***
Когда они, сидя на крыше, слишком поздно спохватились и осознали, что полночь уже давно пропущена, то махнули на это рукой. Холод постепенно пробирался под куртку, заставляя периодически вздрагивать, но Скар упорно оттягивал момент, когда им придется пойти к нему. Хотя Кадзухе на крыше холодно. Он помнил. Но все его нутро противилось возвращению домой. Поэтому он только крепче сжимал чужую ладонь в кармане своей куртки. Каэдехара ему ничего не говорил. Только его пальцы постепенно становились более холодными. Но Скар все равно тянул. Трус. И только когда они оба чуть не оглохли от взорвавшегося неподалеку фейерверка, им все же пришлось оперативно покинуть теперь уже их место. За неимением других вариантов Скар неторопливо повел Кадзуху к себе. И пусть туда он не хотел возвращаться, тем более, в Новый год, неестественно морозный инадзумский воздух это не сильно волновало. Пока Скар угрюмо шагал по припорошенной снегом дорожке, Каэдехара успел обойти все деревья с красивыми шапками, подзывая Сказителя, сделать снежного ангела, но быстро подняться под испепеляющим взглядом аметистов, и даже один раз попытался спровоцировать снежную войну, запустив в Скара снежок. Тот, однако, на провокацию не повелся и продолжил меланхолично осматривать мутное небо. Не хотелось ему домой. — В чем дело? — Кадзуха подходит почти вплотную, и Сказитель совершенно не понимает, откуда в рубинах столько смелости. Но ему определенно нравится. — Ты сам не свой, как мы ушли с крыши. — Разве? — Скар выгибает бровь. Но косить под дурачка у него не получается. Каэдехара отзеркаливает его движение. — Не делай вид, что не понимаешь, — вздыхает и немного отстраняется. — Не хочешь идти домой, я правильно понимаю? Скар поднимает удивленный взгляд. Как он...? — Если не хочешь, мы можем не идти, — в рубинах искрится революционная решительность, отчего Сказитель ненадолго выпадает. — Нет, — спустя несколько секунд ожесточенных размышлений он все-таки отвечает. — Нам больше некуда идти. А провести всю ночь на улице — плохая идея. — Но ты ведь... — Это не критично, поверь, — отмахивается, отводя взгляд. — Тем более, — потому что зрительный контакт убил бы его на месте. — Ты будешь со мной. Кадзуха на это проницательно улыбается, вынуждая смотреть в упор. Она, эта улыбка, слишком осмысленная и понимающая для шестнадцатилетнего подростка. Пропустить такую улыбку — это как пропустить солнечное затмение. — Ну ладно, — Каэдехара разрывает зрительный контакт, отворачиваясь. И уходит вперед, в направлении дома Скара. И, несмотря на жгучий холод, тревога в сердце тает.***
На том, собственно, и решили. Дальше они шли в меланхоличном молчании, и Скар, наверное, никогда не ощущал такого комфорта, не произнося ни слова в компании человека. Когда они шагнули на порог, Кадзуха радостно прикрыл глаза, чувствуя комнатное тепло. Скар прикрыть глаза не мог, потому что смотрел на Кадзуху, который прикрыл глаза. А еще Скар, кажется, разучился формулировать свои мысли. Но это ничего, он переживет. Стянув кроссовки, Сказитель незамедлительно ретировался на кухню, чтобы хотя бы восстановить дыхание. Кадзуха же отправился мыть руки в ванную. И, видят архонты, Кадзуху нельзя было оставлять одного. Ни на секунду. Свое глупое сбитое дыхание Скар бы хоть как-нибудь пережил. Но он вряд ли переживет, если Каэдехара откинется прямо у него дома. Потому что грохот, который он услышал в коридоре, напугал его до усрачки. А когда до ушей донесся истерический смех, он едва не споткнулся о порог, выбегая из кухни. — Что случилось? — чудом вписывается в поворот и, оказавшись в коридоре... застывает. — Архонты, Скар! Ты не поверишь, что произошло! — растянувшийся на полу Кадзуха вызывается массу вопросов. Он почти сгибается пополам в приступе хохота. — Может, для начала поднимешься? — несколько секунд Сказитель выдерживает серьезный взгляд, но тут же прыскает в кулак. Потому что смотреть эту картину с каменным лицом невозможно. Видеть смеющегося Кадзуху слишком нетипично. Слишком редкое явление. — Да нет, знаешь, — переворачивается на спину, раскинув руки. И смеется, смеется, смеется. — Тут вполне