горделивая стать, появившаяся в богине весны со временем. Царица-украшение, царица-приложение к своей величественной супруге, но не более того. Реальной власти у Коры не было. Она не участвовала в жизни богов, не имела голоса на собраниях и даже думать не смела перечить супруге, когда та решала вопросы вверенных им Зевсом царств. — Любовь моя, не утруждай себя ненужными деталями, — таков был всегда единый ответ Аиды, когда Кора пыталась вставить слово или вникнуть в дела Олимпа. — Лучше займись садом. И Кора даже злиться на нее не могла, ведь Аида искренне была убеждена, что таким способом ограждает супругу от головной боги и ненужных хлопот. Ей и в голову не приходило, что Кору — такую воздушную и нежную — могут трогать сражения, подковерные игры Олимпа или распри смертных. Пусть будет в своем саду, среди себе подобных цветов — таких же прекрасных и хрупких. Сад Коры и вправду поражал воображение, не переставая удивлять даже царство мертвых, где вместо плодородной почвы под ногами простиралась лишь безжизненно иссохшая земля и где не смогло бы появиться подобное чудо. Буйство его красок резало глаза, отвыкшие от ярких цветов среди серости и темноты: золотистые апельсины, тянущие ветки деревьев вниз своей тяжестью, удушающие ароматом бугенвиллии, алые, словно кровь, гибискусы, сладкий инжир — все это смотрелось странно в мрачном царстве Аиды. Как и сама Кора. И тем не менее, и сад, и Кора там были. *** Первые столетия их с Аидой брака можно было смело делить надвое, ведь лишь половину того времени Кора прожила, вторую — просто существовала. Жила она весной и летом, когда, согласно уговору между Зевсом и Аидой, Коре было позволено подняться на землю, к матери. Свежий воздух тогда казался особенно пьянящим, небо слепяще голубым, а вкус обычной родниковой воды радовал больше, чем самые изысканные вина, поданные в царстве ее супруги. Существованием были ее дни в царстве мертвых. Серые, безрадостные, они были похожи друг друга, словно две капли воды. И на их однородном фоне у Коры не оставалось выбора, как взрастить в себе новое чувство, — иначе бы богиня любви просто свихнулась среди безликих теней, страха и траурного хора неупокоенных душ. У Коры не было выбора, и ей пришлось полюбить свою жену. Все началось с полуулыбок, одобрительных кивков, когда Аида пыталась помочь Коре в саду, первого неловкого смеха в ответ на шутку и добровольного спуска к ужину. Аида завоевывала ее сердце медленно и осторожно, шаг за шагом, — так неуверенный путешественник переходит реку вброд. Владычица все еще чувствовала свою вину за то, каким образом был устроен их брак, и наседать на Кору еще больше не спешила. Это оказалось верной стратегией. Пара лет — и богиня весны сама упала в ее объятья. Наверное, несправедливо завоевывать любовь другого, лишая его дорогих вещей и, по сути, не оставляя никакого выбора, кроме собственной персоны. Нечестно. Подло. Но Аиде, ласкающей нежное тело супруги, было откровенно плевать. Она урвала свой кусочек счастья, а на остальное богине было все равно. — Иногда я думаю, какой бы была моя жизнь, не укради ты меня, — задумчиво произнесла Кора однажды за ужином. Отпив вина из золотого кубка, она подняла взгляд на супругу, и в голубых очах Аида не увидела ничего, кроме сожаления. Осознание того, что Коре все еще мила ее прежняя жизнь, что своему присутствию здесь она обязана «похищению», причиняло боль. — И какой же? — серебряные приборы с шумом ударились о края блюда. Аида вздохнула — разговор не предвещал ничего хорошего, но и состояться ему когда-нибудь было нужно. Кора сохранила молчание, но Аида и так смогла понять ответ, лежащий на поверхности: «Счастливой». *** Все меняется. Горе и боль имеют свойство притупляться, а из несчастий иногда выходит толк. Богиня весны была, пожалуй, единственным бессмертным существом, которому падение Олимпа сыграло на руку. Нет, ей было искренне жаль одиннадцать олимпийцев, вынужденных скитаться в нескончаемом колесе перерождений. Радовало другое: Аида решила перебраться в мир смертных, дабы приглядывать за остальными богами. Не вынужденная заново осознавать свою сущность, она могла бы помочь им вспомнить себя раньше, собрать всех в одном месте и разрушить проклятье. Нужно ли упоминать, насколько счастлива была Кора, когда сие действие затянулось? Смертные уже не были слепыми котятами. Мир, который они сумели возвести, потрясал