Валька, включи головешку!

      О степени дурости возникающих в разные периоды в Валькиной головешке внезапных идей Эдик в принципе знал с детства. Те варьировались от безобидных, вроде слопать на двоих один торт за раз, до очевидно травмоопасных, как например начать встречаться с Евсеевым — пусть даже в конкретном случае опасность измерялась по личной шкале Эдуарда Королёва и в корне могла не совпадать с градацией Валентина.       Однако даже если Эдик пытался предотвратить ту или иную задумку — а он пытался, каждый божий раз, — то все равно в результате приходилось участвовать, хотя бы с целью, чтобы Валька не наворотил дел в одиночку, с него станется.       Эдик в такие моменты упрекал себя в стиле: ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему. Но что ж делать, если зло было родным, любимым и оберегаемым даже в пору, когда до знаменательного дня с признаниями ещё оставалось жить и жить. А Эдик, в общем-то, мог и асфальт обвинить за то, что тот, зараза, посмел оцарапать Валькину коленку, когда Меньшов падал. Но воспитательные подзатыльники все равно отвешивал Вале, чтобы впредь неповадно было. Тот обещал, мол, Эдя, это в последний раз, попутно лукаво хмырясь, типа, ну признай, было ж клёво. Да только горбатого могила исправит, потому Валька год от года продолжал генерировать всё новые способы развлечься, что на языке Эдика означало — найти на жопу приключений и хорошо если без травм.       Подвох Эдик чует уже на фразе: «Эдя, я сегодня зайду за тобой в полдесятого, будь готов и не смей отказываться». И присылает следом: «Не спрашивай. Это сюрприз. Но тебе понравится». Эдик, конечно, весьма сомневается. Сюрпризы и Валька — вещи взрывоопасные, особенно когда вместе в одном флаконе. Не мешать, не взбалтывать.       Эдик смотрит на часы: почти девять. За окном давно смеркается, по телеку вечерние новости с минуты на минуту пустят, опять начнут рассказывать, что живём местами хорошо, местами облачно, а курс рубля скачет по синусоиде. Обычно Эдуард переключает уже на втором упоминании какого-нибудь политика, до чьих дел Эдику столь же не пофиг, как на популяцию дождевых червей в Еврейской автономной области, которую для начала нужно хотя бы на карте страны вспомнить… Короче, по барабану. Ему бы спать завалиться через пару часов, завтра на смену. А тут сиди теперь, жди благоверного с тайным сюрпризом. Знает, что отказать в принципе может, Валёк не обидится… Ненадолго уж точно. А там порешают, задобрит его как-нибудь, пропишет минет оздоровительно-примирительный. Варианты найдутся, не первый год дитятко укрощает. Если бы, конечно, не нюанс в виде наступающего дня рождения Эдика, отмечать который Валька любил едва ли не сильнее собственного. Оттого, впрочем, вдвойне боязно за сюрприз.       Прикинув по времени, решает до появления Вальки приготовить еду на завтра, чтобы не обедать в столовой, и — Эдик оттопыривает пояс треников, проверяя, чё там по труселям, — чтобы сгонять в душ, чем черт не шутит. В ду́ше, намыливаясь с особой тщательностью в эротически-стратегических областях, Королёв едва не пропускает появление своего кавалера с сюрпризом. Звонок домофона перекрывается шумом воды, так что реагирует Эдик лишь на трезвонящий эксклюзивно настроенной под Вальку песней на мобильнике, кинутом поверх стиралки возле ванны.        — Эдя-я-я, — нетерпеливо гундосит в трубку Валя. Небось стоит и ногой ещё топает. Гусь лапчатый. — Ну ты чего? Я возле двери, а ты не открываешь.       — В ду́ше я, не ной. У тебя вообще-то ключи от моей хаты есть. Взял бы да вошёл, — бурчит Эдик, двумя мокрыми пальцами держа трубку возле уха, боясь, как бы не выскользнула.       — Неприлично в чужой дом без спроса входить, особенно, если хозяин дома, — философствует Валя.       Эдик молчит, что́ в его представлении неприлично и в каком месте, которое он долго ещё Вальке не покажет, если тот будет тупить. Но не съязвить — значит, капитулировать.       — А я тебе связку для красоты подарил типа? Или чтобы ты ригельным в ушах ковырял?       — Ладно, понял я, можно без твоих сексуальных фантазий на тему ключей, — издевается в ответ Валька. Понабрался, посмотрите на него. — Я тебя тогда на кухне ждать буду. Но если надо потереть спинку, ты крикни.       Эдик вздыхает и решает, что лучше не отвечать вовсе, потому что убить порой Меньшова хочется, если бы не любил. Впрочем, одно второму не помеха. Но угораздило же все равно втюриться по самые не балуйся в подобное недоразумение.       Когда Эдик домывается (пока Валентин не ворвался с благородной целью оказать содействие в банных процедурах и, возможно, в менее благопристойных целях содомии) и выходит, то на кухне видит картину маслом — обычным, подсолнечным: Валя прямо из сковородки лопает его котлеты. Обеденные, на завтра.       — Это тёть Лида лепила? — с набитым ртом спрашивает довольный Валька. — Очень вкусные… Ой! За что?       И пялится на стегнувшего его по жопе полотенцем Эдика, аж чуть кусок котлеты изо рта не роняет.       — За чревоугодие, блин, и за наглость, — поясняет Королёв, но потом подходит вплотную, чуть поднимается на носочки и кусает за пухлую щеку, так что Меньшов повторно ойкает. Но целоваться все равно лезет.       — Рот помой сначала, весь котлетами пахнешь, — уворачиваясь, вредничает Эдик. А то лезет тут жирными губехами.       Валя окидывает его провинившимся взглядом, отчего у Эдика совесть чешется, но просьбу выполняет. И ждёт, первым больше не тянется.       — Ой, да иди сюда уже, а.       Эдик обнимает свою белобрысую каланчу за шею, наклоняет к лицу и целует. Всё равно котлетами пахнет, конечно, помимо одеколона, но ладно, тоже вкусно. Мама у Эдика и правда стряпает так, что не только пальцы, но и губы чужие оближешь, пусть даже Валькины не менее родные, чем собственные.       — Так что за сюрприз? — любопытствует Эдик, отлепив от себя Валю, который не на шутку присосался, так и до греха недалеко. Вон ещё и руки через шорты задницу щупают.       Валька хитро лыбится, глазенки по-бесовски блестят. Ну все, пришла беда — отворяй ворота.       — Одевайся и выходим, — таинственно отвечает Валя и тычется носом в кончик носа Эдика. Отпускает и подгоняет, шлепая по заду. — Толстовку возьми, вдруг холодно.       Королёв только с подозрительным прищуром смотрит, но удаляется. Шорты и так на нем, натягивает футболку, вешает худи на плечи, несмотря на то что прогноз обещал даже ночью не ниже двадцати с лишним градусов, и подбирает Вальку в прихожей.       — Та-а-ак, колись, ты чем батю шантажировал, что он тебе свою тачку новую дал? — поражается Эдик, когда они, выйдя из подъезда, шагают прямиком к ожидающему на дороге недавно купленному кроссоверу Виктора Сергеича, отца Вальки. Тот для сына, родного и единственного, готов на многое… если это не касается его пташки, даже прошлой, не первой свежести легковушки. Что уж говорить о едва выехавшей из автосалона красотке. — Ты же не водил почти, как права получил, небось газ с тормозом путаешь. Не, я с тобой в одну тачку не сяду, если ты за рулём.       — Садись и не ворчи, — без обиды парирует Меньшов, так и не выдав тайны, чем отца умаслил взамен на прокат авто. Обхватывает Эдика за голову и чмокает в висок. Ишь деловой, опять альфача включил — Эдик аж слюну сглатывает.       Куда везёт, Валя не признается. Выруливает из двора, даже навигатор не включает, видимо, чтоб не спалить контору. Ладно, чего уж брыкаться, думает Эдик: сюрприз так сюрприз. Главное, завтра на смене не отрубиться — сегодня, по всей видимости, сон в расписание не включён.       Первым делом, уже на закате, когда небо живописно, как на картинах в музее, окрашено рыжими и алыми полосами облаков, Валя останавливается недалеко от широкой парковой зоны. Эдик ещё в машине слышит звуки подозрительно зажигательной для такого часа музыки, которая оттуда доносится. Валя, выждав, когда Эдик присоединится, буквально за руку ведёт его за собой, а когда Королёв наконец видит деревянный настил танцпола с лихо отплясывающими в окружении огней и фонарей людей, хочется развернуться и убежать. Да кто бы позволил.       — Не-не-не, — мотает башкой Королёв, когда Валька боевым шагом шпарит прямо в самое пекло чего-то ритмичного с латинским колоритом. — Это без меня.       — С тобой, — веселится Валентин. — Я же помню, как ты живо на выпускном и на Ксенькиной свадьбе отплясывал. Не оттащить было.       — Я тогда уже прибухнул и меня от жары развезло, — оправдывается Эдуард, вспоминая прошлое лето и то, как реально неожиданно быстро надрался на свадьбе старшей сестры, после чего демонстрировал чудеса пластики.       — Да ну, ты здорово двигался, — заверяет Валя, когда они останавливаются буквально возле входа на танцпол. Вешает руку Эдику на плечи, склоняется к уху и вполголоса так с придыханием: — Я тогда в туалет бегал подрочить, так завёлся, на тебя глядя.       И хохочет, уворачиваясь от Королёва, пытающегося заткнуть ему рот, чтобы не ляпнул ещё похабщины на людях. Валя ловит руку, успевшую лишь слегка задеть его по макушке и уводит-таки Эдика в толпу. А Эдик… Эдик, как обычно, позволяет Вальке втянуть себя в очередной беспредел.       Люди, к слову, даже не обращают внимания, что рядом танцуют два взрослых парня и даже вместе, хотя пока танцы не очень контактные, скорее, кто как хочет и во что горазд. Кто-то трётся всеми частями тела, кто-то свою партнёршу как волчок крутит. Валька только за руку Эдика держит, иногда немного позволяет коснуться талии или кружит, пока Королёв не начинает жаловаться, что укачало (врёт, конечно). Солнце окончательно закатилось, так что огни иллюминации ярче сияют по периметру танцпола.       Ладно, танцевать Эдику на удивление и правда нравится — ну да, не заставлял бы Валька его позориться, если бы не был уверен, что не раскрутит Эдика на пляски. А потом, шепнув на ухо «Сейчас приду, подожди» и попутно обдав жаром тела, убегает в сторону бара и возвращается с парой шотов, кажется, текилы.       — Так, стопэ! — тормозит Эдик и едва не изо рта уже выхватывает у Вали стопку. — Ты за рулём, вообще-то!       Валька нахально показывает язык, отбирает стопку обратно и залпом выливает в себя содержимое. Революционер.       — Тут газировка с сиропом.       — А ну дыхни, — командует Эдик и даже отшатывается, как резко Валькина физиономия близко оказывается, буквально нос к носу. Алкашкой не пахнет, да и в принципе Меньшов, если подумать, не особо употребляет, почти трезвенник, оттого Эдик и боится, что того и с шота развезет. А вот кто их потом развозить обратно по домам будет — неясно.       — Ладно, живи, — хмыкает Королёв и щелкает Валю в лоб. Хочет уже повернуться, однако вместо этого лицо сжимают горячие большие ладони, а Валька совершенно без зазрения клюет его в губы. — Дурной, что ли? — моментально возмущается Эдик и вертит головой по сторонам.       Но всем пофиг, абсолютно. Музыка льется, приятный мужской тембр заливает про «ми коразон», каблуки цокают о настил, пары увлечены сугубо друг другом, страсть кипит, феромоны вьются — да кому тут дело до двух парней, со стороны которые, может, кажутся просто дурачащимися оболтусами. Разве что две девицы справа загадочно хихикают, потягивая коктейли во время передышки. Это что, вечеринка толерантности? Откуда Меньшов вообще узнал, что сегодня ночные пляски в парке устраивают?       — Эдя, расслабься, — успокаивает Валя с улыбкой во все… сколько там у него зубов? Будет такие кренделя выделывать — точно станет меньше, и Эдик сейчас не о себе, а о тех, кто напряжется при виде целующихся мужиков. Но никто в драку так и не рвется. Аномалия, видимо, портал в гейские кущи.       Прежде чем Эдик успевает загнаться на чем-нибудь ещё или отчитать Вальку за пофигизм и беспечность, тот увлекает его танцевать под новый ритм. И Эдик сдается. Потому что нельзя думать только о каком-то подвохе, да и не в глухой деревне живут, вокруг преимущественно молодые люди и — Эдик ещё раз уверяется — на них с Валей всем фиолетово. Не то чтобы это позволяет спустить всё на тормозах, но Эдик прислушивается к совету и расслабляется, даже сам начинает периодически тискать Вальку. И счастливая, бесконечно заразительная улыбка на лице Вали — это самое ценное для Эдуарда.       С танцпола они уходят глубоко за полночь, хотя латино вечеринка ещё в разгаре — вероятно, думает Эдик, никому завтра на работу не надо, кроме него, а потом сам же вспоминает, что да, для типичных офисников завтра суббота, а значит, выходной. Между танцами Королёв выпил лишь второй шот, больше не стал, чтобы преимущества Вальке не отдавать, а то совсем от рук отбился и свои грабельки больно лихо распускать начал.       Когда садятся в машину, Валя снова молчит, куда дальше путь держат. Ну да, сюрприз не заканчивается на танцульках.       Они едут не быстро, соблюдая скоростной режим, однако явно не по причине, что Валя боится. Он в принципе аккуратно, но весьма уверенно управляет автомобилем с учётом его крохотного водительского стажа. И вообще за рулём смотрится шикарно. Высокий, плечистый, обычно светлая кожа слегка покрылась загаром, а волосы наоборот посветлели на солнце. Крепкие руки, длинные пальцы без напряга сжимают рулевое колесо. Надетое поло, в отличие от простой футболки Эдика, придает Вале солидности при его-то детском лице, хотя Меньшов вообще модник, что скрывать. А Эдик бесконечно влюблен и залипает.       — Эдь, кушать хочешь? — интересуется Валя, выводя Королёва из благоговейного любования.       — В детском саду малышня кушает, а мы едим. Но похавать реально не помешало бы, — прислушиваясь к ощущениям в желудке, соглашается Эдик и попутно проверяет время на часах. — Я не ужинал, не думал же, что ты меня всю ночь таскать где-то будешь.       — Тогда давай в ту шавермачную 24, где мы с пацанами после мальчишника Гошиного тусили, — с энтузиазмом предлагает Валя и уже сворачивает на перекрестке в направлении обозначенной едальни.       — А разве не после нее Хрусталева в инфекционку отвезли? — настораживается Эдик. Как-то не прельщает вместо работы смену провести, восседая на унитазе и изображая вулкан с извержением.       — Не, это он без нас потом. Суточная хорошая. У них ещё фалафели объедение.       — Ну смотри мне, под твою ответственность, — отвечает Эдик с сарказмом.       