Разбитые сердца

— Каэдехара Кадзуха, я официально заявляю, что ты — просто катастрофическое недоразумение... Тираду прерывает сильный кашель. Привычка говорить с самим с собой была заложена в Каэдехару, кажется, с самого рождения. Или заточена многолетним одиночеством, кто знает. Эта странность была одной из причин, по которым во всех школах его недолюбливали. «Недолюбливали», конечно, мягко сказано, но сейчас не об этом. На душе всегда становилось легче, когда мысли не клубились в голове непроглядной дымкой, а рассеивались в кислороде, приобретая звук. Разговаривать с зеркалом было еще удобнее. Как будто у тебя есть осязаемый собеседник. И не важно, что он абсолютно идентичен тебе. Болтать со своим Эго было порой даже интереснее, чем со всеми с некоторыми людьми. Поэтому теперь, стоя перед зеркалом в коридоре, Кадзуха с сокрушенным видом рассматривает на человеке в отражении куртку. Чужую куртку. Куртку Сказителя. И как только он мог проглядеть? Неужели мигрень была настолько сильной, что из головы напрочь вылетела мысль об одолженной вещи? Каэдехара уже пятнадцать минут стоит в коридоре, как каменная статуя, после того, как осознал этот неутешительный факт. Крутится перед зеркалом, рассматривая на себе чужую вещь. Рукава почти полностью прячут ладони, капюшон напрочь закрывает обзор, а в карманах, пожалуй, можно упрятать всю Инадзуму. Кадзуха в этой куртке кажется настолько крохотным, что он начинает сомневаться в самоосознании. Но самое обезоруживающее, это то, что она пахнет Сказителем. От нее тянет электричеством, будто ты попал в грозовую тучу. Она почти бьется током, от чего пальцы непроизвольно немеют. Запах отсутствия кислорода, едкого озона и сковывающей молнии, кажется, пропитал Каэдехару насквозь. Да только снимать ее почему-то не хочется. В квартире далеко не так холодно как на улице, и к жару болезненному прибавляется жар комнатный, но Кадзуха все разглядывает себя в зеркале, цепляя взглядом новые детали куртки. Спиралеобразный узор на шнурках капюшона, кармашки на груди и рукавах, металлические бегунки с нечитаемой надписью. Каэдехара в этой куртке ощущает себя чужим, но не снимает, завороженный, пойманный, как букашка в венерину мухоловку. Темный оттенок вещицы притягивает, как колдовской амулет, затягивает в себя, заставляет подчиниться. Но Каэдехара резко трясет головой, сбрасывая с себя все волшебство и загадочность и осуждающе щурится на свое отражение: — Прекрати увлекаться фантазиями, иначе рискуешь в них застрять, идиот. Быстрым движением скидывает с себя верхнюю одежду, и берет куртку Сказителя с собой, не вешая ее на крючок. Не хочется вечером отбиваться от вопросов матерей. Проскальзывает в свою комнату, кидает куртку на край кровати и валится вслед за ней, прикрыв глаза, горящие жаром. Размышления затягивают смерчем, что заставляет отвлечься от раздираемого болезнью горла. И как только это могло вылететь из головы? И почему ему не напомнил Сказитель? Маловероятно, что он пошел на такую расточительную щедрость. Зачем он вообще дал свою чертову куртку? Кадзуха мог спокойно обойтись и без нее. Мог ведь? Хотя... на улице было довольно прохладно, ветровка совершенно не спасала от непогоды, а ноги и вовсе отказывались держать своего владельца. Зачем вообще Скарамучча пошел с ним до дома? Зачем отпросил с урока? Зачем уделяет столько внимания, которое Каэдехара не заслуживает? Однако мысль о том, что у Сказителя есть друзья, о которых нет ни малейшего представления, не давала покоя. Речь шла только об одном приятеле, но и этого было достаточно, чтобы лихорадочный интерес вспыхнул в голове воспаленной сиреной. Конечно, нет ничего противоестественного и запретного в том, чтобы иметь несколько друзей. Но это чувство, далекое от одиночества, было настолько непривычно и забыто сознанием Кадзухи, что вызвало в голове диссонанс, тормозящий весь мыслительный процесс. Какой он, друг Сказителя? Такой же неразговорчивый? Или, напротив, общительный и позитивный? Похожи ли они со Скарамуччей, как две капли крови, или же являются притянутыми магнитизмом противоположностями? Где они проводят время? О чем говорят? Как давно они знакомы? Сможет ли Кадзуха хоть на шаг приблизиться к его авторитету, или же он уже перешел черту? Возрастающий интерес перерастал в неконтролируемый, а воображение забило ключом, рисуя в голове совместные прогулки, посиделки в гостях и поездки куда-либо. И на душе стало отчего-то тоскливо и обидно. Информации о загадочном друге Сказителя было так же мало, как шансов, что Кадзуха лучше его хоть на йоту. Их почти не было. В попытке найти тормоза Каэдехара скучающе глянул в окно. Природа, видимо, наконец решилась смести все живое с улиц города, дабы избавиться от главных паразитов этой планеты. Тучи рваными комьями облепили небо, проливая на асфальт уныние и серость, стуча в окна предупреждением, угрозой. Ветер безумствовал, тормоша окоченелые деревья, в попытках до них докричаться. Завывал, протяжно и неистово. Возможно, кто-то и сказал бы, что погода сегодня не самая лучшая. Однако Каэдехару такая атмосфера всегда немного успокаивала. Она отражала картину его души, скомканной и жалобной, давала понять, что он такой не один. Отрывками вытащив из хрипящих легких воздух, Кадзуха тяжело поднялся с кровати и сел за стол. Выудил свой излюбленный жизнью и временем блокнот, материализовал карандаш и выплеснул поток мыслей, придавая им приемлемый вид.

