Рэйбл

Прошло чуть больше суток с тех пор, как на складе медикаментов было обнаружено тело заместителя начальника медчасти. За это время Спенсер вместе с Джозефом успели навести некоторые справки не только о погибшем, но и об его окружении. Как итог: никого, кто имел бы по-настоящему серьёзный мотив для убийства специалиста Фернандеза. У него не было врагов и он ни с кем не конфликтовал, стараясь со всеми поддерживать приятельские отношения. Так что после каждого опрошенного свидетеля версия с убийством становится всё менее вероятной. Однако круг тех, на кого всё же придётся надавить, остаётся неизменным: лейтенант Расс, сержант Нейтон, а также капрал Тоунс, который первым и обнаружил бездыханное тело и теперь сидит в кабинете отдела военного дознания, нервно сжимая форменную кепи. Невысокого роста, худощавый, с юношескими чертами лица и с нескрываемой тревогой в глазах, капрал Тоунс стал вторым, кого Спенсер решил допросить на следующий же день после инцидента. Сначала он наведался в караульное помещение, отведённое для злостных нарушителей порядка на Рэйбле, и в присутствии капитана Конли, а также военного адвоката допросил сержанта Нейтона, в подразделении которого и проходил службу покойный. Тот не стал препираться и почти сразу же признался в том, что это по его вине был нарушен порядок процедуры извещения; что это он, игнорируя все правила и как следует не разобравшись, всучил Фернандезу письмо с прискорбной вестью. Было много извинений, сожалений и едва ли не плача — сержант Нейтон прекрасно понимал, что его ждёт за такую халатность. А ещё он прекрасно понимал, как же подло и бездушно поступил с собственным подчинённым. Следующим на очереди был капрал Тоунс. Его после церемонии прощания, проходившей на взлётно-посадочной полосе, перехватил Джозеф и, попросив проследовать за ним, доставил в отдел, где их уже ждал Спенсер. Сам Спенсер на церемонии прощания присутствовал лишь косвенно: наблюдал со стороны, как в грузовой отсек «Геркулеса» один за другим грузят гробы, накрытые звёздно-полосатым флагом. Он насчитал пятнадцать, что сходится с недавними потерями, которые понёс Рэйбл: двое «зелёных беретов», один рыцарь, два пилота ВВС США и десять пехотинцев, погибших меньше месяца назад, но из-за затянувшегося расследования их останки было решено отправить к родным только сейчас. Спенсер ненавидит такие мероприятия — после них всегда хочется напиться, чтобы позабыть Ирак, как и этот вездесущий запах смерти, отдающий вонью смердящих на жаре трупов. — Значит, никого на складе, кроме вас, больше не было, я правильно понял, капрал? — уточняет Спенсер, сжимая в левой руке шариковую ручку и собираясь вычеркнуть один из пунктов в опроснике, который ему в срочном порядке пришлось выискивать среди различных процессуальных документов военного дознания. О том, как оформлять дела о самоубийствах, Спенсер знал лишь в теории — ещё со времён учёбы в Академии. На практике же сталкивался с подобным впервые. — Кто-нибудь ещё может подтвердить, что вы направились на склад медикаментов по приказу сержанта Дэвиса? — Только… сержант Дэвис, сэр, — с лёгким опасением в голосе произносит Тоунс и ещё крепче сжимает свою кепи. Спенсер внимательно следит за его реакцией, мысленно отметив, насколько сильно взмок капрал. В отделе душно, но всё же не настолько, чтобы на коже начали выступать капли пота. — Почему сержант Дэвис послал именно вас? — будничным тоном спрашивает Спенсер и делает вид, что не замечает напряжения Тоунса. Это ещё сильнее выбивает капрала из колеи. Он нервно оглядывается на Джозефа, который, поняв, к чему, возможно, всё идёт, встаёт из-за стола и, бёдрами опираясь о него спереди, скрещивает руки на груди, встав в отчасти грозную позу. Правая ладонь, лёгшая на чехол с наручниками, как бы намекает, что сейчас может произойти очередной арест, и Тоунс составит компанию сержанту Нейтону. Простая психология и тонкий расчёт, граничащий с провокацией. Никаких прямых угроз или обвинений. Джозеф и Спенсер действуют сообща — чётко и грамотно, легко создавая иллюзию того, что им всё известно. Что они действительно знают, кто повинен в смерти Фернандеза и что на самом деле капрал Тоунс забыл на складе медикаментов. Они нарочно играют на его нервах, точно виртуозные музыканты, не позволяя ему чувствовать себя в безопасности и соскочить с крючка, на котором тот плотно сидит. И пока Джозеф высится за спиной капрала, словно башня с зорким часовым, Спенсер внимательно оглядывает Тоунса, подмечая каждую мелочь, каждую деталь в его поведении. Дрожащие пальцы продолжают сминать кепи. Скрещенные под стулом ноги слегка подёргиваются в тике, а испуганный взгляд лихорадочно скачет по окружению, будто выискивая подсказки или правильный ответ на вопрос. Капралу требуется заметно больше времени, чтобы собраться с мыслями. — Это была личная просьба, сэр, — выдавливает неуверенное. — Сержант Дэвис часто просит меня её выполнить. И ещё он взял с меня слово, что я никому об этом не расскажу. А вот и первый повод начать оказывать давление. До этого момента Спенсер действовал деликатно и даже мягко, рассчитывая на то, что у капрала попросту сдадут нервы и он тут же выложит всё. Что ж, нервы у него и вправду сдают, но до чистосердечного признания по-прежнему далеко. Значит, пора переходить к активным действиям. Спенсер сдвигает брови к переносице, нахмурившись и показывая, что недоволен услышанным, отчего капрал ещё сильнее напрягается и даже ёжится. — Капрал Тоунс, вы проходите свидетелем по делу о несчастном случае, приведшем к смерти военнослужащего Армии США, — холодно напоминает Спенсер, смерив его строгим взглядом. Капрал Тоунс громко сглатывает. — Настоятельно рекомендую быть откровенным с военным дознанием, действующим от лица Министерства обороны и органов военной юстиции. Если мы поймём, что вы что-то скрываете, вы будете задержаны, а наш с вами разговор перейдёт уже на совсем другой уровень, который вам очень не понравится. Вы тот, кто первым оказался на месте происшествия и обнаружил тело. Такими темпами из свидетеля вы очень быстро переквалифицируетесь сначала в подозреваемого, а после и в обвиняемого, правда, уже по другому делу. Знаете, чем это грозит, капрал? Вопрос, ответ на который знают все, кто носит военную форму, однако Спенсер всё же находит нужным пояснить: — Трибуналом. Вы будете осуждены военным судом и приговорены к лишению свободы в одной из дисциплинарных казарм под надзором вооружённой охраны, имеющей право стрелять на поражение. Кругом лишь голые бетонные стены, двадцатифутовые заборы с колючей проволокой и лай сторожевых псов, под который вы каждый день будете засыпать. И всё это на протяжении нескольких, а то и десятка лет — окончательный срок заключения будет зависеть от военного прокурора и федерального судьи. — Его голос, как и взгляд, ожесточаются, намертво приковав Тоунса к спинке стула. — Я могу хоть прямо сейчас заковать вас в наручники и посадить на первый же борт ВВС США, который доставит вас прямиком в данное спецучреждение. — Сэр, я… — выдавливает капрал, но замолкает под пристальным и тяжёлым взором Спенсера, который не намерен тратить драгоценное время на какие-то тайны и договорённости двух военнослужащих между собой. Так что либо Тоунс сейчас же выкладывает ему всё как есть, либо он полетит обратно в Штаты тем же бортом, что и сержант Нейтон. — Что вы делали на складе медикаментов, капрал Тоунс? — ледяным тоном осведомляется Спенсер, не сводя с него глаз. — И о какой просьбе сержанта Дэвиса идёт речь? Выкладывай или, Богом клянусь, ты станешь первым военнослужащим в своей бригаде, осужденным на пожизненный срок. Напряжение достигает своего апогея. Держащийся позади Джозеф подходит к капралу ближе, впившись в него внимательным взглядом и готовый в любую секунду заковать его в наручники. Спенсер же смотрит сурово и неотрывно, и лишь небольшая жилка, пульсирующая на левом виске, выдаёт его постепенно заканчивающееся терпение. Видит Бог, он не хотел угрожать этому парню, однако Тоунс сам напросился, став говорить загадками. — Презервативы, сэр, — наконец, выдавливает капрал, вынудив Джозефа застыть в недоумении, в то время как Спенсера — дёрнуть бровями от изумления. — На складе медикаментов есть небольшой запас презервативов, которые мы применяем не по назначению, — тараторит Тоунс, решив как можно скорее избавиться от этого груза. — Но… Сержант Дэвис встречается с одной из медсестёр в госпитале и они… Ну… Не хотят, чтобы были какие-то последствия… Кондомы. Класс. Это именно то, что им нужно. Это именно то, для чего Спенсер и вызвал Тоунса в отдел, потратив на него целый час, чтобы по итогу выяснить лишь это. Что ж, теперь они знают, что сержант Дэвис, отвечающий за радиоэлектронное оборудование Рэйбла, трахается с какой-то медсестрой из госпиталя. Вернее, с одной-единственной медсестрой, потому что больше в госпитале нет девушек. Но Спенсеру плевать. Ему нет дела до чужих постелей и уж тем более ему нет дела до того, используются ли при этом меры предосторожности в виде всё тех же контрацептивов. Ни он, ни Джозеф оказываются не готовыми к такой правде. Спенсер сокрушённо вздыхает и умывает лицо ладонью. Он был уверен, что начал распутывать клубок, но теперь этот клубок от него вновь ускользает, да ещё и под беззвучную насмешку, мол, выкуси. Приходится давиться. И ещё придётся опросить сержанта Дэвиса, чтобы тот подтвердил или опроверг слова Тоунса. Вот только даже думать не хочется об этом разговоре. Да и вряд ли сержант Дэвис обрадуется вопросу в духе: «Эй, это ведь ты посылаешь капрала Тоунса на склад медикаментов за презервативами, чтобы потом безопасно трахать медсестру из госпиталя и не нарваться на алименты?». Просто охеренно. Ему требуется время. Пару минут он раздумывает над тем, как же быть, и не придумывает ничего лучше, кроме как взять паузу в опросах свидетелей и поработать с другими возможными уликами, вроде писем покойного Фернандеза и его личного дела. Конечно, это не последний визит Тоунса в отдел дознания, однако на сегодня, пожалуй, хватит с него показаний. — Лейтенант, проводите капрала Тоунса до выхода. Пока вы свободны, капрал, — не глядя на Тоунса, произносит Спенсер и двигает к себе стопку писем Фернандеза, которую начал изучать ещё вчера вечером. За ними он и уснул, моримый головной болью и жуткой усталостью. Не ожидав, что его так быстро отпустят, капрал Тоунс поднимает на Спенсера ошарашенный взгляд и не сразу реагирует на призывы Джозефа следовать за ним. Когда же до него доходит, он искренне благодарит Спенсера и, всё ещё потрясённый, покидает отдел военного дознания. Едва захлопывается дверь, как в кабинете воцаряется липкая тишина, сквозь которую изредка просачиваются голоса и шум, доносящиеся с улицы. Правда, в одиночестве Спенсер находится недолго: спустя некоторое время во входную дверь стучат, и на пороге кабинета появляются трое. При виде майора Баркера Спенсер немного смягчается, но, завидев капитана Конли, придерживающего под локоть темноволосого военнослужащего, которого доводилось видеть раньше, тихонько хмыкает. Теперь понятно, зачем к нему пожаловала такая делегация — они привели очередного провинившегося солдафона. — Сэр. — Спенсер поднимается с места, хотя помнит, что он и Баркер, несмотря на разницу в званиях, редко соблюдают весь этот церемониал между собой. — Капитан, — одаривает Конли коротким взглядом, в то время как на провинившегося военнослужащего не обращает внимания. — Знаю, у тебя завал, Линч. — Майор Баркер протягивает ему свежий письменный рапорт, который Спенсер сразу же бегло просматривает. Рапорт о нарушении воинской дисциплины. Впрочем, иного просто быть не может, ведь Баркер редко появляется здесь по другим, не рабочим вопросам. — Но оказывается у нашего новичка серьёзные проблемы с дисциплиной. Наказание я ему уже назначил, но, думаю, будет лучше, если его озвучишь именно ты — так он точно поймёт, какую же херню натворил. — Пятнадцатая статья? После такого? Ты серьёзно? — после беглого чтения осведомляется Спенсер, чуть удивлённый. Майор Баркер известен своей склонностью к жёсткой дисциплине, однако сейчас почему-то прибегнул к внесудебным мерам наказания и это при условии, что провинившийся боец, судя по рапорту, напал на офицера. Спенсер вспоминает разговор в кабинете полковника Ламберта, когда командира рыцарей поставили перед фактом, что в его отряд назначили нового медика. И майор Баркер ратовал за это назначение громче всех, поэтому не исключено, что на его решение повлияли личные мотивы. — И на кого же он поднял руку? Будто ожидавший такого вопроса, Баркер ухмыляется и произносит: «На лейтенанта Расса». Спенсер мгновенно перехватывает его настрой, но сдерживается и позволяет себе лишь издёвку: — С меня причитается, капрал, — он быстро определяет звание того, с кем ему и предстоит провести беседу. — Наручники можно снять, — кивает капитану Конли, и тот, развернув провинившегося военнослужащего к себе спиной, избавляет его от наручников. — Не думаю, что капрал станет делать глупости. Щёлкают наручники, и капрал, освободившись от железных браслетов, потирает запястья, успевшие покраснеть. Конли остаётся возле него, не то контролируя, не то просто ожидая новых распоряжений. Спенсер предлагает ему идти, в то время как сам отходит вместе с Баркером в сторону. — Слышал, ты тесно общался со специалистом Фернандезом, — начинает Спенсер, не выпуская капрала из виду. — Мне жаль, Уилферд. Надеюсь, ты нормально перенёс утрату. — Я скорблю вместе со всеми, Линч, — водит плечом майор. — Но если ты