~***~
Он не спускался вниз уже два дня, и сейчас Изабелла, неуверенно раскачивающая нежно-пёстрые лепестки платья у подножия лестницы, пыталась растормошить спящего дядю взрывом цветов. Бруно чихнул от аромата, щекочущего нос, и наконец проснулся, находясь в самом настоящем цветнике, бессовестно заполонившем его спальню, как коати, почуявшие еду. Цветы тянулись к нему, как к солнцу, желая сожрать, проглотить похожий на листья зелёный свет магии. Растения радостно, он надеялся, начали извиваться, стоило ему привстать, и совсем не дружелюбно обхватили его запястья, выводя из спальни к каньону. — Дядя Бруно! — раздался нежный голос цветочной девушки. — Ты давно не спускался. Мама переживает, что ты заболел. Ты как? Он был… нормально. Хотя чувствовал себя разбитым, как обронённое этой ночью предсказание. Снова она. Снова его, Бруно, жена, прижимающаяся обнажённым мягким животом к его впалому торсу. Настолько интимных видений он не видел давно, и с ужасом осознавал, пытаясь откреститься от этих мыслей, что будущее предоставляло ему ответы на желанные вопросы. Бруно что-то каркнул, пытаясь донести, что с ним всё в порядке, и крепкие лианы быстро — слишком быстро! — спустили его к Изабелле. Девушка удовлетворенно кивнула, разглядывая помятого дядю, и двинулась к выходу, пока растения бережно спускали ему повседневную одежду заместо ночных штанов. — Скоро завтрак, мы все тебя ждём, — обернулась она через плечо и любяще улыбнулась, закрываясь от песка широким листом. Мужчина неровно улыбнулся, всё ещё ощущая, как спину тянет после сна, и понимая, как же он любит свою семью. Замечательные. Все они замечательные. Вопреки всему.~***~
Бруно любил свою семью. Так сильно, что старался быть максимально «нормальным», чтобы не пугать детей своими нервными приступами. Его руки почти не цеплялись за пончо в моменты напряженного молчания. Бруно суеверно стучал не так звонко и не так часто, хотя до сих пор проявлял неестественную любовь к деревянным поверхностям. Он, не без помощи сестры, прекратил сеять соль по плитке на полу. Пепа отучила его одним махом, используя почти всю свою сестринскую любовь, и шандарахнула рядом с ним молнией, отчего платье Джульетты начало тлеть. Она правда старалась быть терпимой к бедному брату, с пониманием относилась к вернувшимся в стократном размере странностям и суеверности Бруно. Пришедшая к провидцу девушка, умоляющая погадать на суженого, завидев молнию, решила, что сдался ей этот муж, и убежала. Прямо в объятия своего будущего жениха, кстати. Вопреки всем стараниям, Бруно оставался странным дядей. Двинутым, выражаясь языком молодёжным. Стукнутым, как отзывались о Бруно его же сверстники, когда он был моложе. Из-за того, что Бруно редко выходил из своего одинокого убежища, он был самым бледным в семье. Как белая ворона. В своей комнате он занимался тем, что едва могла расслышать даже Долорес из-за магического песка, и это вызывало подозрения. У Бруно не было друзей, не было подружки, он так и не женился, водился с крысами, строил маленькие сцены для грызунов и собственноручно делал им декорации и шил маленькие костюмы. А ещё, словно всего этого было недостаточно, дядя Бруно видел то, что не могли узнать другие. Этот странный мужчина одним ритуалом мог пригвоздить человека к той реальности, которую узрит. Когда малышка Мирабель объяснила Бруно, как её любимый дядя выглядит со стороны, он и сам испугался, не понимая, как он, — он, какой-то там Бруно, — может выглядеть так зловеще. Словно циничный кукловод, забавляющийся тем, что дёргает нити судеб, смотрит со стороны на сцену под названием жизнь. Дядя Бруно был странным, и, к сожалению, просто убрать пугающие привычки не удавалось. Помимо внешних огрехов, вполне безвинных, оставалась страшная суть. Сын Альмы за трапезой сидел по правую руку от матери, но в самом конце стола, рядом с Антонио, забавно и искренне любящим мрачноватого дядю. У них с племянником были общие секреты, и доверие ребёнка было тем немногим, что Бруно с трепетом сохранял в сердце. Дети удивительны. Антонио помахал ему рукой, весело улыбаясь, и куати, вредные носатые создания, заинтересованно приподняли морды, привычно сбегая с нагретого ими стула. Мирабель тоже улыбнулась, весело подмигивая и со вздохом вынимая из супа ультрамариновый лепесток. Чудесная картина идиллии и цельности семейства. Вопреки спокойной умиротворённой обстановке, Бруно не покидало ощущение, что будущее вершится уже сейчас, пока солнце ярко светит, пока бабочки залетают в дом на запах цветов Исы, пока Камило увлечённо слушает бормотание родной сестры. Оно мчалось бурным потоком над их головами