Разбитые сердца

Однажды Скару доводилось гулять по кладбищу. Потому что Тарталье неизвестно такое понятие, как человеческий мозг. И Скар никогда не думал, что снова окажется в подобном месте. И окажется с Кадзухой. Который пришел навестить своего умершего друга. Ситуация сюрреалистичнее некуда, но декабрьский холод и мертвенная во всех смыслах тишина убеждают его в реальности происходящего. Жуть какая. Пока Каэдехара проводил, видимо, спиритический ритуал, чтобы связаться со своим другом, Сказитель бесцельно бродил между трупами. Трупами, запакованными в деревянные коробки и прикрытые землей, чтоб не так стремно было, видимо. Но стремно было. Нет, вы не подумайте, Скар точно не был из тех, кто смотрел документалки про инопланетян и привидений, готовился к концу света и втайне ото всех носил шапочки из фольги. Он ни на йоту не верил в любые проявления сверхъестественного. Но кладбище есть кладбище. Эта темная тяжелая атмосфера, мрачная аура, нависшая над головой плотным полотном, вгоняла в некий дискомфорт. Неприятно было ощущать, что жизнь заканчивается в двух метрах под землей. Неприятно было видеть застывшие мраморные лица на надгробиях, которые больше не постареют. Неприятно было видеть все эти даты, которые никак не изменятся. Неприятно было осознавать, что с тобой когда-то будет так же. Сказитель притормозил, встряхнув головой. Жуткое это место. Зачем он вообще поехал? Действительно, Скар, зачем ты поехал? Как только он предложил Кадзухе составить компанию, он сразу понял, что это плохая идея. Он заранее надеялся на отказ. Но зачем тот согласился? Пути назад не было, но Скар все равно чувствовал неуверенность в этом согласии. Будто поперек горла. Потому что эта тема явно была жутко больной, как ножевое. Было видно по расколотым рубинам. Скар, зачем ты поехал? Он и сам не знал, зачем. Хотел увидеть надгробие того самого друга, которого Каэдехара безответно любил? Хотел сравнить с собой? Хотел прикинуть, а сможет ли Кадзуха полюбить тебя так же? Нет, ответ один. Он просто хотел быть ближе. Ближе ментально, ближе физически. Хотел прочувствовать то, что чувствовал Каэдехара. Хотел с головой окунуться в его боль. С разбегу и взахлеб. Хотел понять. Но Кадзуха, как ни крути, был самой сложной головоломкой на его памяти. Сколько бы о себе он ни рассказал, он все еще не поддавался всем законам физики. Был исключением, ключ от которого невозможно было найти. Будто кубик рубика, только многогранней и больше, а некоторые цвета еще и перепутаны. Новая Энигма, код которой еще не взломали. А Сказитель, увы, не Тьюринг. — Кадзу, — терпения уже не хватает, поэтому Скар кричит ему с расстояния метров десяти. Просто, чтобы тут не было так тихо. — Ты закончил? И... приз за самый бестактный вопрос достается Сказителю! Не стоит аплодисментов! Потому что на кладбищах не хлопают. И он уже успел тысячу раз проклясть себя, потому что его голос жутким образом разбился о бесчисленное количество мраморных плит, что не могло не настораживать. Но Кадзуха, на удивление, отвечает на его выкрик спокойно. — Да, закончил, — резко появляется будто из ниоткуда, встав с корточек. Он неторопливо подходит к нему, потирая красные ладони. — Прогуляемся? — вдруг спрашивает он, вводя Скара в ступор. — Прогуляемся по кладбищу? - неуверенно тянет Сказитель, оглядываясь вокруг. — А что не так? — Каэдехара тоже оглядывается, будто пытаясь увидеть то же, что и Скар. — Ничего, — невозмутимо бросает, развернувшись. — Если хочешь, пошли. — А ты хочешь? — Если идти с тобой, то все равно куда, — язык горчит от излишнего пафоса, вложенного в эти слова, но румянец, которым покрываются бледные щеки Кадзухи, явно того стоит. — Тогда можем пойти на окраину, — его тон теплеет, нарисовав улыбку, а вот руки у него по-прежнему не выглядят теплыми. Поджав губы, Скар хватает ладонь Каэдехары в свою и поднимает на свой уровень глаз. Ледяные, как он и думал. — Что ты делаешь? — спрашивает тихо, будто боится что-то спугнуть. Возможно, близость этого момента. Потому что Скар боится. — В мире не существует такой низкой температуры, которой можно было бы описать твои руки, — серьезно говорит, даже брови сводит, ух, какой грозный. Но он не может так долго держать строгий вид, когда рубины смотрят так обескуражено, открыто и напугано. — У тебя нет перчаток? — Не драматизируй, мне не холодно, — Кадзуха пытается аккуратно вытянуть свою ладонь из чужой, но Скар только сильнее стискивает пальцы. — Эй, отпусти, — еще пару раз дергает в попытке выбраться, но Скар просто сплетает их пальцы, отчего рубины удивленно расширяются. — Не отпущу, — невозмутимо отвечает он и сует их руки в карман своей куртки. — Пошли. — Куда? — запоздало отвечает Каэдехара, не отрывая взгляда от своей руки в чужом кармане. — Гулять, — Скар жмет плечами и направляется к окраине кладбища. Отворачивается, чтобы Кадзуха не видел, как его щеки тоже залились краской. Возможно, это был самый смелый поступок в его жизни.

