Внутри меня столько боли, какой ещё свет не видел, Я резко берусь за мрамор — холодный, надменный плен, И яростно высекаю зубилом, как тысячей игл, Её несравненные формы и линию нежных колен. Её вдохновенные бёдра — опора, сияние, разум, Из мраморной хладной глыбы — пучок шелковистых волос, Она появилась из камня, и всё, что не видно глазу, Я так скрупулёзно высек, работая как на износ. Каким мне богам молиться? Глаза повидали чудо, Я трогал её руками, с тоской прижимался к ногам: "Ты будешь моей, Галатея! Теперь ты не мрамора груда!"... Касался её нежных граней и тихо молился богам. (c) кофе с лимоном.
***
В хранилище стало свежо. Теперь здесь нет жутких кровавых пятен, не пахнет смертью и совершенно ничего не напоминает о том, что когда-то у алтаря в последний раз в сознании был Ноэ. И чем больше времени проходило, тем труднее Лайе было принять тот факт, что расследование затягивается на непозволительно долгое время и кроме как одного варианта у неё совсем ничего не остаётся. Девушка протянула руку к прозрачным стеклянным дверцам, провела в паре сантиметров от шкатулки, так и не касаясь, а потом оперлась ладонями о бархатную накидку и опустила голову. Сзади послышались колёса почти что гроба – абсолютно неподвижного, будто бы по-настоящему мёртвого, Локида оставили в метре от Карпатской королевы и, уперев взгляды в пол, вышли из лаборатории. В практически пустое помещение вошёл Септентрион. Лайе внезапно стало жарко. Её то кидало в холод, то лихорадило. Девушка всё ещё не могла поверить простой глупой истине: им двоим придётся помочь самим себе и ни на кого больше нельзя положиться – смысла в этом не было. У Бёрнелл в голове самая яркая, самая занудная и самая идиотская догадка, и её подтвердить можно только через пару дней в Венеции. Кому ещё потребовалось убрать такую важную шахматную фигуру с доски, как внука хранителя артефактов энергий? Разумеется, тому, кто претендует на её смену. Тому, кто хочет иметь абсолютную власть над некогда несправедливым тёмным миром. И тому, кому совершенно точно плевать на всех и на их чувства – тем более. – Мы оставим его здесь? – тихо спросил советник, кончиками пальцем прикасаясь к бледной, словно восковой руке Ноэ. – Расследование займёт много времени, не рано ли его сюда перевезли? – У нас нет времени, – чужим голосом произнесла тёмная, поглаживая красный бархат, словно бы он мог что-то ей рассказать. Если бы всё было так просто.. – У меня есть одна мысль. Мне нужно пару дней. Оставь тут всё как есть и займись подробным допросом тех, кто в последний раз видел Прокула. Не составит труда? Септентрион тяжело вздохнул. Напряжение Лайи было вполне понятно, однако.. – Куда ты пойдёшь? – Пока не могу сказать. Мужчина поймал её за локоть, когда темноволосая сорвалась с места и поспешила к выходу. Ткань её одеяния крепко застряла в его кулаке, который разжимать никто не собирался. Советнику было тяжело отпускать её одну. Если она окажется рядом с Ноэ, у него мнимая душа по швам треснет. Как бы тёмный ни строил из себя разумного и бесчувственного высшего беса, он был полностью неконтролируем и безрассуден, когда дело касалось сердечных человеческих дел. Брюнет даже усмехнулся своим непривычным мыслям. – Мы напарники, не забыла, мисс я-сделаю-всё-сама? – он дёрнул её на себя. Девушка от неожиданности врезалась в его грудь. – Если тебя так же запечатают, я один всё не разгребу. Не сваливай свою работу на меня, ясно? Лайя отстранилась, одёрнула плащ и уставилась на Септентриона. – Что? Да я никогда так не делала! – возмущённо подняв брови вверх, она скрестила руки на груди. – Может, мне отчёты тебе посылать, когда и где я была? – Знакомые слова. А потом ты ушла и твоё имя пришлось очищать мне перед пандемониумом и твоими любимыми поддаными Карпат. Повторяю ещё раз: Я. Больше. Не буду. Делать. Твою. Работу. И после того, как ты снова слиняешь, не надейся, что стану тебя прикрывать перед адитумами. Дядюшки Прокула больше нет и некому тебя защищать. Я же твой сообщник, ты всё ещё помнишь? – Ты что о себе возомнил? Может, уже метишь на его место? В мгновение ока длинные мужские пальцы сомкнулись на её воротнике и больно вдавили в стену лаборатории. Лайя всё ещё не могла вовремя заткнуть свой рот — и это неимоверно раздражало советника. Он метал бешеный взгляд по её лицу, прикидывая, что бы сделал, если бы это была не она. Как размазал бы грязный рот по помещению и оставил навеки как украшение. – Больше никогда себе такого не позволяй, – отчеканил тёмный, но хватку не ослабил. – Мы – в одной лодке, а не