изредка разбрызгивая капли событий и будоража судьбы. Находиться на кухне, точнее, находиться вне своей башни, было физически неприятно. Даже без призрака будущей жены, его или Камило, мрачная башня оставалась отражением его внутреннего мира. Того, с чем было трудно расстаться. — Да ты влюбился, — слишком громко прошептала Долорес, когда все разом смолкли. Камило поджал губы, пытаясь не краснеть, а Бруно замер в арочном проёме, словно в страхе. Уже? Бруно прошёл к своему месту, улыбаясь Антонио и почти не вслушиваясь в лепетания Камило, но невольно разглядывая парня. Антонио перевёл взгляд на старшего брата вслед за Бруно. Видеть в родном племяннике конкурента было… неестественно и до горечи тошно. И, несмотря на желание не воспринимать Камило иначе, Бруно не мог отвязаться от мысли, что на карте жизни у какой-то девушки будет лежать выбор между Бруно и Камило. Между Мадригаль. Мужчина опустил голову, закрывая лицо волосами. Выбор казался очевидным, и был не в пользу престарелого дяди. Антонио, заметив поникшее состояние дяди Бруно, несколько раз стукнул костяшками по столу, вызывая у старшего Мадригаля нервный тик и опаску. Антонио закрыл рот ладошкой и засмеялся с реакции дяди. — Антонио, не делай так, — натянуто улыбнулся Бруно, аккуратно сжимая ладошку мальчика. Пепа его прибьёт, если Антонио не сдержит обещание больше так не делать. Мужчина исподтишка наблюдал за возней напротив: Камило и Долорес почти дрались, щипая друг друга и пихаясь. Парень, получив особо болезненный удар хрупкой сестры, тут же обернулся в Мариано и поиграл бровями, заставляя девушку покраснеть. Ударить прекрасное лицо мужа, пусть и ненастоящее, Лора не решалась, поэтому лишь показательно фыркнула, поворачиваясь к еде. Девушки… Бруно не задумывался, почему считал себя неподходящим для девушки из видений. Он просто привык к понятию, что портит всем жизнь. А еще он был — не старым, нет, — просто очень взрослым. Бруно зачесал волосы назад, впервые воспользовавшись подаренной Изабеллой лентой и завязав низкий хвост прежде, чем разделить с родными завтрак. Точно такой же хвост будет у него на свадьбе. Он не хотел воспринимать племянника как конкурента, потому что ему было всего семнадцать. Потому что Камило был ребёнком, а он, каким-никаким, но пятидесятилетним мужчиной. Однако, в отличии от других младших Мадригаль, Камило всё ещё сторонился Бруно. Они были практически чужими, незнакомыми, претендующими на одну девушку. Бруно сам поразился своим мыслям, с тоской поднимая взгляд на веселящегося племянника, стыдясь и останавливая ход мыслей. Будущее неотвратимо наступало. — Это Алехандра, дочь гончара, — хмыкнула наконец Долорес, якобы делясь секретом с матерью. У Бруно словно гора упала с плеч. Он не знал, как зовут дочерей Пабло, но точно знал, что среди этих милых и вежливых девушек нет её. Камило поперхнулся, закрывая лицо рукой. — Сынок? — тонким голосом воскликнула Пепа, наклоняясь ниже и едва не залезая на стол от радости. — Я хочу с ней познакомиться! Приводи её сегодня на обед! — Дорогая, сегодня посев… Бруно вздрогнул. Посев? Должно быть, поэтому Долорес вела себя несдержаннее обычного, ведь благоверный помогает в полях. На какое-то время Долли вновь превратится в девочку, вздыхающую по любимому, что так далёк и недосягаем. Бруно нахмурился, с силой надавливая на свой лоб, голова гудела от второго дня использования дара. — На ужин! — быстро переменилась Пепа, протягивая длинные руки к старшему сыну. — Нет, мам, Долорес всё выдумала. — Что?! — возмутилась девушка. — Да ты просто струсил! — Это я струсил?! У них была горячая кровь. Брат и сестра громко ругались, доказывая друг другу свою правоту. К общему гаму подключились мечтательные возгласы Пепы, дикий стрёкот пернатых друзей Антонио, переговаривание Джульетты с дочерьми. Бруно переглянулся с качающей головой Альмой и скромно улыбнулся на любящую улыбку матери. — Ну и упускай свою любовь, — фыркнула девушка.~***~