думаешь, что я хорошо его знал или был с ним близок, то ошибаешься. Да, я помогал ему с поступлением в «СВИК», но и только. Мы пересекались с ним всего пару раз, чтобы обсудить перечень документов, которые нужно отправить в академию. — И за это время ты не замечал за ним никаких суицидальных наклонностей или тревожных мыслей? — Это что, допрос? — усмехается Баркер, быстро раскусив его. Спенсер говорил искренне, однако не воспользоваться ситуацией просто не мог. — Спишу эти вопросы на нашу дружбу, Спенс, но… Нет. Ничего такого я за ним не замечал. Лучше поспрашивай сержанта Бута, когда он вернётся и… — оглядывается на провинившегося капрала, после чего дружески хлопает Спенсера по плечу. — Удачи с этим ковбоем. Только будь с ним поласковее — это всё-таки не Расс, вдруг сломается после первого же раза. Спенсер усмехается в ответ на эти слова. Баркер прав: это не лейтенант Расс к его великому сожалению, хотя странно, что командир рыцарей отделался всего-навсего письменным рапортом, в то время как его подчинённый оказался выброшен на тонкий лёд. Быть ласковым, как того пожелал Баркер, он не обещает, но и травмировать этого капрала раньше времени тоже не стоит. Значит, нужно выбрать другую тактику. Кивнув напоследок, майор Баркер вслед за капитаном Конли покидает кабинет, оставив Спенсера наедине с капралом. — Садись, — сухо велит Спенсер, вернув себе прежний непробиваемо-строгий вид. Дождавшись, пока капрал сядет, он подходит к мини-холодильнику, стоящему под столом Джозефа, и, наклонившись, вытаскивает оттуда ледяную банку любимой колы. Тёплые подушечки пальцев обволакивает бодрящая прохлада металла, окрашенного в яркие цвета. Банка с глухим стуком приземляется на стол перед Шарпом, который поднимает на Спенсера вопросительный взгляд. — Как я уже сказал, с меня причитается, — иронично, с намёком на банку комментирует Спенсер, и, придвинув её ближе к Шарпу, усаживается обратно за стол. На самом деле ни о какой благодарности речи не идёт. Спенсер ещё не свихнулся, чтобы поощрять нападение одного военнослужащего на другого, особенно на своего командира. Просто одного взгляда на этого капрала достаточно, чтобы понять: ещё немного, и тот начнёт скисать от жары. Скорее всего, у него до сих пор идёт процесс акклиматизации, так что ему не помешает освежиться. Хотя, банка с колой служит ещё и маленькой психологической уловкой, призванной ослабить внутреннее сопротивление капрала и вызвать у него доверие, мол, военное дознание не собирается делать ему ничего плохого. Меж тем Спенсер раскрывает рапорт о драке, где также лежат отсканированные страницы из личного дела провинившегося капрала, и внимательно просматривает их, вынуждая самого капрала ещё некоторое время томиться в ожидании. Внимательный взгляд скользит по выдержкам из досье, позволяя сделать некоторые пометки в голове. Провинившегося военнослужащего зовут Теодор Шарп. Пару дней назад он прилетел на Рэйбл в составе пополнения и был зачислен к рыцарям в качестве внештатного специалиста по медицине. Почему внештатного — понятно сразу, ведь никакое уважающее себя спецподразделение не примет в свои ряды простого пехотинца, пусть и имеющего за плечами медицинское образование и опыт службы в самых разных горячих точках, вроде Афганистана и того же Ирака. Его назначение, кажется, связано с тем, что прежний медик рыцарей был тяжело ранен и отправлен сначала в Багдад, а затем в Штаты. Интересно, как на всё это отреагировал лейтенант Расс, учитывая, что его и прошлого медика связывали довольно тёплые отношения? В тот день Спенсер как раз вызвал его к себе, и лейтенант выглядел если не расстроенным, то явно озадаченным. Не исключено, что это как раз было связано с появлением новенького в его отряде. Вот только этот новенький оказался далеко не размазнёй. И дело не только в его богатом боевом прошлом, но и в том, что он поднял руку на офицера. Да, этот офицер — самый ненавистный Спенсеру человек на всём Рэйбле, однако офицер. Может, Расс и заслуживает того, чтобы ему хорошенько съездили по зубам, вот только он носит лейтенантскую лычку, имеет военное образование и одну из самых престижных должностей на Рэйбле, о которой мечтают многие военнослужащие. Так что либо капрал Шарп не блещет умом, что в принципе невозможно при его-то специализации, либо у него был веский повод для драки. Настолько веский, что его не пугали возможные последствия. — Надоела служба в армии и вы решили поставить крест на своей карьере, капрал? — издалека начинает Спенсер и перелистывает очередную страницу в личном деле Шарпа. — Нападение на вышестоящего офицера, особенно в условиях боевых действий — тяжкое преступление, которое карается тюремным сроком. — Майор Баркер применил в отношении меня пятнадцатую статью, сэр, — ровным голосом произносит Шарп и наблюдает, как в его личном деле перелистывается одна страница за другой. Спенсер его игнорирует и, не отрываясь от изучения досье, продолжает: — Может, вы и осуществили мою мечту, капрал, однако, напав на офицера и по совместительству своего командира, вы показали себя несдержанным и неуравновешенным военнослужащим, склонным к нарушению дисциплины. — Спенсер заканчивает изучать материалы и, закрыв папку, кладёт на неё руки, сцепив пальцы в замок. — Такие военнослужащие подрывают моральный дух личного состава и авторитет офицеров, что может иметь серьёзные последствия для всей военной базы. Итак, — впивается в Шарпа цепким взглядом. — В чём была причина драки? — Мелкий бытовой конфликт, сэр, — всё то же спокойствие в голосе. Капрал Шарп держится, на удивление, хорошо для человека, которому по-прежнему грозит трибунал, ведь решение майора Баркера не выносить произошедший конфликт за пределы Рэйбла, мягко говоря, неправильно и даже противоречит положениям Кодекса. Спенсер имеет полное право оспорить его, хотя и не станет. Он не горит желанием разбираться в этих петушиных боях. — Лейтенант Расс отобрал у вас сухой паёк? — иронично предполагает Спенсер. Он подозревает, что Шарп лжёт и что на самом деле драка произошла не из-за какой-то мелочи, вроде того же пайка. Причина намного глубже и наверняка как-то связана с самим Рассом. — Или он опускал в ваш адрес непристойные шутки? Может, он оскорбил вас или домогался? — Нет, сэр. — Тогда что, капрал? — Спенсер пожимает плечами. — Что же такого должно было произойти, чтобы вы, рискуя попасть под трибунал, подняли руку на офицера? Я лично знаю всех командиров на Рэйбле и могу с уверенностью сказать, что ни один из них не позволит себе пренебрежительного отношения к своим подчинённым. Хотя, может, вы стали свидетелем обратной ситуации? — Спенсер прищуривается, заметив, как Шарп поджимает губы. Есть. Вот оно. Этот капрал определённо что-то знает. Может, это и не совсем связано с дракой, однако слова о том, что тот же Расс всегда уважительно относится к своим подчинённым, вызывают у Шарпа приступ диссонанса. Он провёл под крылом командира рыцарей меньше недели и, похоже, успел познать его дерзко-вызывающую натуру. Любопытно. Поняв, что нащупал правильную траекторию беседы, Спенсер решает развить её дальше. Кажется, него появился шанс не столько заиметь серьёзный компромат на командира рыцарей, сколько пресечь возможные неуставные отношения. В расследовании таких инцидентов мало приятного, но от этого никуда не деться. Железная дисциплина в армии поразительным образом сочетается с вездесущей травлей, фамильярностью и банальным пренебрежением одних военнослужащих к другим. — Капрал, — начинает Спенсер и хмурится, — то, о чём я спрошу вас сейчас, очень серьёзно. Напоминаю, что, хоть я и действую в интересах Министерства обороны, в мои обязанности так же входит и решение проблем военнослужащих, права которых были нарушены. Всё, что вы скажете, останется только между нами и может быть передано в СОПРО на условиях анонимности. Теперь я спрошу вас конкретно, а вы всё же постарайтесь честно ответить на мой вопрос: лейтенант Расс применял физическое, сексуальное или иное насилие в отношении вас или других военнослужащих? Молчание. Напряжённое. Хрупкое. Капрал Шарп не сводит с него пристального взгляда, и, Спенсер готов поклясться, что видит сомнение и борьбу в его глазах. Видит, как они отражают это внутреннее противостояние между совестью и честью. Стукачество никогда не было в почёте. Сержанты и инструкторы могут хоть сколько доказывать, что донёсшему на других военнослужащему ничего не грозит и что он, наоборот, заслуживает похвалы за проявленную активную позицию. Но все они по-прежнему играют по негласным правилам, одно из которых и гласит, что нет ничего отвратительнее стукачества. Стукачи долго не живут. Стукачи уже никогда не будут пользоваться уважением. Стукачам не место ни в армии, ни в школе, ни где-либо ещё. Спенсер это прекрасно понимает, как и то, что капралу есть, чем поделиться, однако тот либо не хочет, либо… боится. Расс ведь вполне мог подвесить его за яйца, воспользовавшись своим служебным положением. — Насколько мне известно, — наконец, озвучивает Шарп, — нет, сэр. Ни о чём таком я не знаю. Но в произошедшей драке виноват только я, и я это признаю. И всё-таки это не страх. Им движет нечто другое. Когда один военнослужащий боится донести на другого, то непроизвольно выдаст себя криком о помощи, который всегда хорошо читается в словах, интонации или в жестах. Это как аварийный маячок, включившийся после произошедшей катастрофы и продолжающий подавать сигналы бедствия для спасателей. Спенсер и есть тот самый спасатель, ведь его обязанность — пресекать любые нарушения военного законодательства и раскрывать военные преступления. А физическое или любое другое насилие командира в отношении своего подчинённого — это тяжкое преступление, которое, к сожалению, для армии не редкость, пусть и драка офицера с военнослужащим нижестоящего ранга не самое страшное, что может произойти. Изнасилования, домогательства, проституция, секс-шантаж — главные язвы на теле Вооружённых сил, особенно если речь идёт об отдалённых военных базах и форпостах, где военнослужащие-женщины и мужчины одинаково сильно страдают от сексуальной неудовлетворённости. Но последним всё же приходится сложнее. В мире больше не найдётся места, где количество выделяемого тестостерона было бы так же велико, как на военной базе, расположенной в эпицентре боевых действий. В мире больше не найдётся места, где количество изголодавшихся по сексу мужчин будет так же велико, как на военной базе. Так что здесь, как и в случае с контрабандой алкоголя или телефонов, каждый извращается, как может. Кто-то, подкупив командира караульной смены, тайком уезжает в самоволку в ближайший городок или в деревню и лично убеждается в том, что американские доллары воистину творят чудеса в любой точке земного шара, раз за пачку этих самых долларов молодые девушки, поклявшиеся перед самим Аллахом в воздержании до брака, выполнят любой каприз. Некоторые из этих девушек просто стремятся прокормить семью, пусть даже таким сомнительным способом. Некоторые же верят, что это их счастливый билет в нормальную жизнь и что американский солдат, недавно трахавший их как в последний раз в жизни, обязательно возьмёт их с собой в Америку. На деле же они не получают ничего, кроме разорванной девственной плевы, опороченной чести и риска подхватить инфекцию. И всё это по цене десяти долларов, хотя в провинциях, что ближе к столице, ценник может быть выше. Ещё среди военнослужащих есть те, кто торгует собой, помогая не только другим справиться с накопившимся напряжением, но и самому сбросить его, не говоря уже о заработанных деньгах или о чём-то не менее ценном, вроде выпивки и сигарет. Другие же — те, кто понаглее и находятся на высоких ступенях в иерархии званий — предпочитают старое и проверенное временем сексуальное принуждение на, разумеется, безвозмездной основе. Даже офицеры не брезгуют заниматься подобным, эксплуатируя, как правило, новобранцев, либо просто наивных идиотов, которые не видят ничего постыдного в том, чтобы сделать минет в обмен на повышение или увеличение денежного довольствования. Нередки и изнасилования, благо на Рэйбле ничего подобного не происходило и хочется верить, что никогда не произойдёт. Даже учреждённое СОПРО, призванное искоренить сексуальное насилие в рядах военнослужащих, до сих пор не может одолеть эту болезнь как последствие всеобщей эмоциональной напряжённости и скуки. Мог ли лейтенант Расс домогаться капрала Шарпа или других подчинённых? Почему нет. У него нет законной супруги, а в его личном деле в графе «БР» стоит прочерк. Ни жены, ни родителей, ни братьев, ни сестёр. Таким обычно нечего терять. У таких вояк, как он, обычно нет ничего, кроме, собственно, войны и службы. Неудивительно, что Расс — единственный из своего отряда, кто пробыл в Ираке три года подряд. Три года непрерывной службы вдали от дома. И ещё десять — в таких же, не менее опасных точках по всему земному шару с короткими перерывами для повышения квалификации и переаттестации. У командира рыцарей могла запросто поехать крыша, если не уже. Но, раз он тут, значит, годен. Либо он как следует прижал Шарпа, чтобы тот ни о чём подобном не распространялся. — Учились в Калвере? — Разве это имеет отношение к делу, сэр? — чуть твёрже, чем раньше спрашивает капрал Шарп. А вот и первые шипы пошли… Такими темпами уйдёт в глухую оборону, которую будет тяжело расковырять. И раз так, значит, его бросок вслепую, похоже, попал в цель. — Всего лишь интересное совпадение, капрал. Похоже, что вы учились вместе со своим новым командиром, — произносит Спенсер. Он не дурак