разных. Запомни это. Стало легче дышать. Спина Септентриона замелькала всё дальше, пока он не вышел наружу и совсем не стихли звуки. Мёртвая тишина окутала широкий зал, настолько, что госпожа почувствовала учащённое биение сердца. Приложила к груди ладонь, успокаивающе пару раз глубоко вздохнула. И переместилась «домой». Давящая атмосфера мрака Карпат перестала быть такой привычной для королевы. Она оперлась о сырой выступ пещеры, издалека выглядывая на свой трон и столпившейся нечисти около подножья. Они все – эти толпы, сотни, тысячи тварей стояли в ожидании своей правительницы. Сегодня у них день приёма. Сегодня Бёрнелл придётся сесть и выслушать их просьбы, жалобы и помочь своему народу. После смерти Маракс ей не хотелось на них смотреть. После того, как она растерзала своего друга на славу обезображенным существам ей меньше всего хотелось им помогать. Стройная нога вышла в свет луны. Другая. Она полностью показалась в зоне видимости, подол платья тянулся за ней из тьмы, и безмолвие воцарило над горами. Королева не смотрела на своих подданных, надменно глядя куда-то вдаль устало прикрытыми глазами. Нечисть склонилась рядами, словно домино полегла на землю – и всех их она вынуждена переслушать. – я слушаю! – раздался голос брюнетки. Она опустилась на трон, закинула ногу на ногу и положила руки на подлокотники. Но никто не стал подходить. Все собравшиеся существа, искривившись в довольном выражении лица, стали скандировать лишь одно единственное слово – кровь. Бёрнелл встала и подошла к краю пьедестала. Обернулась на одного из слуг неподалёку. Нечисть хотела крови. А это означало, что Лайе нужно было вдоволь ей напоить каждого из своих подданных. Ненасытные твари жаждали смерти. Они жаждали убийств, гор трупов, бьющихся сердец в своих руках. Когда-то ей удавалось их удовлетворить этим. Когда-то, когда королева потерялась в жизни и не чувствовала ни к кому жалости. Теперь она чувствует. Теперь ей так же за всех больно, жалко и мерзко от существ, что преданно служили ей долгое время. Потому что если ей не удастся выполнить свой долг, они придут за всеми, кого она любит. Они перегрызут горло каждому, кто был с ней рядом и вызывал радость. Потому что если госпожа вернулась неполноценная – нужно вернуть её часть. Потому что если госпожа вернулась не такая, какой её полюбили, им самим придётся её вернуть.***
По приезде из офиса Влад не мог сидеть в своей спальне. Навалившееся усердно тянуло его под лёд, на котором он до сегодня умело скользил и не падал. Теперь он с треском проваливался под толстый холодный слой, окунался в ледяную воду и захлёбывался. Бултыхать руками в бездонной бочке оказалось ещё более жалким зрелищем, чем пытаться на скользкой подошве устоять на катке. Ему было неимоверно противно от своей беспомощности – иронично: один лучших пловцов страны не может совладать с водой. Не может даже пошевелить руками, чтобы поднять себя на поверхность, которая кажется слишком далёкой и нереальной, словно бы не было там дыры, в которую Басараб неуклюже провалился. Стены своего дома казались не своими. Он провёл рукой по хорошо уложенным кирпичам и ощутил слабый запах свежеиспечённого хлеба. Закрыл глаза, блаженно его вдыхая, а когда открыл – вместо костюма и привычных дорогих туфель на его теле оказалась плотная накидка, походные сапоги и волосы, совершенно комфортно заделанные за уши, прибавились в длине, обрамляя шею. Он перевернул руку вверх ладонью, обнаруживая мозоли и слишком грубую кожу, а потом обернулся и увидел бежавшего к нему мальчика, маленького, неумело перебиравшего свои ноги. Влад себя почему-то не контролировал. Он рассмеялся, подхватил его на руки и долго поцеловал в висок. Из-за угла вышла хрупкая женская фигура в пышном, богатом платье голубого цвета, быстро поправляя тиару. Секунда – и её лицо озарилось счастливой улыбкой, а в ней он непременно узнал Лайю Бёрнелл, что, совсем не пугаясь обстоятельств, подошла с другой стороны и оставила на щёчке ребёнка звонкий «чмок» и холодной рукой накрыла кисть Дракулы. Испуг и тёплое ощущение внутри мужчины переплелись: ему захотелось остаться в этом моменте и продолжить эту жизнь, а не возвращаться в реальность, где его встретит пустой коридор и серый воздух замка. – Влад? – Рокус приподнял бровь, когда случайно увидел брюнета посреди коридора, улыбающегося во все тридцать два в одиночестве. Он приподнял локоть, словно кого-то держал, и смотрел в противоположную стену. – Всё в порядке? Басараб сразу же дёрнулся, оглядел проход и с удивлением уставился на юношу. Потом