Рэйбл

Эта проклятая гнетущая жара однажды его точно убьёт. Прижимая к ноющему тупой болью виску ледяную банку с колой, Спенсер косится на настенный термометр в кабинете, отведённом для военного дознания Рэйбла. Красная полоска давно миновала отметку в девяносто четыре градуса и это только в тени. Через пару дней наступит самый пик грёбаной иракской жары, когда температура даже ночью лишь немного ниже дневных значений, отчего, казалось бы, спасительный сон во время вечерней прохлады превращается в точно такую же изнурительную пытку. Каково же ребятам сержанта Санчеза, днём и ночью патрулирующим периметр базы в полном оснащении, гадать не приходится — одинаково хреново. Некогда ледяная банка с колой постепенно нагревается, вынуждая плотнее прижимать её к горячей коже. Решив, что этого недостаточно, Спенсер нажимает на рычажок работающего настольного вентилятора, заставляя выдувать освежающий воздух прямо на него. Со стола слетают несколько одиноких бумажек и с тихим шелестом приземляются на пол. Спенсер не придаёт этому значения и одаривает безразличным взглядом сидящего напротив него непосредственного подчинённого — первого лейтенанта Корпуса морской пехоты США Джозефа Бэкса. Несмотря на, казалось бы, схожую стихию, — стихию воды — в которой и морпехи и «морские котики» чувствуют себя одинаково прекрасно, между морской пехотой и элитным подразделением ВМС США всегда царит холодная вражда. Каждый считает себя лучшим в своём деле, но, наплевав на давнюю неприязнь, Спенсер и Джозеф удивительным образом сумели поладить и найти общий язык. Конечно, не без стычек и разговоров на тему боевых заслуг, однако никто из них так и не решился набить другому рожу. Они попросту пришли к взаимопониманию и осознанию, что никто, кроме них, эту работу не сделает. На всей базе Рэйбл больше не найдётся людей, согласных постоянно выслушивать проклятия в свой адрес, иметь репутацию местных палачей и бесконечно перебирать бумаги с запросами из самых разных подразделений Вооружённых сил США. Словом, по-своему выматывающая работа. Кто-то сутками напролёт сидит на крыше в засаде, выглядывая сквозь оптику прицела очередного боевика. Кто-то драит тарелки в столовой или вычищает клетки для служебных собак. А кто-то тратит свою жизнь на то, чтобы копаться в чужом белье, искать дезертиров, трусов и просто ублюдков, порочащих честь мундира и подрывающих престиж всей Армии. Спенсер любит свою службу и осознанно пошёл на неё, зная, что может быть очень и очень непросто. Почти тринадцать лет в рядах элитного подразделения ВМС США. Затем два года работы в качестве помощника дознавателя одной из секретных тюрем ЦРУ — Гуантанамо. После — несколько лет в качестве инструктора подразделения психологической войны. Последние три года — военный дознаватель, командированный сначала в Афганистан, а после — в Ирак. Жизнь потрепала его не меньше, чем любого другого бывалого вояку. Но, в отличие от большинства сослуживцев, он не тронулся умом. Уже после первых командировок у многих из них сносило крышу, а те, кто выстоял, ломались уже на гражданке. И лишь малая часть ребят, прошедших через самый настоящий ад, смогли не только отойти после пережитого, но и найти применение себе и своим отменным навыкам в не менее полезных для Вооружённых сил сферах. Спенсер ушёл в военное дознание, прекрасно зная, что порой свои собственные солдаты бывают хуже не столько бойцов противника, сколько хуже зверей. Война ломает всех. Абсолютно. Это не зависит от качеств человека или удачи. Это зависит лишь от того, насколько сильно этот мир желает от тебя избавиться. От того, насколько сильно ты готов измениться и приспособиться. Многие этого просто не понимают. Многие мнят себя героями, словно наивный привет из прошлого — пережитки Вьетнамской войны. Словно лихие рэмбо из каких-то дешёвых, но популярных у далёких от войны людей боевиков. Как, например, первый лейтенант Брайан Расс. Для Спенсера до сих пор загадка, как этот импульсивный, дерзкий и порой плюющий на авторитет начальства щенок смог дослужиться до лейтенантской лычки и даже стать командиром целой, мать его, группы спецназа. Он знает куда более толковых ребят, которым вполне можно доверить не столько горстку бойцов, сколько целую армию. Половина из них успешно выбрались из солдатской рутины и, оставив должности полевых командиров как пережитый этап, заняли места повыше. Некоторым посчастливилось попасть в Министерство. Другие же остались верны боевым частям, с которых когда-то начинали свою карьеру, и теперь делают всё, чтобы свести на нет любые потери. Рассматривая цветную фотокарточку, скрепкой приделанную к личному делу Брайана Расса, Спенсер начинает догадываться, как же у него это вышло. Конечно, глядя на это в меру смазливое и в меру мужественное лицо с выразительными зелёными глазами, невольно начинаешь понимать, что этому парню, выглядящему чертовски свежо и молодо для своего тридцати одного года, можно всё. Без исключений. Будто пытаясь понять, что же в нём такого особенного и почему командование продолжает терпеть этого недоноска, несмотря на все его проколы и постоянное нарушение субординации, Спенсер внимательно изучает фотографию Расса. Тот запечатлён на ней по грудь в полевой форме и на фоне звёздно-полосатого полотнища. Позади также виднеется и флаг восемьдесят девятого отдельного отряда специального назначения в виде тёмно-синего, почти чёрного стяга с белым всадником — рыцарем посередине. На Расса надет тёмный берет спецподразделения с золотой кокардой в виде всё того же рыцаря, а на левой половине груди красуются планки, олицетворяющие все полученные когда-то награды и медали. Чтобы не ошибиться, пролистывает страницу, где они и перечислены. Бронзовая звезда, Похвальная медаль, Пурпурное сердце, медали за конкретные военные операции, звание «Бесстрашного рыцаря» среди отряда, прозвище «Призрак Фаллуджи» и сравнение с такими легендами как Карлос Хэскок и знаменитый «морской котик» Крис Кайл. Прочтя последнее, Спенсер убирает нагретую банку с колой и со звонким стуком ставит её на деревянный стол. Этот грёбаный щенок может даже не мечтать о том, чтобы затмить собой легенду. Он вновь перелистывает и ищет список официально подтверждённых Министерством обороны убийств Расса. Желая увидеть двузначное число, Спенсер тихонько хмыкает и обиженно кривит губы. Сто девять человек. Пока не рекорд, но такими темпами можно будет наблюдать становление нового героя-снайпера. Вот же ублюдок… — Засматриваетесь на этого пацана, а, кэп? — ухмыляется Джозеф, заметив, как пристально Спенсер рассматривает фото Расса и изучает его личное дело. — Хотя, если подумать, не такой уж он и пацан. Сколько ему? Тридцать один? Он лишь на год старше меня. — И, тем не менее, он ещё очень молод, — произносит Спенсер, не отрываясь от личного дела лейтенанта Расса. Затем всё же косится на Джозефа, который заводит руки за голову. — Впрочем, как и ты. Но Джозеф лишь усмехается, обнажая ровные и почти идеально белые ряды зубов. Голливудская улыбка, никак не иначе. Хотя, Джозеф в принципе сам по себе такой: какой-то чистый, не обезображенный этой войной и годами нелёгкой службы в рядах морской пехоты. Почти модельная внешность наталкивает на определённые мысли о его прошлом. Возможно, он действительно пытался пробиться на большую сцену и стать новой восходящей звездой шоу-бизнеса. Ко всему прочему — невероятно голубые, пронзительные глаза, отчего сравнение с задиристым голубоглазым хаски кажется более чем уместным. — Капитан Линч, — раздаётся твёрдое на пороге. Спенсер живо