Разбитые сердца

Когда Сказитель согласился переждать грозу у Кадзухи, он думал, что таким образом спасется от урагана. Но, когда он зашел в чужую квартиру, то понял, что только что попал в самый эпицентр. Потому что все, на что падал взор, было связано с Каэдехарой. Будь то ветровка на крючке в прихожей или бледно-персиковый цвет стен. В полном молчании скинув куртки, они поплелись на кухню. Там Сказитель неловко опустился за стол, а Кадзуха начал рыться в навесных шкафчиках. — Чай? Кофе? — через плечо бросает он. — Потанцуем? — в шутку отзывается Скар, но, видимо, не рассчитывает дозу сарказма, потому что Каэдехара ошарашенно оборачивается. — Что ты сейчас сказал? — Говорю, чай сто лет не пил, — отводит взгляд в окно, чтобы желание прямо сейчас провалиться под землю пропало. Не пропадает. — Ладно, — тихо говорит Кадзуха, щелкая чайником. Он разворачивается лицом к Скарамучче, бедром опираясь о кухонный стол. Оба молчат, устремив взгляд в окно, за которым природа устраивает жуткий беспредел. Молнии тонкими лезвиями разрезают небо, а оно глухо отзывается болезненным грохотом. Хаос стихии все больше завораживает, да так сильно, что из-за очередного раската грома Каэдехара дергается, как ошпаренный. — Боишься грозы? — Скар отчаянно пытается рассеять молчание, но возникает ощущение, что в этом доме все звуки как-то по-особенному поглощаются. Потому что Кадзуха заторможено переводит на него взгляд, хлопает глазами, и только спустя тягучую минуту до него, кажется, долетает звук, и он отвечает. — Не то чтобы, — трет шею, не отрывая взгляд от окна. — Меня в принципе напрягают громкие звуки, но гроза — это что-то иное, — на последнем слове он цепляется своими рубинами за Сказителя. И в эту секунду Скар хочет остановить время. Остановить и поближе рассмотреть чужие глаза. Кажется, будто в них загорелся какой-то особенный, доселе неизвестный огонь. Первородный, не ограненный и дикий. Опасный, будто приблизишься, и сожжет тебя, оставив одни угли. Но отчего-то не страшно, наоборот хочется в них в разбегу и взахлеб. Скарамучча так и застывает, вглядываясь в чужую радужку. — Сказитель? — неуверенно зовет Каэдехара, когда не слышит никакой реакции. — Скар, — четко поправляет он, щелкнув пальцами. — Можешь звать меня просто Скар. Давно надо было это сказать, — задумчиво проводит пятерней по волосам. Потом, устав сидеть на стуле, как зашуганный идиот, он перекидывает ногу, «седлая» стул, и складывает руки на спинке. Кадзуха реагирует на это действие странным взглядом. — И что же ты подразумеваешь под «иным»? — щурится, пытаясь прочитать чужую эмоцию. — Ну, — прочитать ничего не получается, поэтому Сказитель решает просто внимательно слушать. — Природа всегда невероятно завораживающая, не находишь? Я имею в виду, — Каэдехара судорожно жестикулирует в попытке подобрать слова, но, увидев заинтересованный взгляд аметистов, немного успокаивается. — Она предстает как нечто необузданное, непредсказуемое. Ощущаешь себя таким маленьким, будто от тебя ничего не зависит. Ты становишься просто сторонним наблюдателем, и это, я считаю, прекрасно, согласен? — Согласен, — едва не пропустив вопрос мимо ушей, Скар вкладывает в ответ свой смысл, который Кадзуха, он надеется, не поймет. Потому что уж больно его выдают его влюбленные идиотские глаза и уголок губ, предательски дернувшийся вверх. Каэдехара бесконечно долго на него смотрит, и уже было думается, что Скарамуччу раскусили, но дальнейшая реплика заставляет поперхнуться своими мыслями. — Ох, прости, я, наверное, слишком много говорю, — он неуверенно отводит взгляд, одергивая рукава рубашки до самых пальцев. Сказитель на это недовольно хмурится. — Архонты, — он закатывает глаза. — Не неси ерунды, я тебя умоляю. — Кадзуха косится на него исподлобья подбитым