Человеку нужен человек

Я уговорила его сесть на восьмой раз. Пометка в памяти — все в один голос говорили о его упрямстве. Когда человек сидит, его легко рассмотреть. Его глаза были прозрачными, с расширенными зрачками, словно происходящее приносило ему адреналин. Я невольно сравнила их с глазами Джеймса — глянцево-темными провалами, где зрачок порой было сложно отличить от радужки. Одного можно было прочитать по глазам; у второго глаза были лишь зеркалом. — Я, простите, так и не поняла, чем могу вам помочь, мистер Холмс, — вежливо, на грани извинений сказала я. Он нахмурился: — Я же вам сказал: мне нужно всё, что вам говорил Мориарти. Каждое его слово. Я часто заморгала. Держа меня на мушке внимательного взгляда, он всё же изредка, перебежками, рассматривал кабинет. Можно было зажмуриться и представить до каждый детали то, что попадается ему на глаза — но я вряд ли могла предсказать, что конкретно выхватит его бесконечно думающий, беспокойный взгляд, что он увидит за простыми, привычными мне вещами. — Мистер Холмс, — я прочистила горло, чтобы не звучать наждачной бумагой. Просьбы выдать клиента поступали ко мне регулярно: от ревнивых жён, испуганных детей и контролирующих родителей. — Вероятно, мы друг друга не поняли. Я не буду разглашать ничего, что связано с моими клиентами. Это врачебная этика. — К чёрту этику, этот человек опасен! — повысив голос, он тем не менее ни единым жестом не показал вспышки гнева. Только на дне глаз вспыхнула злость и нетерпение. — Вы, что, сами не поняли?! Это была чистой воды провокация. То, что я поняла о Джеймсе, не укладывалось в простое понятие опасного человека, это было медленное тление ума, а не безумия, как он, вероятно, думал. Я поправила шаль на плечах и покачала головой: — Кем бы он ни был, он мой клиент. И я не собираюсь нарушать врачебную этику. Что-то устойчивое появилось в его глазах, среди мельтешения мыслей. Сколько же сентенций в секунду он обрабатывает? Пометка на память: Джон говорил, что он вычислительная машина, а не человек. — Он вам угрожал? — тише, вкрадчивей спросил Шерлок Холмс, и я не дрогнула, не шелохнулась. Он привык, что правильные догадки вызывали реакцию. — Я вам не отвечу, — повторила я ровно. — Вы мешаете следствию. Я встала, и секунда чужого взгляда сверху, с позиции власти уколола его — он поднялся тут же, взмахнув полами пальто, которое так и не удосужился снять. Мне было холодно метафорически, ему не было холодно вовсе — не в тёплом сентябре, значит, пальто имело особую, небытовую ценность. — В таком случае, я понесу наказание за это. Но в полиции. — Вы не выглядите как человек, которого подкупил Джеймс Мориарти. Упрямство слишком сильно напоминало мне того, другого, диалог с которым он прервал. Я наклонилась к столу, налила воды и протянула ему стакан. — Не анализируйте меня. Вам это ничего не даст. Последняя фраза — черта под стенографией разговора. Он не взял стакан, словно брать что-то из моих рук было ему противно или я была заражённой. Ну да, конечно — кем ещё быть психотерапевту Мориарти, как не чумным больным? Те несколько секунд, пока я возвращала бокал на стол и садилась, я чувствовала на себе его взгляд. Он рылся в складках шали и шифонового платья, в волосах, повозился на моих пальцах, уколол губы — и я физически почувствовала, как сложился в его голове пазл с моим именем, как точно легли части в маленькие пазы понимания, как вся моя жизнь уложилась для него в цепочку стройных фактов, обезличенных до такой степени, что это была уже не моя жизнь. Вот, что скрывалось за дедукцией. Логика, свободная от страсти. Вычищенная. Стерильная. Ни пылинки чувств. Моё сердце сжалось. — Мистер Холмс, давайте закончим разговор. Вас наверняка ждут. — Я моргнула, поняв, что, скорее всего, это было лишним. Слишком простая фраза, слишком знающая. — Почему вы вернулись из Афганистана? За окном сгущались тучи. Когда доберусь до дома, будет потоп, а я, как на зло, без пары — на ковчег не пустят. Отлучённым от спасения поздно искать понимания в чужих глазах. — А почему люди возвращаются с войны? Слишком много крови и боли. — Нет, детективу незачем знать о правилах игры. Даже о том, что я проиграла. — Как я уже сказала, вам здесь искать нечего. Прощайте, мистер Холмс.

***

Дома гулял ветер. Пока я ходила по комнатам, включая свет, на кухне свистел чайник. В кабинет не зашла, просто щёлкнула выключателем около двери, и когда всё-таки вернулась в комнату с чашкой ромашкового чая, меня ждал сюрприз. — Прости, что ворвался к тебе домой, — тихим, несвойственным ему извиняющимся тоном начал Джим Мориарти, — сам знаю: врачебная этика, нам даже чай попить нельзя. Но мне не терпелось лично тебя поблагодарить. Он сидел на столе боком, согнув одну ногу, и в руках вертел одну из моих книг. Я сглотнула и подошла к столу. Поставила чашку, и пар из неё завихрился в прохладном воздухе. Мне не было страшно — своё я отбоялась, — но напряжение от визита чужого человека покалывало шею. — Не за что, — пожала плечами я, прижавшись бедром к другому углу стола. — Я не впервые даю отпор желающим влезть в чужую терапию. — Правда? — он так заинтересовался, что книгу отложил. Даже хорошо — она была о детско-родительских отношениях, кто знает, что бы он там нашёл. — Расскажешь? Я пожала плечами. — Как-нибудь. Он хмыкнул. Потом встал, последний раз огляделся и вернул мне взгляд. — Ты хорошая девочка, Алиса. До встречи. Я не стала спрашивать, как он вошёл — вряд ли бы он ответил честно, но выходил он через входную дверь, как нормальные люди. На самом пороге он вдруг обернулся: — Кстати, а как тебе наш малыш Шерлок? Понравился? — Надеюсь, он не будет моим клиентом, — пожала плечами я, а Джеймс рассмеялся. Даже когда дверь за ним захлопнулась, его смех продолжал дрожать под потолком. Я задумалась о том, чтобы закрыть практику.