***

— Чем тебе так нравится тут находиться, я не понимаю? Помните, как Скар упоминал, что не любит кладбища и вообще ему неуютно? Забудьте сейчас же. Потому что сейчас он готов забрать все свои слова, разложить буквы до атомов. Готов устроиться работать гробовщиком или вовсе лечь в могилу. Только бы его навещал Кадзуха. Ощущать чужую ладонь в своем кармане непривычно, но приятно. Пальцы так и застыли переплетенными. Скар с удовлетворением отмечает, что пальцы Каэдехары теперь не походят на кусок льда. Короткая улыбка бьет его лицо разрядом электричества. Они идут почти нога в ногу, и Сказитель немного замедляет свой привычный шаг, чтобы Кадзуха не отставал. Под ногами хрустит мелкий снег, будто кости трещат. Снежинки пылью оседают в воздухе, серебрятся, отсвечивая в дальнем свете тусклого фонаря. Но Скару до того света нет дела, потому что рядом с ним сияют рубины. Ну, как сияют. — Тут тихо, — менее емкого ответа от Каэдехары можно было не ожидать. Чудо, что он вообще сейчас разговаривает и отвечает на вопросы. Как только они оставили могилы позади и пошли по тонкой тропинке вдоль кладбища, Кадзуха почти не проронил ни слова. Он опустил голову, наблюдая за своими кроссовками и перестал реагировать на внешний мир. Казалось, он порой и вовсе не слушал, что говорил Скар, автоматически кивая. Все это немного напрягало, но Сказитель думал какое-то время не вмешиваться. Потому что догадывался, в чем причина. Но «какое-то время» — слишком неопределенный отрезок. И продлился он недолго. — Кадзу, — рубины отрываются от увлекательного наблюдения за асфальтом и смотрят на него. — Ты в порядке? — спрашивает аккуратно, будто дикую кошку кормит. Укусит или убежит? — Да, конечно, в порядке, — убегает. Убегает, бегает. Его глаза бегают, как марафоновцы, нарочно не смотря на Скара. Это даже обидно. — А если честно? — выгибает бровь, подступаясь ближе. Кошка шипит и пушится, загнанная в угол. Кадзуха удивленно открывает рот. — Ну, — он беспокойно ворочает ладонь в кармане Скарамуччи, но тот надежно стискивает его пальцы. — Тебе разве интересно? — Я поехал с тобой на гребанное кладбище, — Скар не может удержаться и закатывает глаза. — Я прибежал к тебе на крышу, на двенадцатый этаж, — щеки Каэдехары заливаются краской. — И ты сомневаешься, интересно ли мне? — последняя фраза звучит и вовсе чересчур оскорбленно, но над своей импульсивностью Сказитель подумает позже. И прежде, чем с чужих губ сорвется это отвратительное «Прости», он продолжает. — Повторяю вопрос. Кадзу, ты в порядке? Кадзуха оторопело хлопает глазами, застыв на месте. Ветер растрепал его прядки, куртка неровно съехала на одном плече, и смотрит он так, будто восьмое чудо света предстало перед ним. А он и сам — чудо света. А Скар — чудовище тьмы. — Я, — и снова он опускает взгляд. — Не совсем. В порядке, — аккуратно глядит из под нависшей челки. — Продолжай, я слушаю, — Скар уж точно не умеет подбадривать, но, раз Кадзуха от этих слов расслабляется, он готов стать диктофоном, чтобы проигрывать эту фразу, пока не начнет заедать. Кадзуха какое-то время молчит, обдумывая слова. А потом в ступор впадает уже Сказитель. — Скар, что для тебя — смерть? — По-моему, вопрос задавал я, — обескуражено тянет он, приподняв брови. — Ответь, — отрезает Каэдехара, но тут же добавляет. — Пожалуйста. — Я, конечно, понимаю, что мы находимся не в самом позитивном месте, — он скептично оглядывает кладбище, оставшееся за спиной. — Но я точно не ожидал подобного вопроса. Дай мне подумать. — Кадзуха понимающе молчит, и от этого еще больше не по себе. — Я тебя не тороплю, — говорит Каэдехара, и Скар начинает торопиться еще сильнее. — Ну, смерть — явление довольно спорное, поэтому утверждать что-то наверняка и с твердой уверенностью невозможно. Никто не знает, что будет после нее, конец ли это, или просто другое начало. Кто знает, может, смерть куда лучше жизни? — рука Кадзухи в его кармане дергается. — Смерть — естественный процесс. От него не убежать и не спрятаться. Это данность, которую просто нужно принять. Я не боюсь умереть. Все когда-то умрут. Я умру. Ты... умрешь. И в этом нет ничего страшного. Только живые делают из смерти трагедию, — только после сказанного до него доходит, что он мог звучать грубо, но решает довести мысль до конца. — Поэтому она непростительно переоценена. Для меня смерть — спектакль, который играют одни дилетанты. Ну, хоть в чем-то твой поэтический слог