зверем, поэтому Скар неохотно продолжает. — Порой от тебя и вовсе не дождешься пары слов, так что не наговаривай на себя. Я, напротив, поражен такой внезапной искренностью, — Каэдехара понемногу расслабляет плечи, но взгляд по прежнему не поднимает. Сказитель фыркает. Кажется, им обоим предстоит долгий путь социализации, думает он. Молчание едва успевает неловко расцвести в комнате, когда чайник, урча, издает тихий щелчок. — Вскипел, — констатирует Скар, видя, что Кадзуха так и не отмер, не сильно-то собираясь предпринимать какие-либо действия. Однако через секунду он все же дергается и расторопно оборачивается к чайнику. — Какой тебе? Черный или зеленый? — спрашивает Каэдехара, не оборачиваясь. — Любой, — Скарамучча пожимает плечами. — Я не пил чай уже года три, так что, думаю, мне без разницы. — Вот как, — сейчас почти физически можно ощутить, как Кадзуха улыбается. — И все же я тебя не понимаю, — он разворачивается с двумя кружками в руках. — Как можно пить один кофе? Не боишься умереть от сердечного приступа? — ставит кружку перед Сказителем, он в нее мельком заглядывает. Зеленый чай. — Приятель, я на это и рассчитываю, — коротко смеется, но, поймав строгий взгляд, притихает. — Что-то не так? — Не говори так, — такая резкая смена настроения вызывает массу вопросов, но Скар из чувства такта решает их не задавать и только кивает. Каэдехара чересчур бодро выдыхает и молниеносно меняет тему. — Я надеюсь, ты пьешь зеленый чай. — Я тоже, — честно отвечает Сказитель, заглядывая в кружку. Приподнимая ее в немом тосте, он делает глоток. Горячий напиток обжигает язык, привкус горчит. Возникают непонятные ощущения и пить больше не хочется. — Горячо, — задумчиво глядя в кружку, неопределенно заключает он, не желая напрягать и без того нервного Кадзуху. — Конечно, горячо, — он тихо фыркает. — Я только что его заварил, — дух Тартальи посещает тело Скарамуччи, чтобы отпустить непристойную шутку о том, что он говорил не про чай, однако приходится бросить все силы на то, чтобы его сдержать. — Порой я тебя совершенно не понимаю. — Взаимно, — невозмутимо отвечает Скар, отпивая из кружки еще. Каэдехара щурится, прожигая дыру своими невозможными рубинами. Комната погружается в терпкое молчание, сопровождаемое грохотанием за окном. Гроза нещадно набирает обороты и Сказителю уже думается, что домой он сегодня не пойдет. Когда за окном мелькает очередная вспышка, Каэдехара резко отрывается от кухонной тумбы, все еще держа кружку, судя по всему, полную. Он начинает двигаться к выходу и, когда не слышит никакого движения позади, оглядывается. — Пойдем ко мне в комнату, — коротко поясняет и выходит из кухни. Сказитель, недолго думая, идет за ним, прихватив свой горький чай. Коридоры в этом доме кажутся длинными, бесконечными. Ровно выкрашенные персиковые стены кажутся пустыми, будто недоделанными. Скар мысленно прикидывает, что здесь могли бы висеть какие-нибудь фотографии. Или картины. Да что угодно. Но он, увы, не ландшафтный дизайнер, поэтому решает задвинуть все свои замечания куда подальше. И тут оказывается разблокирована новая локация — комната Каэдехары. Сказитель не сказать, что впечатлен, но все равно с интересом разглядывает помещение. Интерьер, впрочем, вполне себе отражает темперамент Кадзухи: не броско, пастельно и сдержанно. Кровать наскоро заправлена, плотные серые шторы наполовину раскрыты и вполне гармонируют с видом за окном. В углу, рядом с рабочим столом, стоит небольшой шкаф, заполненный книгами. Скар не решается подойти, подумав взглянуть на содержание стеллажа позже. На столе все лежит в хаотичном порядке, но возникает ощущение, что вещи на своих местах. Мягкий белый ковер застилает почти семьдесят процентов пола, и Скарамучча уже хочет остаться тут навечно. Это не к