поворачивает голову к говорящему и заметно оживляется. Причина проста: второй лейтенант Брайан Расс собственной персоной. Глядя на его недовольное и даже обречённое выражение лица, Спенсер понимает, что идея послать за этим самовлюблённым командиром спецназа самого начальника военной полиции, была чертовски удачной. Его привели, точно провинившегося ученика начальной школы в кабинет директора, да ещё и едва ли не под локоть. Унизительно и наверняка непривычно — что кто-то смеет вести его за собой, словно домашнюю псину. — Второй лейтенант Расс доставлен по вашей просьбе, — почти что чеканит Конли. — Благодарю, капитан Конли, — почти довольно произносит Спенсер и кивает Рассу, чтобы тот прошёл в комнату и сел на стул напротив него. Убедившись, что его присутствие более не требуется, капитан Конли сообщает о своём намерении вернуться на пост. Дверь негромко захлопывается. — Не рады такому вниманию, лейтенант? — с пока ещё лёгкой издёвкой в голосе осведомляется Спенсер, едва Расс усаживается на стул. Несмотря на расслабленную и беззаботную позу — раздвинутые в стороны ноги, откинутый на спинку стула корпус, — в осанке Расса всё равно читается напряжение, которое свойственно каждому, кто переступает порог этой комнаты. — Странно. Мне казалось, что ты большой любитель быть в центре внимания. — Я большой любитель говорить коротко и по делу, — сухо парирует лейтенант Расс и машинально скрещивает руки на груди. Уходит в оборону. Замыкается уже сейчас, когда они даже толком не начали. Это хорошо. Это позволит Спенсеру использовать самую банальную тактику из всех возможных — просто давить, пока не сломается. Хотя, ломать таких выскочек, гордо называющих себя элитой, всегда сплошное удовольствие. — Зачем вызывали, капитан? У вас, вроде как, уже есть подружка, — косится на Джозефа, который иронично усмехается, точно задетый услышанным. Впрочем, вряд ли того можно таким зацепить — слишком просто. — Или даже он не в состоянии скрасить ваше одиночество? — Меня радует, что ты не стал сразу переходить на личности, лейтенант, — отзывается Спенсер, для которого это пошлое тявканье Расса предсказуемо. — Но и подобного рода выпады никак не улучшают твоё положение, а оно у тебя, мягко говоря, незавидное. — Чтобы не быть голословным, Спенсер демонстративно швыряет средней толщины папку на край своего стола. Внутри — личное дело Расса, точнее, выдержки из него. Даже со своим уровнем допуска, автоматически присваиваемым всем военным дознавателям, Спенсер не сумел нарыть больше. Личные дела многих спецназовцев справедливо засекречены. — Это уже девятый по счёту дисциплинарный выговор за последние полгода. Восьмой был получен ровно месяц назад. Все твои испытательные сроки заканчиваются одинаково печально — очередной пометкой в личном деле. Расс, видимо, желая убедиться в обратном, смещает корпус вперёд и рукой тянется к папке с досье на самого себя, однако Спенсер вовремя реагирует и как бы невзначай отодвигает папку, взглядом говоря, что это для служебного пользования, а не личного ознакомления. Будто ребёнок, у которого отобрали сладость, Расс обиженно шмыгает носом и впивается взглядом куда-то в сторону. — Командование, безусловно, ценит тот вклад, который ты вносишь в борьбу с терроризмом, — продолжает Спенсер и скрещивает пальцы рук в замок. — Однако сюда я вызвал тебя за тем, чтобы напомнить, чем чревато такое поведение. Ты постоянно нарушаешь субординацию, лейтенант. Личные качества, которыми тебя характеризуют сослуживцы, оставляют желать лучшего. Ты агрессивен, импульсивен, склонен к самоуправству и отсутствию дисциплины. Ко всему прочему, ты известен не только своей меткой стрельбой, но и тем, что регулярно, — Спенсер делает многозначительную паузу, привлекая внимание Расса, — «посылаешь» своих командиров во время радиопереговоров. Ты пользуешься дурной славой, лейтенант. Хотя, признаюсь, твои неуклонно растущие показатели по части успешно выполненных операций и рекорды по числу убитых боевиков всё же вызывают уважение. — Класс. Супер, — хмыкает Расс и даже отмахивается. — Ну, хоть где-то я не налажал. Видите, капитан, я всё-таки чертовски хорош. Может, за последние полгода я и получил хуеву тучу выговоров. Но и за последние полгода я прикончил двадцать восемь боевиков и спас вдвое больше жизней. Желая убедиться в обратном, Спенсер открывает досье на странице со сводкой убитых Рассом боевиков за последние шесть месяцев. Засранец оказывается прав. — По-моему уже этого достаточно, чтобы не пытаться меня утопить. Но если вы так хотите поиграть в недовольного папочку и отшлёпать меня, то вопросов нет, — совершенно просто говорит Расс и даже пожимает плечами. Он считает это нормальным — адресовывать пошлые намёки вышестоящему офицеру? С него определённо нужно сбить спесь. — Правда, я бы не лёг с вами, даже если бы на кону стояло моё будущее как офицера. Так что либо вы кончаете со всей этой воспитательной хернёй и говорите по делу, либо я сваливаю — у моего отряда тренировки в разгаре, и мне надо следить за процессом. — Да, ты настолько хорош, что позволил сразу двум своим капралам получить ранения, — иронизирует Спенсер и откидывается на спинку стула, насмешливо поглядывая на Расса, который, до этого чувствуя своё превосходство, снова напрягается. — И это настоящее чудо, что медикам удалось их спасти. Но уже этого достаточно, чтобы я заковал тебя в наручники и ближайшим рейсом отправил в Ливенуорт, где тебя наизнанку вывернут. Поверь, я знаю, что это за место. Мне доводилось там работать. Неудивительно, что упоминание Ливенуорта — тюрьмы максимального уровня безопасности, где и содержатся осуждённые военнослужащие, — провоцирует смятение на лице Расса. А уж страх, промелькнувший в зелёных глазах, не заметит разве что слепой. Ещё бы: об этой тюрьме ходят самые разные слухи, причём, одни ужаснее других. Гиблое место, о котором Спенсер знает не понаслышке. Он работал там какое-то время в качестве заместителя начальника охраны, пока не был откомандирован на Рэйбл, где и занял должность командира военного дознания базы. Условия содержания террористов и преступивших закон военнослужащих не идут ни в какое сравнение — с последними всегда и везде обращаются одинаково нормально. Вот только персонал Ливенуорта — надзиратели, военные психологи и дознаватели — свою работу знают. Многие солдаты, осуждённые за самые разные проступки, до последнего отрицают свою вину, считая, что действовали в условиях боевой обстановки, либо приняли единственно правильное решение. Лишь единицы остаются верны своей правоте вплоть до освобождения. Все остальные ломаются. Теряют нить правды. Теряют самих себя, свою совесть, невиновность. Персонал тюрьмы заставляет их поверить в то, что они виноваты в ужасных преступлениях. И военнослужащие верят. Те, кто выходят из Ливенуорта, практически лишены шансов жить дальше. Им начинает казаться, что весь мир настроен против них, а они сами — главные враги государства и народа, за который и проливали кровь. Им становится невыносимо тяжело от этого груза вины, и кто-то кончает жизнь самоубийством. Кто-то прибивается к криминальному миру. А кто-то просто сходит с ума. Ливенуорт — это билет в один конец. Это конечная точка любого солдата, с чего-то решившего, что военная форма дарует иммунитет и защиту от правосудия. И Расс, судя по его беспокойству, это прекрасно понимает. Он скребёт затылок, озадаченный, и скрещивает ноги, уже не выглядя таким расслабленным и беззаботным. Спенсер дёргает уголками губ, довольный. Похоже, ему удалось пробить небольшую дыру в