и не собирается раскрывать все карты перед этим парнем. А его интерес прошлым Шарпа и Расса вполне можно списать на поиск мотива, побудивший обоих военнослужащих сойтись в драке. К слову, о прошлом: тот факт, что Шарп и Расс учились вместе довольно занимателен. Спенсеру не составило труда это понять, потому что за изучением досье командира рыцарей он провёл столько времени, что успел выучить некоторые из его пунктов, вроде того же учебного заведения и даже номера социального страхования. Стоит к этому присмотреться, потому что это кажется интересным. Возможно, это объясняет текущий конфликт и то, как Расс протестовал против назначения нового медика к нему в отряд. Не исключено, что этих двоих связывает нечто большее, чем одна лишь учебка. Однако всё это Спенсер решает оставить на потом. — Вам больше нечего мне рассказать, капрал? — напоследок осведомляется он. Шарп уверенно качает головой. Немногословен. Сложно сказать, привычка ли это держать всё в себе, либо он просто осторожничает. На фоне того же капрала Тоунса, с которого стекали галлоны пота, Шарп выглядит намного выигрышнее и хладнокровнее. Впрочем, боевым медикам — вторым после Бога — всегда нужно держать себя в руках, с чем капрал прекрасно справляется. Спенсер уже и не помнит, когда в последний раз беседовал с кем-то таким же спокойным. Даже лейтенант Расс при всей его первоклассной подготовке держался не так впечатляюще, что уже о многом говорит. Ему определённо стоит копнуть глубже и повнимательнее изучить досье капрала Шарпа, но пока у него нет на это времени. Если бы не грёбаное дело о гибели Фернандеза, он бы с удовольствием потратил вечер-другой на то, чтобы докопаться до истины и таки прижать Расса к стенке, потому как ясно, что этот медик, скорее всего, и есть тот самый ключ, которого долгое время не доставало. Да и другая работа, в том числе расследование гибели рыцаря и двух «зелёных беретов» во время вчерашней спецоперации тоже не станет ждать. Пожалуй, ему нужно больше часов в сутках. — В таком случае, капрал, сообщаю вам, что данный инцидент будет занесён в ваше личное дело с пометкой о применении пятнадцатой статьи Кодекса, — резюмирует Спенсер, поняв, что не добьётся от Шарпа большего, а время начинает поджимать. У него есть куча других дел, требующих внимания. — С сегодняшнего дня и до конца месяца вы будете находиться на испытательном сроке. В случае повторного нарушения дисциплины ваше дело будет передано в военный суд, который назначит уже другое, более тяжкое наказание. Майор Баркер, — Спенсер косится на письменный рапорт майора, — предложил на этот раз ограничиться возложением дополнительных обязанностей, согласно подпункту «Е» подраздела «А» статьи пятнадцатой. Вам знакома данная мера, капрал? — Нет, сэр. Прежде мне назначали другое наказание, — признаётся Шарп. По крайней мере, здесь он честен, потому как в его личном деле действительно имеются несколько дисциплинарных взысканий, полученных пару лет назад. Ничего серьёзного — всего лишь нарушение правил ношения парадной формы, за которое ему временно сократили денежное довольствование. — Помимо ваших основных обязанностей, которые вытекают из вашей должности в качестве специалиста в восемьдесят девятом отряде, с сегодняшнего дня на вас также возлагаются и дополнительные на срок до четырнадцати дней, — поясняет Спенсер и видит, как хмурится Шарп, не обрадованный такой новостью. — Майор Баркер настоял на том, чтобы своё наказание вы отбывали в санчасти. Его просьба будет удовлетворена. За вами закрепят старшего по званию, чтобы он следил за тем, как вы отбываете своё наказание. По окончанию срока наказания он также составит на вас характеристику, которая войдёт в ваше личное дело. Вопросы? Кажется, впервые за всё это время капрал Шарп теряет былую уверенность, выглядя не то подавленным, не то озадаченным. Неудивительно, ведь не каждый день слышишь, как тебя отправляют в санитарную часть драить полы, мыть инструменты и заниматься прочей грязной работой. Не каторга, конечно, но и расслабиться вряд ли получится. К тому же мало кому захочется тратить свободное время на всю эту рутину, особенно в условиях адской жары. — Вы согласны с тем, что к вам будут применены внесудебные меры наказания и что данный инцидент не будет рассмотрен военным судом? — спрашивает Спенсер, неустанно следуя строгой процедуре при применении пятнадцатой статьи. Как офицер, имеющий право назначать такие наказания, он должен убедиться, что провинившийся военнослужащий не возражает против такой процедуры и того, что дело было рассмотрено без участия военного суда. Многие военнослужащие всегда спокойно относятся к такому, не желая доходить до трибунала. Но встречаются и те, кому принципиально важно до последнего отстоять свои права и невиновность в военном суде, что порождает целый ряд проблем и лишних бумаг. К счастью, Шарп оказывается не таким принципиальным (либо просто не считает нужным отрицать очевидное), поэтому Спенсер, дождавшись его сдавленного кивка, произносит: — Текущее время, — сверяется с наручными часами, — одиннадцать часов и сорок одна минута. Действуя от лица майора Уилферда Баркера, военное дознание Рэйбла признаёт вас, капрал Теодор Шарп, виновным в нападении на офицера — второго лейтенанта Армии США Брайана Расса. Военное дознание уведомляет вас о применении по отношению к вам статьи пятнадцатой Единого кодекса военной юстиции. Сообщаю, что согласно подпункту «Е» подраздела «А» статьи пятнадцатой на вас возлагаются дополнительные обязанности на период четырнадцати дней с отбыванием наказания в санитарной части военной базы Рэйбл. Если вы считаете данное наказание несправедливым или несоразмерным совершённому проступку, вы можете подать апелляцию о внесудебном наказании вышестоящему офицеру, а именно полковнику Армии США Питеру Ламберту. По итогу рассмотрения апелляции, полковник Ламберт может отменить внесудебное наказание, уменьшить его строгость, либо отклонить апелляцию. Строгость и тяжесть самого наказания увеличены не будут. Вам понятны применённые в отношении вас меры и порядок их обжалования, капрал? — Да, сэр, — ровно отзывается Шарп. — Мне всё понятно, сэр. — В таком случае подпишите это, — Спенсер двигает к нему бумагу — бланк с готовым обвинительным постановлением — и ручку. Заметив, как колеблется Шарп, поясняет: — Здесь сказано, что вы согласны с положениями пятнадцатой статьи, не имеете замечаний относительно процедуры её применения, а также ознакомлены с порядком обжалования внесудебного наказания. Необходимая формальность, капрал. Поколебавшись ещё с минуту и словно обдумывая, правильно ли поступает, капрал Шарп оставляет внизу свою размашистую подпись и возвращает Спенсеру бумагу. Тот, ухватив бланк, придирчиво осматривает, что всегда делает, когда речь идёт о документах, и вкладывает в тонкую папку с другими материалами по делу о сегодняшней драке. — Разрешите идти? — осведомляется Шарп и, получив сдавленный кивок, поднимается со стула. Не став забирать банку с колой, успевшей немного нагреться и оставившей под собой небольшую лужицу воды, Шарп двигается к выходу, но останавливается у самой двери. — Могу я спросить сэр? Уже собравшийся заняться другими делами, Спенсер замирает с раскрытой папкой личного дела Фернандеза и, окинув Шарпа беглым взглядом, произносит сухое: «Можешь». Тот колеблется, будто пожалев, что вообще решился, и всё же задаёт свой вопрос: — Вы спросили, домогался ли меня лейтенант Расс. Выходит, прецеденты уже были? Здесь такое часто происходит? Любопытный вопрос. Кажется, его Спенсер впервые слышит в своём кабинете. Обычно новички никогда не спрашивают о чём-то подобном, предпочитая принять это как данность; как часть их новой жизни вдали от дома. Опасается ли Шарп за свой зад? Или, быть может, сам прощупывает почву для своих будущих похождений? У Спенсера не так уж и хорошо намётан глаз на тех, кто может кому-то засадить. По каменно-спокойному лицу Шарпа вообще сложно что-либо сказать. Даже Спенсеру с его знаниями и опытом тяжело даётся рассмотреть душу капрала. Это не Тоунс, которого можно читать, будто раскрытую книгу, как, впрочем, и большинство военнослужащих Рэйбла. — Не мне вам объяснять, капрал, что будет, если сотню мужчин запереть в клетке и время от времени заставлять их убивать. Мы стараемся пресекать подобные инциденты, но не можем уследить за всем, поэтому я и просил вас честно отвечать на вопросы. Если вы столкнётесь с чем-то подобным, вы всегда можете доложить об этом мне, либо другому офицеру. Повисает пауза, которая требуется Шарпу, чтобы переварить услышанное, после чего он вновь спрашивает, отчего-то сильно заинтересованный: — Вы ведь из флота, сэр? — Как видишь, — с намёком на знаки различия на своей форме отвечает Спенсер. Здесь, на суше и тесно взаимодействуя с Корпусом морской пехоты, ему пришлось на время расстаться с формой флота, облачившись в морпеховскую боевую униформу. Это нельзя назвать досадным фактом, ведь Спенсер никогда плохо не отзывался о морпехах, но всё же привычный синий «ТИП-1» ощущается гораздо роднее. — Могу я узнать, почему флот судит Армию? От этого вопроса, ставшего уже едва ли не местным анекдотом, Спенсер хмыкает. Хотя Шарп пробыл на Рэйбле всего пару дней, поэтому логично, что он до сих пор не знает некоторых вещей, вроде особенностей работы местного военного дознания. — Вы находитесь на базе объединённых сухопутных и военно-морских сил, где в первую очередь важны звания, а не род войск. Военное дознание Рэйбла действует от лица Вооружённых сил в целом, но по делу каждого военнослужащего — морпеха, моряка или простого пехотинца — подаётся рапорт в соответствующее командование, будь то Армия, флот или что-то ещё. К тому же наказание вам назначила Армия, в частности, майор Баркер, а не военное дознание или флот. Не беспокойтесь: никто не станет приписывать вас к флоту. Там не место таким, как вы, — с нотой пренебрежения и одновременно гордости за ВМС, из которого и вышел, произносит Спенсер. Может, он и считает все эти споры на тему крутизны различных родов войск глупыми, однако никогда не перестанет отстаивать честь и доброе имя родного военно-морского флота, подарившего ему блестящую карьеру, опыт, верных друзей и, конечно же, любимую работу. — Об этом инциденте будет извещено Медицинское командование Армии США, к которому вы и приписаны. — Прошу прощения, сэр. Я просто никогда не видел дознавателя из флота, — признаётся Шарп. — Привыкайте, капрал, — не сводя с него цепкого взгляда, произносит Спенсер. — Потому что если вы продолжите в таком духе, как сегодня, то видеться с вами мы будем гораздо чаще. — Этого больше не повторится, сэр, — едва не чеканит Шарп. — Это в ваших же интересах, капрал. Свободен. На этот раз Шарп еле заметно кивает, как бы говоря, что всё понял. Но одно дело понять и совсем другое — прислушаться к этим словам и больше не влезать в неприятности. Поняв, что всё закончилось, а капрал молча покинул кабинет, Спенсер вновь переключает внимание на бумаги на столе, собираясь разгрести хоть что-то из этого, и снова изучить материалы по делу о смерти специалиста Фернандеза. Не выходит: вслед за вынырнувшей фигурой капрала Шарпа на пороге показывается Джозеф. — Сэр, прибыло ЦРУ. Сосредоточенный на письменных показаниях капрала Тоунса, Спенсер поднимает на своего подчинённого недовольный взгляд, точно его отрывают от чего-то важного. Учитывая, что полковник Ламберт недавно затребовал промежуточный отчёт о результатах расследования, изучение этих показаний, да и всех остальных материалов, на которых и строится картина произошедшего, действительно важно. Но Спенсер не винит Джозефа. В конце концов, тот просто делает свою работу — старается держать своего командира в курсе событий и сообщать тому обо всех делах, требующих вмешательства. Прибытие же сотрудников ЦРУ и есть то самое дело, требующее внимания, — сегодня утром полковник Ламберт не только запросил отчёт, но и распорядился, чтобы военное дознание временно оказало прибывшим офицерам разведки содействие в получении и анализе информации, связанной с новой террористической группировкой Валахир. Почему именно военное дознание, и без того загруженное всевозможной работой и отчётностью, полковник не пояснил, зато напомнил, что оказанное ЦРУ содействие в скором времени обязательно окупится. Каким образом — Ламберт также не пояснил. А меж тем дело о возможном самоубийстве само по себе не раскроется, да и о другой просьбе полковника забывать не стоит — выяснить, что сын вице-президента США делает посреди Ирака. Ко всему прочему, Спенсер, имея опыт работы с разведкой, может с уверенностью сказать, что, во-первых, ЦРУ плевать на всех и всё, кроме интересующих их сведений. А, во-вторых, даже если они по достоинству оценят оказанную Рэйблом помощь, то вряд ли станут помогать в ответ. Да и с чем помогать? На данный момент Рэйбл не ведёт никаких секретных операций, где не помешала бы помощь ЦРУ. Попросить их расследовать дело о возможном самоубийстве начальника медчасти? Тогда о случившемся непременно станет известно наверху, а, значит, скрывать это и дальше не получится. Кажется, полковник Ламберт понятия не имеет, что собой представляет ЦРУ и как специфично они работают. Любая возможная помощь с их стороны равноценна сделке с дьяволом. К чёрту договорённости. Пускай обрабатывают того пленного боевика и валят обратно в Лэнгли. Поняв, что нужно идти, Спенсер, недовольно вздохнув, откладывает в сторону бумаги и поднимается с места. Подойдя к небольшому зеркалу возле двери — его сюда повесили по инициативе