Погода лихорадно пляшет,

Топча весь мир, будто он — шутка.

Пока дома в дожде сгорают,

Мне плечи жжет чужая куртка.

Почерк нездорово скачет, мажет, и извивается, совершенно не слушаясь чернил. Буквы устало приваливаются друг к другу, а дата и вовсе почти вылезает за край листа, и приходится сократить интервал между цифрами, отчего они неуютно толпятся в углу. Каэдехара устало откидывается на спинку стула, задумчиво сверля потолок тусклыми рубинами. Вся комната будто наливается чем-то тягучим и топким, непригодным для существования. Вся комната медленно скручивается и сплющивается, да только Кадзуха слишком вымотан мыслями и болезнью отчего веки грузно опускаются, погружая осязание в непроглядную темноту. Пустота приливает к голове, отчего она становится невыносимо легкой. Каэдехара проваливается в беспокойный сон.

***

— Кадзуха... Огни пляшут беспорядочным танцем, обжигая радужку, кажется, изнутри. — Кадзуха. Мысли обретают вес и болезненно тянут, раскалывая голову на мелкие кусочки. — Кадзу, малыш... Конечности бесформенно обмякают, стекая со стула. — Кадзуха! Глаза резко открываются. — Фух, очухался, балбес — Бей Доу облегченно выдыхает, скрестив руки на груди. Она одета в темное приталенное пальто. Значит, пришла недавно. — Не пугай меня так больше. — Прости, мам, — потирая лицо ладонью, извиняется он. — Ты давно пришла? — догадка уже возникала в голове, но надо как-то разбавить неловкое молчание. — Минут пять назад, — отойдя от стула Каэдехары, она заглядывает в окно. — Звала тебя из коридора, а ты не откликался. Чего на стуле спишь? Кровати нынче не в почете? — она шутливо-вопросительно вскидывает брови, обернувшись через плечо. — Я... случайно, — мысли все не собираются в кучу, лихорадочно расползаясь. Кадзуха поднимается, чтобы дойти до кровати, на которой лежит телефон, но резкое поднятие лишает зрения, вырисовывая звездочки перед глазами. — Архонты, Кадзу! — Бей Доу подлетает к нему, схватив под руки. — С тобой приключений не оберешься, — сетует она и кладет холодную руку ему на лоб. — Якорь мне в море! — возмущение смешивается с удивлением в ее голосе, а Каэдехара только виновато пожимает плечами. — Бегом в кровать, я за градусником. — Прости... — Клянусь, когда-нибудь я отучу тебя бесконечно извиняться, — ворчит опекун, покидая комнату. Кадзуха, тяжело вздохнув, падает на кровать, отчего виски отзываются неприятной пульсацией. Сколько он спал? Нащупывает телефон в недрах пледа и включает. Время давно перевалило за девять. Пожалуй, так много он не спал с начальной школы. Но внимание быстро переключается на несколько уведомлений, пришедших с разным интервалом времени. Каэдехара заходит в приложение и тихо недоумевает. от: Сказитель 16:47 [ты как там, не умер еще?] от: Сказитель 17:28 [если умер, то скажи хотя бы, когда похороны] от: Сказитель 18:07 [серьезно, в чем дело?] от: Сказитель 18:08 [пальцы отвалились?] от: Сказитель 19:13 [если решил поиздеваться, то заверяю: решение плохое] от: Сказитель 19:57 [кадзухааааа] от: Сказитель 20:21 [мне уже считать тебя без вести пропавшим?] от: Сказитель 20:36 [я уже пошел расклеивать объявления «потерялся профессионал в сфере игнорирования»] от: Сказитель 20:44 [я сдаюсь] Чем больше Кадзуха читал, тем больше его глаза увеличивались, а дыхания становилось все меньше. Подавил нервный смешок, который перерос в хриплый кашель. Сказитель волновался? И почти каждый час писал, в надежде получить ответ? Укол вины оказался больнее, чем мигрень, прогрессирующая с каждой секундой. Щеки загорелись еще сильнее, почти плавясь под напором смущения, а ладони неприятно вспотели. И как теперь отвечать ему?