этой, казалось бы, крепкой броне. Но это только начало. Ничего, он доберётся до его души — вывернет так, что тот во всех грехах сознаётся. Он обязательно вытряхнет этого сучёныша, который стал слишком часто ошибаться, подвергая других людей риску. Раз за разом ему удаётся выйти сухим из воды, отчего кажется, что за такое покровительство Расс позволяет полковнику Ламберту потрахивать себя по ночам. Спенсер морщится от этих мыслей и кашляет в кулак, вынуждая лейтенанта Расса вздрогнуть. — Рассказывай, как всё было на самом деле, — вновь произносит Спенсер и выпрямляется за столом. Будучи опытной ищейкой, он без труда распознаёт запах добычи, как и страх за собственную шкуру. — Иначе твой прокол закончится не только пометкой в личном деле. Выкладывай, лейтенант. Я слушаю. Эти слова приходятся Рассу не по душе, как и безапелляционный призыв к правде. Напряжённое тело его снова выдаёт, в особенности поджатые искусанные губы. Уголок левого глаза изредка подрагивает, точно в нервном тике. Только сейчас Спенсер заостряет внимание на его правой брови, точнее, на выбритой полоске. Что за подростково-бунтарский образ? Разве такое в спецназе разрешено? Это выглядит не просто убого, но и смешно, точно какой-то модный приговор. Или... Спенсер прищуривается. Кажется, это просто шрам, причём, полученный давно. Лучше уж так, чем жалкая попытка в брутальность. В кабинете повисает хрупкая тишина. Расс до последнего тянет с ответом, видимо, ощущая внутри себя жаркую борьбу. Спенсер готов поклясться: это самые лучшие минуты в его жизни за последние несколько дней. Нет, он живёт вовсе не скучно. Однако воочию наблюдать, как ломаются, казалось бы, самые крепкие орешки, — настоящее удовольствие. В конечном счёте, поняв, что сопротивляться бесполезно, как и пререкаться, Расс неохотно, но всё же даёт ему то, чего он хочет — рассказывает о перестрелке возле руин школы. Рассказывает, как после запрошенного авиаудара, рыцари выдвинулись в этот квадрат, чтобы осмотреть и разыскать возможных выживших. А ещё просто позлорадствовать и полюбоваться убитыми боевиками. У кого-то из бойцов даже была контрабанда, — сотовый телефон — но на фото-сессию так никто и не решился. Спенсер мысленно делает себе пометку навестить того идиота с контрабандой и попробовать выйти на возможного поставщика. Конечно, это капля в море, но неучтённые сотовые телефоны, особенно у спецназа, — смертный грех номер один. Меж тем рассказ продолжается, и чем дольше Спенсер слушает, тем сильнее убеждается, что Рассу не место на этой должности — на должности командира спецназа. Не дорос ещё. Иначе как объяснить, что рыцари, понадеявшись на убойную мощь штурмовиков А-10, попросту разгуливали возле руин, даже не подозревая, что за их беззаботностью хищно наблюдали со стороны. Расс повествует, как отошёл вместе с капралом Макги, чтобы поговорить с ним на тему «какого хрена Баркер нам тебя навязал», как засевший в засаде боевик открыл по ним огонь. Как итог: отряд спецназа — элита, мать его, элит — попал впросак благодаря лишь одному террористу, которому хватило смекалки подобраться достаточно близко и застать их всех врасплох. Закончив рассказ, лейтенант Расс шумно выдыхает и поднимает на Спенсера затравленный взгляд, как бы спрашивая, что тот намерен делать дальше. Сидящий позади Расса Джозеф всё это время не сдерживал едкие комментарии, а в конце рассказа и вовсе усомнился в компетентности лейтенанта как командира отряда. Спенсер уверен: только его присутствие и спасло подчинённого от жестокой расправы, потому как на лице Расса хорошо читалось ярое желание заткнуть ему рот. Впрочем, за дело. — Поразительно, как после всего этого полковник Ламберт не только оставил тебя при прежнем звании, — наконец, озвучивает Спенсер после недолгих раздумий, — но и в прежней должности. На его месте я бы уже давно тебя вышвырнул. — К счастью, вы не на его месте, капитан, — на удивление спокойно и с почти неуловимой издёвкой парирует Расс. Спенсер сощуривается, точно оскорблённый. — И, напомню: личный состав рыцарей находится в ведении Командования специальных операций. — Ваш отряд дислоцировали на Рэйбл не просто так, — парирует Спенсер, на что Расс поджимает губы. — Вы проводите операции по прямому указанию полковника Ламберта, а, значит, несёте перед ним персональную ответственность — именно так сказано в приказе, который пришёл за день до вашего прибытия на Рэйбл. И я соглашусь со своим подчинённым, — кивок в сторону Джозефа. — Может, ты действительно не тот командир, который нужен рыцарям? От услышанного Расс, что неудивительно, напрягается ещё больше и впивается в Спенсера обжигающе-ледяным взглядом. Ну ещё бы: кто-то посмел уязвить его честь, оспорить его должностное положение. Он же командир элиты, а элиту, как почему-то принято считать, ни в коем случае нельзя подвергнуть критике. Элита не может ошибаться, ведь они — лучшие из лучших. Поняв его настрой, Спенсер решает этим воспользоваться — так сказать, надавить на слабое место, а потому произносит: — Знаешь, а ведь это уже не первый твой серьёзный прокол, лейтенант. Как насчёт того случая с сержантом «морских котиков» Клинтом Эрби? — Ещё немного, и Расс наверняка начнёт искриться, если не дымиться от злости вовсе. — Год назад ты со своим отрядом получил сигнал бедствия от группы «котиков», которые попали под плотный обстрел противника. Вы были их единственной надеждой на спасение, но что в итоге? В итоге вы предпочли вернуться на Рэйбл, хотя могли помочь тем «котикам» эвакуироваться. Все семь «морских котика», включая и сержанта Эрби, погибли. — Спенсер замолкает, впившись в Расса пытливым взглядом, после чего снова начинает: — Или вот ещё случай… — Всё, хорош, — осекает Расс. В кабинете повисает напряжённое молчание, которое лейтенант быстро нарушает: — Я участвовал в слушаниях по каждому из этих эпизодов. Все мои действия были признаны законными и обоснованными. Если бы мой отряд бросился на выручку сержанту Эрби, то никто бы из нас уже не вернулся. Те «тюлени» попали впросак, и им уже было не помочь. Теперь этот щенок уходит в глухую оборону, в которой просидит до последнего. Значит, пришло время нападать. С этими мыслями Спенсер неторопливо поднимается и расслабленной, даже вальяжной походкой подходит к сидящему Рассу. Тот реагирует мгновенно — насупившись, сдержанно выдыхает, всячески стараясь не смотреть на своего собеседника. — Помочь можно всем и каждому, — Спенсер склоняется к нему, упираясь одной рукой в спинку стула. — Это лишь вопрос желания. — Он пристально оглядывает напряжённое лицо Расса, которому лишь чудом удаётся сохранить самообладание, как и острую нужду ввязаться в бессмысленную потасовку. Это хорошо видно по его глазам. — И твоим желанием было завершить миссию, чтобы получить очередную похвалу от командования. Жизни тех «котиков» тебя не волновали, верно? — Спенсер замирает, впившись в Расса пытливым взглядом, точно кобра, выжидающая момент укуса. — Ты можешь кому угодно говорить, как важны для тебя чужие жизни, но мы оба с тобой знаем, что ты не из тех, кто закроет собой гранату, чтобы другие смогли выжить. — Гранату? Закрыть? — скептично усмехается Расс. — Вы это серьёзно? Какой долбоёб вам про это рассказал? Хотя нет, можете не отвечать — такие ебанаты обычно сидят где-то в штабе и понятия не имеют, как всё на самом деле. — И хотя он обходится без прямых намёков, Спенсер улавливает в его интонации едва заметный укор, мол, военное дознание не занимается ничем, кроме протирания штанов. Отчасти, так оно и есть: они действительно могут днями напролёт