Разбитые сердца

Время — просто омерзительная вещь. То оно несется как обезумевшее, рассыпаясь минутами и секундами, то нагло тормозит, растекаясь и растягиваясь, как жвачка. То не дает времени вздохнуть, выбивает все из грудной клетки, то медленно топит, как в непроходимом болоте. Уносит диким ураганом, а потом беспощадно плавит под сентябрьским солнцем. Слепит кленовым днем, а потом густеет тлеющей ночью. Поднимает и бросает в пропасть, радует и печалит, бодрствует и скучает. Раздражает своим непостоянством. И так, расторопно и неспешно, пролетел и прополз месяц. Вроде бы и аккуратно подкрался, а вроде бы снес с ног, ударив прямо в голову. Кадзуха резко вышел из комы и оторопело затормозил после бесконечного марафона. Принятие этого факта пришло не сразу. Месяц он провел почти в абсолютном молчании. Нет, он не верующий и уж точно не постился. Просто весь лимит его общения был исчерпан, выпотрошен после того странного разговора со Сказителем. Каэдехара боялся открыть рот в присутствии не только него, но и любого одноклассника. Боялся открыть рот и услышать что-то такое же жалкое, как те нелепые извинения. Боялся услышать лишь ничтожные сплетения звуков, не весящие и грамма. Поэтому предпочел мнимую тишину, усмиряя внутренний крик, отдающий белым шумом где-то на задворках сознания. Он молчал почти целый месяц, однако в его новом классе все были до невозможности разговорчивыми и дружелюбными. И если Аяка и Кокоми понимающе ретировались, когда Кадзуха бессовестно пропускал их речь мимо ушей, то отделаться от таких ураганов, как Еимия или, упаси архонты, Итто было определенно невозможно. Каждый раз Каэдехара стоически молчал, являясь скорее элементом декора. Знаете, бывает такое, от нечего делать начинаешь изливать мысли попавшемуся под руку цветочному горшку. Кадзуха задумывался, глядя на активно жестикулирующую Еимию, а точно ли он человек. Может, он что-то перепутал и действительно родился геранью? Но длились его мучения в лице слушателя обычно недолго: Еимия спешно отступала с Аякой и Томой, а Итто обычно приходилось утаскивать ворчащему Горо. Однако его нелепое молчание было скорее следствием. Следствием его глупых попыток избежать любого контакта со Скарамуччей. В первые дни Сказитель украдкой кидал на него озадаченные взгляды, иногда, казалось, порывался что-то сказать. Но, получив смертельную дозу наглого игнорирования, угрюмо затих, теперь изредка бросаясь лишь обиженными (если Кадзухе не показалось) молниями. Тогда Каэдехара смог вздохнуть спокойно. Это было для Каэдехары до прозрачного привычно, как кислород. Только отчего-то со Сказителем он вскрыл свою жалкую сентиментальность, распорол неловкими словами и оставил запекаться пылким стыдом на щеках. И до сих пор не мог понять природу этого давно забытого поведения. Аномалия, ошибка, дефект, отклонение от курса. Каэдехара просто потерялся в чужом магнитном поле. Электроны бесповоротно сошли с ума и отказались давать его мозгу правильные команды. Просто отчаянно разбросался хрустальными извинениями, которые никто подбирать не будет. Потому что они такие же бесполезные, как и сам Кадзуха. — Каэдехара