Разбитые сердца

Нет, Кадзуха ему абсолютно не интересен. Ни капли. Но почему-то уже третий день подряд после школы они идут вместе. В первый такой раз Сказитель не обратил внимания. Во второй только недоуменно обернулся на новенького, когда они разошлись на перекрестке. А сейчас, когда он с таким же сложным лицом пришел домой, сильно задумался. Они ведь даже не общались. Просто одновременно выходили из школы, а потом молча шли в одном направлении. Почти шаг в шаг. Возможно, им надо было бы и говорить о чем-то, но Каэдехара безаппеляционно обрубал неначавшийся диалог своими белыми наушниками. Может, он вообще Сказителя не замечает. Может, Скарамучча сам за ним увязался. Но, кажется, оба почему-то не были против. Только Кадзуха в первый день испуганно шарахнулся аж после минут десяти молчаливой ходьбы. Отступил на шаг, непонятливо глянул на Сказителя, а затем, вздохнув, молча надел наушники обратно и как ни в чем не бывало побрел дальше. Возможно, это было немое согласие. Тихий приговор. Впрочем, расходясь на развилке, они тоже не прощались. Вернее, прощались взглядами. Каэдехара слегка приоткрывал глаза, потому что он, по неведомой для Скарамуччи причине, половину пути держал их закрытыми, и, коротко сверкнув рубинами, разворачивался, удаляясь в противоположном направлении. Сказитель даже не успевал среагировать. Один раз почти сказал «Пока», но тут же осекся. Кто он для Кадзухи такой, чтобы словесно с ним прощаться? Возможно, для какой-нибудь Аяки или Еимии это вполне нормально — прощаться с тем, с кем почти не общаешься. Но Каэдехара другой. Сказитель видит это невооруженным глазом, а вооружаться он и не собирался. Несмотря на бетонные баррикады, которые Кадзуха вокруг себя выстроил, его глаза, если присмотреться, прозрачны, как стекло. Если присмотреться, можно вообще много что увидеть. А если еще и посмотреть, можно открыть для себя чуть ли не смысл существования. Жаль, что мы все безнадежно слепы. Но вот Кадзуха, кажется, видит абсолютно все. Кажется, ему в глаза плеснули очистителем, который напрочь выжег всю жесткость. И теперь в его рубинах искрится израненная проницательность, блестит запекшейся кровью. От его пронизывающих глаз становится неимоверно жутко, будто в бездну смотришь. Но есть там, на дне, что-то завораживающее. Что-то печальное и больное. Что-то стеклянное, осколочное. Неизлечимое. И Скарамучча отчаянно хочет посмотреть. Ну вот опять. Опять запретно неправильно думает о Каэдехаре. Он бессовестно и, о чудо, неосознанно засел в голове Сказителя, мешая активной мозговой деятельности. Как сорняк, заполнил собой все мысли. Только не как плющ. Скорее, как одуванчик. Да что ж такое. Узнай об этом Тарталья, Сказителю бы не хватило и целой жизни, чтобы отделаться от всех его дебильных шуток. И, пожалуй, от стыда тоже. Потому что нельзя так много думать об одном человеке. Думалка отвалится. Это так странно и непонятно, что Скарамучча проводит уже не первую ночь в долгих сложных размышлениях, бесповоротно не высыпаясь. Впрочем, он и до этого не высыпался. Скарамучча заторможено думает, что лучше бы он хоть куда-то высыпался. А потом сам себе тихо недоумевает. Приходит в себя он, когда видит на часах издевательское «2:23». Ну, как видит. Еле разглядывает, по-дедовски щурясь на стену, от чего глазные яблоки неприятно зудят. Вокруг наступил терпкий ночной мрак. А Сказитель даже не заметил. Все немногочисленные предметы в комнате покрылись слоем густой темноты, серебрятся аккуратным блеском луны. Все звуки погибают постепенно и незаметно, погружая в ощущение вакуума. Кладбищенское торжество ночи. Скарамучче всегда нравилось это необъяснимое чувство. Пересилив себя, грузно поднимается с кровати, но тут же шипя опускается обратно. Он уже, простите, не молодой, чтобы так резко вставать. Вторая попытка выходит более удачной, и Сказитель расфокусировано глядит в окно. Мда, бессознательно проваляться в мутном астрале половину дня — видимо, предел