не вылезать из кабинета. Но время от времени им всё же приходится надевать разгрузочный жилет и забирать из оружейной винтовку — почти половина военных преступлений совершается в эпицентре боевых действий. Так проще замести следы, списав очередное убийство мирного жителя на авиаудар или плохую артиллерийскую наводку. Они выезжают на поле боя, чтобы восстановить картинку произошедшего и по горячим следам вычислить виновного. Здесь нет какой-то благой цели, вроде защиты невинных или отстаивания чести жертв войны — лишь нежелание раздувать из мухи слона. Своими разоблачающими публикациями «Викиликс» усложнила жизнь всей Армии. И если в отдалённых провинциях и деревнях, как правило, всё так и остаётся невыясненным, то вот в центральных областях общественный резонанс всегда даст о себе знать. Чем ближе к столице, тем больше гуманитарных и правозащитных организаций. Чем дальше от Рэйбла, тем выше риск, что о преступлении военнослужащего станет известно. И за это в первую очередь спросят со Спенсера. — Мы тут не в супергероев играем, — продолжает Расс. — На войне не место показушному героизму — тут каждая жизнь на счету. — Странно, что ты не вспомнил об этом, когда получил просьбу о помощи от сержанта Эрби и его отряда, — едва не иронизирует Спенсер, на что Расс резко вскакивает, сжав кулаки. Сидящий позади них Джозеф усмехается, не скрывая желания понаблюдать за возможным зрелищем. — Трудно держать себя в руках, лейтенант? Тяжело сохранять контроль? А мне казалось, что самообладание — залог успеха для хорошего снайпера, — нескрываемое ехидство в голосе. — Или ты не такой хороший снайпер, каким себя считаешь? — Я пока ещё не снайпер, но обязательно им стану, — произносит упрямое Расс. Правда, звучит это скорее как напоминание самому себе. Учитывая его амбиции и, надо признать, способности, будет странно, если Расс так и останется в стане марксменов. Всё же оконченная школа снайперов — это не только престиж, но и совершенно другой уровень. Это другая работа, другие риски и задачи. А ещё это необходимость сделать выбор: остаться в роли командира, имея одну из самых уважаемых и сложных в получении специализаций, либо же вжиться в роль снайпера, работая в паре с собственным наводчиком-наблюдателем, но без возможности управлять отрядом как раньше, ведь снайпер — это волк-одиночка, которому нет дела до чьих-то задач или потерь. Всё, что его волнует, так это дистанция до цели и направление ветра. Многие военнослужащие относятся к ним с пренебрежением, а ведь почти все они обязаны снайперам жизнями. Может, те и привыкли работать в одиночку или в паре с наводчиком-наблюдателем, но, когда стоит задача обеспечить огневое прикрытие, из затаившегося хищника снайпер превращается в настоящего ангела-хранителя, для которого одна выпущенная пуля — это один спасённый американский солдат. Спенсер знает об этом не понаслышке: пару раз ему доводилось наблюдать за тем, как работают эти высшие хищники. Минимум сомнений. Максимум точности. Холодный расчёт и полный контроль над ситуацией. Словом, настоящее баллистическое искусство. Правда, пока Расс не научится ладить с самим собой, дорога в эту касту хищников ему закрыта. — Хотите утопить меня — делайте это при всех, — почти что цедит Расс, однако разжимает кулаки, словно поняв бесполезность мордобоя. За одну только угрозу сослуживцу, тем более вышестоящему офицеру он гарантирует себе место в тюремной камере. — А не притаскивайте к себе, понтуясь властью. Я знаю как свои полномочия, так и ваши. Не стоит на меня давить. Это звучит как какой-то вызов, однако Спенсер даже не думает вестись на провокацию. Вместо этого он лишь ухмыляется и заводит руки за спину, выпрямившись во весь свой рост, отчего Расс приподнимает голову. — В таком случае ты знаешь, что я уполномочен передавать рапорты в Отдел уголовных расследований Армии США в обход командующего базой. Я имею полное право арестовать тебя хоть сейчас и объявить о начале официального расследования. Нужна ли тебе такая слава, лейтенант? — Конечно же, нет. Даже самый полоумный идиот ни за что не согласится прославиться таким образом. Попасть в поле зрения военной уголовной юстиции однажды, значит, привлекать их внимание всегда. — Мне кажется, что нет. Уже готового поставить точку, Спенсера вынуждают прерваться. Причина — появившийся на пороге кабинета морской пехотинец, который был назначен командовать караулом, надзирающим за пленными боевиками и гражданскими. Вытянувшись по струнке, морпех, облачённый в экипировку, отдаёт честь и сообщает, что недавно захваченный боевик, помещённый в местную тюрьму, заговорил. А вот это уже интересно... Ещё в тот момент, когда этого пленного поместили под надзор, Спенсер велел караульным внимательно следить за его поведением и при малейших признаках, указывающих на желание сотрудничать, немедленно докладывать ему. Выходит, надолго этого пленного всё же не хватило, хотя, по словам тех, кто первыми его допрашивал, тот храбрился настолько упорно и рьяно, что даже были сомнения, удастся ли его вообще расколоть. Он благодарит морпеха за информацию и приказывает ему возвращаться на пост. Затем поднимается с места, поправив форму, и наказывает Джозефу оставаться в кабинете на случай внезапных распоряжений от командования. Расс так же встаёт и всем своим видом показывает заинтересованность, что логично, ведь это его отряд захватил боевика. Недолго думая, Спенсер предлагает Рассу проследовать вместе с ним к пленному. На какое-то время им придётся позабыть обо всех распрях и сосредоточиться над общим делом — добыче полезной информации, которая поможет не только Рэйблу, но и, возможно, всем Вооружённым силам. Они покидают кабинет военного дознания и оказываются под палящими лучами полуденного солнца. Бегло осмотревшись, Спенсер ведёт Расса за собой в сторону стоящего почти на отшибе базы однокомнатного помещения — деревянной коробки, увешанной трофейными саджжада самых разных цветов и узоров. Благодаря этим трофеям, собранным во время обысков домов местных жителей, деревянная коробка скорее напоминает цветастый шалаш каких-нибудь хиппи, обосновавшихся в одной из горячих точек Ближнего Востока. За входом присматривают двое экипированных и вооружённых морских пехотинца, обсуждающих последние новости. В руках обоих — тлеющие сигареты, от которых морпехи, едва завидев Спенсера, спешат избавиться. Одна из недокуренных сигарет летит куда-то в сторону и исчезает за пустыми канистрами из-под воды. Вторую же неуклюже сминает морпех, втаптывая в землю расплющенную трубочку. Морпехи принимают стойки «смирно» и почти синхронно отдают честь. Спенсер отвечает им тем же, но в своей, слегка небрежной манере и осведомляется об обстановке как по периметру, так и внутри деревянной коробки. — Всё спокойно, капитан, — докладывает морской пехотинец с шевроном младшего капрала на плече. — Пленный ведёт себя смирно. Час назад ему принесли завтрак и поили прохладной водой. Нарушений дисциплины не установлено. — Мне сообщили, что он заговорил, — игнорируя доклад морпехов, произносит Спенсер. — Он согласился сотрудничать? Стал называть имена или возможные цели для атак? Морпехи, точно не понимая, о чём идёт речь, непонимающе переглядываются. Спенсер осматривает обоих и убеждается, что среди них нет командира, который и явился к нему пару минут назад в кабинет. Либо самовольно куда-то отлучился, либо был выдернут с поста по поручению кого-то из офицеров. Как бы то ни было, но эти двое всё равно должны быть в курсе. — Ваш командир сообщил мне, что пленный заговорил, — всё же