Если сам он считал своими недостатками возраст и приходящую вслед неудачу, то у старшей дочери Джульетты на это было совершенно иное мнение. — Дядя, ты совершенно за собой не следишь. Бруно недоумевал. Он мылся, умывался дважды в день и чистил зубы после каждого приема пищи. Хотя порой его мочалки пахли крысами… — Пойдем-ка со мной. Он никогда не был в комнате девушки, но по рассказам Мирабель знал о значительных изменениях, рядах кактусов и хищных непентесов. Бунтарский дух, взыгравший в первый год после расставания с женихом, скоро сошел на нет, не встретив возражений со стороны семьи, и девушка вдруг вернулась к «идеальному» состоянию, от которого оказалось не так уж легко избавиться. Да и нужно ли было? Просто теперь она могла действовать без натяжки и нарочитого превосходства. Изабелла знала, что в семье её примут даже без статуса золотого ребенка, и теперь просто жила. Счастливо и открыто. Так ему казалось. Изабелла была рождена идеальной и грациозной, это было видно ещё до получения дара. Даже будучи ребёнком, Иса всегда была аккуратна и очень мила. Эту её, казалось, врождённую черту, не искоренить, действия племянницы по прежнему были выверены и точны. Прекрасны. Даже её эксперименты в одежде, причёске, оформлении комнаты и готовке восхищали каждого. Если не красотой, то смелостью или неординарностью. Бруно был, разумеется, субъективен в своих размышлениях, ведь это была его любимая племянница, но ему по-прежнему нравилось наслаждаться творческими порывами старшей дочери Джульетты. Но даже вся его любовь не могла унять дрожь перед ножницами и придирчивым взглядом Исы. Бруно сидел перед тёмно-синим туалетным столиком, как кошка, упавшая в воду, с широко раскрытыми от ужаса глазами и желанием убежать. Изабелла была непреклонна. — Tío Bruno, сиди смирно! Я не могу привести с собой такого неопрятного родственника. «Куда?» потонуло в весёлой песне, которую девушка напевала, расчесывая его пряди и размышляя, как их покрасивее забрать. Ты слишком бледен. Ты вообще спишь? Я взяла тебе новую руану. Твоя рубашка давно выцвела и прохудилась. Ногти, дядя Бруно! Песок. Везде песок. Бруно не понимал, что происходит, но был благодарен хотя бы за то, что новая одежда не отличалась от его собственной, повторяя даже узор. Наверняка постаралась Мирабель. Иса старательно вымывала из волос песок и пыль, намывала шею и щеки. Лезвие сверкнуло возле кончика носа. — Брить или не брить.? — Иса… что-то не стоит даже пробовать начинать. Бруно обещал сбрить щетину, чтобы не выглядеть, как мокрый цыплёнок. Он смотрелся в зеркало, едва узнавая себя. Мужчина в отражении сверкал, начищенный, свежий, опрятный. И эта скрипучая аккуратность пугала его самого. — Хоть на человека стал похож, — фыркнула девушка, завязывая его волосы в низкий хвост, и добавила намного строже. — Сиди смирно в гостиной. Через полчаса мы идём в гости. Следующим клиентом девушки оказалась скучающая Луиза. Изабелла придирчиво оглядела младшую сестру и вытолкнула дядюшку из комнаты. В гостиной Мирабель весело щебетала с матерью, и очень обрадовалась, завидев Бруно. Джульетта вытянулась в лице, обходя его по кругу. — Я так рада, что Изабелла уговорила тебя! — Мирабель крепко обняла дядю, нащупала вышитые собственными руками песочные часы и гордо задрала нос. Бруно погладил её по голове прежде, чем прокрутил в голове фразу. — Уговорила.? — переспросил он. Джульетта верно расценила его растерянный взгляд и скоро ввела его в курс дела, от сути которого у него зашевелились волосы, собранные в хвост. Семейство Мадригаль, точнее его значительная часть в виде ближайших родственников Изабеллы, отправлялось в гости к жениху девушки. — У Изабеллы есть жених? — взвизгнул Бруно, тут же смущенно прочищая горло. — Ещё один? Каким образом в эту компанию затесался дядя, которого семья не видела десять лет, не знал никто, кроме, разумеется, Мирабель, опасно надувшей щёки, ведь «дядя Бруно, ты замечательный, и мы любим тебя!» Джульетта на его уверенное «Я никуда не иду!» упёрла руки в бока и поджала губы. — Мы семья, Брунито. Изабелла очень хочет, чтобы ты пошел с нами. — Я всё испорчу! — Ничего ты не испортишь! — вклинилась Мирабель, успокаивающе обнимая его локоть. Либо предотвращая возможный побег. Бруно не понимал, каким образом девочкам удалось потащить его с собой. Однако хитрый взгляд Изабеллы говорил громче всяких слов — она хотела проверить своего мачо на храбрость. Как он и его семья отреагируют на появление провидца в доме? Вот тебе и родственная любовь. Было почти весело предполагать, когда рядом были счастливые улыбки племянниц и сестры. Однако… Энканто было славным поселением, почти принявшим Бруно. Почти. Бруно осталось именем нарицательным, предвещающим беду, как чёрная кошка. Его боялись, как гадюку, забравшуюся в дом, и, если не пытались поколотить, как в старые времена, то всячески избегали встречи. Привыкший к отшельничеству Бруно даже не грустил: чем меньше было людей вокруг, тем спокойнее он себя чувствовал. Он не привык к чужим, и Энканто не мог привыкнуть к нему. Касита — единственное место, где ему были искренне рады, и этого Бруно было предостаточно.~***~
