***
Возможно, со стороны обычного наблюдателя может показаться, что ничего не поменялось. Они по-прежнему общаются, все как обычно. Но Скар понимает, что поменялось все. Словно с него наконец сняли розовые очки, такие мутные и потрескавшиеся. То, что было покрыто дымкой тайны, неожиданно свалилось, как снег на голову. И теперь Сказитель безысходно застрял под завалами, в холоде своих же мыслей. Ноги уже онемели, губы посинели, и спасательная бригада явно никуда не торопится. И теперь все, что он видит, приобретает четкие очертания и смысл. Каждый короткий взгляд, натянутые на ладони рукава рубашки, поджатые губы и ручка, беспокойно вертящаяся между пальцев. Теперь все собиралось в целую картину. Картину, написанную кровью. Выглядело пугающе, но Скар ежеминутно восстанавливал ее в своей голове, рассматривая все детали. Его аметисты, до этого затуманенные неведением, прояснились, и каждое мимолетное движение Кадзухи рассматривается с большей проницательностью. Теперь Каэдехара менее походит на нерешаемую головоломку, задачку со звездочкой. Теперь он напоминает ему разобранный пазл. Потрепанный такой, края повредились, и детальки больше не подходят друг другу. Сплошные стыки и зазоры. Некоторые детали утеряны, и никогда больше не встанут на место. Скар тоже ощущает себя пазлом. Потому что рассыпался и пытается собрать себя по-новому. — Ты так в нем дыру прожжешь, — недовольное ворчание Горо, раздавшееся сзади, заставило Сказителя отмереть. Только сейчас он понял, что все это время неотрывно наблюдал за Кадзухой. — Не слишком ли ты сильно привлекаешь его внимание? — Горо останавливается перед ним, надменно сложив руки на груди. — А что, завидно? — кокетливая улыбка расцветает на его лице, вызывая приступ тошноты. Настроения язвить у него нет совершенно никакого, но этот цепной пес уже начинает действовать ему на нервы. — Не твое это дело. Иди, куда шел, — отмахивается, перестав обращать на парня внимание. — Ты его не заслуживаешь, — шипит Горо прежде, чем уйти. О, Скар это знает. Но, вопреки всему здравому смыслу, все еще пытается подступиться как можно ближе. Он — рыцарь, осаждающий крепость. Самую неприступную, которая вообще существует. В него летят огненные стрелы, на него льют кипящее масло, но он слишком глуп и упрям, чтобы прекратить. Марафон его гипертрофированных метафор прерывает Кадзуха, тихо подходящий к его парте. Сказитель чуть не давится воздухом. Каэдехара никогда не подходил к нему сам, оставаясь на месте. Он не говорит ни слова и садится на стул перед ним, складывая сложенные руки и голову на его парте. И молчит. Скар открывает и закрывает рот, обескураженный таким нетипичным для парня поведением. Но он не успевает ничего сказать, поскольку Кадзуха, заметив чужое замешательство, приглушенно поясняет. — Можно я посижу с тобой? — а голос пустой, будто напрочь выкинули все эмоции, вымели под чистую. — Если не хочешь, я могу уйти, — и взгляд тусклый-тусклый. От этого взгляда у Скарамуччи разрывается сердце. — Конечно можно, что за вопрос? — неровно проговаривает он, глядя в чужие глаза. В них на мгновение вспыхивает огонек, рубиновый такой. Но это мгновение быстро проходит. Почти всю перемену они сидят в тишине, кажется, отключившись от этого мира. Оба попали в какой-то непостижимый астрал, абстрагировавшись друг от друга и от окружения. Первым в реальность вернулся Скар. Потому что в его голову снова пришла наитупейшая идея. — Слушай, Кадзу, — зовет на пробу, вдруг он его не слышит. Но Кадзуха медленно моргает и смотрит на него уже более осмыслено. — Пошли на крышу? Сегодня ночью? — с каждым словом глаза Каэдехары все больше расширяются. — Если ты не против, конечно, — последнее говорит для галочки, потому что на самом деле он очень хочет пойти. Пойти на крышу. Пойти на крышу ночью с Кадзухой. Звучит, как его самый безумный сон. — Я, — Каэдехара тут же поднимается с места, пройдясь рукой по волосам. Скар на это невольно залипает, но в итоге все равно принимается слушать. — Я не знаю, после его см... После его... После того, как он, — он снова начинает тараторить, а рубины снова лихорадочно бегают. — Я понял, — успокаивающе кладет руку ему на плечо. — Продолжай. — Спасибо, да, — он снова становится плавным и блеклым. — Так вот, никто, кроме него не ходил со мной на крышу, — закусывает губу. — Я так давно привык быть там один... — То есть, ты не хочешь, — досрочно заключает Скар. — Нет! — почти вскрикивает. — Я хочу! Но... — Но? — Но я боюсь, — и пристыженно опускает взгляд. — Но я ведь там был, — от упоминания вчерашнего вечера Кадзуха дергается. — Что может случиться? Я с тобой, помнишь? — Сказитель давно разучился говорить о чем-то столь серьезном, поэтому он сильно понижает голос. Каэдехара молчит, опустив взгляд. Мимолетно можно заметить, как к его щекам слабо приливает краска, но она почти мгновенно исчезает. — Хорошо, давай, — выдавливает он. — Я правда... Его голос заглушает звонок. Кадзуха тут же подскакивает и уходит на свое место. И Скар глубоко задумывается о том, что же Каэдехара ему не договорил.***
