кому: Кадзу
4:12
[ок]
— Скар? — Тарталья, будь он неладен, имеет невероятно чуткий слух, так что смог услышать движение даже со своей кровати в другом конце комнаты. — Ты чего? — и спрашивает еще так сонно-обеспокоено. Аж бесит. — Завались, придурок, — бурчит Скарамучча и отворачивается от него, уткнувшись в спинку дивана. Через минуту он уже забывает о Тарталье, о сообщении и об этом моменте, проваливаясь обратно в сон.***
С Кадзухой определенно что-то не так. Опять. Но сейчас как-то по-другому. Каждый урок Скар чувствует, как он вот-вот загорится, потому что Каэдехара, не отрываясь, пялится на него напряженными рубинами, стараясь, кажется, прожечь дыру. Сказитель старался не смотреть в ответ, хотя очень хотелось. Все это было очень странно. Возможно, дело было в... — Это все из-за Тартальи? — А? Сказитель — мастер тихого появления, поэтому Кадзуха, видимо, не заметивший его приближения, испуганно дергается, сжав руки в кулаки. — Прости, — говорит ровным тоном, но Каэдехару это не успокаивает. — Кадзу, ты сегодня сам не свой, — на сокращенную форму своего имени Кадзуха все еще реагирует очаровательным розовым румянцем, но Скар решает подумать об этом потом. — Ты все еще обижен? — О, — его лицо приобретает не читаемое выражение, но рубины мгновенно холодеют. — Я ни на что не обижался, о чем ты? — и руки на груди скрещивает, небрежно так, будто ему все равно. — На Тарталью? — Что? Нет! Он мне ничего не сделал! — На меня? — замолкает. Прикладывает ладонь к подбородку. Обдумает ответ. Точно обиделся. — Я ни на что не обижен, правда, — закусывает губу. Явно что-то недоговаривает. — Все хорошо, — и улыбается. Блять. Он еще и улыбается. — То есть, то, что вчера ты... — Каэдехара вскидывает бровь. — Ладно, не важно, — видит непробиваемый блеск рубинов и решается не продолжать. — Тогда объясни, в чем сейчас причина? — Причина чего? — возникает ощущение, что Кадзуха попросту издевается, однако Скарамучча терпеливо поясняет: — Твоего настораживающего поведения, — неопределенно машет рукой, рисуя вокруг Каэдехары круг. — Мое поведение тебя настораживает? — он, кажется, бросает все силы, чтобы казаться спокойным. — Да, — кратко отвечает и склоняется ближе к лицу Кадзухи, заглядывает прямо в глаза. — Что случилось? — Ничего не случилось, — он не выдерживает и секунды зрительного контакта и опускает взгляд на свои руки. — Просто сегодня... Ну, ты и так знаешь. Вернее, узнаешь потом. — В смысле? — Кадзуха всегда что-то недоговаривал, но сейчас... — Я, кажется, что-то упускаю, поясни, — Каэдехара поднимает удивленные глаза и внимательно смотрит. Через минуту в рубинах появляется какой-то проблеск, не то озарения, не то разочарования. — А, — как-то грустно усмехается. — Ну, значит, это не так важно, — и отворачивается к окну. Разговор окончен. Сказитель думал, что с диалогом узнает больше. Но сейчас, садясь на свое место, он понимает, что у него появилось только больше вопросов.***
— Я явно что-то упускаю. — Может, он правда вчера обиделся? Твое мудаческое поведение кого хочешь вгонит в депрессию. — Ой, иди на хрен, а? От тебя помощи никакой. — А тебе нужна помощь в любовных делах? — Нет! — рычит. Даже мимо ушей пропускает это злосчастное «любовных делах» и мастерски игнорирует хитрую ухмылку, растекшуюся на лице Тартальи. — Я просто не могу понять, что с ним не так. — Он общается с тобой, — Чайлд вытаскивает из кружки ложку, которой помешивал свой чай, и указывает ей на Скара. — Я думаю, парню вообще требуется психологическая помощь, — и беззаботно пожимает плечами. — Спасибо, — Сказитель закатывает глаза, вытянувшись на диване. — Раз уж я такой хуевый, — стреляет испытующим взглядом. — Что ж ты со мной тогда общаешься? — Я такой же идиот, как и ты, — и смеется. Заливисто так, по-доброму. В груди что-то теплеет, наливаясь жаром, ворочается. Как змея. Мерзость. — Не то слово. Зато Скар точно знал, почему общается с этим клоуном. Но он об этом заикаться не хочет, иначе окажется, что Чайлд не такой уж и клоун.***