педантичного Джозефа — поправляет воротник боевой блузы и, памятуя о правилах ношения формы КМП, проверяет, как закатаны рукава. После этого затягивает кожаный ремешок наручных часов. В отличие от большинства офицеров, он отдаёт предпочтение механическим часам: классический циферблат с римскими цифрами, спрятанный под прочным стеклом. Эти часы, подаренные ему бывшей супругой сразу после свадьбы, служат не только напоминанием об относительно спокойной службе в тылу, но и о тех днях, когда армия не была настолько зависима от электроники и технологий. Закончив, Спенсер выныривает из кабинета и вместе с Джозефом выбирается на улицу, где на них обоих тут же обрушиваются палящие лучи иракского солнца. Размеренным шагом они бредут мимо госпиталя, куда на носилках притаскивают раненого пехотинца. Тот, прижимая окровавленную изуродованную ногу, болезненно мычит и стонет, оставляя после себя кровавую дорожку. Среди суетящихся рядом медиков показываются и другие пехотинцы — сослуживцы раненого. На лицах каждого хорошо читается детский страх вперемешку с гневом. Они озадаченно всплёскивают руками и просят медиков сделать всё возможное, чтобы сохранить ногу и жизнь своему боевому товарищу. Спенсер качает головой: ещё один инцидент в копилку к уже имеющимся и требующим внимания военного дознания. Джозеф перехватывает его взгляд и делится новостями, что сегодня утром отряд пехотинцев патрулировал ближайший городок, когда один из бойцов наступил на растяжку. Спенсер тихонько хмыкает. Невнимательный болван. Наверняка он самоуверенно вломился в какой-то жилой дом и, наплевав на элементарные правила безопасности, пошёл дальше. А дальше последовал взрыв терпеливо поджидавшей его растяжки, панические крики сослуживцев и море крови. Всего этого вполне можно было избежать, проявив чуть больше осторожности. Странно, что кто-то до сих пор этого не понимает. Уже на подходе к вертолётным площадкам отчётливо слышны гул и стрёкот приземлившегося вертолёта — серого цвета «Хьюи», заметно отличающийся по габаритам от более вместительного «Чёрного ястреба», постепенно сбавляет обороты лопастей, продолжая поднимать пыль и песок. На соседней площадке приземляется такая же винтокрылая машина, из которой тут же выныривают четверо вооружённых мужчин в гражданской одежде. По их недешёвой на вид экипировке, бородам и загорелым лицам Спенсер быстро признаёт в них спецназ ЦРУ, прибывший для оказания силовой поддержки. Предусмотрительно. В этот же момент из первого «Хьюи» вылезают два офицера ЦРУ: средних лет мужчина и женщина, одетые в лёгкие кевларовые жилеты поверх светлых футболок и в брюки цвета хаки. На глазах обоих — очки-авиаторы. На поясе — несколько сменных магазинов для пистолета и сам пистолет, рукоятью торчащий из кобуры. Оба офицера несут небольшие спортивные сумки чёрного цвета, в то время как квартет спецназа укладывает на асфальт не только вещмешки, но и большие армированные кейсы, в которых, по всей видимости, лежит дорогостоящее оборудование — мощная аппаратура, способная безотказно функционировать даже в условиях сильнейших радиолокационных помех. Словом, серьёзные «игрушки» для серьёзных людей. — Хантер Редфоу и Николь Терби, ЦРУ, — сквозь шум от работающих вертолётных лопастей представляется мужчина и обменивается со Спенсером рукопожатием. — С прибытием на Рэйбл, — отвечает Спенсер и кивает девушке, ответившей ему тем же. — Капитан Спенсер Линч, а это лейтенант Джозеф Бэкс, — кидает беглый взгляд на Джозефа, который также пожимает руки офицерам ЦРУ. — Военное дознание Рэйбла. — Военное дознание? — не скрывая недоумения в голосе, спрашивает Терби. — Мы рассчитывали на работу с разведкой морской пехоты — кажется, это они начали допрашивать вашего парня. — Поверьте, мэм, мы сами не в восторге от этого, — признаётся Спенсер, не став кормить их иллюзиями насчёт их предстоящей совместной работы. — Но это приказ полковника Ламберта. Нам велено оказать вам временное содействие при работе с пленным. Если у вас имеются возражения, вы можете сообщить об этом лично ему. Будто рассчитывая на иной настрой Спенсера, оба офицера озадаченно переглядываются и при помощи молчаливых взглядов, понятных лишь им, договариваются между собой. Гул вертолётов стихает, и к винтокрылым машинам подходят техники, чтобы провести предрейсовый осмотр и провести дозаправку. Эти «Хьюи» здесь не задержатся — скорее всего, полетят обратно в родные ангары. — Не в наших интересах начинать межведомственную грызню, капитан, так что приказ есть приказ, — всё же соглашается Редфоу и кивает своей напарнице. Та лишь безразлично водит плечом, как бы говоря, что ей плевать, с кем работать. До поры до времени, конечно же. — Надеюсь, вы не против нашего сопровождения? — с намёком на четвёрку спецназовцев уточняет. Спенсер переводит на них взгляд, наблюдая, как квартет бойцов продолжает разгрузку оборудования, и качает головой. — Они обеспечат охрану и дальнейшее сопровождение пленного до ближайшей Ямы. — Их разместят в свободной казарме, — сообщает Спенсер, хотя понятия не имеет, куда на самом деле определят эту четвёрку. Учитывая, что они из ЦРУ, то могут даже не рассчитывать на тёплый приём. К слову, вряд ли этот квартет станут привлекать к боевым операциям Рэйбла. Скорее всего, они действительно будут лишь охранять пленного валахирца, за что морпехи скажут им спасибо. — Мы думали, что допрос будет проходить на Рэйбле, — комментирует Джозеф, зацепившийся за слова Редфоу. — Так и есть, — кивает тот и, подхватив одну из сумок, бредёт вместе с напарницей вслед за Спенсером и Джозефом. Редфоу оглядывается на квартет охраны, убеждаясь, что они не отстают, и вытирает выступивший на шее пот. — Но когда мы убедимся, что он действительно владеет ценной информацией, то его перевезут в одну из наших Ям, где с ним уже будут работать специалисты по допросам. — Специалисты по допросам? — вновь подаёт голос Джозеф и оглядывается на Спенсера. — У вас и такие есть? Слишком много вопросов. Неудивительно, что Редфоу хмурится, впрочем, как и Спенсер. Не оценив любопытства подчинённого, он взглядом велит тому прикусить язык и не встревать без необходимости. Джозеф только фыркает и всё-таки замолкает, предоставив Спенсеру самому разбираться с офицерами ЦРУ. — Он упоминал некую группировку, о которой мы впервые слышим, — говорит Спенсер, позволяя Редфоу с ним поравняться. — Думаю, уже этого достаточно, чтобы понять, насколько этот парень ценен. — Это также одна из причин, почему пленный должен быть перевезён в другое место. — Редфоу перехватывает сумку другой рукой, в то время как освободившейся вытаскивает смартфон и начинает на ходу набирать какой-то текст. Скорее всего, спешит доложить своему начальству, что они успешно долетели до места назначения. — Его соратники могут попытаться организовать для него побег. Вашего парня следует посадить под замок и, желательно, подальше отсюда, если вы, конечно, не планируете обороняться от толп разъярённых джихадистов. Что ж, в этом есть логика. Некоторые террористические группировки порой действительно предпринимают попытки вытащить своих захваченных братьев «из грязных лап американских свиней». В ход идут лобовые атаки, диверсии и даже целые спасательные операции. При таком раскладе Рэйбл может оказаться под серьёзным ударом (если не уже, благодаря присутствию сына вице-президента), так что чем быстрее они избавятся от этого парня, пусть и представляющего определённую ценность, тем лучше. Никакая информация не стоит того, чтобы над целой военной базой был занесён Дамоклов меч. — Слышали, у вас тут на базе важный гость, — сменяет тему Редфоу, вынуждая Спенсера отвлечься от тревожных мыслей. Оно и к лучшему. — Сын госпожи Тентрайк здесь, в Ираке. Вы не думали, как так могло получиться, капитан? — Признаться, сэр, мы думали, что это вы нам расскажете, — не остаётся в долгу Спенсер, уловив в словах мужчины не то издёвку, не то упрёк, мол, они тут даже не пытаются вникнуть в происходящее. Вот только все, даже рядовой состав, не перестают задаваться этим вопросом, едва сына Тентрайк на носилках принесли в госпиталь. — Это ведь ваш беспилотник был в районе места крушения, не так ли? Почему-то мне кажется, что вы были в курсе, кто летел на борту. — Та операция не имеет никакого отношения к сыну вице-президента, капитан. Её детали засекречены, и я не уполномочен посвящать вас в них, — ловко парирует Редфоу. Ну, кто бы сомневался. — Но, чтобы вы не строили теории заговора вокруг ЦРУ, скажу, что нет — мы были не в курсе и узнали об этом уже от директора Кёрца, возглавляющего Секретную службу. Поверьте, мы сами не знаем, какого чёрта здесь происходит, поэтому и хотим во всём разобраться. Они проходят мимо госпиталя, где двое пехотинцев, которых Спенсер видел по пути к вертолётным площадкам, о чём-то громко спорят, пока их третий сослуживец, сидя на ступенях крыльца, плачет, уткнувшись лицом в грязные руки, обхватившие согнутые колени. Рядом валяется опрокинутый навзничь кевларовый шлем, к мягкой подкладке которого прикреплена фотокарточка — подобное ещё делали солдаты во Вьетнаме. И даже беглого взгляда хватает, чтобы понять: запечатлённый на фотокарточке человек — тот самый раненый в ногу пехотинец, доставленный в госпиталь. И, похоже, он не выжил, либо навсегда остался калекой. Эта чёртова война никогда не прекратит собирать свою дань. Джозеф соглашается помочь квартету спецназа разместиться в тенте, в котором им предстоит временно жить, в то время как Спенсер остаётся сопровождать Редфоу и Терби. Для обоих офицеров ЦРУ выделяют такую же недавно сооружённую палатку, расположенную неподалёку от здания тюрьмы. Командование постаралось создать для них максимально комфортные условия и даже позаботилось о системах охлаждения в виде небольших и слабых кондиционеров. Зайдя внутрь, оба офицера быстро осматриваются. Редфоу небрежно бросает свою сумку на одну из коек, пока его напарница придирчиво оглядывает убранство возле другой койки, которую также решает занять, сгрузив на неё и свои вещи. Если эти двое имеют опыт полевой работы, то должны были быть готовы к тому, что здесь не курорт, а самый настоящий ад, причём, во всех смыслах этого слова. Постоянная жара, вездесущий шум, далёкие хлопки идущих боёв и артиллерийской канонады, напоминающей раскаты грома, — всё это обычная обстановка на базе, расположенной в зоне боевых действий. Но по выражению лиц обоих офицеров становится ясно, что они рассчитывали на нечто другое или даже большее. Не исключено, что успели наслушаться всякого бреда, мол, Рэйбл довольно спокойное местечко и вообще вам не о чём беспокоиться. Есть о чём. Каждый день. Постоянно. Пережить здесь хотя бы одну ночь — это уже подвиг. — Это максимум, который мы можем вам обеспечить, — поясняет Спенсер, завидев, как озадаченно переглядываются между собой офицеры. — Старайтесь как можно реже находиться на солнце и пейте больше жидкости. Если почувствуете первые признаки теплового удара или обезвоживания, обращайтесь в медчасть. — Он замечает, как Терби машет ладонью у подбородка, пытаясь охладиться. — Вы ведь прилетели из Багдада? У вас уже прошла акклиматизация? — осторожно интересуется Спенсер. Если эти двое свалятся из-за акклиматизации, то в ближайшее время не смогут проводить никакие допросы, а значит, их присутствие на Рэйбле продлится дольше запланированного. Спенсер невольно вспоминает, как сам мучился в первые же дни после прилёта на Рэйбл. Мало того, что он плохо перенёс перелёт, — он терпеть не может летать на самолётах — так ещё и долбаная жара вместе со сменой часового пояса добили его окончательно, пригвоздив к кровати на пару дней. Он не мог есть и лишь постоянно пил, набивая пустой желудок водой, от которой его вскоре начало тошнить. Те дни были одними из худших в его жизни. — У нас была пересадка в Дамаске, — делится Редфоу и в очередной раз смахивает пот со лба. — Оттуда мы прилетели в Варлок-кэмп и уже из него на Рэйбл. — Там объявлена бесполётная зона, — замечает Спенсер. — Один из наших сержантов не может вернуться на Рэйбл из-за действующих полётных ограничений. — Их отменили накануне нашего вылета, — добавляет Терби. — Кажется, ограничения были связаны с боевыми действиями. Сейчас там всё стабильно. Значит, сержант Бут вернётся на Рэйбл со дня на день. Что ж, это обнадёживает, потому что он в числе первых должен быть опрошен по делу о загадочной гибели Грега Фернандеза. Слова же относительно стабильности не вызывают ничего, кроме ироничной усмешки. В Ираке уже никогда и ничего не будет стабильно, особенно жизнь. — Где вы принимаете пищу, капитан? — внезапно спрашивает Редфоу и разминает плечи, затёкшие после перелёта. — Мы бы хотели поесть перед тем, как приступить к работе. Неожиданно, потому что мало кто согласится есть после долгого перелёта и особенно в условиях акклиматизации. Вообще это забавно: офицеров ЦРУ интересует не боевая обстановка на Рэйбле и не перспективы однажды не проснуться, став жертвой миномётного обстрела, а грёбаная еда. Это звучит настолько абсурдно, что Спенсер ощущает себя немного сбитым с толку и потирает переносицу. — У нас есть столовая, — сдержанно произносит он и оглядывает офицеров. Если игнорировать половые различия, в них обоих есть нечто общее. Наверное, это выправка, присущая всем выходцам из ЦРУ. От неё веет лёгкой надменностью вкупе с каким-то показным максимализмом, будто они способны абсолютно на всё. Здешняя грязь, налёт войны, ставшей будничной рутиной, и постоянная усталость не идут ни в какое сравнение с этим пафосно-агентурным лоском ЦРУ. Они