удобно. — Уверен? — Сила притяжения — вещь непреодолимая, — важно поднимает указательный палец вверх и снова рассыпается в прерывистых усмешках. — Так что случилось? — Скар складывает руки на груди и приваливается к дверному косяку. Постепенно хохот сходит на нет, и Кадзуха рывком поднимается на ноги. — В общем, — резко выдыхает, окончательно успокаиваясь. Но — Сказитель видит, — в глазах все еще пляшут черти. — Я вышел из ванной, — подходит к двери, начиная инсценировать происшествие. — И слегка потерялся, потому что забыл, где находится кухня, — легкая усмешка снова срывается с губ, но Каэдехара берет себя в руки. — Я... честно, без понятия, как это произошло, — заправляет алую прядь за ухо. Скар излишне внимательно проводит это движение взглядом. — Но я, вроде пошел вот так, — отходит на пару шагов от ванной. — А потом начал сомневаться и резко развернулся, — демонстрирует сказанное, поворачиваясь спиной. — И, видимо, пошел слишком резко и не рассчитал расстояние... — И врезался в дверь? — Типа того, — неопределенно машет рукой в воздухе и снова начинает посмеиваться. — Видел бы ты... — Архонты, Кадзу! — Что? — У тебя кровь! — А, да? Где? Скар, позабыв совершенно обо всем вышесказанном, в один шаг сокращает между ними расстояние. Берет опешившего Кадзуху за подбородок и внимательно рассматривает. — Бездну мне в Селестию. С правой стороны кожа на губе Каэедехары разорвана ровной вертикальной полоской, из которой аккуратной струйкой сочится кровь. Видимо, прикусил во время удара. Чувствуя взгляд кристально непонимающих рубинов, Скар долго выдыхает и просто опускает голову Кадзухе на плечо. — Скажи, ты совсем дурак? — невнятно мычит в чужое плечо. В ответ — усмешка. — Видимо, да, — Сказитель издает протяжное завывание и отстраняется. — Пошли за аптечкой, — и проходит мимо него. — У тебя аптечка в ванной? — Каэдехара идет следом за ним. А у Скара перед глазами все еще кровь, блестящая на чужих губах. — А у тебя нет? — отвечает, не оборачиваясь. Сразу подходит к навесным шкафчикам и распахивает дверцы. — Она у меня в комнате лежит. — Зачем? — Ну... — А, точно, — по сердцу словно проходится нож, но Скар тут же гонит это сравнение прочь. Как он мог забыть? — Извини. — Ничего страшного, — отмахивается Кадзуха и усаживается на край ванной. — Тем более, это больше привычка, чем мера необходимости. Она мне не сильно нужна. Скар бросает на него непроницаемый взгляд из-за плеча, но сразу же отворачивается, не собираясь развивать эту тему. Просто решает перевести ее в другое русло. — Первое время у меня тоже была аптечка в комнате. Потому что Тарталье палец в рот не клади, дай на рожон полезть, — краем глаза замечает, как Кадзуха сжимает пальцами край ванной. — В первый год нашего общения он постоянно пытался втянуть меня в разного рода перепалки. Против моей воли, — среди многочисленных шампуней, скрабов и прочих маминых зелий выуживает небольшую черную аптечку. — Я отбивался, как мог, но порой все равно доставалось, — медленно выдыхает. — Поэтому держал эту штуку при себе, — расстегивает маленькую черную молнию и принимается выкладывать из «штуки» все содержимое на стиральную машинку. — Потом мама об этом всем узнала. Дальше была ссора, долгая и неприятная, поэтому воздержусь от подробностей, — украдкой смотрит на Кадзуху. Тот понимающе кивает. — В итоге, теперь она обитает здесь. — Жизнь этой аптечки интереснее, чем моя, — усмехается, но, поймав, недовольный аметистовый прищур, замолкает. — Надо остановить кровь, — говорит, скорее, себе, чем Каэдехаре, потому что руки начинает непроизвольно потряхивать, а в груди плавится неприятный жар. — Тебе не больно? — изучает Кадзуху долгим взглядом. И отчаянно убеждает себя, что делает это исключительно в качестве проверки его самочувствия. Не потому, что Каэдехара сейчас непростительно красивый, совсем нет. — Только немного пощипывает, — задумывается и высовывает язык, облизывая царапину. Скар поджимает губы. Проверка самочувствия, просто проверка самочувствия. Подхватывает пальцами ватный диск и перекись водорода, подходит вплотную к Каэдехаре. Тот смотрит на него снизу вверх сидя на краю ванной, и