Из 107

Черная футболка в отражении стала менять цвет на более светлый, вскоре и вовсе становясь белой. Рост чуть уменьшился, кожа стала смуглой. Волосы оказались кудрявыми и стали чуть темнее. Масленников с выпученными глазами шарахнулся назад, желая прижаться к стене. Но, позади оказался проход, и парень больно шлёпнулся на задницу. Мальчишка в отражение прыснул в кулак, и делая шаг вперёд, отпечатался от чужого изображения. Полупрозрачная фигура медленно подплывала к Диме. Во рту пересохло, глаза отдались болезненными ощущениями от сухости и ветра, но моргнуть парень боялся. Смуглая, полупрозрачная фигура стала обретать более четкие границы, а после и вовсе мягко приземлилась на ноги. Теперь перед ним стоял мальчишка лет семнадцати или восемнадцати. Карие глаза смотрели неотрывно, с нескрываемым любопытством. Их прикрывали черные, длинные, словно нарисованные неумелым художников ресницы. Кудрявые волосы, цвета мазуты и густые брови смешно подрагивали, прекрасно контрастируя с земляничными, слегка потрескавшимися губами. Худое тело прикрывала белая футболка с надписью «За ВДВ». — Т…т… ты кто? — заикаясь, все же спросил Масленников, пока голос медленно не перешёл на истошный крик. — Ты призрак? Демон? Кто ты, чёрт возьми?! — Ну чё ты орёшь как баба? — не по-детски серьезно спросил парнишка, обходя сидящего на кафельном полу кухни Диму. Ноги были босые, но чавкающего звука слышно не было. Еле отрывая взгляд от одной точки, старший проследил за фигурой, замечая, что ступни все так же не касаются пола. — Я местное «кентервильское», как меня ещё называют, приведение, — терпеливо пояснил парень, улетая куда-то за спину Димы. — Тебе рассказывала хозяйка. Я, кстати, Эмиль. А ты? — А… А… Кхм… — Масленников, отходя от шока повернул голову, встречаясь со взглядом нового знакомого. Это «приведение» уже вовсю хозяйничало на кухне, успев поставить чайник и вооружиться ножом, чтобы нарезать колбасы. — Тебя зовут «А»? — с сарказмом спросил Эмиль, но не дав парню ответить, продолжил. — Я порылся в твоих сумках и нашел там колбаску. Руки мой и за стол. Кстати, тебе мама звонила. На этих словах голос чуть дрогнул, Эмиль отвернулся и фигурка его побледнела. Она становилась все тусклее, сливаясь вскоре с лучами солнечного света. Нож все так же продолжал плавать в воздухе. Дима встал, на ватных ногах проходя к диванчику. — Я — Дима. Дима Масленников. — О, голос прорезался! — хмыкнул Эмиль где-то совсем рядом, а после очертания его худого тела стали появляться около стола. Нож со стуком опустился на гладкую поверхность белого стола. Призрак медленно принимал более четкие цвета, так же продолжая молча носиться по комнате, что то ставя на стол. Тот стоял напротив диванчика, так что уходить не пришлось. Поднося один из бутербродов ко рту, Дима внимательно рассматривал друга. В голове все ещё не укладывалась картинка. Как это он — призрак? И если он здесь, то это его квартира? — Слушай, — начал Дима, проглатывая один из бутербродов. — А почему ты призрак? Эмиль закатил глаза, цокая языком. Его взгляд опустился на окно, и Дима только сейчас увидел там вырезанные символы. На деревянной оконной раме, фисташковая краска с которой слезала короткими остренькими полосками, была неаккуратная капля, перечеркнутая резкой линией. С конца последней, словно бы ставящий точку, образовывалась половина сердца. В голове быстро всплыли старые тренды, где все суицидники перед смертью вырезали символы. Капля — кровь, перечеркнута из-за нежелания резать вены, а сердце без второй половины — разрыв отношений. Масленников и сам был когда-то тем парнем, который вырезал на руке булавку — навсегда. Но с того момента о своей возлюбленной он и не слышал, и уже успел забыть её шутки и немного «пацанский» характер. Старший чуть поёжился, пытаясь взглянуть в потускневшие призрачные глаза. Цвета колы, с белыми бликами и невероятно сладким взглядом. Впервые Дима поймал себя на мысли, что взгляды бывают со вкусами. Его голубые глаза, с серыми пятнышками, вероятно, со вкусом богатства. — Все так плохо было? — Он сказал, что я ему надоел, — грустно вздохнул Эмиль, опуская взгляд и чуть краснея. Теперь цвет колы был похож на крепкий кофе, горький вкус встал комом в горле. Через минуту молчания, Эмиль сделал ещё один глоток из кружки, и встал. Ноги еле касались пола, но сквозь него не проходили. Он протянул ладонь вперёд, к старшему. От не веяло сырым холодом, некой неуверенностью. Дима осторожно пожал руку. К удивлению, сквозь него Эмиль не прошел. Ледяная, словно только что из-подо льда ладонь младшего вжалась в чужую, горячую от чая (или испуга), руку.