Кадзуха, чем же таким непостижимым заняты ваши мысли, что вы пренебрегаете прямыми обязанностями ученика? — пожалуй, металлический голос Дилюка способен вытащить человека даже из могилы, не то, что из мыслей. Его слова всегда звучат, как выстрел среди поля с одуванчиками. Резкий и неожиданный. — Повторите, что я сейчас сказал, — и в эту наипростейшую ловушку Каэдехара попадает с завидной частотой. — Я... — прилагает титанические усилия, только бы снова не шарахнуться, как последний идиот. По классу итак ходит молва, что у Кадзухи не все в порядке не то с головой, не то с нервами. Впрочем, они ни в чем не ошиблись. — Прошу прощения, я прослушал, — совершенно спокойно говорит, будто не чувствует, как постепенно плавится мозг под чужим недовольным взглядом. Будто не чувствует, как в глазах учителя бурлит почти вселенская ярость, которую он мастерски прячет. — Попрошу вас впредь не витать в облаках. Потом будет больно падать, — контрольный выстрел, к счастью, пролетает мимо, и Кадзуха облегченно выдыхает. За почти месяц он стал чуть ли не единственным человеком, способным вести диалог с Дилюком. И последний, на удивление, почти никак его в этом не упрекает, только ворчит в своей привычной манере. Даже не пышет презрением в сторону Каэдехары, что вызывает волну негодования и зависти. Когда Дилюк впервые просто вздохнул, глядя на спящего Кадзуху пару недель назад, на перемене на него почти налетел Итто с громкими возмущенными вопросами. Кадзуха на это только заткнул уши и мимолетным умоляющим взглядом попросил Горо увести своего разговорчивого друга. В общем, ему невероятно везло. В классе только два человека могли ответить Дилюку: Каэдехара и Сказитель. Правда, второй просто плевался ядом, нежели отвечал. Поэтому неприязнь со стороны учителя к нему была больше и сильнее. От одного упоминания чужого имени взгляд невольно скользит на соседнюю парту, за которой Скарамучча скучающе крутит ручку в пальцах. Во мраке его волос отражаются блики апельсинового солнца, а аметисты переливаются пассивной агрессией. И Кадзуха с ужасом одергивает себя, понимая, что снова начинает пялиться. Как месяц назад. Идиот. А потом он осекается, потому что снова забрел в свои мысли и едва прослушал безэмоциональное сообщение Дилюка. — Спешу повторить для возвышенных индивидов, — делает многозначительную паузу. — завтра проводится субботник. Прошу всех присутствовать, в ином случае буду вынужден поставить неудовлетворительные оценки. — Но ведь вы не имеете права! — слышится возмущенный голос Итто, сидящий прямо перед Сказителем, который кривит недовольную гримасу, прикладывая руку к уху. Кадзуха его понимает. — Вы можете не беспокоиться, — могильным голосом парирует учитель. — В моих глазах вы ниже не упадете. — Я правильно понимаю, что это шантаж? — Сказитель самовольно поднимает руку, а за ней в ухмылке поднимается уголок рта. — Правильно, — раздраженно цедит Дилюк, прерываемый звонком. — надеюсь, вы меня услышали. Свободны. Кадзуха думает, что хоть как-то сможет отвлечься. А потом вспоминает, что ему придется минимально общаться с людьми. В принципе, не сильно-то ему и важна его репутация.