поясняет Спенсер, чтобы немного ускорить процесс получения ответов. — О чём именно он говорил? — Оу... — выдавливает один из морпехов и снова переглядывается с сослуживцем, словно ища поддержку. — Да, он заговорил. Кажется, просил выпустить его на прогулку. С губ Спенсера слетает разочарованно-сдержанный вздох, а сам он ощущает пока ещё лёгкое раздражение. Выходит, его оторвали от допроса, который был в самом разгаре и начал давать первые результаты, чтобы... что? Узнать, что пленный боевик всего-навсего хочет погулять? Просится на прогулку, точно сидящая на привязи собака? — Сходите-ка, отлейте, — хмуро произносит Спенсер, взглядом пробежав по каждому из морпехов. Те вопросительно на него смотрят. — Вы насквозь промокли от этой жары, а будете пренебрегать нуждой и станете импотентами. — Сэр, спасибо, сэр! — чеканит один из них, после чего морпехи лёгким бегом и, гремя экипировкой, устремляются к уборным Рэйбла. Не выгребные ямы, конечно, но и вкопанные в землю ванны с возведёнными над ними кабинками из фанеры роскошью не назовёшь. Впрочем, по заверениям полковника Ламберта, скоро на Рэйбле соорудят полноценные модульные туалеты, и старая армейская хитрость с сжиганием отходов путём заливания ванн горючей смесью потеряет свою актуальность. В это искренне хочется верить, как и в то, что однажды постоянный гул реактивных самолётов наконец-то стихнет. Спенсер тихонько хмыкает, глядя вслед удаляющимся морпехам. Господи, эти бестолковые кретины даже готовы ссать в собственные штаны, лишь бы не покидать боевой пост и доказать всем вокруг, что они действительно лучшие. Ну, или, как минимум, не худшие. — Помнишь того красавчика, которого вы сюда привезли накануне? — издалека начинает Спенсер и отодвигает щеколду двери. Следом открывает замок. Что ж, раз он здесь, да ещё и в компании командира рыцарей, навыки которого вполне могут пригодиться, то почему бы ему самому не пообщаться с пленным боевиком? Вряд ли они с этого что-то потеряют. К тому же, все пленные, так или иначе, всё равно находятся в юрисдикции военного дознания. — Он ранил двух капралов спецназа, — сухо отвечает Расс, идя вслед за Спенсером. Тот толкает дверь, и оба оказываются в затемнённом помещении с заколоченными окнами, служащими скорее вентиляцией, нежели возможностью понаблюдать за происходящим снаружи. В воздухе витают тошнотные запахи скисшей мочи и испражнений, пота и отсыревшего дерева. Посреди комнаты установлен толстый деревянный столб, к которому наручниками прикован захваченный вчера боевик. Руки заведены за спину и сведены ладонями вместе, а в кожу запястий впивается нагретый металл. Первые сутки пленный провёл стоя из-за прикованных к столбу ног. Сегодня же надзиратели решили дать ему передышку, позволив сидеть спиной к столбу, чтобы не столько отдохнуть, сколько просто прийти в себя после пыток. Рядом стоит ржавое металлическое ведро, над которым кружат пока ещё редкие мухи, и пустая пластиковая бутылка из-под воды. Спенсер, невзирая на отвращение и подступивший рвотный рефлекс, сдерживает себя и толкает ногой сначала ведро, всполошив осевших на фекалиях мух, а затем и бутылку. Гремит отскочивший от дерева пластик. Пребывающий в полудрёме боевик вздрагивает, что-то озвучив на своём языке, затем испуганно осматривается и поднимает на высящегося напротив него Спенсера свирепый взор. В этих карих, почти чёрных глазах так хорошо читается ярое желание выдрать глотки своим надзирателям. На коротких и тёмных волосах заметна корка запёкшейся крови. Под носом и на обеих бровях — тоже. Отёкшее, усыпанное свежими синяками лицо боевика даёт ясно понять, что вчерашние день и вечер этот приверженец радикального ислама провёл в компании парочки военных разведчиков морской пехоты, которых обычно и привлекают для допросов пленных или расспросов местного населения. На босых и грязных ногах, помимо набухших пальцев и почерневших ногтей, виднеются и ожоги — следы от тушения сигаретой. Засаленная и испачканная военная форма напоминает куски сшитых воедино лоскутов. Жалкое и мерзкое зрелище. Но без этого никак. Если они станут давать боевикам хоть малейшее послабление или улучшат условия их заточения, то лишь потратят драгоценное время на добычу нужной информации. Конечно, в таких условиях — в полной антисанитарии и при постоянном физическом и психологическом давлении — жизнь протекает гораздо медленнее и мучительнее, однако этому парню уже должно быть всё равно. Он обречён. Ровно в тот момент, как позволил группе спецназовцев себя захватить, он распрощался с жизнью. Дальше — либо смерть в процессе пыток, либо пожизненное заточение в самом настоящем аду в компании специалистов ЦРУ, не так далеко ушедших от средневековых палачей. Впрочем, Спенсер даже не думает сочувствовать этому куску дерьма. Выбирая путь террориста и преступника, нужно быть готовым к ответу за всю причинённую другим людям боль. И этот мудак, без сомнения, причинил боль многим людям. Особенно американским солдатам. — С ним работали разведчики морской пехоты, — сообщает Спенсер и шмыгает носом. От царящего в воздухе зловония начинает кружиться голова. Чтобы не опозориться перед лейтенантом Рассом, отходит к окну, где вонь человеческих выделений ослабевает на фоне запахов нагретого дерева и расположенной неподалёку заправки для военной техники. Не менее резкий аромат горючего и машинного масла перебьёт практически всё. — Но даже у них не получилось вытащить из него всю информацию, так что командование санкционировало прибытие на Рэйбл специалистов из ЦРУ, чтобы они помогли с допросом. — Желаю этому ублюдку приятно провести время, — хмыкает Расс, на что Спенсер не сдерживает лёгкого смешка. Что правда, то правда — агенты ЦРУ, специализирующиеся на психологическом воздействии и допросах, определённо найдут тысячу и один способ развлечь этого боевика. — В этом можешь не сомневаться. Проблема в том, что это наш парень, а ЦРУ наверняка положит на него глаз и захочет перевезти в один из своих секретных лагерей. Этот красавчик, — Спенсер косится на боевика, который молча слушает их разговор, точно понимая каждое слово, — судя по всему, некто важный. Разведчики выяснили, что, возможно, он — полевой командир, отряд которого погиб после авиаудара. Эту информацию ещё будут проверять, но если всё подтвердится... — Дальше он не продолжает. И так ясно, что если им действительно удалось захватить какую-то важную шишку, из него будут высосаны все соки, прежде чем ему позволят наконец-то умереть. — Мы не нашли никаких тел или останков, — справедливо возражает Расс. — Разведка беспилотником показала, что в школе сидело несколько этих мудаков, но они однозначно успели эвакуироваться до того, как туда прибыли «бородавочники». Может, они и дикари, но уж точно не идиоты. — Эту информацию так же будут проверять, — заверяет его Спенсер, потому как слышал о распоряжении полковника Ламберта послать к руинам школы экспедиционный отряд морпехов, чтобы не только окончательно зачистить ту область, но и поискать возможные останки или следы отряда боевиков. — Полковник уже распорядился отправить туда группу. А ещё он распорядился выбить из этого парня всё, что можно до прибытия црушников. — Что ж, удачи. Это процесс не быстрый, так что рекомендую запастись терпением, капитан. У вас всё? Тогда я пошёл. — Вообще-то, — произносит Спенсер, вынудив уже собравшегося уйти Расса остановиться, — терпением нужно запастись тебе, лейтенант. — Он что почти наслаждается постепенно проявляющимся шоком на лице Расса. — Видишь ли, если его не удалось расколоть военным