мечтаний. Хотя, череп крошится на части так, будто через него прошла очередь дробовика. Или сразу ракета. Ядерная. В общем, не сильно-то и нравится Скару выходить из этого гребанного астрала. Правда, Скарамучча порой не понимает, на кой ему в последнее время сдался телефон. Он не Тарталья, у которого в контактах минимум полгорода. Его переписки ограничиваются дебильным сборником анекдотов от вышеупомянутого клоуна и сухой россыпью букв от матери. Все соц сети невыносимо режут глаза своими иконками, а от бесконечного пролистывания ленты уже давно стало тошно. На этой ленте только вешаться. Поэтому в углу экрана всегда приветливо светится почти сто процентов. Почти сто процентов прокрастинации. И хоть бы один — сна, а нет. От соцсетей хоть и воротит, но от бездействия воротит так, что все внутренности скручивает спиралью. Сказитель с глубоким страдальческим вздохом включает мобильный и мгновенно слепнет. Луна украдкой блистательно насмехается, Скарамучча угрюмо на нее цыкает, будто обиделся. Выходить в онлайн — все равно, что выходить в открытый океан. Пожизненно отчаливаешь от берегов реальности, отчаянно дрейфуя в бесконечном грязном потоке ненужной информации. Сказитель прекрасно знает, что идет на верную гибель, обрекая себя на вечную деградацию, однако он уже выпадает из реальности минут на пять, проверяя бессмысленные новости. Потом, не имея возможности воспротивиться внутреннему перфекционисту, бегло проверяет единственное уведомление, которое пришло ему за весь день — группа класса. Даже не Тарталья. Порой Скарамучче кажется, что это не группа класса, а доска объявлений. Потому что зачастую сюда пишет только Аяка, передавая информацию от учителей с милыми улыбающимися смайликами. Аж блевать хочется. Или это потому что Скарамучча ничего не ел, но сейчас не об этом. А о том, что в беседе было тихо и пыльно, как в библиотеке. Лишь изредка между бесцветными объявлениями мелькали мемы от Итто, после которых обычно следовали смайлики в лице смеющегося ради приличия Томы, снисходительная улыбка от Аяки, и хлопающие себя по лицу Сара и Горо. С-стабильность. Сейчас же невзрачной строчкой высветилось:

«аяка староста добавил(-а) Каэдехара Кадзуха»

Сначала Сказитель просто пробежался глазами по маленькому уведомлению и тут же вышел. Потом, после пары секунд раздумий, настороженно для себя вернулся обратно, перечитывая. Нахмурился и, помедлив, перешел на страницу Каэдехары. И почему-то не удивился, когда не увидел на аватарке фотографии самого Кадзухи. Вместо нее переливались яркие, спокойные кленовые листья, озаренные медовым солнцем. Ничего странного, в принципе. После встречи в парке клены стали тесно ассоциироваться у Скарамуччи с новеньким. Непонятное чувство, но будто так быть и должно. В статусе «Жить небезопасно, от этого умирают». Скар на это только глубокомысленно фыркает: такого он не сильно-то ожидал. Подписчиков у него почти не числится, как и внушительного количества подписок, даже у Сказителя больше. Он не любит делать выводы о людях только по их аккаунту, но вывод невольно сам лезет в голову: Каэдехара в сетях сидит не часто. Наверное, занят более высокими духовными делами, судя по его вечно отрешенному, загадочному виду. Но, видимо, Скарамучча только сейчас заметил пометку «онлайн» под именем новенького. После этого он более напряженно залип в экран, чем до этого. Снова посмотрел на время: «2:41». В голове тут же возник вопрос, а чего Каэдехара, собственно, не спит? Только бы он не занимался таким же пропащим отрофированием сознания, как Сказитель. В ином случае...