***

«Как жестоко», — думает Кадзуха, аккуратно водя метлой по земле. Ворошить мертвые сухие листья кажется просто неуважительным. Возможно, их воля заключалась в том, чтобы умереть под деревом, около которого они упали. А ученики так бесцеремонно сгребают все в одну большую кучу, пакуя в черные могильные пакеты. Будто склеп разбирают. Или варварски обкрадывают кладбище. Печально. Но еще печальнее то, что Каэдехара, вероятно, не умеет одеваться по погоде. Легкая бежевая куртка вообще не ощущалась и не спасала от компании его верного приятеля в лице вездесущего Ветра. Поэтому Кадзуха все больше неуютно ежится, изредка ведя плечом. Каждые пять минут растирает красные кончики пальцев в надежде вернуть им нормальную температуру, полностью прячет ладони в длинных рукавах, но все тщетно: Ветер все еще холодный, и даже мнимое тепло редкое солнца не помогает. Меньше, чем за полчаса школьный двор был вполне себе убран, однако ответственные учителя не торопились отпускать учеников. Поэтому Кадзухе ничего не оставалось, кроме как бездумно бродить по периметру территории, меланхолично оглядывая одноклассников. Те в свою очередь непонимающе глядели на парня. Спасибо хоть без презрения. Сказитель тем временем угрюмо стоял, облокотившись на забор и сверля взглядом пустоту, почти не реагировал на внешние раздражители. Держался почти невидимкой, тенью. Ну прямо ниндзя. И Кадзуха продолжил бы дышать свежим воздухом, если бы Ветер в какой-то момент просто не хлестнул его по щеке, разбросав челку в разные стороны. На это Каэдехара только глубоко вздохнул и, оглянувшись по сторонам на наличие учителей, осторожно начал двигаться в сторону подсобки, где лежали метлы, грабли и прочая атрибутика для уборки. Там было кромешно и непроглядно темно, но там было относительно теплее, чем на солнечной улице. Выключатель решает не искать, отсутствие света Кадзуху вполне устраивает, в какой-то степени, возможно, успокаивает. Он осторожно делает шаг, выставив руку вперед, не желая наткнуться на что-то лицом. Закрывает глаза и понимает, что разницы, в принципе, никакой нет, что заставляет скользкую тревогу заворошиться где-то внутри, но, встряхнув головой, Каэдехара успокаивается. Темнота для него слишком привычна, чтобы ее бояться. Поэтому, опустив инстинкт самосохранения на второй план, бегло проводит рукой по стене. Натыкается на большое количество деревянных палок — ручки метел. Кадзуха искал что-то наподобие стула, потому что стоять желания не было. В итоге, хаотично пройдясь по всем предметам комнатки, ничего стоящего не нашел и просто медленно съехал вниз по стенке, садясь на холодный бетон рядом с выходом. Из приоткрытой двери сухо веяло холодом, а светлая полоска лезвием легла на противоположную стену. Каэдехара посильнее закутался в свою куртку, вздохнув. Тихо и одиноко. Прямо как ночью. Но ночью небо изредка посещает своим соседством Луна. Здесь же радиус видимости заканчивается в полуметре от металлической двери. Темнота тонкой пленкой покрывает тело, постепенно создавая иллюзию тепла. Пятнает светлую куртку, затапливает пыльные кроссовки и медленно застилает глаза. Все мысли стираются, испаряются, бесследно исчезают. Ветер глухо завывает с улицы, будто ищет Кадзуху. Судорожно окликает, зло свистит, обижено хлещет хлипкие деревья. А Кадзухи нет. В этой реальности так точно. Он уже где-то на грани Сна и Темноты. Глаза предательски слипаются, Каэдехара клюет носом, на что только устало выдыхает. Сегодня он спать не планировал, тем более в темной школьной подсобке во время субботника. Медленно растирает сонливость по лицу, а потом протяжно зевает. Ну что ж за напасть. «Неудобно тут спать», — пытается убедить свой наглый организм. Он сидит на холодном бетоне, в холодной комнате, а за дверью холодная улица. Хуже места просто не придумать. Через секунду Кадзуха почти заваливается на бок, задумавшись и почти падая в сон. Раздраженно фырчит, порываясь встать, но с улицы зябко тянет тяжелым воздухом и чужими разговорами, поэтому Каэдехара никак не двигается. Повержено остается на месте, уткнувшись лбом в согнутые колени. Странно, что его еще не начали искать. Хотя, скорее, наоборот. Вероятно, подумали, что он просто ушел домой по-тихому. И лучше бы он, конечно, так и сделал. Но бороться со сном на промерзшем полу подсобки — занятие, видимо, куда заманчивее. Интересно, ушел ли Сказитель? Он выглядел как тот, кто был меньше всех заинтересован в уборке территории. И Каэдехара, в принципе, был с ним солидарен, однако громкими зазываниями Еимии был негласно привлечен к работе. Зато Скарамучча, казалось, готов был в любой момент побежать домой с низкого старта. Аккуратно лавировал между следящими за порядком учителями, наворачивая круги вдоль забора. Вот он, искусный бездельник. Кадзуха хотел бы так же. Интересно, почему одноклассники ничего не говорили Сказителю? Заторможено осекается, даже сонливость на секунду отступает. Нет, ни капли не интересно. Каэдехара тихо рычит. Сон терпеливо раскидывает руки для своих удушающих объятий. По-змеиному обвивает голову, мутит его тихий бледный омут, насильно смыкает свинцовые веки. Кадзуха вроде бы и готов сдаться, да вот только неспящая его часть мечется, барахтается и отчаянно борется за мнимое бодрствование. Но Кадзуха вопреки всему протяжно зевает, возникает желание лечь прямо на пол. Но перспектива умереть от холода приветливо машет рукой в сторонке. И все же Кадзуха, сдавшись, обессилено заваливается на левый бок, облокотившись на какую-то старую коробку. Прежде, чем наглухо зарыться в небытие, в его голове тускло проносится отголосок Вдохновения.