разведчикам, значит, нужен кто-то посерьёзнее. Я уже разговаривал с полковником Ламбертом, и он поддержал моё предложение подключить к допросу спецназ. Пока начнём с вас. Если не справитесь, эстафету перехватят другие. Расс переводит ошарашенный взгляд на боевика, который, словно бы смирившись со своей участью, остаётся совершенно спокойным. — Хотите, чтобы его пытал я? — скепсис вперемешку с негодованием в голосе. — Это уже вообще-то статья. Ну да, клёво вы придумали: в довесок к имеющимся взысканиям приписать мне ещё и это. Разведка, может, и отыгралась на нём, да только на этих парней никто и никогда не станет гнать. Им же, блядь, всё можно. Даже когда они похищают местных — им никто слова не скажет. Так и есть — разведчики самых разных родов войск, расквартированные здесь, действительно пользуются определённой протекцией у командования. Не сказать, что многих это возмущает, однако все новички, прибывающие на Рэйбл, первым же делом пытаются узнать, почему одним можно то, что другим строго запрещено. Например, курить в присутствии старших офицеров или выезжать за пределы базы под покровом ночи по личным делам. Лишь единицы смеют высказываться об этом, правда, потом замолкают — как правило, стараниями самих же разведчиков. Они первыми общаются с захваченными местными жителями и боевиками. Они же применяют те методы допроса, за использование которых можно легко попасть под трибунал, но на которые командование закрывает глаза и тщательно скрывает от высшего руководства. Обычно всё списывают на банальные попытки побега или оказание сопротивления при задержании и зачастую преподносят так, что даже десятилетний мальчик, которого скрутили на суку и об которого тушили сигареты, предстаёт в образе злейшего врага свободного мира. Несмотря на прошлый опыт, первое время Спенсер был в рядах тех, кто не желал спускать это палачам с рук. Каждую неделю он писал рапорты, обращался в вышестоящие органы военного дознания, даже выходил на связь с Министерством обороны и консультировался с отставным агентом ЦРУ по вопросам правомерности использования тех или иных методов допроса. Вскоре ему пришлось смириться. Точнее, его вынудили. Полковник Ламберт хороший человек и прекрасный командир, но даже у такого образца воинской выучки есть один, мерзкий для некоторых изъян — он терпеть не может боевиков. Для него все они — не люди. И лишь из желания остаться при должности и звании полковник не позволяет своим подчинённым пуститься во все тяжкие и творить с пленными такое, о чём даже не рискнут снимать фильмы ужасов. Полковник Ламберт считает себя инквизитором, выжигающим ведьм — боевиков, оказывающих сопротивление как правительственным войскам, так и американским солдатам. И именно благодаря ему Спенсер, пусть и прошедший службу в секретной тюрьме ЦРУ и повидавший всякое, был вынужден отказаться от собственных принципов и забыть о правилах ведения гуманитарной войны. Теперь жестокое обращение с пленными всегда оправдывается одинаково — борьба с терроризмом. Спенсер хмурится и понимает, что затея с тем, чтобы лейтенант Расс сделал всю грязную работу — сделал то, что не смогли пока сделать разведчики, — уже не кажется такой заманчивой. — Рано или поздно, но полковник Ламберт обратится к тебе за помощью лично, — озвучивает Спенсер, на что Расс сдержанно выдыхает и прикусывает нижнюю губу. — К тебе или к кому-то из твоих подчинённых. На Рэйбле не так много людей, способных эффективно и в кратчайшие сроки проводить допросы. Может, в арсенале хвалёного спецназа есть какие-нибудь трюки? — Странно это слышать от бывшего надзирателя Гуантанамо, — мрачно усмехается Расс. Сняв бейсболку, озадаченно скребёт затылок, и надевает обратно. — Мне казалось, никого круче дознавателей в этом деле нет. — Мои навыки больше подходят для общения с военнослужащими Соединённых Штатов. Например, с такими, как ты, лейтенант. Расс снова усмехается, на этот раз нервно, и обходит столб, к которому и прикован в сидячей позе боевик. Тот свирепым взглядом следит за каждым движением командира рыцарей, но не шевелится. — Об него уже тушили сигареты, — констатирует Расс и приседает на корточки возле грязных, покрытых коркой крови и грязи босых ног боевика. Некоторые из пальцев вывихнуты, надо полагать, щипцами. — И даже просверлили пару дырок… — тусклым голосом отмечает. Спенсер подходит чуть ближе и перехватывает взгляд лейтенанта, наткнувшись на несколько отверстий на левом бедре боевика. Кажется, вчера здесь жужжала бытовая дрель. — Чёрт… — вздыхает Расс и поднимается, точно глубоко задетый увиденным. — Никогда бы не подумал, что командир спецназа, убивший с десяток людей, будет так колебаться, — отмечает Спенсер и даже находит во всём этом отголоски забавного. Он и вправду никогда бы не подумал, что спецназовцы могут колебаться перед тем, как начать пытать носителя нужной им информации. Невероятное открытие какое-то. — Между тем, чтобы быстро лишить человека жизни, и тем, чтобы делать это максимально медленно — всё же есть разница, — сухо парирует Расс. — Вы хорошо говорите на их языке? — Относительно, — признаётся Спенсер, потому что в отличие от многих военнослужащих Рэйбла не стал пренебрегать уроками по культуре, обычаям и языку, которые здесь проводили представители четвёртого отдельного полка психологической войны, чтобы солдаты освежили в памяти то, что им говорили перед непосредственной отправкой сюда. — Что нужно сказать? Но Расс не отвечает. Вместо этого он ненадолго удаляется из помещения и возвращается уже в сопровождении одного из морпехов, караулящих вход. Когда же Спенсер понимает, что Расс собирается избавить пленного боевика от пут, то протестует, на что получает просьбу не мешать. — Вы же хотите, чтобы я добыл информацию? — напоминает Расс и, перехватив у морпеха ключи от наручников, заходит за спину сидящему боевику. Тот напрягается и замирает, точно готовый напасть, едва браслеты спадут. Спенсер приказывает морпеху взять того на мушку. — На самом деле с ними всё намного проще, чем мы думаем. Раздаётся негромкий щелчок. Следом — звон металла. Расс снова встаёт перед лицом боевика, в то время как сам боевик с лёгкой удовлетворённостью потирает запястья, на коже которых видны потёртости. — Скажите ему, чтобы он разделся, — произносит Расс, не сводя с сидящего боевика цепкого взгляда. Морпех, держащий пленного на прицеле своей винтовки, озадаченно поглядывает на Спенсера. — Это ещё зачем? — как можно сдержаннее интересуется Спенсер. Всё-таки это была плохая идея. — Попрошу обозначить весь порядок действий, лейтенант. — Для истинно верующего мусульманина, коими эти ребята и являются, оголяться в присутствии посторонних людей — всё равно, что смерть. Разведчики пытались взять его силой, но совсем забыли о психологии и вере этого парня. — Расс снова приседает на корточки перед боевиком, который, точно поняв, что тот задумал, поджимает губы и напрягается. И без того преисполненный ненавистью взгляд окрашивается ещё большим гневом. — Даже если для него это окажется не так страшно, то вы, как опытный дознаватель, должны знать, что обнажённый человек чувствует себя незащищённым и уязвимым. Так его будет легче убедить — без насилия и даже угроз. Чёрт, а ведь этот парень прав… Для любого человека одежда — это что-то вроде уютной и комфортной брони, снять которую решаются лишь в определённых случаях. Находиться же голым, да ещё и в присутствии незнакомых мужчин — это самая настоящая моральная пытка и просто унижение. В Гуантанамо такое применяется повсеместно. Надзиратели играют на чувстве веры