Издалека казалось, что серая дымка, оказавшаяся домом, парит в воздухе. — Выглядит не слишком безопасно, — с сомнением прошептал Агустин жене и вопросительно взглянул на старшую дочь. Изабелла уверенно вела за собой процессию из родственников и ласково улыбалась, обещая, что всё пройдёт хорошо. Она запрыгнула на приставную лестницу, идущую на площадку, видимо, заменяющую крыльцо. Сваи были выше Бруно, хотя у него не возникало ощущения, что это место часто затапливается — где-то рядом и правда шумел тихим перезвоном водопад, давно не помнивший себя в виде бурного потока, но до этого места он навряд ли мог добраться. — Рад встрече, сеньора Мадригаль, — раздался сверху глубокий хрипловатый голос, и молодой человек, чьё лицо терялось в темноте улицы, подал руку Джульетте, чтобы помочь ей взобраться по лестнице. Юноша говорил учтиво, но сухо и коротко, здороваясь с каждым гостем. Бруно чувствовал себя странно. Он с сомнением ступал по лестнице, с облегчением обнаружив, что ни она, ни дом не шатаются, а затем нырнул в одноэтажный домик на сваях, дивясь его диковатости и неотёсанности с внешней стороны. Некогда белый, теперь он потерял свой блеск и чистоту — свет, льющийся из окон казался особенно волшебным и тёплым, по сравнению с неприветливой тёмной растительностью вокруг. Нигде в округе Бруно не заметил цветов или ярких пятен, лишь жёсткая потемневшая зелень — с той стороны дома, куда они зашли, света явно было ничтожно мало. Мирабель осторожно коснулась столба, поддерживающего козырёк над входной дверью, словно хотела дозваться до уснувшего дома. Только Изабелла и Луиза не обратили внимание на обшарпанность дома, сооруженного, казалось, на ближайшие два года, пока основное жилище семьи строится и набирается добротности. Изабелла, несмотря на уверенность, всё равно отслеживала реакцию родственников, параллельно обнимаясь с семьёй своего молодого человека. Внутреннее убранство, однако, отличалось поистине мужской суровостью и аскетичностью. И не казалось ветераном труда, как внешняя облицовка — внутри отделка была проста, но свежа, словно стены шпаклевались и красились не так давно. Первая же входная комната оказалась гостиной, где уже был поставлен стол и выставлены красивые резные стулья. Даже слишком красивые и вычурные для такой строгой обстановки. Возле входа стоял высокий и тяжёлый комод с ящиками, с таким же растительным орнаментом, как и на стульях, резными ручками и облицовками. Однако даже в красивой пластичной вещи был неведомый Бруно порядок. Никаких фотографий или картин Бруно не наблюдал, однако все личные и дорогие вещи вполне могли прятаться в спальнях. Здесь не было того уюта, что всегда сопровождал образ родного дома, словно жильцы только заехали или не живут тут вовсе. Белые стены, начищенная мебель и подсвечники — всё было таким красивым, но словно вырезанным из другого места. Чужим и холодным. — Приятно познакомиться, Бруно, — молодой человек пожал ему руку, несильно сжимая пальцы, — Эрнандо, — представился парень Изабеллы, вызывая тихое, непонятное никому, кроме Бруно, хихикание. Друг Изабеллы, как и его младший брат, оказался высоким статным юношей с длинными вьющимися волосами. Серьезный взгляд болотного зелёно-карего оттенка не вязался с радостной скупой улыбкой и весёлыми вышитыми птицами на голубой рубахе. Женщины уже крутились возле стола, нахваливая угощения. Джульетта, за неимением хозяйки, взяла бразды правления в свои руки и, с разрешения Эвереста, отца Эрнандо, поставила на стол испечённый накануне сладкий пирог, сразу заглушивший приятным ароматом запах пищи, приготовленный Розье. Бруно повторил про себя имена хозяев дома. Эверест, отец семейства. Его сын Эрнандо, жених Изабеллы. Хосе, младший брат. Когда Мирабель сказала Бруно, к кому они направляются, он был уверен, что поседеет окончательно. Джульетта молча кивнула ему, как бы говоря, что всё в порядке, и он не стал ничего уточнять. Розье, так Розье. Эрнандо был скуп на проявление любви, но в его осторожных движениях Бруно ловил трепетную нежность по отношению к своей племяннице. И Изабелла была так расслаблена и игрива в этом доме, как не знающий тягот забот ребёнок. Она свободно беседовала с отцом Эрнандо и сама советовала родственникам, куда лучше сесть, вызывая боязливое недоумение матери и неловкую улыбку отца. Эверест, глава семьи, совсем не возражал. Вся эта неловкость первого знакомства, казалось, распространялась только на старшее поколение — Джули, Агустин и Бруно не знали, куда себя деть, и как начать говорить — девочки уже вовсю щебетали, завлекая внимание и Эрнандо, и Эвереста, пытающегося вести разговор одновременно со всеми, и молодого Хосе — младшего брата Эрнандо. Бруно чувствовал, что маленький домик на сваях не слышал доселе такого гомона, пока здесь