добру. — Проходи, — в голосе Каэдехары сквозит напускная уверенность. Он проходит вглубь комнаты и садится на стул на колесиках, который располагался около стола. Заметив, что Скар так и не сдвинулся с места, он вопросительно поднимает брови. — Не переживай, капканов тут нет, — он легко улыбается, и Сказитель готов вечность стоять на этом месте, пустить корни и сдохнуть прямо тут. Лишь бы Кадзуха снова пошутил. — Вот черт, — наигранное разочарование у него получается даже лучше, чем искреннее, потому что во втором случае оно вызывает у всех отвращение. Сейчас же Каэдехара смотрит на него с тревогой. — В таком случае, мне стоит ожидать, что в моей чашке плавает растворенный цианид. — Слишком горький, да? Тебя не проведешь, — Кадзуха продолжает подыгрывать, но Скар видит, что ему это не сильно-то нравится. Поэтому опять повисает звенящая тишина. Сказитель все еще осматривает комнату, изучая то, что не успел заметить. Например, на противоположной стене висит пробковая доска, к которой разноцветными булавками приколоты бумажки. Скарамучча подходит поближе, чтобы рассмотреть, и замечает, как напрягается Каэдехара, но старается не обращать на это внимания. Интересного, впрочем, в ней ничего нет: какие-то заметки на день, список домашних дел и прочая скучная ерунда. Однако глаз цепляется за фотографию в левом нижнем углу. Она совсем крошечная, удивительно, что Скар ее вообще заметил. На ней изображен Кадзуха, улыбающийся и счастливый, в обнимку с... второе лицо на фотографии отсутствовало. Ну, как... Оно было оторвано. Сделал ли это сам Каэдехара, или же это был чей-то злой розыгрыш, было неясно. Но любопытство внутри Сказителя неистово забурлило, отчего он даже сделал глоток чая, не поморщившись от горечи. Он повернулся к Кадзухе и только сейчас понял, что тот за ним неотрывно наблюдал. Интереса это, в принципе, не убавило. — Кто это? — только и спрашивает Скар, нагло ткнув пальцем в снимок. Каэдехара, напряженный, как оголенный провод, медленно встал со стула и приблизился. Едва заметив, на что указывает Сказитель, он судорожно поперхнулся чаем и закашлялся. Весь энтузиазм как рукой сняло. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Скар, потянувшись к чужому плечу, но Кадзуха резко дергается. — Все нормально, — он все еще кашляет, держась за грудь. А в глазах его творится нечто жуткое. Это совершенно невозможно передать словами, потому что апокалипсис в самом кошмарном его проявлении довольно сложно описать. Смотреть в кровавые рубины сейчас сродни смерти, и все же Сказитель смотрит. — Я в порядке, — бросает Каэдехара, как в бреду, и Скар ни на йоту ему не верит. — Так кто... — Никто, — отрезает, как лезвие гильотины, так что приходится притихнуть. Кадзуха твердым шагом идет к кровати и почти падает на нее, чудом удержав чай. Он ставит чашку на тумбочку, подтягивает к себе колени и, положив на них подбородок, устремляет взгляд в окно. Сказитель в этот момент ощущает себя самым незваным гостем. Становится до жути неловко, будто ты не то, что не в своей тарелке. Ты будто не на своей планете. Скар неуютно переступает с ноги на ногу и, бросив последний взгляд на чертову фотографию, все же двигается к кровати. Медленно опускается, следя за реакцией Каэдехары. Тот косится на него пустым взглядом, не меняя положения. Сказитель садится в позу лотоса и нервно барабанит пальцами по колену. Аметистовый взгляд нервно мечется по комнате. Проходит минута. Две. И, когда Скарамучча сбивается со счета, Кадзуха сбоку отрывисто выдыхает. — Извини, — выдавливает он так, словно берет на себя все грехи человечества. — Ты ни в чем не виноват, правда, — Сказитель хочет было сказать, что виноватым он себя и не чувствует, однако решает не перебивать. — Прости, что так грубо ответил. У меня порой бывают