словно бы из другого мира — мира высоких ставок, авторитетных имён и политических решений, незаметно влияющих на жизнь каждого американца. Спенсер переводит взгляд на Редфоу — тот ниже него ростом где-то на полголовы и наверняка уже перешагнул отметку в тридцать пять лет. Крепкого телосложения, подтянутый и светловолосый, с небольшим шрамом под нижней губой, возможно, оставшимся со времён первых дней полевой работы. Словом, типичный представитель состоявшегося сотрудника, не привыкшего сидеть где-то в офисе в Лэнгли. У его напарницы же весьма незаурядная внешность, пусть и скрываемая под фасадом офицера разведки. Лёгкий макияж, распущенные волосы до плеч, аккуратные черты лица, чуть приподнятые уголки губ — возможно, будь Спенсер моложе своих тридцати семи лет, и даже бы обратил на неё внимание, хотя он никогда не любил блондинок. Возможно, её вниманием попытается завладеть Джозеф, хотя тот, вроде как, помолвлен со своей девушкой. — Кстати, а где ваш протеже? — словно прочитав его мысли, интересуется Редфоу и оглядывается. — Мне казалось, Рон и его парни сами найдут дорогу. Он довольно молод для лейтенанта, — внезапно замечает, вновь намекая на Джозефа. Ему требуется время, чтобы понять, о чём идёт речь. Когда же до него доходит, то скептично хмыкает. Джозеф? Слишком молод? Это шутка? Спенсер лично знает ребят, получивших первое офицерское звание в двадцать пять лет, что считается неплохим достижением в рядах Вооружённых сил, учитывая, какие требования предъявляются к кандидатам на тот же лейтенантский шеврон. Может, дело в том, что Джозеф просто молодо выглядит? Даже, юно, словно вчерашний выпускник колледжа, хотя со своим опытом он легко составит конкуренцию даже матёрым воякам. — Он довольно компетентен для лейтенанта, — сухо отвечает Спенсер. Пусть он не всегда и не во всём ладит с Джозефом, но умалять честь своего подчинённого, тем более какому-то парню из ЦРУ, не позволит. — С чего такой интерес, сэр? Если вы ищете себе новых сотрудников для резидентуры, то я его не отдам. — Простое наблюдение, капитан, — хмыкает Редфоу. — Разве в ЦРУ не хватает молодой крови? — решает отплатить той же монетой Спенсер, в ответ получая лишь очередное тихое хмыканье. Значит, туше. Больше никаких вопросов не следует. Оно и к лучшему — любопытство этих офицеров начинает раздражать. В молчании они доходят до столовой — большого здания, которое, как и штаб или госпиталь, наспех возведено из специального бетона. Снаружи оно выглядит довольно уныло и невзрачно, зато внутри раскрывается забота командования о потребностях личного состава. Новая и даже в какой-то степени комфортная мебель из пластика, несколько автоматов с закусками и напитками, микроволновые печи и даже радиоприёмники, благодаря которым, в основном, можно узнать все последние новости и послушать трансляцию матчей «Кубка Стэнли» или «Супербоула». В качестве приятного дополнения к уютной атмосфере здесь играет спокойная музыка, точно находишься не посреди долбаного Ирака, а в каком-то уличном кафе. В воздухе же всегда витает запах приготовленных блюд. Сегодня это запах жареного бекона, тушёных овощей, мяса и чего-то ещё, моментально вызывающего аппетит. Почти половина столиков оказываются занятыми. Военнослужащие стараются не пропускать три положенных приёма пищи, однако большинство предпочитает делать это раньше или позже, чтобы избежать столпотворения у раздаточного стола и просто поесть в относительно спокойной обстановке. Да и к двум часам дня, когда начинают подавать обед, хочется скорее умереть от проклятой жары, чем пытаться запихнуть в себя филе индейки, пусть и приготовленное в изумительном кисло-сладком соусе. При мысли об индейке у Спенсера разыгрывается аппетит, и он понимает, что не ел со вчерашнего вечера. Конечно, неприятно ходить с пустым желудком, но ещё неприятнее набивать его в компании офицеров ЦРУ. Значит, пока придётся походить голодным. Они подходят к раздаточному столу, ловя на себе заинтересованные взгляды некоторых военнослужащих, уже успевших перекусить и теперь коротающих время в бесцельных беседах друг с другом. Ухватив подносы, офицеры просят положить им ланч в виде макарон в томатном соусе и сэндвичей с беконом. Агент Терби в отличие от коллеги просит заменить бекон на что-то не мясное. Спенсер оставляет их обоих на попечении местных поваров и усаживается за первый попавшийся столик, смахнув с него хлебные крошки. Редфоу возвращается спустя пару минут. Спустя ещё некоторое время к ним присоединяется и Терби. — У нас был долгий перелёт, — не то оправдывается, не то поясняет агент Редфоу и принимается за еду. — Нам, конечно, выдали сухпайки, но у нас не было времени даже на них. В Сирии, как вы знаете, сейчас тоже неспокойно, и нам пришлось в спешке уезжать оттуда. ИГИЛ начало наступление, а в некоторых регионах орудуют иностранные наёмники. Даже нашим информаторам пришлось срочно эвакуироваться. О том, что происходит сейчас в Сирии, знает практически каждый. Экспансия Исламского государства. Гражданская война. Клановая междоусобица. Впрочем, здесь не лучше — такая же бессмысленная мясорубка, уже унёсшая жизни сотен и тысяч американских солдат. ЦРУ же по большому счёту плевать на все эти потери. Им важно лишь достичь цели и похер, сколькими людьми для этого придётся пожертвовать. Главное — всё отрицать. — Не думал, что вам настолько сильно прижали хвост, — хмыкает Спенсер, хотя ни Редфоу, ни Терби не выглядят расстроенными или подавленными. Видимо, им не впервой отступать. — Столовая работает круглосуточно, но еду готовят в течение дня, — сообщает он, стараясь не смотреть в их тарелки, где так аппетитно дымятся макароны с томатной подливой. — Ещё каждому военнослужащему полагается продуктовое довольствование, так что голодными вы точно не останетесь. И советую не покидать Рэйбл без острой необходимости: вы находитесь в зоне боевых действий, где постоянно происходят стычки с противником. Но если всё же решитесь, то позаботьтесь о сопровождении. — Оно у нас есть, капитан, — напоминает Редфоу. — Те четверо парней — наше сопровождение. Все они бывшие «котики» с опытом ведения боевых действий, так что можете не волноваться. При упоминании элитного спецподразделения ВМС США Спенсера передёргивает. Он тоже был «котиком». Как и Клинт Эрби... — Лучше расскажите нам об этом пленном, капитан, — вновь подаёт голос Редфоу, вырвав Спенсера из дум. Тому требуется время, чтобы заглушить воспоминания о погибшем друге. — Есть то, о чём нам стоит знать, прежде чем мы начнём работу? — спрашивает Редфоу таким тоном, словно бы понятия не имеет, с кем ему предстоит беседовать. Хорошая попытка. Спенсер почти поверил. — Не то, что бы я хорошо осведомлён о вашей работе, сэр, — отзывается Спенсер, привлекая внимание обоих офицеров, — но всё же мне доводилось видеть, как работают ваши коллеги. Кажется, вам должны были подробно рассказать, что собой представляет этот пленный. Если вы хотите что-то узнать, задавайте конкретные вопросы. Я постараюсь на них ответить. Будто оценив такой ответ, Редфоу переглядывается с напарницей, мол, неплохо, и, задумчиво помешивая макароны в своей тарелке, поднимает на Спенсера пытливый взор: — Поправьте, если я ошибаюсь, капитан, но, кажется, вы работали в одной из наших тюрем. Работал и не перестаёт жалеть об этом. Тот период, когда Спенсер помогал с допросами содержащихся там исламистов, хочется вычеркнуть из жизни — вырвать, словно грязную страницу из дневника. Он получил бесценный опыт, обзавёлся новыми связями, но всё это слишком дорого ему обошлось. В отличие от большинства надзирателей Спенсер, будучи всего лишь приглашённым консультантом, не упивался имеющейся у него властью и не пал жертвой собственного садизма. Он не строил из немытых человеческих тел живые пирамиды высотой в несколько футов и не заставлял вчерашних шахидов ползать перед ним на четвереньках, напевая американский гимн и выкрикивая имена всех сорока трёх президентов Соединённых Штатов. Всё это, к счастью, его не коснулось. Ему даже повезло работать там в тот период, когда такие учреждения только-только начинали функционировать, и даже в ЦРУ пока толком не знали, какие методы допросов необходимо применять к содержащимся узникам. Спенсера перевели оттуда за несколько лет до публикации резонансных статей «Викиликс», разоблачающих не только сам факт существования секретных тюрем, но и рассказывающих о царящем в них ужасе. Однако уже этого было достаточно, чтобы от него ушла семья, которая каким-то образом прознала, что под фразой «служебная командировка» Спенсер всегда подразумевал работу в такой тюрьме, где жестокие и жёсткие допросы были скорее ежедневной рутиной, нежели исключением. С тех пор он всегда старается умалчивать об этом пятне на своём прошлом. Большинство военнослужащих Рэйбла даже не подозревают, что начальник военного дознания когда-то работал в печально известном Гуантанамо. Ну а те, кто знают о его опыте, видят в этом прекрасный повод для гордости, мол, только настоящий патриот и офицер готов пойти на всё ради своей страны, даже если придётся переступить черту и выбить какому-нибудь иракцу зубы. — Работал, — не отрицает Спенсер и обращает на Редфоу такой же пристальный взор. Сталь врезается в сапфир. — Три года, кажется? — не спрашивает, но констатирует Редфоу, вынуждая Спенсера напрягаться с каждым словом. Похоже, этот тип провёл несколько часов за изучением его досье. — Тогда странно, что при своём опыте и знаниях вы так и не смогли продвинуться в допросе этого пленного. — В мои обязанности, прежде всего, входит работа с личным составом Рэйбла и осуществление уголовно-процессуальных действий в рамках военной юстиции, сэр, — голос Спенсера заметно холодеет. — Работа с пленными не входит в мои прямые обязанности. Как правило, я слежу за тем, чтобы пленный находился под круглосуточной охраной и чтобы другие военнослужащие, в том числе проводящие допросы, не переходили черту. Я понимаю, что для ЦРУ многое из этого равносильно пустому звуку, но в армии, прежде всего, ценят дисциплину, и мы стараемся уважать права человека. — На что это вы намекаете, капитан? — усмехается Редфоу. — Хотите сказать, что вы все здесь такие правильные и гуманные? Что ни разу не поднимали руку на пленных? Бросьте, можете кому угодно ссать в уши про гуманизм и права человека, но только не нам. Мы знаем, как вы работаете, потому что это мы пишем для вас инструкции по тактике проведения допросов. И пусть лучше страдает этот парень, добровольно принявший радикальный ислам, чем в моей стране, где я вожу своих детей в школу или на бейсбол, произойдёт очередной массовый теракт. Я согласен — методы не самые деликатные. Но знаете, как о нас говорят в немецкой разведке? «Американцы всегда играют в демократов, пока в других странах страдают люди». Повисает пауза. Сложно отрицать, что последние слова Редфоу, цитирующие немецких коллег из БНД, — просто идеальное описание текущего внешнеполитического курса властей. Действительно, легко вспоминать о правах человека, пока эти самые права нарушаются в других странах. Но когда война приходит в собственный дом, гуманизм и прочие высшие ценности хочется втоптать в землю. Когда одиннадцатого сентября произошёл страшный теракт, поселивший ненависть в душе каждого американца, Спенсер, грезивший об утопичном будущем для страны, был в числе первых, кто стал направлять письменные обращения к сенатору от своего штата, чтобы тренировочные лагеря «Аль-Каиды» круглосуточно бомбили с воздуха и обстреливали крылатыми ракетами. Он отправился в Ирак с мыслью, что обязательно расквитается со всеми этими ублюдками, в одночасье поставившими на колени великую страну. С тех пор многое изменилось. С тех пор Спенсер если не прозрел, то убедился, что нельзя делать поспешных выводов и что собственные солдаты — гордость американского народа и вооружённые пастыри, несущие светоч демократии в самые отдалённые уголки планеты, — могут оказаться куда страшнее этих фанатичных, помешанных на Коране зверей. — Просто делайте свою работу и не мешайте нам делать свою, — наконец, подытоживает Редфоу, поняв, что не дождётся от Спенсера достойного ответа на свой выпад. — Мы прекрасно понимаем, что вас попросту приставили к нам в качестве сопровождающих, и мы не собираемся это оспаривать. Поэтому давайте договоримся, что не будем путаться под ногами друг у друга? Что ж, хоть в чём-то их мнения совпадают. Редфоу словно бы озвучил его мысли, ведь им действительно стоит сконцентрироваться на работе и хотя бы на время позабыть о всякой межведомственной грызне, если она вообще существует. Доев свои порции, офицеры благодарят Спенсера за вкусную еду, пусть тот и не имеет к ней никакого отношения, и наконец-то просят отвести их к пленному боевику. Покинув столовую, они отправляются к зданию тюрьмы, у которого уже дежурят не привычные глазу морпехи, выкуривающие одну сигарету за другой, а спецназ ЦРУ, рассредоточившийся по периметру. Все четверо бойцов прогулочным шагом расхаживают вокруг тюрьмы, держа наготове оружие, и легко игнорируют вопросительные взгляды проходящих мимо военнослужащих. Если бы на Рэйбле существовала премия «За самый пафосный вид», то эта четвёрка была бы вне конкуренции. Один из бойцов — высокий и крепкий мужчина с тёмной негустой бородой — вальяжно преграждает путь Спенсеру, собравшемуся открыть дверь, и кладёт татуированные запястья на свисающий в районе живота автомат, как бы отговаривая от этой затеи. Офицерам приходится вмешаться. — Всё в порядке, Рон. Капитан Линч нас сопровождает, — озвучивает Редфоу, подходя