заключённых, заставляя в ней усомниться, как и в том, что некие божественные силы даруют освобождение от всех этих мучений. Решив пойти навстречу и посмотреть, что же из этого выйдет, Спенсер на ломанном арабском велит боевику раздеться. Неудивительно, что тот воспринимает его слова максимально оскорбительно и даже вскакивает, пусть и с огромным трудом, и озвучивает пару крепких словечек. Морской пехотинец кричит на него ответ, веля не дёргаться и вести себя смирно, на что в его адрес так же звучат проклятья и обещания кары от самого Аллаха. — Я ни хрена не понял, что ты сейчас сказал, — цедит морпех, взяв боевика на мушку и держа палец на спусковом крючке винтовки. — Но если ты сейчас, сука, не заткнёшься и не сделаешь то, что тебе велят, я трахну тебя свинцом, ёбаная ты мразь! Заткнись и, сука, раздевайся! Живее, падла!.. — Если ты не разденешься сам, тебя разденут другие, — холодно говорит Расс, так же успевший встать, и скрещивает руки на груди. Спенсер переводит каждое его слово. — Это сделает почти дюжина мужчин, которые разденут тебя догола. Затем они снимут тебя на телефон и разошлют по всему Интернету. Кто-то из твоих приятелей — таких же террористов — это увидит и покажет вашему командиру. Ты будешь опозорен. Твоя честь воина будет опозорена, и ты уже не будешь джихадистом. Ты будешь слабым, обнажённым и беспомощным. Голым тебя заставят пройтись по всей базе, чтобы это видел каждый американский солдат — каждый мужчина и женщина. Ну а если ты после стольких унижений решишь, что твоё молчание всё ещё стоит того, — делает паузу, после которой озвучивает сухое и беспристрастное: — Мы изнасилуем тебя. Услышав это, Спенсер, переводящий каждое слово, замолкает и скептично косится на Расса. Да никто в жизни не станет насиловать этих ублюдков. Во всяком случае, лично. Максимум, особо озабоченные военнослужащие заставляют пленных совокупляться друг с другом, пока сами дрочат, наблюдая со стороны, либо же снимают на телефоны. У большинства одна только мысль о том, чтобы оприходовать какого-нибудь боевика, вызывает рвотные позывы. Поэтому слова Расса кажутся не более, чем нелепой угрозой. Правда, сам пленник об этом не знает — не знает всей правды, как не знает и о некоторых специфичных порядках, заведённых на этой базе. — Проблемы с переводом, капитан Линч? — осведомляется Расс и переводит взгляд на Спенсера. — Или в Ираке не знают, что такое «изнасилование»? Может, у боевиков это запрещено? — ехидство в голосе. — Неужели ни один террорист никогда и никого не насиловал? — Хах! — усмехается морпех, позволив себе немного опустить дуло винтовки. — Да эти грязные свиньи скорее будут дрочить в гордом одиночестве, чем трахаться. У них же всё, блядь, запрещено! — Ладно! — внезапно восклицает боевик на английском. Спенсер, готовящийся перевести очередную порцию угроз, застывает, удивлённо таращась на него. Изумляются и Расс с морпехом. — Я всё скажу. Только не надо меня раздевать. — Так ты говоришь по-английски? — на всякий случай уточняет Спенсер. — Да, я говорю по-английски, — отвечает боевик и испуганно взирает на Спенсера. В его речи даже нет акцента, что странно. Или так только кажется?.. — Пожалуйста, только не унижайте. Не надо меня снимать. Если Вусал это увидит, он меня накажет. — Вусал? — переспрашивает Расс и машинально переглядывается с морпехом, словно бы этот боец, сутками стерегущий пленников, может поведать о носителе этого имени. — Кто такой этот Вусал? Он из ИГИЛ? Он один из командиров? — Нет, — боевик качает головой. — Вусал ненавидит ИГИЛ. Они безбожники, убийцы и шакалы. Аллах покарает ИГИЛ. — Так ты не из ИГИЛ? — вновь уточняет Спенсер. А ведь разведчики, которые и допрашивали этого парня, убедили командование, что спецназом был взят какой-то полевой офицер ИГИЛ. Либо они сами это выдумали, либо ни черта не поняли. — Тогда кто ты такой? Дезертир? Ополченец? Представитель свободного клана? — Я праведный воин Аллаха. — Боевик приставляет одну ладонь к груди в районе сердца. — Аллах благословил Валахир, а Валахир защитит свободный Джумхурият аль-Ирак. — Валахир, значит, — вторит ему Расс. — Ты офицер этого Валахира, верно? — Ему сдержанно кивают. — Твои люди погибли во время авиаудара? — Очередной сдавленный кивок. — А где останки? Мы не нашли тела. — Видя, что боевик его не понимает, пробует по-другому: — Во время налёта был бум. Ну, взрыв, понимаешь? Взрыв, который убивает, как ваши, блядь, шахиды долбанные. Если никто не выжил, то они все мертвы. А где трупы? Где мертвецы? — Школа, — только и озвучивает боевик и таким образом даёт понять, что все погибшие оказались погребены под обломками разбомблённого здания. Видимо, чтобы до них добраться, придётся подключать спецтехнику. Кивнув в ответ, Расс говорит Спенсеру, что нужно поставить в известность не только командование, но и тех солдат, которых отправили осматривать руины школы. Затем он хвалится, что за десять минут смог расколоть этого парня, с которым почти сутки возились матёрые разведчики морской пехоты. — Профи есть профи, капитан, — подытоживает Расс и велит морпеху снова приковать боевика к столбу. — Кстати, а что такое Валахир? — В том-то и дело, лейтенант, — произносит Спенсер после недолгой паузы, в течение которой тщательно обдумывал услышанное. То, что сказал боевик, нисколько не обнадёживает. Наоборот, стало только сложнее и запутаннее, а вопросов появилось всё больше. — Я впервые про это слышу. Похоже, у нас появился новый противник.

* * *

— Валахир? Это точно? — переспрашивает полковник Ламберт, сидящий за рабочим столом в своём кабинете. Стоящий напротив него Спенсер сдавленно кивает. — Вам знаком этот термин, капитан Линч? Может, доводилось слышать раннее? — Боюсь, что нет, сэр, — ровно отзывается Спенсер и заводит руки за спину, выпрямившись. — Рискну предположить, что мы имеем дело с новой и молодой террористической ячейкой в регионе. Возможно, они придерживаются идеологии повстанцев — свободный от иностранной интервенции Ирак. Однако эта ячейка, по словам пленного, вступила в конфликт с ИГИЛ. Они не разделяют общих интересов. Не исключено, что между ними протекают вооружённые столкновения. — Но из-за чего? — тут же осведомляется полковник. Вопрос звучит в пустоту. — Делят территории? Придерживаются разных трактовок ислама? Если они действительно враждебно настроены друг к другу, мы должны знать почему. — Разрешите узнать зачем, — осмеливается спросить Спенсер, хотя начинает догадываться, почему у полковника Ламберта такой повышенный интерес к всевозможной вражде и неприязни самых разных кланов, группировок и альянсов террористов. Впрочем, как и у многих среди командования. Словно ожидавший такого вопроса, полковник довольно кивает и, скрестив пальцы рук в замок, кладёт их на стол. — Принцип «разделяй и властвуй», капитан Линч, — произносит полковник. — Залог победы в любой войне — это несогласованность действий противника. В нашем же случае — несогласованность действий командиров ИГИЛ, а также командиров их союзников. Вражда между ними — лучший способ посеять хаос и нетерпимость. Стравливая их друг с другом, мы получаем преимущество. Сейчас у них лишь одна цель — выбить нас из Ирака и Сирии; сломать нас. На деле же все эти кланы и группировки никогда бы не стали сидеть за одним столом. Всех их связывает обоюдная неприязнь, и когда мы усиливаем повод для этой неприязни, их вынужденный союз начинает трещать по швам. Их гнев, обращённый на нас, нужно перенаправить на них самих. Такая тактика неплохо показала себя в Афганистане, хотя командование почему-то решило, что