проблемы с эмоциями, я идиот, извини, — приглушенно тараторит он, с каждым словом все больше пряча нос в коленях. Скар испытывает очень смешанные чувства и как отделить их друг от друга не знает. Каэдехара накручивает на палец свою красную прядку с такой силой, что сейчас ее оторвет. За окном зло барабанит ливень, а молнии нещадно режут небо. Примерно что-то такое сейчас творится в голове Сказителя. Чем дольше он глядит на Кадзуху, тем отчетливее чувствует, что момент утекает. Еще секунда, и слова окажутся излишни и неуместны, поэтому прибегать к ним не приходится. Скар, затаив дыхание, медленно приближается и хватает Каэдехару за руку, которой он истязал свои волосы. Тот на секунду дергается, пытаясь вырвать кисть, но стальная хватка намекает, что затея бесполезная, и пальцы медленно отпускают прядь. Тишина дребезжит в ушах, забираясь в мозг, и длится, кажется, бесконечно. Громовые аметисты встречаются с загнанными рубинами и... Как там... Искра, буря, безумие. Ожог третьей степени, кома, смерть. Кадзуха поджимает губы, разглядывая чужие тонкие пальцы на своем запястье. А потом сжимает ладонь в кулак и резко дергает. Сказитель от неожиданности расслабляет пальцы и отпускает. Каэдехара прижимает кисть к груди и странным взглядом смотрит на него. Различные мысли заползают в голову, как дождевые черви. Ворочаются, забиваются в шестеренки, мешают думать. Но тут вдруг приходит осознание. Повязки. Чертовы повязки сковывали запястья Кадзухи с начала учебного года. Не было ни дня, чтобы он приходил без них. Белые, шершавые и незаметные под длинными рукавами рубашек. При первой встрече Сказитель их заметил, но вопросов задавать не стал. Некоторые одноклассники, он видел, интересовались бинтами, однако их обладатель деликатно уворачивался от ответа. Раньше Скар не сильно о них задумывался, считая это не своим делом. Но сейчас они вызывали нездоровый интерес. Скарамучча аккуратно потянулся к чужой ладони. Каэдехара дрогнул, но позволил к себе прикоснуться. На этот раз пришлось брать куда более осторожно, чтобы он снова не выдернул руку. Сказитель долго изучал ладонь, абсолютно чистую, а потом, мысленно выдохнув, стянул вниз длинный рукав рубашки. Такого Кадзуха явно не ожидал, и Скар воспользовался секундным замешательством, чтобы заговорить. — Зачем они тебе? — В его голове уже были догадки, но он желал услышать ответ. Взгляд опять невольно упал на повязки, изучая их. Такие же белые, как и обычно. — За сегодняшний вечер ты задаешь слишком много вопросов, не находишь? — его тон даже несколько раздраженный, что в новинку. Это все, что говорит Каэдехара. Он мягко, но требовательно вытягивает руку из чужой хватки, сильнее подтягивает к себе колени и отводит взгляд в окно, тем самым давая понять, что разговор окончен. Сказитель хочет было извиниться за свою бестактность, но решает оставить последнее слово за Кадзухой. Он складывает руки на груди, глядя на бурю, терзающую улицу. Гром устрашающе гремит, но отчего-то в комнате становится уютней. Будто она только и создана для того, чтобы пить в ней чай и смотреть на грозу. Молнии вдалеке теперь кажутся не окровавленными клинками, рубящими небо, а безумными узорами, паутиной обвивающими облака. Все это странно и логическому подтверждению не поддается, поэтому Скар прекращает попытки в этом разобраться и просто растворяется в гулкой тишине, окатывающей с головы до ног. В какой-то момент даже прикрывает глаза. — Неправильно это как-то, — вполголоса говорит он после пятнадцатиминутного молчания, но ответа не следует. — Кадзуха? — Сказитель настороженно переводит взгляд на Каэдехару, и увиденное запечатывает на его лице смятение. Кадзуха мерно сопит, уткнувшись в колени. Пепельные пряди упали на лицо, а руки расцепились из замка и расслабленно