прочистил горло и взглянул на свои часы. – Да, в порядке. Хочешь выпить чаю? Антон с утра привёз новые индийские сорта. Всё ещё растерянный, он сделал несколько быстрых шагов и кивнул головой на выход. – Ну, пойдём. Точно хорошая идея в жару пить горячий чай? – А почему нет? – пожал плечами брюнет. «Может, мне из-за этого и чудится всякое?» – всерьёз задумался Влад по дороге на кухню. Как ему иначе объяснить появившихся из ниоткуда людей словно бы не из этого мира и, что его больше волновало, как ему объяснить свой внешний и внутренний вид в этот странный, но очень пришедшийся по душе момент? – «Это всё сигареты Лео. Докурился. Что он туда подмешал?» Посматривая в окна по пути, мужчина наткнулся на бегущую в замок фигуру. Это была Лайя – торопливо рылась в сумке и в этот же момент пыталась следить за дорогой, чтобы не споткнуться на каблуках и не распластаться прямо перед всеми. Вряд ли бы кто-то её осудил.. Но Сандра рядом в беседке точно бы слегла на пол от смеха. Однако, ей давно не было до всех дела – девушка зарылась, как книжный червь, в старые издания и вылазила только перекусить – и то с фолиантами в руках. – Лайя! – крикнул Рокус, когда темноволосая влетела внутрь и чуть ли не промчалась мимо них. – Ты куда так несёшься? Парень ладонью приобнял её за плечи, мягко повернул в сторону обеденной и медленно зашагал вместе с ней. – А.. Куда? – она жалобно взглянула на лестницу, ведущую в её покои. – Давайте я чуть позже присоединюсь, ладно? Попытка вырваться из рук сына не удалась. Бёрнелл смиренно шла вместе с мужчинами. – Мы идём пить чай в плюс тридцать, ты однозначно хочешь с нами. – Какой чай? – округлила глаза девушка, но не остановилась. – Я сейчас только и хочу утопиться в холодном душе, вы вообще на улицу выходили? – она выглянула из-за Рокуса и улыбнулась Владу. – Он тебя заставил? Юноша ткнул ей в бок локтём. Брюнетка засмеялась и юркнула в кухню. Окно было раскрыто нараспашку: пахло смесью цветов из сада и тонким ароматом трав и заварки. – Вообще-то я, – сдерживая смешок, Басараб устроился в одном конце стола, Лайя – в другом, а их сын – посередине. – Ну и кошмар. Ясно, в кого.. – «таким вырос Рокус». Закусила губу. Мимолётно поймала взгляд парня. – ...В кого.. Я забыла..? Влад любопытно подался вперёд, облокотился на стол и растянул уголки губ. Вошёл Антон. – Сделай три кружки чая на твой вкус, пожалуйста, – не отрывая взгляда от сконфуженной девушки, попросил Дракула. А потом хмыкнул. – Как работа? Всё решили со своим напарником? Бёрнелл машинально вскинула руки к ключицам – где несколькими часами ранее пальцы Септентриона крепко сжимали воротник, а голос пробирал до костей, парализуя от неожиданности и лёгкого страха всё тело. Она даже не смогла оттолкнуть его от себя, наказать за наглость по отношению к себе – просто стояла и смотрела на то, как угрожающе в его зрачках кружится водоворот эмоций. Лайя знала, что перегнула палку и вовремя не замолчала. И также знала, на что Септентрион способен в импульсивном гневе. – Ещё разок нужно съездить и закрыть вопрос с документами, а так – да, всё в норме. У вас как здесь дела? Где Сандра? Рокус обеспокоенно взглянул на мать. Сандре совсем плохо в последнее время – она не выходит на контакт, мало спит и ест только тогда, когда ему удаётся заставить её проглотить хоть кусочек. Брюнет недавно слышал, как она разговаривала во сне, и если речь была о будущем, то их ждёт отнюдь не счастливый конец. Рассказывать об этом Лайе или не стоит угнетать её положение ещё больше? Парень держал в себе обрывки речи подруги и мечтал, чтобы ей в тот день приснился бред. Так было бы легче. Всем. И ему тоже. – Сандра занята уже который день, разбирается с библиотекой, помогает Антону. Я тоже закончил в офисе, чтобы отправиться в Венецию с чистой душой, – Влад проследил за тем, как на стол поставили сладости: при виде халвы у Бёрнелл загорелись глаза и, кажется, увеличилась выработка слюны раза в три или четыре. Она хитро улыбнулась, двигая тарелку поближе к себе. – Сегодня вечером загляну к ней, давно не виделись.. – Когда вылетаете? – приняв одну из чашек, Рокус вдохнул аромат. – Спасибо. Очень знакомое.. Сикким? Антон удовлетворённо кивнул. – Почему? – парень сделал глоток. – Я выбрал сорта для вас исходя из своих ассоциаций. Для мисс Бёрнелл – … – Это дарджилинг, – девушка деловито смаковала послевкусие напитка. – Очень интересный выбор.. У Влада, наверное.. – Ассам. Просто чёрный чай. По какому принципу? – Вы всегда пьёте крепкий кофе. Судя по тому, что вы не добавляете туда ни сиропов, ни