не появилось семейство Мадригаль. Он выглянул в окно с противоположной стороны дома и с удивлением обнаружил милую веранду, отличавшуюся от гостиной. Потрёпанный плед из овечьей шерсти выцвел на солнце до бледно-малинового, а стоящее рядом кресло-качалка призывно покачивалось от ветра. На перилах крытой зоны отдыха сидел огромный толстый попугай и активно чистил перья, теплеющие в закатных лучах. Птица выпрямилась, вдруг становясь стройной, и смерила его подозрительным взглядом. Бруно отвернулся, чтобы не смущать попугая. И с удивлением обнаружил лестницу на второй этаж. Видимо, чья-то комната обосновалась на чердаке. Бруно так и не обнаружил ни растений, ни декоративных мелочей, зато увидел проход на маленькую кухню и коридор в личные комнаты, где на стенах висело несколько портретов женщин и мужчин. В гостиной же, рядом с лестницей, стоял длинный несуразный диван, слишком большой для такого малого количества членов семьи. Ровными рядами стояли начищенные до лакового блеска тёмные пустые столы, суровые высокие тумбы. И кошки. По всем углам было очень много настороженных кошек с яркими глазами: голубые, зелёные, янтарные, они следили за людьми с настороженностью истинных хищников. Несколько худых морд выглядывало из-за ткани, и Бруно с удивлением обнаружил нежно-голубой гобелен без сюжета. На этой стене он совсем не выделялся и казался падающей тенью от чего-то полупрозрачного. Эта тихая скромная красота порадовала Бруно, словно капелька волшебства. Он посмотрел на хозяев дома, троих мужчин, теперь совсем другими глазами, и за хищными чертами лиц уловил милую схожесть отца и сыновей, копирующих движения и улыбки друг друга. — Пожалуйста, присаживайтесь. Вот уж не думал, что сын приведёт в дом столько красоты! Эверест показался Бруно очень радушным хозяином.~***~
Когда все уже расселись за столом, слушая занимательный разговор Эвереста и Агустина о настройке музыкальных инструментов, сверху раздался жуткий грохот и едва слышное чертыхание. Хосе, сидящий возле Бруно, тяжко вздохнул, возводя глаза к потолку и хищно скалясь. — Опаздываю! — раздался выкрик с верхнего этажа, перебирание босых ног по дереву, а затем визг упавшей с лестницы девушки. Бруно испуганно встал и сделал шаг по направлению к пострадавшей — он как раз сидел в самом конце стола напротив Эвереста. Бруно с ужасом наблюдал, как бедняжка пробила стену, однако оказалось, что в пролёте лестницы была дверь. Упавшая быстро подскочила, высоко задирая юбку, и умчалась в ванную, по пути глянув в зеркало и пробормотав чёткое «сойдёт». Кошки выскочили из-под тумб и столов и с громким мяуканьем ринулись за девушкой, пытаясь поймать когтями юбки и прыгая за концами вьющихся прядей. — О боже, — засмеялся отец семейства, совсем не смущаясь поведения девушки. — Луиза и Изабелла уже знакомы с моей дочерью. Знакомьтесь, юная Евлалия. Братья тоже не отреагировали на дикость происходящего, оставаясь добродушно-спокойными. Зато Джульетта и Агустин сидели с раскрытыми ртами, наблюдая за тем, как молодая девчонка носится туда-сюда, собирая какие-то вещи и запихивая их в мешок, словно за ней гнались неприятели. За копной вьющихся волос Бруно не мог разглядеть её лица. И теперь он стоял истуканом и сомневался в том, что в скором времени кто-нибудь не выскочит из-под пола. Его сердце до сих пор билось испуганной мышью от того грохота, что учинила девушка. — Ей больше нравится Олайа, — на всякий случай объявил Хосе, дёрнув головой в сторону ванной комнаты, откуда слышался плеск воды, возня ткани. — Hola, — поприветствовал Эверест, — остаешься на ужин? — Проспала! — выкрикнула девушка. — Альберто обещала! Сaramba! — Ола! — вновь сказал отец, однако девчонка, грубо почесав особо настырного кота по худому телу, уже выскочила за дверь. Бруно тихо сел обратно. Розье вовсе не пеклись об идеальности знакомства. И это было так странно, учитывая традиции, прекрасную невесту и чинность жениха. Девушка ворвалась в их скромную трапезу буйным ураганом и так же быстро исчезла, даже не взглянув на гостей. — Ола — это имя, — шепнула наклонившаяся к Бруно Луиза и взяла в руки тарелку с замоченными в каком-то соке ананасами. Бруно недоуменно кивнул, наблюдая за валяющимся у входной двери котом. Мысли его хаотично плавали где-то над головой, и, оглушенный, он выхватил первую попавшуюся. Вопреки, наверное, десятку кошачьих в доме, животными не пахло. Может быть, витал запах влажного тропического воздуха и еды. И цветочный запах Изабеллы, мягко стелющийся на плечи и волосы. Коты не приближались к людям, периодически тенью крались к окнам и выпрыгивали на улицу. И не смели заходить на