Вкус волшебства

– В выходные снова поедем в Новый Орлеан, – полушепчет ей на ухо Бесси, пока они идут на занятия. – Спросим мистера Окоро, почему гри-гри не сработал. Надо только как-то пережить сегодня и завтра… Можем прямо в пятницу вечером поехать. – Если автобус не сломается по дороге, – мрачно отзывается Сара. То, что «полтергейст» выбрался за пределы их с Бесси комнаты и теперь преследует ее по всему университету, нестерпимо угнетает. И Саре неохота думать, докуда он еще может дотянуться со своими выкрутасами. Но приходится. – Бесси, пожалуйста, можешь меня подменить сегодня в кафе? А я потом отработаю смену вместо тебя, когда все это закончится… Вообще-то они для того и устраивались вместе подрабатывать официантками в одно и то же кафе, чтобы подменять друг друга, если понадобится. Но предполагалось, что это на случай подготовки к важному экзамену, или огромного сложного эссе. А не потому, что за Сарой летает полтергейст, который может сломать кофемашину. – Конечно, дорогая! Ты не переживай, мистер Окоро хороший колдун, он обязательно разберется. – Надеюсь… – вздыхает Сара. Хогл ей уже сказал, что понятия не имеет, что это за «дух» и что с ним делать. И она немного надеется, что он передаст все Джарету, и тот… Но не очень сильно, честно говоря. Кто его знает, что у Короля Гоблинов в голове?.. Может, он наоборот ощутит солидарность с этим полтергейстом и наконец почувствует себя отмщенным за все… Словом, на мистера Окоро она рассчитывает как-то больше. Ему пироги бабушки Бесси нужно отрабатывать и поддерживать свою репутацию. В этих размышлениях Сара доходит до расписания, рассеянно на него смотрит, пытаясь сосредоточиться и собрать в кучу разбегающееся внимание – а потом начинает хихикать. – Ты чего? – удивляется Бесси. – У нас… новый преподаватель… по средневековой литературе… – сквозь смех отвечает Сара. – И чего в этом такого потешного? Сара тыкает пальцем в имя «Джеймс Джей Оберон» и громко фыркает. – И-и-и?.. – непонимающе тянет Бесси. – А, ты же не знаешь… Оберон – это король фейри. Истории про которых мы и будем на его лекциях проходить. Интересно, он из-за фамилии начал средневековую литературу изучать? Бесси хихикает тоже. – Еще один лоа белых людей? И он будет преподавать тебе? Сара резко кривится. – Нет уж, хватит с меня лоа белых людей… Пусть будет просто нормальный препод. Прошлый был страшным занудой, и это ужасно обидно, когда он читает твой любимый предмет… – Тогда желаю тебе, чтобы новый преподаватель был супер! Давай, увидимся на обеде! Бесси обнимает ее на прощанье и убегает, а Сара отправляется на пресловутую средневековую литературу, старательно думая о профессоре Обероне. Это отлично отвлекает ото всех текущих проблем. Дойдя до дверей, она успевает навоображать преподавателя, стоящего у доски в короне и в одеяниях как на картинках Артура Рэкхема и снова начать хихикать. Джеймс Джей Оберон – уже в аудитории, когда Сара заходит внутрь, он стоит у доски и большими, размашистыми буквами выводит на ней «СКАНДИНАВ…» Сара сразу разбирает, что написано, исключительно из-за своей любви к старым книгам: это старомодная скоропись, а некоторые буквы, кажется, и вовсе из готического курсива… Части студентов явно придется трудно. И все будут просить у нее конспекты лекций. Зато сразу чувствуется атмосфера. Лучше было бы только если бы профессор Оберон записал тему лекции унциалом, но мелом это делать, конечно, не слишком удобно. Сара задумчиво смотрит на его короткостриженый белобрысый затылок, остановившись в дверях. Точно не старый, может, даже молодой – со спины сложно точный возраст понять. Серый костюм по последней моде, но притом из-за воротника рубашки выглядывает край лазурно-голубого шейного платка, такого же старомодного, как почерк профессора Оберона. «Примечательный тип», – успевает подумать Сара, прежде чем Джеймс Джей Оберон дописывает «…СКАЯ ПОЭЗИЯ IX-X ВЕКОВ» и оборачивается. Ее будто окатывает с макушки до пяток ледяной водой, которая застывает внизу коркой льда – и ноги вмерзают в пол. Потому что на Сару смотрит Король Гоблинов. Его лицо, его разные глаза, один – цвета пасмурного неба, второй – будто посреди лесной чащи просверлили дырку в первозданную тьму. Только выглядит совсем как человек в этом костюме и со стрижкой… «Оберон, лоа белых людей…» – думает Сара и в оцепенении ждет, что будет дальше. Ничего не происходит. Он бегло скользит взглядом по ней, по еще нескольким студентам и наклоняется к бумагам на столе, не обращая ни на кого внимания. «Что ж, ладно…» – думает Сара и решает тоже делать вид, что ничего не происходит. Идет на подгибающихся, ватных ногах, садится, достает тетрадь и ручку. И очень старается не впиваться взглядом в Джеймса Оберона, преподавателя средневековой литературы. Это