сахара, мне показалось, что этот вид – самый идеальный для Вас, сэр. Я выбрал разновидность «бари», он отличается повышенным содержанием солода. Терпок и насыщен, однако, совсем не горчит и долго остаётся на языке, – дворецкий с ухмылкой склонил голову и повернулся к Лайе. – Дарджилинг – именно второй сбор – придаёт напитку ярко выраженные фруктовые ноты, однако он вовсе не характеризуется как фруктовый. Корица, мускат, орех, цветочный аромат.. Ещё в народе его могут назвать «чайное шампанское». Как один из фактов: от листьев ассама он отличается лишь цветом вкраплений: в первом содержатся золотистые, а в дарджилинге – серебристые, – глаза Антона нашли глаза Рокуса. – Сикким является смесью ассама и дарджилинга. Этот сорт получил от смешения двух самые лучшие качества – от напитка господина Влада он забрал солод, от мисс Бёрнелл – мускат и цвет. Он сочетает в себе и терпкость, и цветочный аромат и в каком-то смысле лёгкость. По-простому: сикким собрал от своих родителей самые изысканные особенности и представляет собой один из предпочитаемых чаёв, – мужчина вновь склонил голову. – Приятного аппетита. Надеюсь, я не ошибся с выборами сортов. После того, как дворецкий удалился из кухни, присутствующие молча ужинали. Лайя жевала халву, не встречаясь взглядами ни с Владом, ни с Рокусом и медленно попивала чай. – Интересное описание, – прокомментировал Басараб, выбирая печенье. – Эдриан, как считаешь, Антон попал в точку? Юноша широко улыбнулся. – Я думаю, он очень чуток. Лайя, ты как? – Хорошо разбирается в чае. Вылетаем, кстати, в девять утра.. Реальность Влада пошла волнами. Всё как тогда, в коридоре – интерьер плавно сменился на старинный, современная техника растворилась в воздухе и вместо оранжевого топа Лайи на ней оказалось тяжёлое фиалковое платье, расшитое аметистами. Длинные волосы кудрями лежали на груди. Угощения разнообразились: кадаиф, кюнефе, щербет, а на месте Эдриана сидел уже рослый мальчик и уплетал рахат лукум. Лайя что-то серьёзно рассказывала, но брюнет не мог услышать её слов: вместо этого звуки переплетались из реальности. Но все речи перебились одним простым «папа, подай мне, пожалуйста, воды» из уст ребёнка. Он обращался к нему – к Владу, что поражённо оглядывал кухню как в первый раз и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть эти видения. По помещению шныряли слуги в непривычных одеждах, за окном громыхал гром и лил сильный дождь, а мальчик сидел и так же выжидающе глядел на отца. «Как же он на меня похож» – пронеслось в голове правителя, который обнаружил на своих руках дорогие одежды. Одна из них потянулась к кувшину и налила в незнакомую посуду жидкость. Басараб кивнул своей жене – на её пальце сверкало толстое кольцо, почти такое же, как и у него, только его было выполнено куда грубее, но оттого не менее красивое и привлекательное. – Любимый, ты слушаешь? – Лайя с тревогой остановила трапезу. – Влад.. всё в порядке? – обнажённая рука Бёрнелл размыла обстановку рябью и спустя пару секунд всё вернулось на свои места. Брюнет вздохнул, вновь взял кружку чая и утвердительно промычал. – Прости. Что ты сказала? – Я говорю, пойду.. Нужно доделать дела. – Да, конечно, – кивнул. Откусил печенье. Девушка повесила себе на плечо сумку и с подозрением вышла из-за стола. По дороге к выходу ещё раз обернулась, а потом вовсе исчезла в коридоре.***
Мазок. Ещё один. Сильный нажим, чуть слабже, одна небрежная полоса – толще, вторая – едва ли заметная. Спустя пару часов с холста на Лайю смотрели василькового цвета глаза, ласково, мягко обводили контур её лица и губы неизменно демонстрировали тёплую улыбку. Влад на портрете запечатлён подробно. Там он навсегда останется улыбчивым, молодым, влюблённым. Там он навсегда сохранит в себе светлые чувства, яркую нужду в человеке, нежные мысли о нём и необузданное желание касаться, гладить, целовать. Там он навсегда будет помнить мисс Бёрнелл, что однажды рассыпала перед его ногами кучи папок и при первой же встрече смотрела так, будто он был обязан ей целой жизнью, словно бы она его уже всё своё существование ждала и никак не могла дождаться, словно бы он когда-то потерялся и его долго-долго искали, словно бы в нём так сильно нуждались, что уже никакие пару часов не в силах вытерпеть без его присутствия. Мисс Бёрнелл, что теперь делила с ним одну кровать, дом и любовь: у неё такое же большое сердце, в котором места было Владу мало. Однажды, очень давно, Шахи-хатун рассказывала много историй любопытной маленькой Лале. Она даже помнила своё приятное волнение перед