у них было бы больше общего. Пока список ограничивается тем, что они одноклассники. Не то чтобы Скар составлял список... И вообще, с каких пор Сказителя стало интересовать, во сколько этот новенький ложится спать? Не его это дело. С минуту думает, вновь неосознанно погружается в мысли о Кадзухе, и, даже не успев вернуть себе здравый рассудок, внезапно лайкает кленовые листья на аватарке, а потом почему-то подписывается. Часто моргает в попытках осмыслить свой импульсивный детский поступок, а потом очень по-взрослому откидывает от себя телефон на край кровати, отползая к противоположному. Запускает руку в темные волосы, беззвучно рыча. «Придурок». Вот поэтому он не заходит в интернет. Там он из раза в раз совершает ошибки. Впрочем, в жизни тоже. Рука вроде бы и порывается отменить все последние действия, исправить свою беспросветную глупость, забыть, что у Скарамуччи вообще есть телефон, поменять номер и адрес, переехать в другой город, а лучше страну. Он станет странствующим путешественником, будет травить байки, пугая местную детвору, запутывать всех людей своим витиеватым красноречием, как змея, а потом пускать яд и спокойно исчезать. Всю свою жизнь проведет в бегах, в вечном марафоне с жизнью и самим собой, пока не разорвет ленту из песочного времени и не поймет, что давно проиграл. Проиграл ровно тогда, когда поставил несчастный лайк на аватарку Каэдехары. Собравшись с мыслями и отойдя от мнимой утопии, Сказитель все же взял телефон обратно в руки. И тут же вышел из приложения. Святые архонты, он ведет себя, как маленькая девочка, которая написала своему крашу и с придыханием ждет ответа. Скарамуччу почти выворачивает от слова «краш» в своих мыслях, так что он оставляет попытки лезть в зыбкое болото метафор. Когда время нерасторопно переваливает за три ночи, Скар протяжно зевает. Видимо, весь кислород выбило своим идиотизмом. Нет, он не хочет спать. Он хочет узнать, когда Кадзуха выйдет из онлайна. Чем этот полуночник занимается? На звезды смотрит? Несмотря на то, что их на небе не наблюдается. Скарамучче кажется, Каэдехара бы их точно нашел. Небу просто нужно отразить его глаза... Так, хватит. Какие, к черту, глаза? (Пиздецки красивые, вероятно) (Просто эта мысль насильно игнорируется сознанием Сказителя) Кажется, он уже не первый раз ощущает себя сталкером. И это начало происходить только после появления новенького. Нет, Скар ни на что не намекает. Он просто не знает, кого в этом винить. И разум очень навязчиво подкидывает чуть ли не единственный вариант. Но разум благополучно идет нахуй, как, собственно, и здравый смысл, как вы могли заметить. Потому что Сказитель уже на протяжении часа мониторит страницу Кадзухи, но надпись «онлайн» так и не пропадает из под его имени. Уютно мигает мягким светом в окошке. Маяком мигает, спасением. Или просьбой о спасении. Может, там пожар. Скарамучча недовольно мотает головой, вытряхивая все горящие угли. Плохо на него влияет этот Кадзуха (хотя, скорее, Сказитель сам на себя плохо влияет). Из-за него мозг течет жженым сахаром, склеивает нейроны, которые слипаются напускной поэтичностью. Все яды в его организме тут же нейтрализуются, цианистый калий его лексикона не выдерживает такого напора и медленно тает, как ледник на севере. «Аномалия», — скажете вы. «Пиздец», — скажет Скарамучча. Потому что его ледяная стабильность беспощадно крошится злосчастным значком онлайна на чужой странице. Безобразие. В углу экрана насмешливо светит «3:48», и Скар тихо клюет носом. В глазах песком забивается потраченное время, темнота кокетливо мелькает туда-сюда, как маятник, а веки издевательски слипаются под влиянием чужой ауры. Передается по мигающему зеленому значку в углу аватарки. Сказитель было подумал посидеть еще немного, но после того, как почти упал лицом вниз, сложившись пополам, решил все же лечь спать. Устало втянув прохладный ночной воздух, Сказитель просто падает спиной на подушку, сложив руки на груди. Лежит минуту. Две. Понимает, что считает секунды, и раздраженно выдыхает. Снова подцепляет телефон и снова заходит в приложение. Кадзуха все еще онлайн. Скар все еще идиот. Интересно, что на этот счет думает сам Каэдехара... Спать. Скарамучча собирался спать, точно. «И что все-таки делает этот Кадзуха целую гребанную ночь?» — последнее, что проносится в голове прежде, чем мягкая тьма застилает темные аметисты.