к Спенсеру, который скептично оглядывает темноволосого и рослого мужчину, экипированного, что называется, по минимуму. Плейт-керриер, тактический пояс с дополнительными подсумками и карбоновый шлем с креплением для приборов ночного видения и, конечно же, баллистические очки с тёмными линзами как неизменный атрибут любых спецов. Словом, человек, который носит на себе десятки тысяч долларов, если не больше. — Жаль, а то я уже хотел размяться после перелёта, — раздаётся в ответ насмешливое, и Рон с ухмылкой оглядывает Спенсера, который лишь дёргает бровью. — Слышал, вы тут всем жопы надираете. — Всё, Рон, закончили, — мягко осекает его Редфоу. — Потом выясните, у кого крепче яйца. Мы заходим внутрь, и нам будет нужна помощь, — вновь обращается к Рону, на что тот кивает и посылает Спенсеру насмешливо-скептичный взгляд. Спенсер никак не реагирует, хотя и делает мысленные пометки об этом дуболоме из ЦРУ, и открывает дверь тюрьмы, приглашая офицеров. Редфоу, точно джентльмен, позволяет зайти сначала Терби и лишь затем ныряет внутрь сам. Спенсер и Рон заходят следом. Внутри импровизированной тюрьмы всё по-прежнему: полумрак, духота и, конечно же, убойная вонь человеческих испражнений и выделений с примесью тухлой воды и нагретой древесины. Спенсер, более-менее привыкший к здешним запахам, лишь морщится, в то время как офицеры одновременно заходятся кашлем и начинают ходить кругами, заглушая рвотные позывы. То, что нужно для набитого едой желудка. Редфоу, в отличие от напарницы, держится куда лучше и уже спустя пару минут пробует рассмотреть сидящего на полу пленника. — Боже… Как давно он здесь сидит? — сдавленно интересуется Терби и машет ладонью перед носом, прогоняя настойчивый запах залежалых фекалий и скисшей мочи. От этого запаха не избавиться, пока не выйдешь наружу. Он пропитал здесь абсолютно всё: стены, пол, крышу, пленника и пыточные инструменты. Тем, кто находится в тюремном помещении слишком долго, приходится избавляться от одежды и часами драить кожу мылом, чтобы хоть немного заглушить вонь, въевшуюся в тело и ткань формы. Поэтому Спенсер предпочитает здесь не задерживаться и посещает тюрьму в исключительных случаях. — Будет сложно работать в таких условиях, — продолжает Терби. Рон предлагает ей выйти наружу и перевести дух, но она отказывается, качая головой и заверяя, что всё нормально. — Это всё, что мы можем предоставить пленным, — сухо отзывается Спенсер, ничуть не тронутый этим почти что упрёком. — Рэйбл не располагает достаточным количеством ресурсов для постройки полноценного тюремного комплекса. Это единственное свободное и надёжное помещение, запираемое снаружи. То, что он ходит под себя, — его проблемы. Морпехи позволяют ему справлять нужду и регулярно поят прохладной водой. Питание трёхразовое. Утром и вечером его осматривает медик. В камере также есть место для сна, — кивок на дальний угол помещения, где небрежно разложены несколько грязных засаленных покрывал и матрас. — Но, по словам морпехов, он был настолько агрессивен, что им пришлось пойти на крайние меры. — То есть, приковать его к столбу? — хмыкает Редфоу и справляется о самочувствии напарницы. Та повторяет, что с ней полный порядок, однако всё же выныривает из помещения, чтобы отдышаться. За дверью раздаётся громкий кашель. — Николь права: это будет непросто, — с намёком на зловоние и духоту заключает он. Редфоу подходит ближе к боевику, сидящему неподвижно и смотрящему в точку перед собой, и придирчиво осматривает. Пленный выглядит всё так же ужасно, как и в первые дни, если не хуже. На его изнеможённом грязном теле появились новые отметины и свежие раны, не так давно заштопанные медиками Рэйбла, которые делают это не из сочувствия, но по приказу старших офицеров, ведь в смерти этого парня нет никакой пользы. Его некогда военная форма окончательно превратилась в бесполезные тряпки, прикрывающие лишь некоторые участки тела, вроде гениталий или груди. Отёкшее лицо, усыпанное синяками, напоминает сдутый мяч, местами залепленный пластырями. И даже когда потухнут последние синяки, его лицо уже не будет прежним: разведчики морской пехоты умеют не столько бить, сколько уродовать. После их отменных ударов не спасёт даже самая дорогая пластическая операция. Вытянутые босые ноги боевика изувечены не меньше: часть ногтей на его пальцах выдрана, а другие спилены. На почерневших стопах зияют следы от сигаретных окурков, дыры просверленной плоти и ожоги от паяльной лампы. Но, несмотря на ужасающие последствия допроса, пленный валахирец не теряет лица, вернее того, что от него осталось. Да, он заговорил и даже признался, в какой именно группировке состоит. Однако на этом его поток информации иссяк. Разведчикам морской пехоты пришлось снова нагревать паяльную лампу, вот только это уже оказалось бесполезным. Нужно было срочно менять тактику, а ещё просто понять, знает ли этот боевик что-то ещё. Собственно, за этим сюда и прилетели офицеры ЦРУ — оценить потенциал пленного и, возможно, применить новые техники допроса, способные принести эффект. Когда Редфоу вытаскивает из заднего кармана брюк голубые латексные перчатки, а в помещение возвращается Терби, Спенсер понимает, что на этом его работа закончена. Этого боевика, прикованного к столбу и до сих пор не обращающего внимание на своих новых мучителей, впереди ждут долгие дни и ночи. Возможно, он даже станет жалеть, что не рассказал им всё до того, как к делу подключилось ЦРУ. Вместе с Терби в помещение также входят ещё двое бойцов спецназа ЦРУ, которые затаскивают внутрь ранее привезённые армированные кейсы. Пленный валахирец мигом оживляется, будто почуяв предстоящие мучения, и с нескрываемым беспокойством наблюдает за действиями спецов. Внутри кейсов, к его облегчению, лежат не новые пыточные инструменты, а, как и предполагал Спенсер, дорогостоящая аппаратура и оборудование, помогающее фиксировать процесс допроса и сразу же перенаправлять полученный материал прямиком в Лэнгли. Бойцы под чутким руководством Терби принимаются настраивать камеры и ноутбуки, а также раскладывают на одном из столов бумажные листы, видимо, с опросниками и некоторой информацией, которая поможет при допросе. Поняв, что он тут больше не нужен и не испытывая ни малейшего желания допрашивать пленного, Спенсер сообщает обоим офицерам, что собирается вернуться в отдел дознания. Стоящий рядом Рон скользит по нему насмешливым взглядом и также надевает перчатки, отложив в сторону оружие. Из простого охранника он быстро переквалифицировался в полноценного ассистента для проведения допроса. — Я воздержусь от участия в допросе, — сообщает Спенсер, передав Рону ключ от наручников, который тот передаёт Редфоу. — Моя задача лишь следить за тем, чтобы полученная информация передавалась командованию и не разглашалась неуполномоченным лицам. Редфоу ничего не отвечает, не то игнорируя его слова, не то пропустив их мимо ушей и лишь подзывает к себе Рона, чтобы тот поднял пленного, в то время как Терби усаживается за ноутбук и принимается набирать какой-то текст. В помещении под приглушённый стук клавиатуры воцаряется непривычная рутина, словно они собираются не допрашивать пленного, а проводить какое-то рабочее совещание в офисе. Спенсер ловит себя на мысли, что для тех же офицеров ЦРУ всё это действительно не более чем обычная рутина. Допросы третьей степени, добыча ценных сведений, работа с информаторами — если для большинства военнослужащих Рэйбла это скорее единичный эпизод из службы, то для ЦРУ это неотъемлемая часть их работы. Терби со скучающим выражением лица наблюдает, как её напарник не без помощи Рона поднимают боевика, чтобы затем усадить его на придвинутый заранее стул. После этого Редфоу осведомляется о работоспособности оборудования, убеждаясь, что аппаратура зафиксирует каждое движение и каждый звук, изданный пленным валахирцем, ведь всё это, по мнению ЦРУ, может представлять ценность. Что ж, это их дело, в которое Спенсер даже не думает вмешиваться. Он лишь остаётся в стороне, не зная, правда, чего в нём больше: желания взглянуть на работу коллег, пусть и другого уровня, либо всё же вернуться в отдел и продолжить распутывать дело о смерти Фернандеза. — Как тебя зовут? — начинает допрос Редфоу, стоя напротив боевика, позади которого держится Рон для подстраховки и дополнительного давления. В ответ Редфоу не получает ничего, кроме озлобленного взгляда и поджатых губ. — Что такое «Валахир»? — вновь допытывается Редфоу и после недолгой паузы добавляет: — Если ты расскажешь нам, то тебя никто не тронет, обещаю. Молчание. Уже собравшийся уходить Спенсер замирает в паре шагов от двери, прислушавшись к развернувшемуся допросу. Пока мягкому, потому что Редфоу решает не идти по стопам разведчиков морской пехоты, предпочитая действовать более деликатно и даже гуманно. Вот только вряд ли от этого будет хоть какой-то толк. Боевик прекрасно знает, на что они способны и что будет, если его ответ им не понравится — раны на его измученном теле служат прекрасным напоминанием. Тогда какой смысл вообще что-либо говорить? Эта попытка наладить дружеский диалог выглядит нелепо, хоть она и призвана усыпить бдительность боевика. Показать, что он беседовал с плохими парнями, в то время как они — их полная противоположность. Они хорошие ребята, с которыми ему ничего не грозит, поэтому он может им доверять и рассказать абсолютно всё. Дешёвый, впрочем, действенный для большинства случаев трюк. Впав в отчаяние, особенно на фоне долгих физических страданий, человек с трудом осознаёт, кто есть друг, а кто враг; кому стоит довериться, а перед кем — держать рот на замке. Зато благодаря испытанным ощущениям, ему сразу становится ясно, кто может причинить очередные мучения и боль. Редфоу в этот список не входит. Но это пока. — Мы знаем, что ты числишься в составе «Валахира», — продолжает Редфоу. — Всё, что тебе нужно, так это ответить на наши вопросы. Скажи нам то, что мы хотим услышать, и мы тебя отпустим. Мы отвезём тебя в ближайшую деревню и высадим. Никто не узнает о том, что ты был схвачен. — Редфоу замолкает, позволяя пленному боевику переварить услышанное и подумать. — Но если ты продолжишь молчать, мы отвезём тебя в американскую тюрьму. Знаешь, что там с тобой сделают? Ты — террорист. В этой тюрьме у тебя не будет ни прав, ни защиты. Ты проведёшь остаток своей жизни в тесной клетке. Ты этого хочешь? Или ты хочешь вернуться к своим родным и близким? Может, к своей семье? К жене и детям? Ты хочешь умереть мужчиной или забитой крысой? — Не хочу… — на английском отвечает пленный, который, похоже, начинает осознавать, в каком паршивом положении оказался. Оно у него, действительно, незавидное: и в том и в другом случае его ждёт смерть. Редфоу может обещать ему свободу и жизнь, и даже сдержать это обещание, но этот боевик, как и все присутствующие здесь, прекрасно понимают, что его дни сочтены. Если он станет сотрудничать и выложит им всё, то предаст своих братьев, которые не станут с ним церемониться и убьют при первой же возможности. Если же продолжит сопротивляться, то, скорее всего, умрёт в процессе пыток, либо просто сойдёт с ума. Этот парень уже одной ногой в могиле, ведь смерть — как от своих, так и от чужих — дышит ему в затылок. — Ты говоришь на английском, — констатирует Редфоу, окинув его задумчивым взглядом. Примечательная деталь, потому как немногие боевики могут похвастаться знанием английского. Как правило, этим языком владеют потенциальные смертники и участники планируемого за рубежом теракта. Зачастую, им приходится годами жить в Европе и в США, готовя нападение и подбираясь к своей цели всё ближе. Они могут в совершенстве владеть английским, знать быт и местные традиции, жить нормальной жизнью и даже иметь семью — всё, чтобы как можно скорее избавиться от пристального внимания спецслужб. Значит, этот парень уже бывал за границей, либо до сих пор проходит подготовку, чтобы туда отправиться. Не исключено, что рыцари, схватившие его, предотвратили возможный теракт где-нибудь в Европе или в Штатах, либо нейтрализовали одного из ключевых участников. Маленькая, но всё же победа. — Откуда ты знаешь этот язык? — вновь спрашивает Редфоу и медленно расхаживает перед пленным, скрестив на груди руки. — Откуда такой простой джихадист, как ты, может знать английский? Ты проходил подготовку, чтобы затем отправиться заграницу? Или ты учился за рубежом? Боевик не отвечает. Вместо этого шевелит губами, точно нашёптывая молитву. Тогда Редфоу, сдержанно вздохнув, поднимает взгляд на Рона, который всё понимает без лишних слов. Издевательски похлопав боевика по щеке, Рон окрикивает одного из подчинённых с позывным «Фред», чтобы тот ему помог. И пока Фред придерживает пленного, заставив его встать, Рон, вынув свой Kа-Bаr, принимается разрезать остатки грязной засаленной одежды на теле боевика. Раздаётся треск ткани. Пленный даже не думает сопротивляться, видимо, смирившись со своей участью, а, может, просто от бессилия. Держащиеся неподалёку Редфоу и Терби отрешённо наблюдают за происходящим, точно учёные за очередным подопытным — с холодным равнодушием и полным безразличием. Когда с пленного срезают последний кусок ткани, Спенсер замечает в руках Фреда беспроводную машинку для стрижки волос и начинает догадываться, к чему всё идёт. В секретных тюрьмах насильная стрижка, в том числе в области гениталий, для многих узников была сравнима с актом изнасилования — такой же обесчещивающей и травмирующей. Публичное унижение перед незнакомыми людьми порой куда эффективнее физических увечий. — То, что с тобой сейчас