кому: Сказитель

22:16

[Я спал]

Браво, Каэдехара, браво! Ваше красноречие и многословие будоражит все живущие ныне умы, это просто гениально! Браво! Ответ приходит почти незамедлительно, прерывая язвительные упреки. от: Сказитель 22:17 [ну хоть что-то хорошее] Что хорошего нашел Сказитель во всем этом, остается загадкой, которую Кадзуха не спешит разгадывать. Не в состоянии. от: Сказитель 22:17 [ты вообще как?] И тут Каэдехара подвисает. Такой вопрос ему не задавали почти никогда. Только Бей Доу с Нин Гуан, а до них... неважно. Слышать, — вернее, видеть, — подобное от Скарамуччи было крайне странно, отчего в сердце заскреблось что-то мерзкое и противное. То, что не давало ему нормально жить все свои шестнадцать лет. То, из-за чего он каждый год менял новую школу. То, из-за чего был по-прежнему одинок. Недоверие. Ох, этот паразит не отставал от Кадзухи ни на секунду, не давал даже малейшей передышки. Всегда смотрел на мир его глазами и остервенело ставил на всем кресты. Всегда душил, петлей стягивался на шее, стоило Надежде робко постучаться в сознании. Обрубал любое общение на корню. от: Сказитель 22:20 [только не говори, что снова уснул] Каэдехара оттаивает от леденящего страха своих же мыслей. Возможно, сейчас у него есть шанс.

кому: Сказитель

22:20

[Прости, задумался]

от: Сказитель 22:20 [самое время переименовать твой контакт на «сократ»] Ухмылка непроизвольно появляется на лице.

кому: Сказитель

22:21

[Боюсь, меня убьет не болезнь, а твое ошеломительное остроумие]

от: Сказитель 22:21 [надеюсь, что нет]

кому: Сказитель

22:21

[да, боюсь, болезнь была бы гуманнее]

И, пока Кадзуха восхищается своим невероятным чувством юмора, в дверях стремительно появляется Бей Доу. В ее руках несколько блистеров с таблетками, градусник и чашка с какой-то жидкостью. — Так, — она раскладывает все на тумбочке около кровати. — Вот, держи градусник, измеришь сам. Потом вот это, — кидает ближе к Каэдехаре три блистера разномастных таблеток. — Примешь по одной, а потом только попробуй не выпить чай, — указывает на чашку на тумбочке. — Ну зачем же... — Затем, что ты сейчас выглядишь хуже морского чудища. — Ну спасибо, — не всерьез обиженно сопит, складывая руки на груди. — Ты понимаешь, о чем я, — опекун в последний раз оглядывает все, что принесла, потом нечитаемо смотрит на Кадзуху, а затем уходит, причитая себе под нос. — И как только умудрился? Не ребенок, а сплошное приключение! Не понимая, что чувствует (безмерную нежность или смущение), Каэдехара вновь берется за телефон. от: Сказитель 22:22 [никогда не думал стать комиком?] от: Сказитель 22:26 [я не понимаю, у тебя время по-другому идет?] Кадзуха подавляет смешок, снова закашливаясь.

кому: Сказитель

22:28

[Прости)]

Честно, Каэдехара никогда не понимал, зачем в сообщениях использовать скобочки. Они портили всю каллиграфическую строгость текста, делали примитивным, как книжка для дошкольников. И сейчас, когда сообщение уже было отправлено, а исправлять его отчего-то не хотелось, до него дошло. Хотя, Кадзуха какое-то время в принципе не понимал общение как явление социальное. Оно сбивало с толку.

кому: Сказитель

22:29

[Мама закидала меня лекарствами и сказала лечиться]

от: Сказитель 22:29 [мило] от: Сказитель 22:30 [рад, что хоть о ком-то из нас заботятся] Смешанные чувства пронеслись по телу, электрическим разрядом застревая в мозгу. Шестеренки болезненно скрипят, переваривая информацию. Никто? Прямо совсем? от: Сказитель 22:30 [ладно, не буду мешать твоему лечению, поправляйся] Каэдехара выключает телефон, слабо откидывает его подальше от себя, и тонет в собственном негодовании, сверля потолок. Никогда еще болезнь не приносила ему такое чувство вины.