диалог с племенами пуштунов куда эффективнее междоусобицы. Как по мне, лучше дать им возможность перебить друг друга, чтобы потом добить оставшихся. Слова полковника звучат разумно. Действительно, зачем рисковать жизнями многих солдат и тратить драгоценные ресурсы и время, воюя против всех сразу, когда можно воевать лишь против уцелевших, позволив им друг друга перебить? Но если бы всё было так просто... Вражда кланов всегда отражается на обстановке в регионе и на жизни мирного населения. Из-за неуёмного чувства гордости и желания доказать оппоненту своё превосходство, командиры отрядов боевиков устраивают показательные расправы над местными, убивают их и жестоко калечат лишь с одной целью — доказать, что они единственная сила, с которой стоит считаться. Опыт войны в Афганистане показал, что лучше заручиться поддержкой местных племён, чем пытаться истребить тех, кто вырос и прожил всю свою жизнь в горах, которые не смогли покорить даже отборнейшие альпинистские части. — Не думаю, что такая тактика возымеет эффект, полковник, — всё же решает высказаться Спенсер. Вряд ли полковник Ламберт прислушается к его словам, но попытаться всё-таки стоит. — Мы ничего не знаем об этом Валахире и ещё многого не знаем об ИГИЛ. А более мелкие ячейки и группировки доставляют нам проблем не меньше, чем постоянная жара. — Это уже не нам решать, капитан, — голос полковника чуть холодеет. — На днях сюда прибудут агенты ЦРУ, которым поручено допросить этого пленного. По результатам полученной информации командованием будет принято соответствующее решение. Наша же задача — получить и использовать любую информацию, которая поможет обезопасить вверенный нам регион, а также сохранить жизни наших солдат. Он не сказал, где базировался его отряд, и какая у них была задача? — Получив отрицательный ответ, полковник хмурится. — Даже после того, как весь его отряд погиб, он не стал запрашивать подкрепление или покидать свою позицию, — рассуждает вслух. — Эта школа не является какой-то стратегической точкой. Значит, дело не в ней. Возможно, его отряд разведывал местность. А, возможно, они чего-то ждали. Какова вероятность, что они пытались организовать там засаду? — Был нанесён превентивный удар по их позициям, — словно бы напоминает Спенсер. — Они не могли знать, что в этот квадрат кто-то выдвинется, если только речь не идёт о возможной утечке информации. Услышав это, полковник поднимает на Спенсера пытливый взгляд и чуть поджимает губы. Кажется, аналогичная мысль посетила и его, однако он до последнего её отвергал, точно не желая верить, что такое вообще возможно. Что боевики могут быть в курсе всех их планов и грамотно воспользуются этим. — С пленным нужно ещё поработать, — наказывает полковник. — Пусть этим займётся не только спецназ, но и Отдел планирования и проведения операций. Можете подключить и своего протеже, капитан. Мы должны знать, почему после потери своего отряда, этот пленный остался на прежней позиции. Даже если дело в банальной мести мы должны это знать. Если же дело в утечке... — на секунду замолкает и хмурится. — То это очень серьёзно. — Хотите, чтобы пленного допрашивал лейтенант Бэкс? — хмыкает Спенсер и не скрывает лёгкой насмешки на лице. Джозеф, безусловно, талантлив и амбициозен, но он, как и сам Спенсер, специализируется на беседах с такими же военными, а не c местными религиозными фанатиками. С другой стороны, даже такой опыт может оказаться полезным. — Я поручу ему заняться этим. Это всё, сэр? Полковник Ламберт, поразмыслив, можно ли поручить военному дознанию что-то ещё, кивает, позволяя Спенсеру уйти. За дверью кабинета его встречает лейтенант Расс, который тут же расспрашивает о дальнейших действиях относительно этого Валахира, а также интересуется, не забыл ли Спенсер упомянуть того, кто и добыл эти бесценные сведения. — Полковник Ламберт в курсе всего, лейтенант, — отвечает Спенсер, остановившись в паре ярдов от выхода из здания штаба. — Никаких активных действий мы не принимаем. С пленным будут продолжать работать, в том числе и специалисты ЦРУ, которые со дня на день прибудут на Рэйбл. Это всё. Расс, будто задетый услышанным, мрачно усмехается и озадаченно скребёт гладко выбритый подбородок. Спецназовцы — одни из немногих, кому разрешается иметь растительность на лице. Однако Спенсер никогда не видел, чтобы лейтенант Расс позволял себе хоть малейший намёк на щетину. — Мы только что узнали, что в регионе действует новая террористическая группировка, но полковник Ламберт велит нам и дальше сидеть на жопе ровно — я ничего не упустил? — с пока ещё лёгким недовольством в голосе переспрашивает Расс. — Странно, что мне приходится это разжёвывать человеку вашей должности и ранга, однако я напомню, что перед осуществлением каких-либо действий нужен чёткий и согласованный план этих действий, — сухо разъясняет Спенсер и скрещивает руки на груди. — Пока этого плана у нас нет, и вряд ли он появится в ближайшее время. Позиция полковника предельно ясна: добыть как можно больше информации и ждать дальнейших инструкций. Подкинув лейтенанту пищу для размышлений, Спенсер собирается уйти, однако Расс его останавливает и даже дотрагивается до его плеча, развернув. И ведь играет с огнём... — Значит, моя работа закончена, — почти что отрезает Расс. — Я свою миссию выполнил — добыл у этого парня информацию. Дальше с ним пусть развлекаются другие. — Думаешь, после всего, что ты выкинул, ты сможешь так просто уйти? — с издёвкой в голосе отмечает Спенсер и наблюдает, как на преисполненном решимостью лице лейтенанта проскальзывает непонимание. — Некоторое время назад ты угрожал пленному изнасилованием, унижал его человеческое достоинство и личность. Это преступление, лейтенант. Боюсь, мне придётся написать об этом рапорт. С губ Расса, едва до него доходит вся шаткость положения, слетает свирепое: «Сукин сын!», и он только собирается спросить со Спенсера, как на пороге здания штаба появляется капрал Армии США Элайджа Логан, который сообщает, что командующий ОППО срочно разыскивает командира рыцарей под предлогом неотложного происшествия. — Что случилось? — бесстрастно интересуется Расс, быстро потеряв к Спенсеру всякий интерес. Однако по его напряжённой осанке и поджатым губам хорошо видны остатки того гнева, который почти что обрушился на Спенсера. В таком случае и самому Рассу досталось бы. Капрал Логан — худощавый белобрысый паренёк, сутками просиживающий за компьютером, — снимает кепи, чтобы вытереть выступивший пот, и, надев обратно, отвечает: — Боевики сбили вертолёт. Место крушения необходимо осмотреть, а также провести срочную эвакуацию возможных выживших. — Кого именно сбили? Наших? — уточняет Расс, тут же впившись в капрала пытливым взором. — Вертолёт «Красного креста». Гражданский, сэр. Но... — капрал заминается. — Что? — мгновенно реагирует Расс, напрягаясь. Напрягается и Спенсер, потому как без труда распознаёт в смятении капрала какой-то подвох. — Выкладывай, чего, блядь, мнёшься? — По неподтверждённой информации, на борту находилась важная персона, — наконец, отвечает капрал и спешит дополнить: — Мы всё ещё проверяем достоверность этих сведений... — Что ещё за важная персона? — включается в диалог Спенсер. — Кто-то из иракского правительства? Журналист? Представитель дипмиссии? — От последнего капрал поджимает губы, и Спенсер понимает, что, похоже, угодил прямо в яблочко. Вздохнув, выясняет подробности: — Так, кто именно? Снова ООН? О ком, чёрт возьми, речь?.. — Нет, сэр, — едва ли не мямлит капрал. — Это не совсем ООН. Речь идёт о сыне вице-президента США.