— Как же я тебя ненавижу, ты бы зна- — Всем привет! Двери кафе за ними захлопываются. Уже слишком поздно. Слишком поздно думать, где можно спрятать тело Тартальи, потому что при свидетелях это будет выглядеть подозрительно. — Ты все-таки привел своего ручного пса, Чайлд? Розалина всегда была той еще сукой, у которой явно шарики давно заехали за ролики. Потому что нормальный человек не будет просить всех называть ее Синьорой. Синьорой, блять! Едва заметив парней, она манерно взмахивает рукой. Потому что нормально здороваться ее, конечно же, не учили. — Да, еле вытащил его! — Тарталья ехидничает, как и всегда. Но только Скар замечает, как его тон голоса заметно леденеет в этой компании. — Эй, умник, я тебе сейчас руку откушу, — и он не собирается мириться с тем, что он снова становится объектом насмешек. — Ну надо же, у мальца прорезался голос, — ядовитый и небрежный тон заставляет Сказителя нахмуриться. К нему он явно был не готов. — И тебе привет, Дотторе, — цедит Скар. Если Розалина была невыносимой, то Дотторе, пожалуй, был чем-то неземным. Рептилоидом, разбившимся в своей космической тарелке несколько веков назад. Иначе никак больше нельзя объяснить, почему он такой отбитый. Тарталья и Скар садятся на диван напротив них, и Сказитель тут же утыкается в телефон. — Не понимаю, зачем ты притащил сюда этого хиккана, — Синьора кривится, это видно периферийным зрением. — Поверь, я тоже не знаю, — не отрываясь от экрана, бросает Скар. Последующие два часа он собирается провести именно в этом положении. Отличный план. — Да ладно тебе, Роза, — Тарталья отчаянно пытается сохранить дружескую атмосферу, и Сказителя от этого тошнит. — Малыш не любит компании, ты же знаешь, — и ободряюще пихает Скара локтем. — То-то я смотрю, ты охуеть какой гигант, — огрызается, не поднимая взгляд. Чайлд издает обиженный звук, но продолжает беседу. — Ну, ребят, что нового? Дальнейшие два часа кажутся просто невыносимыми, потому что беседа все-таки завязывается. Петлей вокруг шеи Сказителя. Розалина без конца трещит о своих нестабильных отношениях, в которых парни меняются, как перчатки. Дотторе все больше кажется злобным ученым, потому что его чрезвычайные познания в медицине и использовании химического оружия просто невозможно игнорировать. Тарталья с абсолютно счастливым видом говорит вообще обо всем, что вспоминает. Нередко в его историях фигурирует Скар, поэтому порой приходится вмешиваться в разговор с парой язвительных реплик. В большинстве своем Скарамучча выступает сторонним слушателем, потому что у него совершенно нет желания общаться с этими подобиями на человеческий вид. В какой-то момент возникает мысль написать Кадзухе, обозвав этих отморозков самыми литературными ругательствами. Но он тут же передумывает, потому что и так достаточно доставил ему дискомфорта. Если знакомство с Тартальей вызвало у него столько эмоций (если, конечно, дело было в нем), то, как он отреагирует на других его знакомых, вообще было страшно представить. Скар, утомившись слушать бессмысленный треп Розалины, роняет голову на сложенные руки, растянувшись. Синьора реагирует на это пренебрежительным фырканьем, но Чайлд снова утягивает ее в разговор. И все-таки, Сказителя беспокоило поведение Каэдехары. Он очень не хотел об этом всем думать сейчас, но больше думать было не о чем. Кадзуха вчера вечером был совершенно другим человеком. В его глазах, в этих невероятных рубинах, стоял лед. Такой непробиваемый и холодный. А за льдом этим переливалось что-то темное, острое и страшное. Вчера Скар не так много вглядывался в чужую радужку, потому что пары мгновений хватило, чтобы понять, что что-то поменялось. Сильно поменялось. Возможно, все дело было в прошлом Кадзухи, о котором он еще не рассказывал. Потому что, Сказитель был уверен, что детство в