каждой встречей с наставницей, жажду узнать ещё одну короткую поучительную сказку, но в этот раз женщине хотелось помочь такой юной и такой наивной подопечной, ей хотелось, чтобы Лале никогда не ошиблась в выборе мужчины и потому как могла пыталась взрастить в ней правильное зерно. [Шахи-хатун надеялась, что у девочки никогда в жизни не будет мужа, подобного Явузу. Она ещё очень свежо помнила рану от смерти Айше, ещё очень ярко в её голове светился образ милой сестры султана, ещё очень больно саднило её имя в ушах. – Лале, не ёрзай, лучше слушай внимательно! – наставница подняла палец и немного им потрясла. – Жил-был на свете один очень талантливый скульптор. Он жил без любви, но все свои силы и желания вливал в свои безупречные работы. Звали его Пигмалион. Он был на острове совсем один, поклявшись в том, что никогда никого не полюбит и будет творить до скончания свои дней.. Но однажды, работая над одной из скульптур, он создал своё самое красивое и лучшее произведение – это была вырезанная из слоновой кости восхитительная девушка, такая необычная, утончённая и нежная, что он влюбился в своё же творение. Так много он к ней чувствовал, что стал молить богиню любви о том, чтобы Афродита оживила его возлюбленную. Имя её – Галатея, волосы её – как шёлк, кожа – холодная и неживая, такая бархатная и гладкая, что не в силах он вытерпеть её неподвижности, её молчания. Пигмалион отчаялся, не мог создавать новое искусство, всё думал и думал о ней: никого ему больше так не полюбить, никто его так не очарует и нет на свете девушки, похожей на его единственную, его лучшую, его самую любимую. Лале вцепилась в сиденье руками, немного потянувшись вперёд: Шахи-хатун разговаривала тихо, так завораживала, что малышка будто бы уже и видела таинственный остров, видела, как скульптор припадал горячими губами к изваянию своей работы, как он жарко целовал изящные ступни, чутко гладил деликатные икры и держал ладонями тонкие щиколотки, которым готов был посвятить остаток своей жизни и нисколько бы об этом не пожалел. Наставница замолчала, в ожидании глядя на девочку, которой уже не терпелось услышать концовку, но она терпеливо ждала, самая дорисовывая образы в своей голове, уже оживив желанную для Пигмалиона девушку, он с жаждой и осторожностью целовал её мягкие, пухлые губы и не было для него большего счастья, большей благосклонности богов к его отшельничеству во имя красоты. – И что потом, Шахи-хатун? – не выдержала темноволосая, сцепив ручки в замок и подставив под подбородок. Она с надеждой и воодушевлением смотрела на женщину – та с хитрой улыбкой следила за тем, как Лале переживает и волнуется. – Что же.. так они и остались? – Нет, моя дорогая девочка, если ты сильно кого-то любишь, то обязательно пойдёшь на всё, чтобы быть рядом. Чего бы великому скульптору это ни стоило, он был готов на всё: Пигмалион бы выменял все свои работы на неё одну, лишь бы у Галатеи был шанс в ответ хотя бы один-единственный раз сказать: «Я тоже безвозмедно, отдавая всю себя, безумно тебя люблю!» – Шахи перебирала в руках ткани, складывала их в стопки и поглядывала на ребёнка. – И спустилась на землю богиня, и оживила она бездушную статую, и вложила в неё искренние чувства, и вдохнула очаровательный взор. И заструились по её плечам длинные, сияющие волосы, и обрели цвет точёные ключицы, и засветились на солнце округлые бёдра – и упал на колени Пигмалион, преклоняясь перед своей милой. И в момент, когда она улыбнулась и коснулась его влажных от слёз щёк, лишь тогда он почувствовал себя по-настоящему счастливым, абсолютно счастливым. Лале довольно улыбнулась: всё-таки старания скульптора, его муки в конце окупились. Всегда ли так бывает? Всегда ли люди получают то, что хотят, если долго и сильно страдают? – Это значит, что любовь всегда побеждает, Шахи-хатун? – Всё верно, милая. Там, где нет любви, не растут синие цветы. – Почему это синие? Разве цвет любви – это не красный? – удивилась малышка, выглядывая в окно: там, около замка, совсем близко, росло целое поле красных тюльпанов. Ей всегда казалось, что это всё потому что настоящие чувства людей Османской империи материализуются и превращаются в эти цветы. Вот почему их так много! – Там, где есть любовь – всегда есть гармония и спокойствие. Когда ты кого-то любишь, ты всегда ощущаешь умиротворение и не тревожишься, не сомневаешься в чувствах своего избранного. Понимаешь, Лале? Если вдруг тебя любят, ты это чувствуешь душой. Вот как ты себя ощущаешь, когда сидишь рядом со мной, скажи? Девочка ненадолго задумалась, встала