даже божественное воображение. То, как они упрямо боролись со своей неизбежной смертью — медициной, образованием, искусством — воистину вызывало восхищение. Кора всей душой полюбила этот чудный мир, и расставаться ей с ним совсем не хотелось. Пожалуй, эти несколько столетий их брака с Аидой действительно напоминали более-менее счастливое супружество. Они обе стали более мягкими, уступчивыми. Аиде казалось, что Кора наконец смогла простить свое похищение, а Коре, в свою очередь, казалось, что Аиде пошло на пользу избавление от бремени власти. Они были счастливы. Ну, почти счастливы, потому что иначе бы в жизни Аиды не появился он — мальчик, в миру смертных названный царицей царства мертвых Эдрианом. На этот раз Кора различила новые оттенки предательства. Ко вкусу граната примешался сладковатый запах грудного молока. Аида дала Коре многое: царство, корону, свою любовь. Аида и забрала у Коры многое: свободу, выбор и — Кора задумалась об этом только через пару столетий — возможность быть матерью. И вот теперь у ее жены был сын — кровь от крови, плоть от плоти. Она выносила его под сердцем и выкормила своим молоком. Кора же была лишена этой возможности. Когда-то давно на Олимпе и в океане — вотчине Посейдона — то и дело вспыхивали грандиозные торжества по случаю рождения новых богов (разумеется, подобной почести удостаивались лишь законные дети): Арес и Гефест, Тритон и Кимополея. Тогда эти празднества проходили мимо богини весны, однако теперь при мысли, что у нее никогда не будет своего дитя, у Коры щемило в груди. — Не печалься, — как-то раз, когда Олимп еще не был разрушен, сказала Артемида, проследив за печальным взглядом богини весны, который то и дело падал на прехорошенького Тритона, впервые поднявшегося на Олимп из морской пучины. — В конце концов, я тоже никогда не стану матерью и, если честно, не вижу в этом ничего плохого. Роды — это ихор и боль, твоя жизнь ничуть не пострадала без них. — Дать обет безбрачия было твоим выбором, — холодно ответила Кора, против силы отворачиваясь от чудного мальчика. В ту пору она еще не думала о материнстве всерьез, скорее ее просто раздражало, что эта дорога жизни уже навсегда закрыта от нее. — А ихор и боль, по-моему, небольшая плата за что-то столь прекрасное, как новая жизнь. — Может и так, — Артемида равнодушно пожала плечами. Эта сторона жизни никогда не привлекала ее. — Я, конечно, не Афина, и советы мои не могут посягать на ее мудрость, но послушай меня: не стоит сокрушать свою душу мечтами о том, чему быть не суждено. Вспоминая этот разговор, Кора всегда лишь кивает. Что-что, а мечты свои она давно похоронила в царстве мертвых. Там им было самое место. *** Кора немного помялась, перед тем как войти в университет. Казалось бы — простое действие. Занесла левую ногу, вторую — и вот ты уже там. Но для богини весны это был не простой шаг. Впервые она решила взять ответственность за свою жизнь, впервые делала что-то не по указке, не по нужде, не из-за обстоятельств, а просто потому, что так решила она. Арес и Пирс появились на пороге их клуба где-то с неделю назад. Кора была уверена, что они ищут Аиду, и немало удивилась, когда бог войны пожелал побыть с ней с глазу на глаз. Он говорил долго и горячо. Махал руками и от бранных слов, отпускаемых им то в сторону Олимпа в целом, то в сторону Зевса в частности, у Коры пробегали мурашки по спине. Арес не выложил всего плана, ограничился грубыми деталями, но глаза его сверкали такой надеждой и решимостью, что богиня весны побоялась даже думать, сколько лет он вынашивал эти идеи в себе. Кора не привыкла к ответственности. Она была уже готова сказать «нет», как вдруг Арес одним только вопросом разрушил все ее сомнения, предав сил впервые взять жизнь в свои руки. — Скажи мне Кора, ты когда-нибудь задумывалась, чего хочешь именно ты? Ответ был до чудовищного простым. Вечную жизнь на земле и возможность выбирать судьбу. И то, и то у нее забрала Аида. Именно поэтому Кора все же решилась переступить порог университета. Стук каблуков эхом разнесся по пустому партеру. Еще секунда и она уже стояла напротив мило улыбающейся девушки у стойки администрации. — Здравствуйте, — голос богини прозвучал как-то неуверенно, и она попыталась усмирить дрожь. — Вы не подскажете, где я могу найти вашего профессора древнегреческого, мисс Блэк? У меня к ней очень важное дело.Я бы даже сказала, дело жизни и смерти.