кому: Кадзу
1:07
[я внизу, спускайся]
Честно, он вообще не знает, во сколько должен был прийти. И должен ли был вообще. Потому что в груди все еще был какой-то осадок беспокойства. Сомнения копошились в нем, раздирая изнутри. Кадзуха согласился из жалости. Только потому, что не умеет отказывать. Но Скар упрямо гонит эти мысли прочь, стиснув зубы. Желтый фонарь разбавляет ночной мрак улицы, подрагивая. Ветер гонит крошечные снежинки, они оседают на землю тонким белым слоем, блестя. Ветер нагло лезет под куртку, от чего по телу прокатывается неприятная дрожь. Если прямо сейчас Каэдехара скажет ему уйти, он уйдет. Потому что он этого заслуживает. Потому что Скар — бестактный придурок, алчный идиот, следующий только за своими желаниями. Потому что неуверенность, искрящаяся в рубинах сегодня днем, должна была дать ему хоть какой-то знак. Но он так слеп, что этого не заметил. Сегодня он даже не ходил к Тарталье, а сразу отправился домой, чтобы остаться со своими демонами наедине. Весь день после школы он только и делал, что пялился в потолок пустым взглядом. Потому что думал. Думал, имел ли он право просить о подобном. Имел ли он хоть призрачный шанс, что что-то опять не пойдет не так. И заслуживал ли он хоть минуты на крыше с Кадзухой. Дверь подъезда с писком открывается, и из-за нее показывается пепельная макушка. — Замерз? — аккуратно спрашивает он, сильнее открыв дверь. Скар торопливо заходит внутрь и замечает, что Каэдехара одет в футболку, на которую накинута тонкая куртка. Кажется, он носил ее пару месяцев назад. Его волосы собраны в неаккуратный хвост, а в глазах отражался свет фонаря. Какой он красивый. — Я-то нет, — свои мысли он озвучивать точно не собирается, поэтому старается перевести тему. — А ты не слишком легко одет? — недовольно выгибает бровь. Входная дверь за ним захлопывается и они направляются к лифту. — Я? — оглядывает себя, будто действительно не понимает, о чем речь. — Нет, все будет нормально, — Кадзуха легко улыбается и нажимает кнопку вызова. Скарамучча награждает его скептичным взглядом. — Конечно, на улице ведь лето, — саркастично бросает он, заходя в подошедший лифт. До последнего этажа они едут в молчании. Оно тянется за ними шлейфом, когда Скар вылазит за Каэдехарой в окно. Неясное предвкушение кипит в Сказителе, когда они поднимаются на верхний ярус крыши. Холодный воздух вьется в легких, ветер закладывает уши. Скар бездумно идет за Кадзухой и, когда они медленно садятся на край, свесив с него ноги, он словно вновь оживает. Вид вокруг захватывает дух, простираясь на несколько кварталов вперед. Серые облака неровными комьями застилают небо, уничтожив лунный свет. Внизу вереницей тянутся фонари, уходя вдаль. Здесь, наверху, почти нет света, и над их головами сгущается уютный, открытый мрак. Скар замечает все это только сейчас, потому что днем ранее он не видел ничего, кроме заплаканных рубиновых глаз. Он глубоко выдыхает. — Здесь красиво, — ровно произносит он, переводя взгляд на Каэдехару. Тот тоже как будто отмирает. — Да, — запоздало отвечает, хлопнув глазами. — Как часто ты здесь бываешь? — спрашивает просто так, чтобы услышать чужой голос. — Почти каждую ночь по нескольку часов, — спокойно отвечает, глядя на небо. — Не понимаю, что могло тебе тут пригодиться, — неуютно ежится, опустив взгляд. — Хотел понять тебя, — пожимает плечами. Скар почти не задумывался над ответом. Кадзуха смотрит на него удивленно. — Зачем? — склоняет голову. Его щеки красные от холода, а челка растрепана ветром. Затем, что ты мне чертовски нравишься. — Ты мой друг, — он вряд ли когда-нибудь скажет ему правду, потому что в жизни этого парня и так произошло слишком много дерьма. — То есть, — переводит тему, отмахиваясь от своих мыслей. — Ты просто тут сидишь? — Порой слушаю музыку, но в основном, да, просто сижу, — говорит тихо, почти заглушаемый ветром. — Думаю о жизни... и о смерти, — Каэдехара издает смешок, но Скару что-то смеяться не хочется. — Смерти? — осторожно поясняет он, и в рубинах что-то стекленеет. — Ну, — Кадзуха краснеет и неловко трет затылок. — Неважно, забудь. — Нет, это важно, — Скар двигается ближе, отчего Каэдехара дергается. — Это из-за... Из-за нег... — Да, — нехотя отрезает, опустив взгляд вниз. — Думаю, это было бы вполне честно. Потому что вместо него должен был быть я. У Сказителя внутри все холодеет. — Неправда, ты в этом не виноват, — на ощупь находит ладонь Кадзухи и сжимает ее. Оба молчат, погруженные в топкие раздумья. И Скар, не подумав, выдает. — Ты бываешь на его могиле? — Каэдехара сникает и переводит на него пустой взгляд. — Да, каждые полгода, — говорит ровным тоном, смотря будто куда-то сквозь Скарамуччу. — Один? — Это больше никому не нужно, — мрачно усмехается, отводя взгляд. — Я собирался пойти через неделю. — Хочешь, я пойду с тобой? — спрашивает, заведомо готовясь к отказу. Изумленные рубины смотрят на него долгое мгновение, прежде чем Кадзуха отвечает: — Хочу.