кухню и второй этаж: Бруно заметил это, потому что пару раз Эвересту пришлось топнуть, прогоняя любопытных животных от лестницы и коридора в личные комнаты. Какие, к чёрту, коты?.. Бруно совершенно не было дела до котов. — Скоро вернётся, — усмехнулся Хосе, глядя Бруно в глаза и переводя взгляд на скромно улыбающуюся Луизу. — Альберто заходил ещё час назад, когда они должны были встретиться. Бруно вообще не понимал, что происходит, и всё больше чувствовал себя неуютно в этом маленьком доме с голыми стенами. Кошки, как древние статуи идолов, не мигая глядели на него невозможно яркими глазами. Такой же эффект производили немые рельефы перед пещерой предсказаний в его башне. И всё это казалось странным ритуалом перед встречей с языческой жрицей где-то в глубине веков и лесов. Он узнал её. Не по лицу, а по густым движениям и повороту корпуса, старавшемуся удержать равновесие при повороте. По длинным волосам, обвивающим шею, и голым ступням. Неожиданно для самого себя, Бруно понял, что ожидал от их встречи больше нежности, оглушающего долгожданного воссоединения и неловкости первых говорящих взглядов. Олайа же просто промчалась мимо, навела шорох вокруг Бруно, словно потревожив пчелиный улей возящихся мыслей, и оставила его разбираться с тем бардаком, что сейчас творился в его измученной душе. И всё же девушка дала ему время подготовиться и подумать, а хочет ли он вообще связывать свою судьбу с кем-то. Его медленно оглушало изнутри от приближения мощной волны, готовой снести его тихую жизнь в пучину вод.~***~
Розье оказались приятными собеседниками. Они не задавали каверзных вопросов, по-своему шутили, но очень заразительно смеялись. Эверест говорил в основном с родителями Изабеллы, сидящими по правую руку от него. Несколько раз глава семьи обращался к Бруно, но, углядев неразговорчивость брата Джульетты, не стал тревожить гостя. Остальная же часть ужинающих распределилась на малые группы. Бруно и Луиза молчали, иногда вслушиваясь в разговоры рядом и переглядываясь. Все объединялись, лишь когда кто-то хотел рассказать весёлую историю. — Так значит, ты знакома с Хосе и Эрнандо? — тихо прошептала Мирабель. Бруно и Хосе одновременно подняли взгляды от тарелок и уставились на кивающую Луизу. — Ола моя подруга. Мы давно общаемся, и пару раз я заходила сюда. Кстати, Хосе, разве у вас было так пусто в этой комнате? Юноша покачал головой, мельком взглянув на подругу старшего брата, Изабеллу. Бруно ещё раз обвёл взглядом комнату, на этот раз отмечая в углах остатки чего-то цветного, словно въевшегося порошка. И стены… Которые были действительно покрашены буквально несколько недель назад. Все, сидящие в конце стола, с интересом уставились на Изабеллу, с интересом слушающую диалог отца и будущего свёкра. — Внезапное... вдохновение и буйство красок, — пожал плечами Хосе, понижая голос до рокота. — Ничего страшного, Ола отнесла гобелены тёти Жозефины подруге, она мастерица, не оставит и пятнышка. Наверное, сестра к ней забежала после Альберто. Кажется, кто-то учинил творческий беспорядок в доме своего жениха. Бруно почти успокоился после триумфального появления своей… судьбы, однако при упоминании о ней вновь засосало под ложечкой, и желудок сделал сальто, желая извергнуть обратно всё съеденное. — Точно, гобелены. Я помню, было что-то пёстрое. — У вас есть гобелены? — вклинилась Мирабель, обращаясь к Хосе и поправляя очки на носу. — Тётя Жозефина была настоящей кудесницей, — задумчиво сказал юноша, по привычке оглядывая теперь голые стены. Он не злился на невесту брата, случайно разукрасившую нежные полотна своими ядовитыми цветами, хотя гобелены — немногое, что осталось от любимой тёти. Гобелены — ерунда по сравнению с жизнью. — Альберто, — подал голос Бруно, прочищая горло после долгого молчания. Он обращался к Луизе, но Хосе внимательно взглянул на мужчину, выражая интерес и словно пронзая Бруно острием копья. Ярко-зелёные, с желтоватым отливом, на Бруно смотрели глаза хищника. И сразу расхотелось вообще что-либо говорить, так недружелюбно выглядело лицо Хосе, когда он сосредотачивался. — Это её… молодой человек? Юноша и Луиза одновременно хмыкнули с двух сторон, заставляя Бруно смутиться и потупить взор. Такой вопрос не считался чем-то неприличным, и мог говорить, возможно, о заинтересованности молодого парня. И вежливости со стороны взрослого мужчины. И любопытстве старика. Бруно до сих пор не мог поверить, что действительно сидит в доме той самой незнакомки и пытается узнать крупицы информации о ней. Ему не нравилось это странное обращение «Ола», похожее на приветствие. «Олайа» звучало в разы аккуратнее и