Оставив Королёва в тачке возле шавермачной, Валя убегает и возвращается с двумя свертками в пакете и бутылкой воды уже минут через десять — видимо, не много желающих ночью пожрать — и по салону вмиг разлетается божественный аромат.       — Блин, давай всё-таки не в тачке дядь Витиной, новая же, а то засрем ещё и шавой провоняет, — беспокоится Эдик совестливо, надорвав бумажную упаковку.       — Вот поэтому он тебя, кажется, сильнее меня любит, — в шутку дуется Валя, послушно вылезая наружу. — Вы как начнёте про железяки свои болтать, так хоть вешайся.       — Гуманитариев не спросили, — дерзит Эдик, щипая Вальку за бок.       Размещаются в итоге на скамейке в ближайшем сквере. Тишина, ветра нет, тепло, пахнет скошенной на газонах травой, цветочками и шавермой. Народу почти никого, редкие прохожие, да и то быстро минуют. Здоровый Валька, с аппетитом вкушающий в ночи шаверму, вероятно, зрелище угрожающее. Это ж только Эдик в курсе, что Меньшов не страшнее грызущего морковку хомяка. Но пусть боятся, уважают. Даже если Эдик всегда рядом, чтобы отбивать своего белобрысого головастика.       Когда заляпанные сметанным соусом обертки летят в мусорку, хотя и сами изгваздались достаточно — Валька так вообще сидит с пятном на ширинке после того, как капнувший соус влажной салфеткой оттирали, — топают обратно к машине. Эдик даже не спрашивает, едут ли они домой. Не едут. Тур запланирован явно до рассвета. Кажется, теперь это их фишка с того дня, как они с Валей официально стали встречаться пару месяцев назад. Тогда, правда, Эдику на работу не нужно было переться на следующее утро. А начальнику смены не заявишь: ой, простите, я вчера с парнем всю ночь кутил, за романтику не наказывают, можно я посплю прям в ремзоне до обеда?       Эдик, конечно, не жалуется, если только для драматизма. Даже если бубнит, Вальку все равно со всей его ебанцой любит. Очень сильно.       — Если решил от меня избавиться, мог бы выбрать место поживописнее, в лес хотя бы отвёз, — прикалывается Королёв, когда Валя подъезжает к территории, где располагаются промышленные склады. Вокруг темень, дорога сюда ведёт уже местячковая, без подсветки. Удивительно, что ни заборов, ни охраны. Эдик вообще тут мимо не ездил, так что за каким чёртом Валька прикатил их сюда — загадка. Сюрприз то бишь, танцев ведь мало было, наверное.       Склады в итоге объезжают по дуге, а за ними поле и едва ли не лесополоса уже возвышается.       — А, не, вижу, всё-таки в лес. Лопату с мешком подготовил? — продолжает свой соло номер для «Кривого зеркала» Королёв, но Валька лишь усмехается и шлёпает его по ноге.       Валя тормозит на тропинке возле поля, первым выбирается из салона и ждёт Эдика, который медлит так, словно его действительно убивать привезли.       — Стой здесь, закрой глаза и не подглядывай, — командует Валя. Чего скрывает, если впереди только даже не лес, а лесочек-недоросток.       Эдик думает отшутиться, но уже лень, да и Валя больно взбудораженный, что ли.       — Ладно, только бей гуманно, так, чтоб наверняка, — повинуясь, бросает напоследок Эдик с улыбкой.       Слышно, как Валька куда-то топает, затем тишина, потом резкое «Да ёп вашу бабушку» и «Зараза», но уже следом довольное «Ха!»       Прибежав обратно, — по шороху слышно — Валя застывает где-то рядом, а затем, начиная от трёх, считает.       — …один! Смотри, — разрешает он, и Эдик отводит руки.       Между деревьев, точнее, даже на них, впереди на ветках, висит чуть кособокая, но яркая световая вывеска из мелких лампочек, разгоняя сумеречную темноту теплым светом.       «С днём рождения!»       — Ура! Поздравляю! — горланит Меньшов и стреляет из хлопушки, Эдик аж дёргается от неожиданности, а вокруг разлетаются, оседая на траву под ногами, блестящие, цветные конфетти.       Отбросив пустую хлопушку, Валя подскакивает, обнимает Эдика со спины, виснет всей массой и часто-часто чмокает в щеку.       — Эдя-я-я! С днём рождения! Люблю тебя, люблю-люблю-люблю! — лопочет Меньшов между поцелуями. — У меня шампанское в багажнике. И торт. Надеюсь, не разморозился.       А Эдик в мякоть. Сам тут разморозился и разнежился. Прям чувствует, как плывет. Вертится у Вальки в кольце рук, глядит на довольную до ужаса мордаху, на которой теперь лучше из-за света видны веснушки, и молча тянется к губам. Королёв даже забыл о дате, хотя давно уже время к рассвету, а значит, на календаре перевалило, и технически правда его день наступил. А Валька не то что помнил, а организовал, оказывается, сюрприз. Эдик пока даже узнать не хочет, как Меньшов додумался притащить сюда вывеску, как там всё натянул, устроил, чтобы работало (у него же руки для разрухи, когда дело техники касается!). Ан нет, с технарем, видимо, поведешься, от него и наберёшься. Или половым путем навыки инженерные от Эдика получил. Королёв усмехается таким мыслям. Наверное, текила уже бум-бум сделала, или шаверма оказалась токсичная. Зато он теперь романтичный резко.       — Спасибо, Лялик, — тихо, почти смущённо благодарит Эдик и уже без лобызаний просто крепко обнимает Валю за пояс. — Я тоже тебя люблю.       — Я сейчас расплачусь, — мямлит Меньшов, пряча лицо у Эдика в ямочке возле шеи.       — Чё это? — удивляется Королёв. Вот же, стоят два дурня, топчутся на лугу в промзоне. Романтики с большой дороги.       — Ну потому что ты… — и правда, кажись, сопли жуёт, вот бедовый.       — Что я? — смеётся Эдик и сразу предупреждает: — Только рифмовать не смей.       Валин смех вибрацией прокатывается по телу вместе с теплом и лёгким возбуждением — ну а что, Эдик мужик в конце концов, а Валька жмется, притирается, мусипуськи лопочет на ухо разные. Как тут сопротивляться?       — Самый лучший ты, вот. Не бросай только меня, ладно? — отлипнув от Эдика, Валя шлёпает ладони ему на щеки и прижимается лбом в лоб.       — Всё-таки выпил, что ли? — почти на полном серьёзе уточняет Королёв и принюхивается даже.       Валька головешкой мотает, мол, нет.       — Тогда чего чушь мелешь всякую, а? — Эдик хмыкает и бодает Вальку. — Куда я тебя брошу-то? Да ты без меня ещё б классе в третьем убился, или бы тебя цыгане увезли. А то помню, как ты, душа добрая, решил «какой-то бабушке» дорогу показать, а потом деньги за обед отдал, ей, мол, нужнее. Или бы… — Эдик едва не упоминает Евсеева, с которым Валька встречался и которого тогда пришлось физическим воздействием разуму учить, что любимых не бьют, а вот мудаков, как Евсеев, ещё как… — Ой ладно, кому ты кроме меня нужен, хех.       — Вот именно, никому, — как-то ни капли не расстроенно соглашается Меньшов.       Стискивает опять Эдика — тот едва не пискнул, как придавило, — и отрывает от земли, да так и несёт обратно к авто. Эдик ногами за пояс цепляется. Ну а что, он именинник, ему можно, да и Меньшов не надорвётся.       