детдоме было не самым веселым. Да и те отморозки из подворотни не из воздуха появились. Вряд ли они с Каэдехарой были друзьями. Мысли о Кадзухе все больше забивали голову. И, когда не осталось больше ничего, кроме кровавых рубинов перед глазами, Скарамучча не выдержал. Он поднял голову, чтобы достать телефон, и открыл их с Кадзухой диалог. И застыл, как каменное изваяние. Он несколько раз протер глаза, прежде чем удостовериться в реальности того, что он видит на экране. от кого: Кадзу 4:09 [Слушай, можешь завтра подняться со мной на крышу?] Блять. Скар, возможно, не охуел бы сейчас настолько сильно, если бы не увидел, что на это сообщение он ответил. Простым таким, обычным «ок». Ок, блять! И это объясняло все. Вот, почему Кадзуха так странно на него смотрел. Вот, почему недоговаривал. И вот, что значило это «Ну, ты и так знаешь. Вернее, узнаешь потом». Узнал. Все внутренности дружно скрутились в узел, по телу прокатился жар и остановился где-то в районе щек. Желание отбросить мобильник подальше от себя и закричать, прервав лицемерную тираду Дотторе, было успешно подавлено. Однако дрожь в руках все равно не получилось унять. Потому что в голове просто не укладывалась мысль, что он забыл. — Я ухожу, — он поднимается со своего места настолько резко, что Синьора, сидевшая напротив него, вскрикивает. Видимо, удивлена, что он еще жив. — Архонты, я думала, ты уже умер, — просто мысли читает. — Эй, Скар, куда собрался? — в голосе Тартальи смешиваются шок и обида. Плевать. — Не твое дело, — и тяжелыми шагами начинает идти к выходу, не удосужившись даже попрощаться. — Но... — Пусть идет, — Скар слышит, как Дотторе останавливает Чайлда, который уже был готов идти за ним. Пожалуй, в первый раз в жизни Скарамучча был хоть в чем-то благодарен Дотторе. С этими мыслями двери кафе за ним захлопнулись. И Скар начинает бежать. Кажется, он в жизни так никуда не торопился. Потому что что-то подсказывало ему, что он может не успеть. Он не знает, куда, и не знает, зачем. Просто бежит. Ветер хлещет его по щекам, расстегнутая куртка бьется о бока, прическа наверняка растрепалась. Немногочисленные прохожие глядят ему вслед. Думают, наверное, вот больной. Сказитель думает точно так же. Кафе находится минутах в пятнадцати ходьбы от дома Кадзухи. Скар преодолевает это расстояние за пять минут, уже не чувствуя своих легких. Какой-то мужчина открывает подъезд своим ключом, и Скарамучча, не задумываясь, забегает внутрь, чуть не сбив того с ног. Подбегает к лифту, нажимает кнопку. Проведя пять секунд в ожидании, он машет на лифт рукой и открывает второе дыхание, начав бежать по лестнице вверх. Его легкие горят и, вероятно, откажут, если он пробежит еще один пролет. Но он пробегает еще. Когда Скар оказывается на последнем этаже, он останавливается, только чтобы найти выход на крышу, так как Каэдехара, естественно, никаких инструкций не оставил. Вскоре Сказитель замечает окно и, не задумываясь, в него вылезает. Улица снова окутывает холодом. Сбоку Скар замечает пожарную лестницу и тут же к ней подлетает, начав карабкаться. Едва оказавшись на вершине и заметив пепельную макушку, он обретает голос. — Архонты, Кадзуха, — слова еле сплетаются в предложения, воздух в легких горит, и его отчаянно не хватает. — Я просто... Я забыл... Я прочитал, когда я... Я не... Но Каэдехара не двигается. Даже не оборачивается. Продолжает сидеть на краю к нему спиной. И Скар замолкает, на ватных ногах начав к нему приближаться. Он аккуратно подходит к краю и, с опаской глянув вниз, садится рядом. Лицо Кадзухи непроницаемо и безмятежно. Над ними нависает молчаливая пауза. Сказитель ничего не понимает и ему все еще не хватает воздуха, чтобы отдышаться. Но, когда Каэдехара начинает говорить, кислород в его легких пропадает вовсе. — Представляешь, — по его щеке скатывается слеза, он все еще улыбается. — А у меня в этот день друг умер. И громко всхлипывает.