со стула и подбежала к наставнице. – Так хорошо! Как будто бы мы с тобой одни в этом большом мире, Шахи-хатун! Я с тобой как будто бы за каменной стеной, ты меня всегда поддерживаешь и всегда мне помогаешь! И я тебе.. тоже хочу помогать. И тоже хочу, чтобы ты так же себя со мной чувствовала: спокойно.. – Лале обняла её и прижалась щекой к плечу под тёплый, добрый смех женщины. – Это всё потому что я тебя люблю. Конечно, с тобой мне очень-очень легко, – Шахи не врала. Рядом с такой маленькой девочкой она ощущала такое большое счастье, что его никак не передать словами. – А я тебя! Сильно-сильно. Лайя уставилась на свою работу. Готовая картина начала подсыхать, сырые тёмные краски высветлялись, его лицо приобретало живой оттенок. Чуть сдвинулась вбок – встретила глазами настоящий взгляд испытующих глаз. Владу уже тяжело давалось ожидание, ему бы просто перевернуть холст и наконец посмотреть на свой портрет, однако, уважение к Бёрнелл ни за что не даст ему так поступить. Потому он сидел, закинув ногу на ногу и склонив голову, и пристально наблюдал за тем, как девушка работала. – Ну.. Кажется, готово, – неуверенно произнесла темноволосая, и Басараб ждать не стал – моментально покинул кресло и уже через несколько секунд стоял перед ней. – Можешь взять. Мужчина осторожно поднял холст, а потом перевернул его и бегло окинул глазами. Он то улыбался, то становился серьёзным, цепляясь за каждую нарисованную деталь, рассматривая подробно выведенные черты лица, пока вдоволь не насмотрелся. Потом аккуратно поставил назад на перекладину мольберта и просунул ладонь между волосами и шеей Лайи, а после – пригнулся и приник к приоткрытым губам. Бёрнелл неосознанно скользнула с его талии на ягодицы: Влад рассмеялся ей в поцелуй и скользнул языком внутрь, провёл кончиком по внутренней стороне, по немного обкусанной коже. Девушке неожиданно показалось, что только что её Галатея обрела плоть и кровь. Она трогала настоящими руками её тело, целовала настоящими губами её губы и аура от неё исходила чистая, честная, откровенная. Пигмалион мог дотронуться до её груди и почувствовать живое бьющееся сердце, была ли у него ещё какая-то мечта помимо этой? Была ли у Лайи ещё какая-то мечта, помимо этой? Было ли что-то ещё, чего она хотела, кроме того, как воплощение грёз и фантазий об этом простом, таком интимном и желанном моменте? – Спасибо, – тихо отозвался Дракула, стискивая в своей ладони её руку. – Не видел более талантливого человека за всю свою жизнь, чем ты. Ты будто бы сама – произведение искусства. Кто тебя создал? Кому я должен поклоняться? – Я себя создала сама, – зачесала его волосы назад, пальцами перебирая пряди. – Можешь начать прямо сейчас, кстати.. Под её смех Влад поднял брюнетку на руки и понёс к выходу. Пигмалиону очень хотелось, чтобы Галатея осталась с ним навсегда.***
– Пока нас не будет, Раду остаётся на твоём попечении, Рокус, – складывая вещи в чемодан, Бёрнелл вздохнула. – Прости, что вот так всё сваливаю на тебя.. Не знаю, что могу сделать. Этим утром погода не изменяла себе. Всё так же жарило солнце и ни одного просвета на дождь, чтобы можно было свободно, без обжигания, насытить лёгкие кислородом. Призрачная надежда разузнать всё, что её интересовало, у Сееры, отвлекало девушку от всего. Она даже была готова взять брата своего мужа с собой, лишь бы это не доставляло её сыну дискомфорта, однако.. отказаться от идеи полететь в Венецию означало полный финиш. Ни одного сведения о Ноэ, время капало с увеличенной скоростью, словно подгоняя события, а дело не сдвинулось с места. – Даже не переживай об этом. Я справлюсь. Тем более, сегодня утром приходил господин Септентрион, предлагал свою помощь, – юноша подавал из шкафа ей вешалки. – Ты ведь не против? А это что такое.. – он с приподнятыми бровями вытащил вешалку с подобием нижнего белья, рассматривая этикетку. – Понял, тоже возьми, в отпуск же едете.. Лайя перехватила вешалку и положила в верхний ящик комода. – А ну отойди от шкафа, сама буду подавать, – пробубнила Бёрнелл и отодвинула Рокуса поближе к кровати. – Когда это он успел прийти? Чёрт, я ведь даже не успеваю с ним поговорить. В любом случае, если тебе пригодится ещё кто-то, обязательно позвони мне. Уверена, что он не откажет. Если почувствуешь, что Раду что-то вынюхивает или пытается что-то сделать, сразу звони. Понял? Брюнет кивнул, застёгивая чемодан. Помощь ему бы действительно не помешала, и лучше бы, чтобы это был кто-то из знакомых того мира. Дядя в последнее время слишком странно себя ведёт, однако, к отцу ему