руки едва не проливают перекись мимо. Просто обработка раны. Скар, вдох-выдох. Наклоняется близко-близко, упрямо пытаясь игнорировать рубины, прожигающие в нем дыру. Не смотреть. — Если будет больно, говори, — Кадзуха послушно кивает и через мгновение замирает. Скар, мысленно несколько раз упав в обморок, аккуратно касается диском царапины. Раздается шипение, и Сказитель почти дергается, едва не выронив ватку из рук. — Все нормально, не переживай, — спешно отвечает Каэдехара и растягивает губы в улыбке. — Не говори, — свободной рукой сжимает чужие щеки. Дышать, Скар, дышать. — Иначе кровь не остановится. — нарочно не смотрит в чужие глаза, потому что периферийно видит в них скепсис. — Ты просто хочешь меня заткнуть, — невнятно бормочет, аккуратно убирая его ладонь от своего лица. Да, Скар хочет его заткнуть. Очень. Но он молчит, продолжая методично обрабатывать рану. Ну, как — методично. Просто старается утихомирить дрожь в руках. Спустя несколько долгих минут и несколько долгих взглядов он заканчивает, откладывая все на стиральную машинку. — Все, — говорит себе, не Кадзухе. Потому что тот выглядит, кажется, совершенно спокойным. — Архонты, Скар, — после длительного молчания Каэдехара все же подает голос. Подает голос, как милостыню, как архонт — благородно и заботливо. — Ты все это время выглядел так, будто сейчас свалишься в обморок, — посмеивается, в рубинах пляшут искры. — А еще ты бледный, как смерть, — рывком поднимается с края ванной и оказывается слишком близко. Сердце подпрыгивает, как в свободном падении. — Чего ты боишься? — Скар невольно отходит назад, в итоге прижимаясь бедром к стиральной машинке. Кадзуха играет слишком нечестно, ставя обе руки по бокам от него. Ловушка. — Ничего я не боюсь, — не смотреть. Не смотреть. Мажет взглядом по стенам, боясь останавливаться на рубинах. — Скар, — зовет, ноль реакции. — Скар, посмотри на меня. Скар отчаянно уворачивается от просьб. И это приводит к тому, что Кадзуха разворачивает его к себе, обхватив пальцами подбородок. Зрительный контакт длится мучительную секунду. А потом Каэдехара его целует. Легко, невесомо. Едва заметный порыв ветра. И бросает сначала в холод, заставляя поежиться. А потом от щек по всему телу разливается жар. Как в печке. Первое мгновение Скар отклоняется назад, но затем льнет обратно. Кадзуха, как ты это делаешь? На вкус горько от перекиси и совсем чуть-чуть металлически — от крови. Но это не имеет значения. Если каждый поцелуй с Каэдехарой будет на вкус как перекись водорода, он будет пить эту перекись бутылками вместо воды. Но Кадзуха отстраняется слишком быстро и слишком неожиданно. Скар отмирает. Кажется, прошло около двух секунд. По его ощущениям, прошла целая война архонтов. — Я же тебе только царапину обработал, — выдыхает Каэдехаре в плечо. Тот смеется. — Переживу. — А я — нет. — Не преувеличивай, — забинтованной рукой подцепляет ладонь Скара и, сплетая пальцы, тянет на выход. — Будешь чай? — А ты в моем доме хозяйничать собрался? — вскидывает брови. Отчаянно пытается перевести тему и забыть произошедшее, — так ему говорит подсознание. Но Сказитель эти мысли отметает. Потому что забыть произошедшее было бы кощунством. — Просто ты, я смотрю, сейчас не в состоянии, — смотрит на него. К щекам прилипает румянец. — Выходи из астрала, — усмехается и тянет его на кухню. И совершенно наглым образом игнорирует, что у самого щеки пылают точно так же. Подлец.***
Засыпают почти под утро перед компьютером с фильмом, название которого они благополучно забыли. Кадзуха медленно сполз Скару на плечо, едва не выронив кружку из рук. У Сказителя, однако, оказались отличные рефлексы, поэтому чай был спасен и отправлен на подоконник. Если честно, спать Скар почти не хотел. Но, когда при малейшем его движении Каэдехара начинал ворочаться, он сдался, откинувшись на подушку вместе с ним. Кадзуха, кажется, не просыпаясь, отыскал его руку и почти намертво в нее вцепился. Возражений не последовало. И так, убаюканный чужим мерным дыханием, совсем близко и непривычно, Скар уснул. И все шло спокойно ровно до того момента, пока их не разбудил звонок в дверь. В десять утра.