пригодился. Умник хренов. Ветер негодующе гудит над ухом, путая волосы Каэдехары. Каэдехара же тем временем молчит, изучая Скара внимательным взглядом. Глядит непонятно, будто зрачки за мутным стеклом. Размыто и расплывчато. — Я, — Кадзуха возобновляет движение, потянув Сказителя за собой. — Ты правда думаешь, что смерть — спектакль? — сверлит своими рубинами. Запрещенный прием. — Или тебе просто нравится разбрасываться красивыми цитатами? — неровно ухмыляется, и в этом жесте нет ни тени веселья. — Возможно, — уклончиво отвечает, отведя взгляд. Только сейчас он начинает анализировать все сказанное. И понимать. Скар, ну ты и мудак. — Понятно, — голос тускнеет, расплывается рябью по реальности. Или трескается. Скар не слышит ничего, кроме брани в своей голове. — Ты правда думаешь, что смерть переоценена? Правда думаешь, что оно того не стоит? — голос начинает кипеть, но мгновенно охладевает. — Смерть — действительно естественна. Просто мы неестественны. Мы не созданы для этого мира. И не созданы для того, чтобы принять смерть. — подняв голову наверх, он освещает небо своими рубинами. — Но это неприятие и делает нас живыми. Боль делает нас живыми, — он улыбается, глянув на Скара. А Скар сходу забывает все слова. — Скажи, чего ты добиваешься? — Сказитель округляет глаза, опешив. — Хочешь меня впечатлить? Выставить свой невероятный интеллект на показ? Продемонстрировать свое превосходство? — тон ровный, как мрамор на надгробиях, и от этого становится почти жутко. — Тебе, чтоб ты знал, не нужно все это делать, — Скар непонимающе склоняет голову вбок. — Ты и так впечатляешь. Кадзуха медлит секунду, а потом его глаза округляются. Видимо, он сказал то, что говорить не планировал. Резким движением он вырывает руку из кармана и шагает вперед, оставив Скара позади. Скар тем временем все еще обрабатывает все, что он только что услышал. Программа, наверное, устарела. Надо обновить. «Ты и так впечатляешь»? В смысле? Скар? Впечатляет? Когда Каэдехара обзавелся чувством юмора? Или он серьезно...? Он серьезно так думает? — Кадзуха! — зовет наполовину неуверенно, потому что все еще думает. Кадзуха уже ушел достаточно далеко, поэтому Скару приходится сорваться на бег. — Кадзу, стой! — дыхание тут же сбивается, застучав кровью в висках. — Подожди! — с третьего раза Каэдехара все же решает остановиться и оборачивается. Его красные щеки пылают как сигнал светофора. Красный — значит «стой». А Сказитель бежит. Добровольно бежит под колеса. Когда он его догоняет, то думает, что вряд ли когда-то станет бегуном. А еще думает, что онемевший от смущения Кадзуха должен быть запрещен на всех национальных уровнях. Это просто незаконно. Смертельно, летально, губительно. И мило. — Зачем так бежать? — говорит Каэдехара, вероятно, асфальту. — Затем, — Скар упирается ладонями в колени, пытаясь отдышаться. — Так, — он резко поднимается, отчего слегка кружится голова, и выставляет вперед ладони. — Я правильно тебя пон... — Да, правильно, — выпаливает так быстро, что Скар на мгновение зависает. Отвечает так, будто не хочет полностью слышать вопрос. — То есть, я тебя впе... — Да, — точно не хочет. Лицо трогает легкая улыбка. — Как мило, — эта улыбка мгновенно превращается в хитрую ухмылку. — Честно, не думал, что могу кого-то впечатлить, — говорит раньше, чем Кадзуха успевает его перебить. — Чем же, позвольте спросить, я заслужил такую честь? Ничем. Абсолютно ничем. — Неважно, — Каэдехара дует губы и отворачивается, оставляя Скара в недоумении. Проходит секунда молчания. И шум безмолвия прорезает смех. — Что смешного? — Кадзуха недовольно глядит из-за плеча, смотря, как Сказитель заходится в приступе чистого смеха, прикрыв рот ладонью. — Ты, — начинает было он, но издает легкий смешок. — Ты... Ох, Кадзу! — он немного успокаивается и смотрит на Каэдехару. Хлопает его по плечу и идет вперед. — Ты просто умилителен. — Что? — доносится тихо и неразборчиво. — Неправда! — Правда. — Да быть того не может! — Может. Кадзуха ровняется с ним, догнав, и замолкает. Кончики его ушей пылают, а щеки покрыты неровными пятнами. Он идеален. — Вот, чем, — внезапно выдает Каэдехара. — Что? — Ничего. Скар не собирается его допрашивать. Ему слишком нравится этот момент. Улыбка трещит зарядом на губах. И сейчас он готов забрать все свои слова, разложить буквы до атомов. Готов устроиться работать гробовщиком или вовсе лечь в могилу. Только бы Кадзуха так же светил своими рубинами.