скатились вниз. — Архонты, физиологические потребности наконец-то взяли верх? — вопрос отскакивает от молчания, но ответ и не требуется. Скар зачарованно замирает, разглядывая спящего Каэдехару и пытаясь подавить умиленную улыбку. К щекам так сильно приливает жар, что кажется, будто они сейчас расплавятся. Вспышка молнии опасно сверкает из-за не зашторенных окон, и Кадзуха хмурится, мотает головой, отчего Сказитель изумленно застывает. Боится разбудить. Скар вполне спокойно относился к его режиму сна, — вернее, его отсутствию, — однако сейчас отчего-то просыпалось чувство беспокойства, всю предыдущую жизнь находящееся в вечной спячке. Кадзуха — это вообще слишком непонятное явление, слишком загадочное и недосягаемое. А сейчас он просто спит. Спит, выглядя при этом до одури, незаконно мило. Сказитель старается на него не смотреть, но его выдержки хватает секунд на пять, а после он снова нагло пялится. Чокнутый. Когда взгляд все же удается оторвать, тут же становится как-то неуютно. Скарамучча совершенно не знает, куда себя деть и что ему делать. Взгляд мечется по комнате, но на данный момент в ней, к сожалению, нет ничего интересней спящего Каэдехары. Скар все же снова переводит взгляд на хозяина комнаты, сокращает расстояние между их лицами и пристально смотрит. Вглядывается в безмятежное лицо, скрываемое пепельными волосами. Осторожно машет перед ним рукой, будто от этого он проснется. Не просыпается. И тут приходит идея. Тупая идея. Сказитель медленно достает из кармана телефон, параллельно следя за Кадзухой, чтобы тот не проснулся. Включает камеру и наводит на спящего. «Это пиздец», — думает он и делает несколько фотографий. Почти в этот же момент в коридоре раздается звон ключей в замочной скважине, и сердце Скарамуччи тут же оказывается где-то в районе пяток. Через секунду приходится отойти от оцепенения и Скар нервно, но аккуратно трогает Каэдехару за плечо. — Кадзуха, — тихо говорит он и когда понимает, что реакции никакой, повторяет настойчивее. — Кадзуха, подъем, — для пущего эффекта слегка его встряхивает, и Каэдехара испуганно подскакивает. — Скар? — он сонно трет глаза, резко выпрямившись. — Я что... Я что, спал? — Нет, умер, а потом воскрес, — угрюмо шипит Сказитель и, получив в ответ изумленный взгляд, фыркает. — Да, ты спал. — Как долго? — его вопрос прерывает оклик. — Кадзу! — зовет бодрый женский голос. — О архонты! — Каэдехара зажимает рот руками, потупив взгляд. — Бей Доу. Скар не решает спрашивать, кто это, поскольку смутно помнит это имя. Сердце в груди грохочет. Сегодня он точно не собирался с кем-то знакомиться. Тем более, с опекуном Кадзухи. — Кадзу, ты язык проглотил? — в дверь стучатся, и Каэдехара подпрыгивает на месте. Он выглядит не то чтобы испуганным. Скорее обескураженным. — А... я, — Бей Доу не дожидается приглашения или вразумительного ответа, поэтому медленно открывает дверь. И больше не двигается с места. В комнате воцаряется неловкая пауза. Но Скар, на свой страх и риск, открывает рот. — Здрасьте, — ну и где же твое хваленое красноречие, придурок? — А я уже ухожу. — Стой, подож... — Кадзуха, проводишь меня? — но Сказитель ее судорожно перебивает. — А... да, хорошо, — Кадзуха подрывается с места, не глядя на Бей Доу, и оба проскальзывают мимо нее в коридор. Скар с нечеловеческой скоростью натягивает кроссовки и куртку, Каэдехара молча за этим наблюдает, боясь обернуться. — Ну, я пошел, — он уже разворачивается, чтобы уйти. Но сегодня, видимо, Сказитель совершил слишком мало глупостей, поэтому он приближается к Кадзухе непростительно близко и понижает голос, сдерживая усмешку. — Пока, Кадзу, — он открывает дверь и выходит из квартиры. — Удачи, — ухмыльнувшись, бросает он и закрывает за собой дверь. «Это пиздец», — думает Скар, заходя в лифт.