произойдёт, — только твоя вина, — произносит Редфоу, перехватывая машинку, которую включает и выключает, убеждаясь, что она исправно работает. — После этого тебя не примут ни в одном клане, а твои братья уже не будут считать тебя воином. Ты действительно этого хочешь? Обнажённым и стоящим во весь свой невысокий рост, пленный боевик выглядит ещё более жалко и немощно, чем прежде. Худощавое, немытое тело с множеством шрамов на спине и ногах, гармошка рёбер, натянувшая загорелую кожу, и синяки на внутренней стороне бёдер как верный признак того, что его уже кто-то домогался, но так и не решился сотворить непоправимое. Валахирец безуспешно пытается прикрыть гениталии, но Рон и Фред раз за разом одёргивают его руки, посмеиваясь на тему маленького члена. Офицер Терби — единственная девушка среди присутствующих — остаётся абсолютно безучастной, несмотря на стоящего перед ней голого мужчину. Спенсер слышал, что оперативников ЦРУ как-то учат справляться с половым влечением. Меж тем Редфоу повторяет свой вопрос, начиная терять терпение, и даже включает машинку, на что боевик наконец-то озвучивает: — Не надо! — паника в голосе. — Не унижайте — мои братья мне этого не простят! — Откуда ты знаешь английский язык? — повторяет вопрос Редфоу и выключает машинку. — Ты вербовщик? Или ты был в числе участников планируемого теракта? — Нет, — звучит сдавленное в ответ. — Я знаю английский от рождения. Я американец. От услышанного все, даже Спенсер, отвлёкшийся на заползшего на щиколотку паука, замирают. Повисает липкая тишина, в которой так хорошо читается массовое недоумение. Паук залезает под форменные брюки, и Спенсер, испытывая неприятный зуд, встряхивает ногой. Когда же это не помогает, с силой хлопает себя по бедру и ощущает, как что-то брызгает в ответ. Кажется, внутренности раздавленного насекомого. Меж тем Редфоу, так и не оправившись от шока, переглядывается с Терби. Ни он, ни она не придумывают ничего лучше, кроме как на время оставить пленного в покое. Рон ухватывает одно из покрывал, сваленных в углу, и швыряет боевику. Тот накидывает его на себя и послушно усаживается на пол в окружении мускулистых ног спецназовцев, отдалённо напоминающих массивные прутья решётки. — На пару слов, капитан, — сухо произносит Редфоу и, хмурый и недовольный, выныривает наружу вместе с напарницей. Спенсер следует за ними, попутно переваривая слова пленного. — Какого чёрта? Вы что, даже не пробили его по базам? Вы вообще пытались установить его личность? — Ни одна база не выдала его лицо — было ясно, что он новобранец, — спокойно, несмотря на возмущение Редфоу, отвечает Спенсер. Он сбит с толку не меньше офицеров, однако предпочитает сохранять хладнокровие, чтобы с таким же холодным рассудком попробовать во всём разобраться. — Либо он хорошо скрывался, — вклинивается в диалог Терби и скрещивает руки на груди. — Также нельзя исключать и вероятность легенды. Вы сказали, что его допрашивали на протяжении нескольких суток, — адресует Спенсеру. — Но так и не смогли ничего добиться. — Кроме имени и названия группировки, в которой он состоит, — отзывается Спенсер. — Да, он крепкий орешек. Однако нас насторожил тот факт, что его группировка, — этот Валахир — совершенно новая. По крайней мере, прежде мы ничего о ней не слышали. И этот Валахир, вроде как, конфликтует с ИГИЛ. Оба офицера переглядываются, будто решая, стоит ли это как-то комментировать. — Даже если так, — подаёт голос Редфоу, — то это ничего не меняет. У ИГИЛ есть серьёзный боевой потенциал, так что для них стычка с очередной мелкой группировкой не более чем досадная помеха. — Почему вы уверены, что Валахир похож на другие группировки? — справедливо интересуется Спенсер. — Немногие группировки на Ближнем востоке могут похвастаться такой подготовкой и выдержкой, как у этого парня. И уж тем более немногие могут похвастаться наличием американцев в своих рядах. Если он сказал правду, конечно, — кивок на здание тюрьмы. — Вам приходилось с подобным сталкиваться? Какие есть инструкции у ЦРУ в таком случае? — Мы должны связаться с Лэнгли, чтобы поставить в известность директора и остальное руководство, — вполне ожидаемо отвечает Редфоу. В таких сложных вопросах даже самые опытные офицеры ЦРУ не станут ударяться в самодеятельность, предпочтя уведомить начальство, чтобы не спровоцировать цепочку скандальных увольнений. — Если его слова подтвердятся, то ему будет предъявлено обвинение о государственной измене и подрыве национальной безопасности. Он всё равно будет признан террористом, и его придётся вывозить из страны. Но прежде нужно выяснить, есть ли здесь кто-то ещё из американцев. Не исключено, что в регионе действует целая сеть или канал, по которому они переправляют людей из зарубежья, в том числе из Штатов. Моё мнение: допрос должен быть продолжен, независимо от того, является ли он гражданином США, либо это просто легенда. Его слова заставляют Спенсера призадуматься и вспомнить об одном таком канале, что простирался от норвежского Осло до сирийской Ракки. Молодым парням и девушкам искусно промывали мозги, убеждая, что в Сирии — на территориях, подконтрольных ИГИЛ, — их ждёт новая, беззаботная жизнь. Что тамошние боевики станут для них новой семьёй — любящей и понимающей. Что забитые и затравленные сверстниками мальчики станут воинами-мужчинами, а девушки удачно выйдут замуж и никто больше не посмеет поднять на них руку, ведь последнее было не редкостью, когда кто-то из членов семьи — чаще всего, отец — находили утешение в алкоголе, наркотиках или в жестоком бытовом насилии. До того момента, пока канал вербовки не был ликвидирован совместными усилиями шведских и норвежских спецслужб, из Осло и других крупных городов трансфером через Стамбул в Сирию успели перебраться десятки, а то и сотни наивных глупцов. Европейские власти при поддержке американского ЦРУ, английского МИ5 и израильских Моссада и Шабак проводили тайные операции, чтобы эвакуировать, либо силой вернуть своих сограждан обратно, но каждая такая операция терпела неудачу ещё на стадии планирования. Чиновники из разных стран и правоохранительных ведомств расходились во мнении, насколько это целесообразно, не говоря уже о финансовых тратах, в то время как убитые горем родители готовы были пешком дойти до самой Ракки, чтобы разыскать своих сыновей и дочерей. И тот факт, что в Найнаве вполне может существовать аналогичный канал, принимающий перебежчиков из США, оптимизма не добавляет. Как же сильно должны были облажаться АНБ, ФБР и, особенно, ЦРУ, что упустили из виду американского гражданина, уехавшего в Ирак в тот момент, когда там начался новый подъём радикального ислама? Даже если речь идёт о рабочей или семейной поездке, полёты на Ближний восток никогда не остаются без внимания. Поэтому Редфоу, судя по всему, и намерен продолжить допрос, чтобы банально докопаться до истины, невзирая на решение руководства. Он готов допрашивать и даже пытать такого же американца, как и он сам, чтобы… что? Спасти от глупой ошибки других американцев? Накрыть целую сеть вербовщиков? Предотвратить возможные террористические атаки? Сложно сочувствовать тому, кто осознанно и добровольно принял другое мировоззрение, где убийство людей или же неверных — по сути, билет в рай. Однако этот парень, кем бы он ни был, не перестаёт быть американцем. Чёрт возьми! Самая настоящая «тикающая бомба», которую невозможно игнорировать. — Я свяжусь с Лэнгли, — наконец, подытоживает Редфоу. — Капитан, — обращается уже к Спенсеру, — проинформируйте об этом полковника Ламберта, чтобы командование Рэйбла также было в курсе. До получения нами дальнейших указаний, этот человек будет взят под охрану ЦРУ не только как террорист, но и как возможный информатор. — Скажете ему об этом сами, Редфоу, — чуть твёрже, чем раньше озвучивает Спенсер. Ему не прельщает играть в посыльного и быть на подхвате у этих офицеров из ЦРУ. Время, когда он, точно энергичная собачонка, брался за любую работу и какие-то мелкие поручения, давно прошло. — После такого полковник Ламберт сам захочет с вами поговорить. Если это всё, то я вынужден вас временно покинуть — меня ждёт работа. — После этих слов Спенсер, решив не столько заняться текущими делами, сколько просто всё переварить, удаляется, держа путь обратно в отдел. По дороге он снова проходит мимо госпиталя, где вместо пехотинцев теперь расхаживают четверо рыцарей. Скорее всего, ждут какие-то бумаги, связанные со смертью их сослуживца, хотя вся итоговая документация уже должна была быть отправлена в соответствующие управления и в штаб. Завидев, как из госпиталя выныривает чем-то озадаченный и будто бы расстроенный лейтенант Расс, Спенсер хмыкает. Оглянувшись, неспешно подходит к нему, не скрывая своего интереса. Сейчас не время для игр в кошки-мышки, но и пройти мимо этого ублюдка он просто не может, особенно после его драки с капралом Шарпом. — Думаете, я пиздец как этому рад? — раздражённо парирует Расс в ответ на возмущение одного из подчинённых. Он стоит на ступенях крыльца госпиталя, возвышаясь над остальными рыцарями и выглядя при этом убедительнее, чем обычно, особенно на фоне куда более рослых бойцов. — Следующий, кто раскроет ебальник, будет ночевать в одной палате с этим щенком. До этого рокочущие и чем-то недовольные рыцари мигом замолкают, с трепетом вытаращившись на своего командира. Тот даёт отмашку расходиться, в то время как сам плюхается на ступени крыльца и вынимает из кармана штанов мятую пачку сигарет. Пальцы успевают лишь опрокинуть «язычок», как Расс замечает фигуру Спенсера и тут же подскакивает, будто ошпаренный. Такая реакция не может не забавлять, пусть и Спенсер остаётся спокойным, словно не замечая той тревоги, которая легко распознаётся в напряжённой осанке и в затравленном взгляде лейтенанта. — Принял непопулярное решение, лейтенант? — издалека начинает Спенсер, проследив за тем, как тот, решив не терять лицо окончательно, усаживается на место, хотя уже и не выглядит таким вальяжным. — Нет, блядь, принял таблетки, — звучит раздражённое в ответ. Огрызается, покрывается невидимыми шипами — классика рассовской обороны. — Чего тебе? Если насчёт Шарпа, то рапорт будет сегодня вечером. Если насчёт Фернандеза, то я не на допросе. Ну а по всем другим вопросам обратись в канцелярию по адресу «Иди на хер, Спенсер». С губ слетает усмешка. Ироничная. Ох уж это фирменное тявканье, которым Расс то и дело пытается его заткнуть или дистанцироваться. Спенсер скрещивает руки на груди, продолжая возвышаться над ним и взирая с толикой надменности и даже жалости. Сам лейтенант выглядит неважно — видимо, сказывается недавняя потеря в его отряде. Синяки под глазами, растрёпанный усталый вид, нестиранная и небрежно надетая форма. На костяшках рук, как и на лице, виднеются следы недавней драки с Шарпом. Будь Рэйбл не военной базой в зоне боевых действий, а каким-нибудь военным училищем, особенно по типу Вест-Пойнта, и Расса бы ждал весьма жёсткий разнос от какого-нибудь сержанта на тему его небрежного вида, позорящего честь академии и военную службу в целом. Рваными движениями Расс всё же вынимает заветную сигарету и, чиркнув зажигалкой несколько раз, закуривает, старательно избегая взгляда Спенсера. Тот, снова усмехнувшись, но на этот раз тихо, проходит чуть дальше, словно пытаясь заглянуть в госпиталь, откуда тянет приятной освежающей прохладой кондиционеров, работающих круглосуточно и поддерживающих оптимальную температуру, чтобы не дать пациентам простыть, а медперсоналу — свариться от жары. — Соболезную твоей утрате, — без тени иронии и даже с некоторым сочувствием произносит Спенсер, обернувшись в сторону Расса, сидящего на ступенях. — Мне насрать, — коротко отзывается он и, набрав слюны, сплёвывает в сторону, словно вторя собственным словам. — Что там за вертушки были? — осведомляется, не оглядываясь. — Парни сказали, что это ЦРУ. Это правда? — Правда, — отвечает Спенсер и вновь оказывается рядом с лейтенантом. — Они будут работать с тем парнем, которого вы взяли. Затем его перевезут в безопасное место. — Заметив, как Расс с трудом подавляет в себе негодование, хмыкает: — Извини, что тебя не пригласили: специалисты из ЦРУ предпочитают куда более деликатные и гуманные методы проведения допроса, чем угрозы изнасилованием. — Ложь, ведь Спенсер был там и сам видел, как Редфоу приказал раздеть пленного, а те два мордоворота из спецназа опускали пошлые и унизительные шуточки в его адрес, будто школьники, шутящие про члены. Однако Расс легко проглатывает эту ложь. Его передёргивает и, чтобы хоть как-то скрыть очередную волну негодования, он снова сплёвывает. На этот раз демонстративно. — Уёбок ты, Спенсер, — звучит искреннее и недовольное. — Неужели тебе не надоело? Или ты просто запал на меня? Если последнее, то так и скажи. Но лучше просто отъебись. А своим дружкам из ЦРУ передай, что ради захвата этого мудака двое наших парней подставились под пули. — Не думаю, что тебя это вообще должно касаться, — спокойно произносит Спенсер. — Кажется, сейчас вас должно заботить нечто другое, — с намёком на сына вице-президента замечает он. Когда до него дошли эти слухи, Спенсер поначалу решил, что это какая-то шутка, причём, довольно забавная, но по итогу она оказалась правдой. Рыцарей — элитное спецподразделение — действительно приставили к сыну вице-президента в качестве нянек. Теперь можно смело делать ставки, у кого первым сдадут нервы: у сынишки Тентрайк или у восемьдесят девятого отряда специального назначения. Спенсер мысленно ставит на последних. — И, кстати, на территории госпиталя запрещено курить. — Кивает на табличку позади Расса, где расписаны правила поведения на территории госпиталя и внутри него. Запрет курения указан в качестве первого пункта и дополнительно выделен жирным шрифтом, как страховка от самых невнимательных. Увы, она не всегда срабатывает. Лейтенант оглядывается на табличку, словно желая убедиться в обратном, и тихонько хмыкает. Повертев в руках пачку сигарет, швыряет её Спенсеру, который ловко её перехватывает и прячет в нагрудный карман боевой блузы. Не то, чтобы ему это принципиально, — следить за тем, кто и где курит — но если есть вполне законный способ как-то навредить Рассу, то нельзя им не воспользоваться. Кажется, что мелочь, а приятно — знать, что ненавистный ему человек вынужден раз за разом терпеть поражение и постоянно мириться с ролью проигравшего, не способного что-либо изменить. Лейтенант Расс далеко не первый военнослужащий, на которого так рьяно ополчился Спенсер. Зато он первый, кто спустя столько времени так и не сломался, оказавшись довольно крепким орешком. Но так даже интереснее. — Подавись ты, — бросает Расс. — Я всегда знал, что флот — это сборище конченых ебанатов. — Тогда боюсь спросить, что там за сборище в Армии, — парирует Спенсер, вынудив собеседника поджать губы и едва ли не подавиться собственной желчью. — Чтобы к вечеру рапорт о сегодняшней драке лежал у меня на столе. Они встречаются взглядами всего на мгновение, но этого вполне хватает, чтобы прочитать в глазах Расса одну-единственную фразу, мысленно адресованную Спенсеру: «Сука, как же ты заебал».