***

— Эм...Сказитель... — Ну что?! — Я-я просто хотел попросить конспекты...по химии... — Каэдехара искрит недоумением в вишневой радужке. Сказитель ощущает себя идиотом. Потому что только идиоты не могут уснуть час из-за того, что ждут, пока одноклассник, с которым почти не общаешься (только обмен неловкими глупыми отголосками откровений раз в месяц), выйдет из онлайна. Это даже звучит по-идиотски. Идиот. В итоге ночью Скар все равно позорно сдался и уснул, видимо, раньше Кадзухи. А утром, когда пришлось мучительно проснуться в семь утра без права доспать законный час, он с некоторым удивлением прочитал под именем Каэдехары «был(-а) в сети в 5:57». Не успел он культурно осмыслить все на сонную голову, как надпись снова скромно сменилась бодрым «онлайн». И тут Сказитель выпал. Не буквально, к сожалению. Этот новенький что, только по праздникам спит? Или у него пост там какой? Или он физически спать не может? Или он книгу пишет? Или гуляет на ночь? Или у Скарамуччи уже крыша едет? Почему он думает, почему Кадзуха не спит ночью? Почему он думает, почему Кадзуха не спит? Почему он думает, почему Кадзуха? Почему он думает? Почему он? Почему?... — Ну...Если ты не хочешь давать конспекты, я пойму... — неуверенный голос Каэдехары действует как ведро холодной воды. Сказитель дергается, зашуганным кроликом уставившись на парня своими подернутыми сном аметистами. — Стой...! В смысле...а...я не против, — видимо, Скар выглядит настолько жалко и растеряно, что Кадзуха осторожно выгибает бровь. — Ты...в порядке...? — медленно перебирает рукав своей рубашки, а в глубине его рубинов плещется растворенное беспокойство. Скарамучче аж противно от самого себя. — В полном, — резко отрубает металлом, как гильотина. На самом деле, до ужаса хочется спать. Скар клюет носом уже три урока подряд, под конец и вовсе бесповоротно отрубаясь. И все из-за этого новенького. В легких звенит зародыш раздражения, скребется где-то в горле, желая выбросить что-то ядовитое и язвительное. Но Сказитель почему-то себя одергивает. Только со вздохом залезает в рюкзак, пытаясь отыскать тетрадь по химии. И заторможено задумывается. — А почему ты у меня конспекты попросил? Сара тоже неплохо разбирается. Может, и объяснила бы тебе что-то, — и, поддавшись секундной слабости, тихо зевает. Кадзуха с секунду мнется и повержено вздыхает. — Я...как бы...ее боюсь, — смущенно опускает голову, как маленький ребенок. Скарамучча глушит смешок, прикрыв рот рукой. — Просто она...выглядит очень угрожающе... — спешно начинает лепетать, выставив руки вперед. — Думаю, если бы я к ней подошел, то умер бы от концентрированного скепсиса в ее глазах, — осторожно косится на вышеупомянутую Сару, боясь быть услышанным. Сказитель на это только фыркает. — Д-да что смешного? — неловко возмущается, до умилительного грозно изогнув брови. Вернее, совершенно по-обычному. Просто изогнул брови. — Не переживай, она так на всех смотрит, — Скар тоже переводит прищуренный взгляд на Сару, коротнув аметистовыми молниями. — Но это, пожалуй, все полномочия, которые у нее есть, так что мог бы попросить и у