В багажнике действительно ждёт дорожный холодильник. Валя сначала достает из пакета пластиковые стаканы (хорошо не бокалы, он бы мог), вручает оба Эдику, чтобы держал, а сам лезет в холодос. Изнутри веет приятной прохладой, а бутылка шампанского, к счастью, жива-здорова, не крякнулась по пути, а то бы пришлось прям со дна черпать. Открутив пробку, Валя мастерски выстреливает ею, даже не проливает ни капли почти — Эдик резво успевает стаканы подставить. Валька, конечно, все ещё за рулём, но главное, чтоб такси в подобные ебеня согласилось приехать. То курьеров на реку вызывают, то такси в Тьму-Таракань фактически за чертой города — скоро они с Меньшовым в черные списки городских служб попадут на пару.       — За тебя, Эдь, — произносит Валя и чокается стаканами. Выпивает, морщится забавно, вызывая на губах Эдика улыбку.       — Иди ко мне, — зовёт Королёв, подтаскивая Валю за край поло.       Обнимает, смотрит глаза в глаза (точно ведь влажные уже, ну в кого Валька сентиментальный такой?), оба замирают молча, взглядами обмениваются… Пока Меньшов первым не прыскает со смеху, подтягивая следом и Эдика.       — Весь момент разрушил, чудила, — жалуется Эдик и падает лбом тому на грудь.       Руки Вальки накрывают сверху, почти прячут в объятии. И так здорово, уютно, как только рядом с ним и бывает. Валя утыкается губами в макушку Эдика, покачивает его немного, будто баюкает — Эдик против воли, несмотря на желание отложить рассвет, ощущает сонливость.       — Торт будем пробовать? У меня и свечка есть, — почему-то шепчет Валя, но это даже уместнее кажется, хотя непривычно — он ведь шумный обычно, активный.       — Давай, не зря ж возил, — соглашается Эдик, но двигаться лень, как и Вальку отпускать. — Правда, поверх шавы много не влезет.       — А он маленький, на две порции всего специально, — поясняет Меньшов и вновь лезет в холодильник.       Вынимает одной рукой коробчонку, но развязать тесьму без помощи не удается, так что приходится Королёва отпустить. Пока Валя вынимает из пакета свечку, Эдик заглядывает в коробку и усмехается, читая на торте надпись: «Best dick in town», и россыпь сердечек вокруг… а нет, не сердечек, понимает Эдик. Хмыкает и качает головой. Ну дурень ведь.       — Такс, готово, — Валя втыкает свечку ровно в точку над «i», зажигает и, подняв коробку, сует Эдику под нос почти. — Загадывай желание.       Королёв переводит взгляд от Вальки на торт и обратно, молча как бы спрашивает «Серьезно?», тот лыбится, кивает и ждёт. Ладно, желание так желание. «Пусть и дальше, даже в самые скучные и плохие дни, а не только в праздники, Валька будет рядом со мной. Счастливый и здоровый». Набирает воздуха, словно тут согласно возрасту двадцать шесть свечей, а не одна, и задувает под ликующее Валино «Ура!»       Торт, конечно, вкусный (хоть и не шава). Валя отламывает одноразовой вилкой кусок и пихает Эдику в рот, мол, ложечка за маму, в результате часть коржа — конечно, в креме и джемовой начинке — шмякается Эдику на ляжку.       — Я тебе сейчас что-нибудь тоже в рот пихну, — грозится Эдик, вытирая ногу салфеткой.       — Если сливками разрешишь намазать, можно и пихнуть, — скабрезничает Валя.       — Смотри, как бы горчицей не смазал, притом тебе, — язвит в ответ Королёв, но не выдерживает и улыбается. Отвлекается на пару секунд, чтобы выкинуть грязную салфетку, а когда вновь оборачивается к Меньшову, тот, явно страх потеряв, мажет Эдику сливками по губам, целует в них же и, смеясь, отпрыгивает на всякий пожарный, как игривый щенок, который только и ждет, чтобы за ним погнались. — Ага, давай, прямо бегом до дома, не потеряйся, а я пока тортик поем, — ехидничает Эдик, ковыряет крем с верхушки и нарочно с наслаждением облизывает палец.       