Чтобы подчинить страхи других, ты вначале должен совладать со своими.©
Темнота. Невесомость. Кажется, ты летишь. Сразу вспоминаются слова о том, что люди не летают, но что же тогда я делаю сейчас? В животе появляется не очень приятное ощущение, как при… при падении? Сильный удар о землю возвращает меня в реальность. Оглядываюсь. Это колодец. Тот самый, в который я падал, будучи совсем маленьким. Нет. Это невозможно. Или… Последнее, что я помню - Крейн и его шайка. Потом мне в лицо попал какой-то спрей… Дальше все как в тумане: огонь, дождь, звонок… Судорожный поток мыслей обрывают какие-то шорохи в тоннеле. Я пытаюсь увидеть что-нибудь в темноте. Бесполезно. Звуки становятся все громче, будто их источник приближается, и вот из тьмы на меня вылетают мыши. Летучие мыши. Они нападают, кусаются и цепляются за одежду. Душу опутывает леденящий кровь ужас. Я не могу пошевелиться, лишь пытаюсь сильнее вжаться в землю, спрятаться в ней. В это время поток летучего кошмара лишь усиливается. Летучих мышей становится все больше. Вокруг никого. Нет никого, кто может защитить или помочь. Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я начинаю привыкать к этому. Укусы и царапины уже не кажутся столь страшными, как и животные оставляющие их. Спустя еще некоторое время, я окончательно справляюсь со своим телом, перестаю дрожать, начинаю медленно подниматься и открываю глаза. Приходит понимание, что я не боюсь. Кажется, чувствуя это, мышки тоже успокаиваются. Они просто перестают летать и садятся на меня, облепляя всего, с головы до ног. Я вновь оглядываю себя и вижу, что на мне нет ни старой грязной, местами порванной, одежды, ни летучих мышей. На мне мой костюм. На мне напоминание о том, что я смог взглянуть своему страху в глаза… Все исчезает…***
И снова темнота. Перед глазами мелькают вспышки воспоминаний, как будто кто-то из всей моей памяти пытается найти нужный момент. И он находит. Мир вокруг меня словно взрывается, приходится зажмуриться. Когда я открываю глаза, я сижу в театре. На сцене идет какой-то спектакль. Осматриваюсь и понимаю, что в зале пусто. Вновь поднимаю глаза на сцену и вижу… себя и родителей. Мы выходим по черному ходу из театра, мама очень недовольна тем, что мы ушли на середине действия. Она думает, что во всем виноват я, обвиняет мои «глупые страхи». Я лишь виновато опускаю голову, но положение спасает папа. Он принимает удар на себя, оправдывая уход тем, что спектакль слишком скучный и затянутый. Маленький я оживляется и аккуратно кивает, глядя, как отец с улыбкой помигивает. Тут меня озаряет мысль. Я понимаю, что сейчас должно произойти. Срываясь с места, бегу к сцене, кричу, машу руками, пытаясь привлечь внимание, остановить, предупредить. Кажется, что чем быстрее я бегу, тем дальше становится сцена, но я не останавливаюсь. Дыхание сбивается, но я продолжаю бежать, умудряясь еще и ускоряться. Тем временем актеры на сцене продолжают идти по сценарию. Вот они идут по переулку, разговаривая, а им на встречу выходит новый персонаж этой драмы. Из куртки он достает пистолет и нацеливает на отца. Бандит требует, чтобы ему отдали все деньги и украшения. Папа аккуратно достает кошелек и передает грабителю, пытаясь его успокоить, в то время как мама, повинуясь инстинкту, сильнее прижимает ребенка к себе. Я, теряя последние силы, бегу и, наконец, чувствую, что начинаю приближаться к месту действия. В душе зарождается надежда, что мне удастся остановить все это. Появляется второе дыхание, я подбегаю и… натыкаюсь на стену. Она не пускает, я пытаюсь пробить её, кричу, срывая голос. Первый выстрел. Я замираю, и вижу, как пуля попадает в грудь. Все происходит, как в замедленной съемке. Вот отец падает, мама со слезами подбегает к нему. Бандит, еще не осознав всего, кидается к ней, пытаясь силой отобрать жемчужное ожерелье. То самое, что с утра ей подарил Томас. Она пытается отбиться от вора, забывая об оружии. Второй выстрел. Время обретает свой обычный ход, лишь когда на асфальте лежат уже два тела. Ребенок, до этого стоявший и плакавший, поднимает взгляд на вора, теперь убийцу. Рука последнего дрожит. Он роняет пистолет и, забирая лишь деньги, убегает. Мальчик поднимает с земли мамино ожерелье и пытается разбудить родителей. Но у него ничего не получается. Уже поздно. Я уже не бьюсь о эту невидимую стену, а просто стою около нее на коленях, чувствуя, как по щекам текут капли слез, оставляя после себя соленые дорожки. Я смотрю на мальчишку, который вдруг осмысленно переводит на меня взгляд и, сжимая в руках жемчуга, шепчет: -Почему ты не помог? Ты ведь мог, - голос постепенно становится тверже, и вот передо мной стоит отец с мамой. - Ты мог помочь! - они говорят в один голос.- Как ты посмел стоять в стороне?! -Я не мог к вам подойти. Я пытался, мама, папа, - я пытаюсь сказать, но меня обрывают. -Ты нам не сын! Ты не заслужил им стать! Не спас! Ты должен гореть в аду! - я вижу, как родители растворяются в воздухе. -Не-ет! Мама! Отец! - вдруг пол под ногами рушится. Я снова падаю. Теперь мне ясно, что никто не поможет, никто не придет, чтобы спасти меня. Мне страшно падать, и я стараюсь зацепиться за что-нибудь. Хватаюсь за кусок камня, но он не выдерживает, и я начинаю лететь во тьму. Внезапно кто-то хватает меня. Я пытаюсь отбиться, мне страшно. Но меня лишь сильнее обнимают, по телу растекается приятное тепло. Сквозь тишину слышу шепот: -Тише Брюс, сейчас будет легче. Успокойся. -Тони…