нее, — ухмыльнувшись, поворачивается обратно к Каэдехаре. — Настолько не хочешь давать мне несчастные конспекты по химии? — театрально округляет глаза, приложив руку к груди. Потом, правда, в его дрогнувших рубинах отливает бликом пуленепробиваемое стекло и кандалами звенят цепи. Но это все настолько мимолетно и незаметно, что Сказитель тут же об этом забывает. — Что ж, — Кадзуха неровно выдыхает, прикрыв глаза. — Неужели придется просить ту "железную леди"? — он вновь поглядывает на Сару, а Скарамучча не понимает: новенький действительно настолько опечален фактом того, что ему не спешат давать конспекты, или он просто напросто бессовестно лукавит? Потому что интонация его голоса мастерски балансирует между этими понятиями. — Если тебя так пугает скепсис, то я не понимаю, почему ты пришел ко мне, — спокойно протягивает тетрадь в руки новенького. — Однако я скептичный и язвительный, а не жадный, — Каэдехара недоуменно хлопает глазами. — Что-то не так? Все-таки надумал идти к Саре? — Скар было протягивает руку обратно к конспекту, но Кадзуха ее одергивает, прижимая тетрадь к себе. Возможно, резче, чем надо, думается на задворках сознания. Поэтому Сказитель заинтриговано глядит на новенького. Странный он, ей-богу. (Кто бы говорил, Сказитель, кто бы говорил) — Нет, я...спасибо, — скромно кивает, судорожно кивнув. На фарфоровых щеках едва заметно загорается кровавый румянец, под цвет глаз и этой причудливой красной прядки в россыпи пепельных волос. Скарамучча приметил ее еще когда впервые увидел Каэдехару, но задумался об этом только недавно. Задумался и пришел к выводу, что это выглядит довольно мило. Потом задумался и пришел к выводу, что он все-таки сошел с ума. — Да пожалуйста, друг мой, — Сказитель порой внутри себя посмеивался над тем, что слово «друг» он всегда произносил исключительно в ироническом ключе. Назвать Тарталью другом у него вряд ли когда-то повернется язык. А если и повернется, Скарамуччу точно придется реанимировать. Потому что после такого не выживают. А это язвительное «друг мой» лишало любую его фразу всякой серьезности, потому что...Ну кто на полном серьезе скажет собеседнику «друг мой»? — За достоверность и правильность вычислений и записей в этой тетради ответственности не несу, — он бы мог самодовольно задрать нос, да только он достаточно навыпендривался, поэтому просто стекает вниз по спинке стула, утыкаясь в телефон. Как будто там что-то невероятно важное. Как будто он не пытается избежать сверкающих вишневых глаз. Может, он бы даже обрадовался, напиши ему сейчас Тарталья. — Еще раз спасибо!— по лицу Каэдехары скользит набросок улыбки, демо-версия, недоработанный прототип, неограненный бриллиант. И Скарамучча почему-то резко хочет его затормозить. — Слушай, ты что, вообще не спишь? — тихо произносит Скар в надежде, что никто не услышит, но, на его сокрушительное сожаление, новенький удивленно поворачивается, округлив глаза. — Что? — Конспекты, говорю, завтра верни, — Сказитель спешно отворачивается к окну, небрежно обрубая конец диалога. Нет, Кадзуха ему абсолютно не интересен. Просто щеки почему-то предательски рдеют.