Опять я в темноте,

Опять я одинокий...

Скажите, ну кому

Пишу я эти строки?

«Бездарность», — туманно плывет в голове, а затем бесповоротно умирает.

***

Первое, что видит Кадзуха, когда открывает глаза, — это темнота. Второе, что видит Кадзуха, когда испуганно вертится по сторонам, — это темнота. Торжественное, яркое ничего. Оторопело моргает, судорожно подрывается с пола и дергается, ударяясь затылком о стену. Шипя, опускается обратно. Дыхание осторожно начинает разгоняться, сердце испуганно стучится, бьется в клетку душных ребер, потому что воздуха отчего-то не хватает. Сонно растирает глаза и все еще ничего не видит. Темнота плотно придавливает к полу, густеет. Он медленно поднимается с места, голова тут же наливается свинцом. Несколько секунд спешно пробегают, пока Кадзуха пытается осмыслить, где он находится и почему ощущает себя слепым. Осознание ударяет по голове наковальней, и мозг все же возвращается в реальность. Кончики пальцев неприятно покалывает от пробирающего до костей холода, Ветер недовольно завывает за закрытой дверью. Закрытой. А кто ее, собственно, закрыл? Полоска света на стене бесследно исчезла. Каэдехара спешно подбирается к злосчастной двери, дергает за ручку, и реальность бьет под дых, выбивая из Кадзухи воздух. Закрыто. Попытка отчаянно повторяется. Потом еще раз. Потом ручка оказывается под угрозой быть выдернутой. Каэдехара крепко в нее цепляется, а затем резко отходит. Однако, для такого маневра комната не предусмотрена, поэтому он почти спотыкается о хлам на полу, врезаясь в противоположную стену. Делает глубокий вдох. Легче не становится. А потом со всего маху ударяет по двери. Она, на удивление, не открывается. Не открывается. Закрыто. — Э-эй, — неуверенно зовет, облокотившись на несносный выход. Безрезультатно пытается восстановить несущееся в стратосферу дыхание, перерабатывающее слишком много кислорода для этой маленькой комнаты. Тревога пульсирует в висках, а руки начинают дрожать. — О...Откройте! — даже прикрикивает, вдруг его не услышали. Странно, действительно. — Эй! — голос становится внезапно резче, тяжелеет от накатившей паники и вот-вот готов сорваться. — Меня слышно?! Откройте! — в носу неприятно жжется, отчего Кадзуха резко вдыхает. Ну нет, только не сейчас. — О архонты, неужели я так долго спал? — зарывается холодной рукой в растрепавшиеся волосы и закусывает губу, отстранившись от двери. Потом, задумавшись на несколько неспокойных минут, стукает себя по лбу, вспоминая, что он, собственно, рожден в двадцать первом веке. Расторопно выуживает телефон из кармана куртки и... Ну да, стоило ожидать. Экран насмешливо показывает отсутствие связи и жалкие три процента в углу. Как будто Удача хоть когда-то была на его стороне. Новая волна ужаса охватывает с двойной силой, морозит сознание, сковывает внутренности дверьми стальной девы. Каэдехара сильно-то и не боялся замкнутых пространств. Ровно до того момента, пока не оказывался в замкнутых пространствах. — Пожалуйста! Откройте! — снова приникает к несчастной двери, тарабаня по ней руками. — Эй! — слова кончаются так же быстро, как воздух, поэтому Кадзуха делает надрывные вдохи и короткие выдохи, и не стараясь экономить драгоценный кислород. Терзает бедную ручку в тщетных попытках выйти на свободу. — От-крой-те! — отчаянно бьет рукой в такт слогам. Горящая полоска обидно прожигает кожу на щеке. Ну нет. Все тело пробивает крупная дрожь, и Каэдехара отскакивает назад, гремя метлами. — Нет, нет, нет! — хватается онемевшими пальцами за пепельные волосы, медленно опускаясь на холодный пол. Всхлипывает неожиданно даже для себя. Зло сжимает зубы в попытках заглушить свои жалкие порывы эмоций и вернуть себе прозрачное спокойствие. Но от этого только сильнее вздрагивает. Слезы жгутся обидной резью, кромсая бледные щеки. Только тишина... ...