нежнее. — Альберто — наш троюродный дядя. Двоюродный брат отца, Ола часто ему помогает с лавкой, — разъяснил Хосе, и отвёл обжигающий холодом янтарной плесени взгляд. — О, Луиза, ты знала, что твоя сестра встречается с Эрнандо? «Розье», — мысленно продолжил Бруно. Оттого ли взгляд Хосе так недружелюбен, что в его доме сидят Мадригаль? Бруно был уверен, что Пепа постарается удержать девочку, предначертанную Камило судьбой, заботясь о будущем старшего мальчика, и не будет неправа в своих стремлениях. Как же он ошибался. Пепа сделала бы всё, чтобы этого никогда не случилось. Только не Розье. Только не девчонка Розье. Бруно не понимал, почему все так спокойны и почти доброжелательны, — его взгляд коснулся сурового лица Хосе, — но старался не волновать тот мир, что помогли построить два влюблённых сердца. Он был искренне благодарен Изабелле за этот союз и знакомство с семьёй Розье. — Ола говорила мне, — улыбнулась Луиза, вызывая недоумение младшей сестры. — Вот прохвостка, — цыкнул Хосе, — вы двое никогда у нас не пересекались. Было бы забавно. Блюда были вкусными. Не такими вкусными, как у Джульетты, но почему-то одна мысль о том, что к ним приложила руку Олайа, грела Бруно душу. — Мама, вкусно? — раздался нежный голос Изабеллы, горделиво вздёрнувшей подбородок. — Эрнандо тоже готовил, как тебе мондонго? — Ола. Это, должно быть, её рук, — юноша взял тарелку с круглыми пончиками бунуэлос, предлагая сладость каждому, кто сидел в его части стола. Идеально круглый шарик упал в тарелку Бруно, блестя на ней, как солнце. Нужно было перестать романтизировать её образ, но всё, связанное с незнакомкой, у которой так внезапно появилось имя, вдруг становилось таким волшебным и живым. Бруно одновременно ждал, когда Олайа вернётся на знакомство семей, и боялся её прихода. В один момент она казалась чарующей тенью из сердца тропиков, в другой — грубой девчонкой, даже не обратившей внимания на гостей. Впрочем, Бруно вовсе не чувствовал себя обделённым. Олайа. Бруно попытался произнести её имя одними губами, и ощутил приятное перекатывание языка. Олайа. Его негу прервала открывшаяся дверь, в гостиную вползла девушка, придерживающая в руках несколько рулонов ткани. Объемная тёмно-коричневая юбка ходила плавными волнами, пока ноги осторожно ступали по плитке. Девушка ловко пнула дверь пяткой альпаргаты и притопнула подошвой, как заправский мачо, тут же испуганно взвизгивая и пытаясь удержать груз. Бруно с замирающим сердцем следил за тёмной юбкой с колыхающимся подолом, и вдруг, как ошпаренный, подскочил, стоило Хосе приподняться на выручку сестре. Подхватив нелёгкую ношу и уперевшись выбритым подбородком в мягкий ворс, по всей видимости, пострадавших от краски гобеленов, мужчина боязливо замер, разглядывая лицо девушки. На этот раз вживую, а не на зелёном волшебном стекле, обжигающем пальцы холодом. Бруно был уверен — прикоснись он к её коже — обожжется горячим пламенем. Олайа благодарно выдохнула, скидывая ношу на Бруно, и только после этого отмечая, что не знает мужчину, смотрящего на неё со сложным нечитабельным выражением лица. Бруно во все глаза уставился на девушку, замирая, как столб. — О, gracias, — лучезарно улыбнулась она, глядя на Бруно и пытаясь восстановить дыхание. Гобелены и правда оказались слишком тяжелыми, так много их было. — Мы знакомы? — Олайа прищурилась, кивая на диван. Бруно дёрнулся в сторону, чувствуя натяжение ремня в области запястья и с удивлением обнаруживая, что успел зацепиться за пёструю мочилу. Котомка была вышита красными острыми ромбами, словно наточенными докрасна ножами, спрятанными за пазухой. Бруно вопросительно поднял взгляд, до боли раскрывая глаза. Девушка даже не посмеялась, лишь попыталась распутать его запястье, нервно улыбаясь. Медные украшения на её голове сверкали прямо под носом Бруно и бренчали, как капли дождя по черепице. — Не хочет, — нервно прошептала девушка, поддерживая коленом гобелены в руках незнакомца и ещё звучнее звеня пластинами, прикреплёнными к платку. Он сидел забавной шапочкой на затылке, повязанный от макушки до основания черепа, из-под ткани водопадом лились вьющиеся чёрным блеском волосы. Несколько прядей зацепились за украшения. Бруно подумал, что это, должно быть, очень неудобно. Но необычно и красиво. У неё всё не получалось развязать узел вокруг его руки, и только когда Бруно догадался ненадолго отнять ладонь от гобелена, шнур мочилы выпустил его из своего плена, вызывая неровный выдох девушки. Она последовала за Бруно, прелестно стараясь подстраховать мужчину от падения и благодарно лепеча, пока он не дошёл до накрытой покрывалом мебели, куда со всей осторожностью