* * *

— Американский гражданин? Здесь, в Найнаве? — переспрашивает полковник Ламберт, когда Спенсер сразу после госпиталя отправился в его кабинет, чтобы поделиться не только первыми впечатлениями о ходе допроса пленного валахирца, но и собственными мыслями на этот счёт. И, наблюдая за бурной реакцией полковника, Спенсер понимает, что с его стороны всё же было правильным проявить инициативу и самому обо всём доложить, а не оставлять это на совести прямолинейного Редфоу или его напарницы. — Пока это неподтверждённая информация, — спокойно говорит Спенсер, сидя напротив полковника. В последнее время они стали всё чаще беседовать тет-а-тет, будто лишь от них двоих зависит судьба всего Рэйбла. На самом же деле всё просто упирается в опыт, благодаря которому Спенсер и Ламберт могут разговаривать на равных, обсуждая серьёзные вопросы без бюрократической шелухи. — Офицеры ЦРУ должны связаться с Лэнгли, чтобы обо всём доложить. Скорее всего, там они и подтвердят, правда ли это. — Иисусе… — вздыхает полковник Ламберт и, откинувшись на спинку кресла, потирает пальцами лоб, переваривая услышанное. — Такой чертовщины я не припомню со времён «Копья Нептуна». — Мне кажется, что после сына вице-президента, который был на борту сбитого вертолёта, вас уже ничто не должно удивлять, сэр, — с тенью снисхождения озвучивает Спенсер, что не остаётся без внимания Ламберта, который поднимает на него хмурый взгляд. — Не умничайте, капитан. Офицер вашего ранга должен понимать, что в таких новостях нет ничего хорошего. — Полковник принимается рыскать по карманам своей полевой формы, а затем и по ящикам стола. С глухим стуком на деревянную поверхность ложится зажигалка. Ламберта редко удаётся застукать курящим. Долгое время он боролся с этой вредной привычной и в какой-то момент даже её одолел. Но с каждым месяцем, проведённым на Рэйбле, особенно на фоне таких паршивых новостей, старые привычки вновь дают о себе знать. Ламберт никак не может разыскать куда-то запропастившиеся сигареты и даже встаёт из-за стола, чтобы одолжить курево у своего референта. Тогда Спенсер забрасывает спасательный круг, протянув ему пачку сигарет, отобранную у лейтенанта Расса. При виде неё Ламберт замирает и вопросительно косится на своего капитана. — Не знал, что ты куришь. — Ухватывает пачку, которую придирчиво осматривает, после чего садится на место, попутно вынув заветную белоснежную трубочку. Предлагает закурить и Спенсеру, но тот качает головой. В отличие от большинства военнослужащих он предпочитает успокаивать расшалившиеся нервы работой, холодной колой и утренними пробежками. — У кого забрал? — не глядя на него, спрашивает Ламберт и закуривает. Затем вновь осматривает пачку, будто впервые видит такую марку сигарет. Не «Мальборо», конечно, но вряд ли лейтенант Расс курит какую-то дешёвку. — У одного медбрата, который нарушил собственные же правила, — отмахивается Спенсер. — Не знал, что у нас есть медбрат по имени Призрак, — комментирует полковник и в ответ на недоумённый взгляд Спенсера демонстрирует ему смазанную надпись на дне пачки с внешней стороны, где чёрным маркером выведено неровное: «Собственность Призрака». — Низко, Линч. Не ожидал от тебя такой подлости, — с тенью иронии говорит полковник Ламберт, вынудив Спенсера спрятать улыбку. — Виноват, сэр. Однако на территории госпиталя по-прежнему запрещено курить, — в тон ему напоминает Спенсер и, перехватив из рук Ламберта пачку, оглядывает надпись. Расс, вот же сучонок… Он бы никогда не подумал, что командир рыцарей имеет привычку подписывать вещи. Видимо, в их отряде часто возникает путаница с пачками сигарет. — И как они? — Паршивые, — не скрывает Ламберт и стряхивает пепел в мусорное ведро рядом. — Но зато не иракская подделка, которую местные пытаются нам продать. Что насчёт этих офицеров из ЦРУ? Насколько сильно мы вляпались по шкале от одного до десяти? — На все сто баллов, сэр, — признаётся Спенсер, потому как общение с Редфоу и Терби, мягко говоря, оставило не самые приятные впечатления. Да, знатоки своего дела. Да, держатся профессионально и хладнокровно. Но они совсем из другого мира, который становится каким-то чужим, если долгое время сидишь в сотнях миль от родного дома, а единственный намёк на цивилизацию — это доживающий свой век кондиционер или матчи «Кубка Стэнли», на просмотр которых собирается весь личный состав Рэйбла. — Это лишь моё мнение, сэр, однако мне не по душе присутствие ЦРУ. Будет лучше, если они улетят обратно в Лэнгли, прихватив с собой и пленного. Лейтенант Нил справедливо опасается, что соплеменники этого боевика могут попытаться устроить ему побег, организовав нападение на Рэйбл. Учитывая присутствие сына вице-президента, это большой риск. Полковник Ламберт ничего не говорит и лишь кивает в знак согласия. Докурив, избавляется от остатков сигареты, а крупицы пепла, попавшие на стол, стряхивает в урну. — Офицер Редфоу считает, — продолжает Спенсер, поняв, что полковник, вроде как, на его стороне и так же не в восторге от присутствия ЦРУ, — что с пленным нужно продолжить работу, чтобы выяснить о, возможно, других американцах, перешедших на сторону противника. Я не спорю — эта информация действительно имеет ценность. Но все последующие допросы должны проводиться за пределами Рэйбла. Даже такая информация не стоит жизни тех военнослужащих, которые здесь расквартированы. С губ полковника успевает лишь слететь сухое и немногословное: «Согласен», как со стороны улицы доносится тревожный вой сирен. Спенсер на пару с Ламбертом подскакивают с мест и живо оказываются возле окон. Из казарм и других помещений высыпают взволнованные военнослужащие. Солдаты караула, вскинув винтовки, перекрикиваются между собой и устремляются куда-то в сторону вместе со служебными собаками, яростно лающими под гул сирен. На вышках часовых вспыхивает ослепительный свет прожекторов, белоснежные диски которых, точно юркие пауки, ползают по зданиям, нагретой земле, бетонной стене внешнего периметра и даже людям. Когда один из таких «пауков» заползает в окно полковника Ламберта, Спенсер, ослеплённый, отворачивается и отходит назад, чертыхнувшись. В этот момент Ламберт по рации связывается с майорами Баркером и Лэнгом, приказывая навести порядок на местах и убедиться, что никто не пострадал. Затем он пробует выйти на связь с капитаном Конли, возглавляющим военную полицию, но тот не отвечает. — Миномётный обстрел? — осведомляется Спенсер, в голосе которого нет ни намёка на страх или тревогу. Скорее, будничное раздражение от очередной попытки местных боевиков покорить такую неприступную для них крепость как Рэйбл. Не оставляя попыток достучаться до командира военной полиции, Ламберт бросает короткий взгляд на окно. Тревога на улице даже не думает умолкать, а среди военнослужащих прокатываются первые и пока ещё слабые волны паники. Никто не понимает, что происходит. Нападение? Диверсия? Саботаж? Ложное срабатывание сигнализации, что в принципе не редкость, учитывая, как может замкнуть проводку на такой жаре? — Не похоже, — звучит бесцветное в ответ. — Майк-Папа, это Птица, — говорит Ламберт в рацию, не забывая использовать кодовые позывные на тот случай, если это действительно нападение, во время которого те же боевики могут попытаться перехватить радиочастоту. — Жду доклад о Сигнале-триста. Как понял, приём? — В ответ вновь звучат металлические помехи. — Проклятье… — Конли мог ввести режим тишины до выяснения всех обстоятельств, — замечает Спенсер и продолжает наблюдать за тем, как на улице отряды бойцов из самых разных подразделений небольшими организованными группами устремляются в одну и ту же сторону. Выходит, под ударом оказался не весь Рэйбл, а лишь какая-то его часть. Что ж, хоть это радует. Оставив затею связаться с капитаном Конли, полковник Ламберт убирает рацию и вытаскивает из набедренной кобуры свой пистолет. Быстро проверив наличие патронов в магазине, вставляет обратно и, оттянув затвор, ставит на предохранитель. — За мной, — командует полковник и вместе со Спенсером, напоследок бросившим взгляд в окно, выныривает из кабинета. В коридоре здания штаба царит такая же суета. Младшие офицеры и рядовой состав, назначенный в качестве разнорабочих, передают друг другу последние сообщения о происходящем, попутно занимая места, отведённые согласно тревоге. При виде Ламберта, некоторые из них тут же подбегают к нему, доложив, что аппаратура штаба не пострадала, как и связь с Пентагоном. Полковник велит им оставаться на посту и доложить командованию, что Рэйбл мог подвернуться нападению противника. На улице суета приобретает куда больший масштаб и панический оттенок. В воздух поднимаются несколько вертолётов, которые при помощи всё тех же прожекторов и зорких стрелков на каждой стороне борта принимаются прочёсывать периметр военной базы. Со стоянки выкатываются тяжёлые бронетранспортёры, перекрывшие выезды с Рэйбла на тот случай, если противник начнёт штурм. — Сэр! — к ним подбегает порядком запыхавшийся и возбуждённый первый сержант Армии США Марк Санчез, ответственный за безопасность периметра Рэйбла и командующий подразделениями дозорных. Экипированный, как и всегда, с головы до ног, сержант Санчез, поправив шлем, оглядывает обоих офицеров. — В радиоэфире введён режим тишины. Возле тюрьмы произошла стрельба. — Раненые есть? — несмотря на тень негодования, проскользнувшую на его лице, полковник Ламберт остаётся спокойным. Спенсер, удивлённый не меньше него, также сохраняет хладнокровие. — Нет, сэр, о раненых никто не сообщал, — почти что чеканит сержант Санчез. Все трое спешным шагом направляются к зданию тюрьмы, где уже снуют солдаты караула в компании четвероногих помощников, а также «береты», морпехи и спецназ ЦРУ. Последние отчего-то сцепляются с морпехами, однако первые зачатки возможной драки жёстко пресекает Редфоу, в то время как его напарница расхаживает неподалёку, разговаривая с кем-то по телефону. — Убрать сотовый и все средства связи, живо! — реагирует Ламберт, заметив в руках Терби телефон. — Вы что, бессмертные? — Телефоны ЦРУ защищены от прослушки и перехвата, полковник, — на удивление спокойно отзывается Редфоу, вступившись за свою напарницу. Терби, не став и дальше раздражать военнослужащих, спешно прячет сотовый в задний карман джинс. — Поводов для беспокойства нет. — Вы находитесь на военной базе, господа, — резко парирует Ламберт, одарив обоих офицеров тяжёлым и суровым взглядом, — на которой действуют запреты относительно любых неучтённых средств связи. Или вы думаете, что это шутки? Решив пойти навстречу и не усугублять конфликт, Редфоу оглядывается на Терби, убеждаясь, что она убрала сотовый. — Сержант, — Ламберт обращается к Санчезу, который тут же оказывается возле него, готовый выполнить приказ, — возьмите своих людей и займитесь обороной с юго-западного направления. — Это не нападение, полковник, — вмешивается Редфоу, едва Ламберт собирается отдать приказ и Спенсеру. — В данный момент Рэйблу ничего не угрожает. — Тогда кто отдал приказ о тревоге, и почему здесь произошла стрельба? — полковник сосредотачивает всё внимание на Редфоу, поняв, что лишь от него можно добиться внятных объяснений происходящему. Хочется это оспорить, однако Спенсер даже не думает встревать. Как-никак, но он всего лишь капитан, возглавляющий военное дознание, в то время как безопасность Рэйбла — прерогатива Ламберта. — Я отдал, — отзывается Редфоу, и Ламберта — до этого спокойного и невозмутимого — едва ли не перекашивает от негодования и злости. Ещё бы: этот офицер ЦРУ, по сути, только что втоптал в землю должностное положение полковника, его звание и тот факт, что это он командует военной базой. — Либо вы сейчас же объясняетесь, — жёстко произносит полковник, — либо я прикажу вас задержать по подозрению в диверсии и нарушению режима безопасности на военном объекте. — У нас побег, полковник, — осекает его Редфоу и безразличным взглядом окидывает Спенсера. — Поднимайте авиацию и вообще всех, кого только можете. Пленный валахирец сбежал.