пробраться так и не удалось: то Дракула отъезжает по работе, то Раду постоянно спит и с каждым днём он делает это всё меньше. – В основном дядя сидит в саду, около могилы. Я вижу его там каждый день, честно говоря, это странно, но он хотя бы ни к кому не пристаёт, – пожал плечами Рокус и повёз вещи к выходу. – Ты собрана? Готова лететь? Пожалуйста, если всё пойдёт не так, успей ко мне. Слышать эти слова оказалось даже очень больно. Лайя остановилась напротив своего мальчика, ласково погладила по волосам и притянула к себе. Он обхватил её плечи в свой кокон, больше всего надеясь, что это не их последний раз. Ему бы не хотелось, чтобы прощание с мамой выглядело так – скомканно, быстро, в спешке. Ему бы хотелось, чтобы они даже молча если что ушли вместе. Как они и привыкли. Всегда и везде. Вместе. – Я успею. Обязательно. И я всегда на связи, ладно? – Да. Ладно, – нехотя разжал руки, но она только сильнее к нему прижалась. – Опоздаешь же, пойдём. Он сжал в своих руках её ещё сильнее. «Может, и чёрт с ним, со всем этим, собраться и полететь с ними?» – Очень тебя люблю. Всегда буду. – Я тоже тебя люблю, мам. Всё хорошо. Всё будет, как ты запланировала. У тебя всё получится. Лайя закивала, отстранилась и получила поцелуй в лоб. Звук колёсиков по коридору отдавался громко. – Я вчера так и не поймала Сандру. Когда зашла к ней, она спала. Я боюсь, что она совсем истощена. Ей пора остановиться, нельзя так себя мучать. – Не слушает ни одного моего слова. Но насколько я знаю, она хорошо продвинулась в отварах и до сих пор поит Раду чем-то ослабляющим, и сама чувствует себя лучше. Дай ей разобраться в том, что с ней происходит. Такое уже было, вдруг ей снова удастся восстановиться? Толкнув массивную дверь, Бёрнелл промолчала в ответ. У машины уже крутилась подруга, о чём-то весело разговаривая с Владом. – Сандра! – воскликнула темноволосая и бросилась в её объятия. – Боже, живём в одном доме, а вижу тебя реже, чем себя в зеркало. – Прости, я не дождалась тебя вчера и уснула, – поглаживая по спине Лайю, девушка виновато зажмурила глаза. – Но мне уже лучше, я жду тебя по возвращению из Италии. Сто-о-олько нужно рассказать! – Тогда запасайся вином, через два дня я уже буду тут и только попробуй опять спрятаться в своих книгах. Рокус подошёл к багажнику и подвёз чемодан поближе к Басарабу. Тот подхватил его и поместил внутрь, а потом закрыл дверцу и повернулся к юноше. Он молча рассматривал его непроницаемое лицо. – У меня где-то после сна засохла слюна? – серьёзно спросил парень, пальцами протирая уголки губ. – Что не так? – Всё так, – улыбнулся Влад. – У тебя просто рост волос удивительно схож с моим. «Рост волос?» – воскликнул в голове юноша. – «Лицо совсем не смутило?» Не дав ему ничего ответить, мужчина прошёл к пассажирскому переднему сиденью и открыл дверь для Лайи. – Точно никто больше не хочет отдохнуть? – последний шанс. Товарищи отрицательно покачались головой. – Тогда мы всегда на связи.***
В самолёте Дракула задремал. Бёрнелл не спалось – вытащила дело с маркировкой «Чёрная церковь» и вздохнула. Открыла, пролистала пару листов и остановилась на ещё не прочитанном моменте. Просмотрела пару своих заметок, пока не заметила краем глаза коробочку в сумке. Это было кольцо Септентриона, то самое, которое она забрала с собой из тёмного мира. Лайя покрутила его в руках, а потом собралась с мыслями и надела на указательный палец. Глаза затуманило. Зрачки побелели, сила внутри украшения бороздила пространство её мозга, выискивая давние воспоминания. Перед глазами всё чётче становилась комната советника. Обстановка не слишком отличалась от нынешней: переставлена мебель, отсутствуют некоторые вещи и расставлены совсем другие. За столом сидела девушка в пижаме и с помощью приборов разбирала фишку. – Так? – панически спросила госпожа, куда-то ткнула и из устройства посыпались искры. – Ой.. Септентрион накрыл второй крышкой изобретение. Оно ещё немного поискрилось, перестало крутиться на столе и вскоре остановилось. Советник присел на стол, облокотился одной рукой на поверхность, а другой взял её в руки. Спустя несколько секунд фишка засветилась и выпустила поток энергии, прошла сквозь грудь Бёрнелл и та резко вдохнула. – Видишь? – мужчина пригнулся к её уху, когда темноволосая с закрытыми глазами пыталась почувствовать все возможности прибора. – Ты должна почувствовать, а потом открыть глаза. Всё как я и говорил. Когда тёмная подумала, что готова, то открыла глаза. Септентрион был прав: она увидела разноцветную прозрачную стену энергии перед