у нее вполне выходит. Но не думать о нем, разумеется, не получается. Зачем он здесь? Просто нашел способ подобраться поближе, не нарушая законов? Все эти шторы и лампы все же были из-за него? Или нет?.. Или все же, когда Хогл ему рассказал, ему стало любопытно, что тут за полтергейст завелся в кампусе? Или он ревнует Сару к полтергейсту? На этом месте она понимает, что дальнейшие версии происходящего грозят стать совсем уж дикими и надо как-то отвлекаться. Нужно попытаться послушать лекцию, в конце концов, преподаватель-фейри, с которым у тебя сложные отношения – вовсе не повод не учиться… Он как раз отрывается от бумаг, встает возле стола, положив одну руку в карман брюк, и громко объявляет шуршащей и шепчущейся аудитории: – Я не буду вас спрашивать, что вы проходили весь предыдущий месяц с предыдущим преподавателем… «Интересно, куда ты его дел?.. – мрачно задается Сара вопросом. – Надеюсь, он не бегает сейчас по лабиринту в поисках выхода…» – …Потому что, в любом случае, расскажу все заново так, как посчитаю нужным, – продолжает «профессор Оберон», и Сара вслушивается в голос, кажется, всей собой, каждой клеткой тела. Он… похож, но не такой. Совсем другой, будто его тоже сделали человеческим, отчего поменялась половина интонаций и даже тембр. Так что очень трудно объяснить, почему он кажется Саре похожим, хотя звучит совершенно иначе. – А если вы что-то из этого уже изучили – что ж, значит, вам будет легче выполнять задания и меньше придется читать. Сара смотрит на ярко-лазурный шелковый платок в тонких розовых и зеленых узорах. Он похож на кусок Джарета, который случайно затесался в эту, человеческую версию. И кажется, что если вглядываться в него долго-долго, тебя засосет в лабиринт, как профессора Трэвиса. (Ох, она надеется, что Король Гоблинов все же не стал так с ним поступать! Но мало ли… Мало ли на что он способен!) – …очень специфической поэтической формой, если вы посмотрите на все вышеназванные особенности, – доносится до Сары голос, и она понимает, что пропустила мимо ушей здоровенный кусок лекции, и впрямь впав во что-то вроде транса от созерцания этого платка. «Выглядит будто всамделишный профессор», – рассеянно думает Сара, уставившись на него. Если бы не лицо, в нем, пожалуй, не было бы ничего подозрительного вовсе. Преподаватель как преподаватель… Даже с платком этим, мало ли кто как одевается! – Я бы хотел, чтобы к следующей лекции вы мне написали скальдические стихи, – тем временем объявляет «профессор Оберон», и по аудитории пролетает изумленный гомон. Профессор Трэвис, разумеется, ничего подобного не задавал. Но успел дочитать свои нудные и притом поверхностные лекции аж до куртуазных менестрелей и, судя по лицам некоторых, они себе уже представляли, как через некоторое время им придется слагать поэмы о прекрасное даме. – Будет достаточно одной висы. Но если кому-то удастся более крупная форма, это только к лучшему. Таланты в себе нужно развивать и укреплять. Хотя основной смысл задания – в том, чтобы вы поняли, как это устроено изнутри. Как в древности поэты подбирали слова и складывали строки. Попробуйте начать думать, как скандинавский скальд. – Он стучит себя двумя длинными тонкими пальцами по виску и становится в этот момент очень похож на обычный, нечеловеческий вариант Джарета. Но иллюзия в ту же секунду рассеивается, потому что все, что он говорит, совершено не подходит Королю Гоблинов, зато отлично подходит преподавателю средневековой литературы. Причем хорошему преподавателю. – Вы здесь будете постоянно иметь дело со словами людей, которые жили совсем в другие времена и совсем иначе. Иначе мыслили, иначе говорили, иначе воспринимали мир. И вам придется приложить усилие, чтобы действительно понять их и то, что они писали. Сделайте это. Напишите стихи. А теперь мы поговорим об Эддах… Остаток лекции Сара уже не отвлекается ни на платок, ни на мысли о том, что задумал Джарет, и даже на то, насколько он похож или не похож на себя, не очень отвлекается. Она завороженно слушает. И жалеет, что отвлеклась на первой половине лекции. У него выходит очень увлекательно рассказывать. О том, как древние скандинавы представляли себе устройство мира и богов, волшебство и чудеса. О том, что именно в текстах Эдд хранит отпечаток по-настоящему древних знаний и представлений, а что, скорее всего, было привнесено позже, когда мышление людей изменилось под влиянием христианства. О том, что образы богов менялись не только под его влиянием, менялись на всем протяжении истории, вместе с людьми. – Боги всегда таковы, какими видят их люди. И когда восприятие людей меняется, становятся другими и они. Такова суть богов, – говорит он. И Саре кажется, что в этот момент он смотрит прямо на нее. Хотя, возможно, только