Отираться на периферии Вале мгновенно наскучивает. Возвращается, упирается ладонями в дно багажника по обе стороны от сидящего на краю Эдика и снова, уже основательно, не по-хулигански, засасывает Королёва в сладкие от крема губы. Минуты две точно целуются, пока у Вальки очевидно не устает спина в полусогнутом положении.       — Может, дома продолжим? — в самые губы тихо зовет Эдик, потому что шутки в сторону, в штанах уже первые позывные. Уже пофиг, откровенно, со сливками там или без, по Вальку очень хочется куда больше, чем просто целовать.       — А как же рассвет встретить? — натурально удивляется Валя. — Я и кофе в термосе взял, и одеяло, чтобы можно было лежать и на небо смотреть. — И шарить глубже в багажнике начинает. Ну вот, а такой настрой был замечательный.       Эдик шлепает его по торчащей заднице, слезает с края багажника и вздыхает:       — Давай уже кофе свой с одеялом, будем лежать и романтично пялиться в небо, пока нас комары жрут.       — Если не хочешь, можно и домой, — отвечает Валя и выкладывает на протянутые руки Эдика пакет со сложенным внутри пледом, судя по цвету в клеточку.       — Так, ты че, дуешься, что ли? — на серьезе интересуется Королёв. Придвигается ближе, смотрит в упор.       — Не дуюсь, — отрицает Валька. Ну да, может. Но кажись расстроился. — Просто я хотел, чтобы весело было, чтобы мы вдвоем только. Романтика всякая. Но если тебе не…       — Очень мне даже да! — перебивает Эдуард и, взяв плед подмышку, цепляет Валю за шею. Чмокает в щеку, фыркает в ухо, а после туда же тихонько говорит: — Мы и тут, на свежем воздухе можем делать то же, что и дома.        Целует мельком в шею и шагает обратно к траве, слыша как вдогонку сразу топает Валька.       На прогретой за жаркий день земле лежать даже не холодно. Комаров, к слову, на удивление нет, хотя и летает периодически какая-то срань жужжащая, но не кусает. До кофе пока не добираются, и так хорошо: рядышком, в обнимку, Валька голову на грудь Эдика уложил, глядят на тускнеющие звезды, потому как рассвет и правда вот-вот нагрянет. Валя умничает и говорит, мол, изучал, какие созвездия над их широтой видны, но в итоге сходятся на том, что оба в астрономии не сильны. Позже соображают, что в географии, видимо, тоже, потому как перепутали стороны и солнце начинает подниматься где-то сбоку. Перекатываются набок — Эдик наваливается на Вальку сверху, — и наблюдают, как небо, желто-розовое, красивенное, яснеет. Здравствуй, утро.       — Теперь точно пора домой, — говорит Эдик. Валя, широко зевая, кивает. — Рискнем сами, без такси? Ты меньше выпил, довезешь? Только медленно.       — Эдя, я полбокала шампуня выпил, конечно, сами, — заверяет Валька, складывая плед. А потом как бы невзначай, между делом и вообще не особо интересуясь, задает вопрос: — Можно я у тебя переночую?       — А у меня варианты есть? — усмехается Эдик, хватая Валю за пояс, после чего вместе неторопливо плетутся к авто.       — Ну, фифти-фифти, — улыбается Меньшов.       — А звонок другу?       — Друг советует соглашаться.       — Тогда, наверное, вариант «да».       — Поздравляю, это верный ответ! Ваш выигрыш составляет сто восемьдесят семь сантиметров и семьдесят шесть килограмм чистой любви! — внезапно выкрикивает Валька, дурачась, и получает тычок в бок. — Забираете?       — Ну не выбрасывать же, — острит Королёв.       — Тогда бонусом для вас еще двадцать сантиметров удовольствия.       Ладно, думает Эдик, с работой он как-нибудь завтра справится и без сна, а от своего белобрысого удовольствия со всеми его сюрпризами и полезными сантиметрами любви он никогда не откажется и ни на что другое не променяет.