собой. Оттенки синего менялись постепенно, становясь одной цветовой гаммы, до тех пор, пока круг не стал светиться лазурным. Это было поистине великолепное зрелище – Лайя даже приоткрыла рот, оглядывая феноменальное явление. Чудеса длились недолго: сначала в центре колыхающейся сферы появились тёмные круги. Они разрастались и менялись в чёрный до тех пор, пока не стали растекаться целыми полосами, захватывая всё светлое пространство в свой плен. – Что происходит? – протянула руку, стараясь коснуться своих сил, спасти их от маркого чёрного мазута, освободить от поражения – всё, чего касалась рука паразита, погибало, поглощалось внутрь цвета бездны, цвета отчаяния, цвета смерти. – Септи.. Что мне сделать? Как.. Невидимая железная рука стала душить – никак не могла набрать воздуха, зрение начало ослабевать, руки и ноги – трястись. Сгустки энергии на потолке беспорядочно заметались. Один из них растёкся по преграде между сферой и ним – впитался в барьер, растёкся, словно бы уже просочился, если бы фишка в руках не зашипела, не взорвалась и не разлетелась на части. Госпожа удивлённо перевела взгляд на советника: тот нахмурился, собрал целые части и с грохотом кинул в какой-то ящик одного из тумбочек. – То же самое случилось, когда ты впервые сюда пришла. Ноэ пытался тебя изучить. И дальше этого момента не зашёл. Мы потратили.. достаточно много приборов. Потом перестали пытаться. Это бесполезно.. Что она с тобой сделала? Бёрнелл сильно закашлялась, ладонями держа себя за шею и подняла глаза к потолку. – Что с ними происходило? Почему они так странно себя вели? – теперь «рыбки» плавали спокойно, размеренно, будто ничего и не случилось. Будто бы несколькими мгновениями ранее они не устроили хаос, не нагнетали обстановку, а одна из них и вовсе сошла с ума. – Не забивай голову. Они себя так всегда ведут, когда я использую фишки, – пожал плечами мужчина. Он накинул одну из шёлковых рубашек на голый торс. – Я работаю над улучшенной версией. Пока не могу усилить защиту корпуса и мощность. Если смогу.. если получится, попробуем протестировать её на тебе. Вряд ли я найду лучший экземпляр, чтобы проверить работоспособность. Встав из-за стола, Лайя кивнула ему и своим мыслям. Очертания самолёта, круглых окон и папки на коленях. Девушка пару раз моргнула. Сняла с пальца кольцо и вернула в бархатную подкладку до лучших времён. Вряд ли ей захочется ещё раз возвращаться в воспоминания с Септентрионом – как минимум потому что там она видела подтверждение их бывшей связи, её безграничной глупости. Её больше всего при работе с советником угнетало их общее прошлое, её дурацкое поддакивание адитуму и следование его корыстным целям. Подумал ли он о ней? Думал ли Прокул о том, что из-за своего долга госпожа не видела другого выхода, по неопытности и веры в правильные вещи неправильными путями следовала за ним по пятам, выполняла всё, что ей не приказывали, а «вежливо просили», ловко манипулировали, пока она не поумнела и не стала иметь на каждый счёт своё собственное мнение? Думал ли.. Знал ли он, как усердно Лайя тёрла своё тело жёсткой мочалкой после каждой подобной встречи с тёмным, до багровой кожи, до кровяной росы? И вовсе не потому, что мужчина был ей полностью противен и отвратителен. Противна и отвратительна для Бёрнелл была мысль, что она осмеливалась вытворять такое, что таким способом, играя на его чувствах и эмоциях, вытаскивала из него всю нужную информацию. В то время, когда он верил ей, когда был готов делиться сокровенным, когда совсем неприсуще ему признавался в своей симпатии и целовал так, будто в тёмном мире всё-таки было место для солнца, его личного, яркого, негасимого. Но всему есть конец. Оно потухло так же, как и его глаза. Как и он сам, когда Лайя грубо и совсем в неподходящей манере оборвала все их нити, когда она жестоко оставила его одного и без достаточных на то оснований призналась в её игре. Подумал ли ты о своём почти что сыне, Прокул? Хоть о ком-нибудь, кроме себя. – Лале.. Оставь.. Я сам, – пробормотал Влад, едва шевеля губами. – Поранишься. Отойди. Бёрнелл резко повернулась в его сторону. Будить не стала – брюнет во сне повернул голову и медленно опустился на её плечо. За окном уже виднелись очертания суши, Италии, свободы, красоты. Уместно расставленных домиков меж потоками воды, гондолы. Ей непременно мерещился бы их успешный отпуск, будь они при других обстоятельствах и имея совсем другие цели на эту чудесную поездку. Но вместо этого ей мерещились песочные часы. Лайя погладила его по щеке. – Не поранюсь, Влад. Я хочу сама.