Вдруг нарушается металлическим щелчком. — Тут кто-то есть? Эй, ты ту живо-о-о-о архонты! — в сердцах кричит знакомый голос, изменяясь с завидной скоростью. Ветер тут же обеспокоено заполняет собой пространство, что и заставляет Каэдехару резко поднять глаза. И, столкнувшись с удивленными аметистами, опустить их обратно. — Кадзуха...? — за секунду сокращает расстояние между ними и, цепляется за его плечи. — Ты что тут делаешь?! — но умение говорить так и не возвращается, отчего Сказитель растеряно останавливается, а потом неслабо так его трясет. — Да что случилось?! Эй! — Каэдехара истерично вертится, пытаясь выпутаться из цепких рук, но терпит крах. Терпит страх и терпит чужие прикосновения. — Але, Каэдехара, прием! — Сказитель пытается поднять парня с земли, но тот загнанно отбивается. — Отпусти меня! — дрожащий голос прорезается, как у новорожденного ребенка. Каэдехара тут же прикусывает язык, закрывая рот руками, но сдавленные всхлипы все еще отражаются от бетонных стен подсобки. — Кадзуха! — Скарамучча с силой встряхивает его, вынуждая поднять голову, и пышет давящим электричеством. Невольно замечает, как по щеке Каэдехары испуганно катится слеза и сдержано выдыхает. — Успокойся, — глухо понижает голос, пока Кадзуха все еще пытается отбиться от чужих рук. — Эй! Ты меня слышишь? Дверь открыта, все в порядке! Лучше расскажи, как это произошло. — Отстань! — но слова не очень помогают, поэтому слезы вновь обессиленно катятся вниз, холодом собираясь на подбородке. — Уйди, пожалуйста... — опускает голову, в последний раз слабо толкая Сказителя, прежде, чем снова начать всхлипывать. Как же жалко он выглядит, слов нет. Видимо, настолько жалко, что у Скарамуччи не выдерживают нервы. Он цепляется за рукав Кадзухи и рывком вытаскивает его на улицу. Холодный ветер ударяет по лицу хлесткой пощечиной, Каэдехара удивленно распахивает глаза. Даже слезы на щеках оторопело высыхают. Сказитель хмурит брови и ничего не говорит. Просто мертвым грузом тянет за собой Кадзуху к воротам выхода. Каэдехара давится воздухом и не сразу вспоминает, как говорить. — Как ты...? — Скарамучча недовольно оборачивается. — Ладно, неважно, — нервно отводит взгляд, пряча продрогшие пальцы в рукавах. — Как я тебя нашел? Итто закрыл дверь и втихую свалил, а я, так как уходил последним, заметил пару неубранных метел. Пошел их относить и услышал чьи-то крики. Все, — спокойно бросает, сверкая аметистами. — А, понятно... — оба постепенно приближаются к школьным воротам. Останавливаются. Спустя полминуты и Сказитель отмирает и как-то нервно отпускает чужой рукав. — Н-ну ладно, спасибо за помощь, — голос тревожно звенит, а дыхание снова начинает сбиваться. — Я, пожалуй, должен идт- — Погоди, — Сказитель резко цепляется за чужое запястье, но его руку тут же сбрасывают. Достаточно на сегодня физического контакта. Он тактично поднимает руки в капитулирующем жесте и отходит на шаг. — Я только хотел спросить, что ты там вообще делал. — Судя по всему, спал, — неловко неуютно бросает Каэдехара, снова порываясь уйти. — А почему ты вообще туда пошел? — но уйти снова не удается. — Хотел... не важно, — скромно понижает тональность голоса и останавливается. — Слушай, спасибо тебе, правда, — спрессовывает интонацию во что-то предистеричное. — Но не мог бы ты отстать? — сцепляет ледяные пальцы замком, осторожно поднимая брови. — А... да, конечно, — Скарамучча неловко потирает затылок, тоже останавливается. — В таком случае, в следующий раз ищи для уединения менее замкнутые пространства. Круто развернувшись на носках, Сказитель стремительно ускоряет шаг. А сердце Кадзухи почему-то стремительно ускоряет темп.