кажется: он все время скользит взглядом по аудитории, не задерживая его нигде надолго. «Ну уж нет, так и с ума сойти можно, если постоянно недоумевать и сомневаться», – решает Сара под конец лекции, и когда «профессор Оберон» прощается со всеми, решительно направляется к нему, чтобы поговорить прямо и все выяснить сразу. Она подходит к столу – и будто утыкается в стеклянную стену. Потому что он смотрит на нее, кажется, без капли узнавания и интересуется, будто в первый раз ее видит: – Вы что-то хотели спросить, юная леди? «Да ну, так не бывает!» – думает Сара. Не может быть, чтобы в мире существовала человеческая копия Джарета, которая при этом правда профессор средневековой литературы и преподает Саре. Слишком много совпадений. Однако этого вопроса достаточно, чтобы с Сары слетела вся решимость, и она неловко тянет: – Э-э-э… – и говорит совсем не то, что собиралась. – Я, извините пожалуйста… Я, кажется, не очень хорошо себя чувствую… И невнимательно слушала первую половину лекции. Может, вы посоветуете, что почитать про скальдическую поэзию? Не уверена, что конспекты меня спасут… – Похвальное старание, – говорит он своим похожим-непохожим голосом. И улыбается очень приятно и совершенно не похоже на Джарета. – Погодите, я запишу вам названия… Что-то из этого точно должно найтись в библиотеке, хотя, возможно, не все. Не та улыбка, не те слова, не та манера говорить, не те движения… В нем так много не того, совершенно не похожего на Джарета! Но ведь не может же быть, чтобы… Он отрывается от листа, на котором быстро пишет своим старомодным размашистым почерком, и поднимает на нее вопросительный взгляд, и Сара осознает, что все это время совершенно невежливо на него таращилась. – Ну, давайте, спрашивайте, мисс… – Уильямс. Что спрашивать?.. – совсем уж потерянно отзывается Сара. – Обычно когда на меня так долго смотрят, хотят спросить, что у меня с глазами. Но часто ничего не говорят из вежливости. А я бы предпочел, чтобы все-таки поинтересовались и перестали таращиться. – И что у вас с глазами? – Сара будто говорит заученную реплику в спектакле. И ощущает, что это –самое странное, что с ней происходило в Луизиане. Страннее мистера Окоро и взбесившегося фена. – Ничего особенного, подрался в школе с приятелем, и он крайне неудачно повредил мне глаз. Так что я им теперь плохо вижу. Но я привык. Вот ваш список, – он протягивает ей зажатый между указательным и средним пальцем свернутый пополам листок бумаги. – Спасибо, – отвечает Сара. – Извините, – добавляет Сара и пытается неловкими деревянными движениями запихнуть список в сумку. – Не страшно. К вопросам я тоже привык. Не переживайте. – Да… Спасибо. До свидания. – Удачи в стихосложении, – отвечает о и снова улыбается совсем непохоже на Джарета. «Быть не может. Не может быть. Так не бывает», – вертится у Сары в голове по кругу, пока она выходит из аудитории. И потом тоже то и дело, до самого обеда, на котором она наконец получает возможность поделиться всем этим с Бесси. – А ты не думала, что все наоборот? – спрашивает та, выслушав сбивчивый рассказ Сары. – В смысле?.. – В смысле, твой профессор Оберон – всамделишный, а твой лоа просто взял его лицо, когда являлся тебе четыре года назад. Они так могут делать. Прикидываться реально существующими людьми. Может, из-за фамилии его выбрал, такие шутки они тоже любят… – Как-то… в голову не приходило, знаешь… А ведь и правда, почему бы нет? Так ты думаешь, что профессор – это просто профессор? Бесси пожимает плечами. – Кто его знает. С этими лоа никогда не скажешь наверняка, они любят голову морочить. Будем за ним наблюдать. Но ты сильно не переживай, потому что, может, и впрямь профессор… Сару теория соседки неожиданно очень успокаивает. Настолько, что она идет со списком в библиотеку, берет пару книг и садится за скальдическое стихосложение, думая в основном о поэзии, а вовсе не о Джарете. Стихи даются ей нелегко, тексты книг, переполненные незнакомыми древнегерманскими словами – тоже. Так что она возвращается к заданию и на следующий день. И только в субботу наконец его доделывает. В Новый Орлеан она решает пока не ездить, потому что ни в четверг, ни в пятницу ничего не падает и не ломается. И хотя это снова возвращает ее к подозрениям насчет профессора Оберона, потому что слишком уж странно совпадает его появление с исчезновением полтергейста – Сара вдруг думает, что если все сведется к интересным лекциям и к тому, что у нее перестанут перегорать лампочки, то пускай этот Джеймс Джей Оберон будет кем угодно. В глубине души она, конечно, не верит, что этим все и кончится, если профессор на самом деле не профессор. Просто, кажется, совсем устала переживать и хочет просто воспользоваться этой передышкой и ни о чем не беспокоиться, пока можно.