сложил полотна. «Мы знакомы», — вновь раздался в голове голос девушки, такой же звенящий и высокий, как медные пластинки. — Нет, мы… — хотел он ответить за заданный несколько минут назад вопрос, когда голос вернулся к нему. Бруно успокоился намного быстрее, чем ожидал. Олайа вела себя мило, вызывая в нём какое-то старческое довольство молодежью. Хорошенькая. Тёплая, как печь на кухне, но до чего невнимательная. Юная. Её непосредственность граничила с грубостью. — А! Gracias, señor, — от неё исходил жар молодого тела и горячность нрава. Олайа стояла к нему очень близко, слегка задирая голову, словно всё ещё придерживала гобелены, которые он нёс. — Это работы моей матери, знаете, но даже я не несла их так бережно, сеньор, — похвалила она его, вызывая красные пятна на бледной коже, и судорожный перестук сердца о рёбра. Олайа наконец оглянулась, обнаружив за столом кучу народа. — Ух ты, у нас гости, — буркнула она, часто моргая и вновь сверяя Бруно внимательным взглядом изумрудных глаз. Девушка говорила быстро, шустро крутилась и вертела головой, мгновенно переменяясь в лице. Как чирикающая птичка, она сменяла тишину щебетом и щебет тишиной, не давая заторможенному в реакциях Бруно влиться с ней в единый поток. — Ола, — то ли поприветствовала, то ли позвала девушку Луиза, отвлекая подругу от разглядывания своего помощника. Восприятие мира Бруно казалось замершим и ненормальным. Словно он очутился в пузыре воздуха на дне океана, и вокруг него плавали огромные немые рыбы. Олайа оказалась… Олайа просто оказалась. И он не мог никак оценить, что же происходит в его жизни. — Луиза! — восторженно выкрикнула черноволосая девушка, стягивая с головы непривычный глазу платок и ловко распутывая зацепившиеся за медь пряди. Она запрыгнула на улыбающуюся Луизу и звонко поцеловала её в щеку, будто они не виделись долгие сто лет. Вообще-то Бруно не знал, что у Луизы есть хороший друг. И, судя по пристыженным лицам Джули и Агустина, он был не одинок в своём мнении.~***~
Как только Олайа появилась в доме, всё вокруг зашуршало, завозилось и запело. Девушка говорила громко и звонко, часто двигала руками, высоко обрисовывая мысль и уделяя время и внимание каждому гостю, как и положено доброй хозяйке. Живые эмоции обращались к каждому, даже к незнакомому Бруно, робко стучащему пальцами по столу. Если кто-то и решил, что Евлалия Розье до невообразимости невоспитанна, то мнение это быстро переменилось от её очаровательной улыбки и добро раскрытых глаз, в которых порхали крылья бабочек. Однако как только Олайа присела на единственное свободное место между Бруно и Хосе, то сразу сосредоточилась на еде, жадно набивая рот и совсем не вслушиваясь в разговор. Живот её тихо заурчал, извещая о желании поесть. Олайа выглядела очень голодной, и Бруно из солидарности подкладывал ей фрукты и салаты, к которым она проявляла особый интерес. Олайа благодарно улыбалась, пытаясь прожевать всё, что напихала в рот, и сосредоточенно утыкалась в тарелку. Вести светские разговоры во время трапезы она явно не любила и, пользуясь произведённым эффектом, теперь шустро восстанавливала силы, прячась в тени флегматичного Хосе. Бедный голодный ребёнок. Бруно наблюдал за ней, не то как за диковинной зверушкой, не то как за спустившейся с небес. Его подогревал изнутри жуткий интерес, а любопытство то и дело скакало вокруг, водя внимание по чёрным волосам и открытой смуглой шее. По сильным рукам, напрягающимся от любого движения, мышцам плеч. На её запястье были простые браслеты из кожи. На её губах блестел жир от мяса. На груди была вышита волшебная звезда. Над ключицей в один ряд расположились три маленькие родинки. А глаза у неё были до дрожи яркими, изумрудными. Зелёными, как у всех в семье Розье. Олайа подняла взгляд на улыбнувшуюся Луизу и подмигнула ей прожевывая жестковатое мясо. Её тарелка опустела второй раз за пятнадцать минут, и теперь девушка, уже с сытым довольством, разглядывала стол, видимо раздумывая, стоит ли ей перекусить ещё чем-нибудь. Бруно, казалось, разглядывал её с тем же благоговением, как сама Олайа глядела на еду, когда только села за стол. Она в очередной раз перевела взгляд на Бруно, сидящего напротив её отца, и смело оглядела застывшее лицо. Уголок его губ нервно дернулся, отчего Олайа тут же приподняла брови и улыбнулась шире. Девушка взглянула на его тарелку, где скромно сидел бунуэлос, повернула голову к столу в поисках чего-то, вновь возвращаясь взглядом к тарелке сидящего рядом мужчины. Бруно удалось поймать её скромный взгляд, и робость перед женой пала под натиском его желания заботиться, росшим вместе с племянниками. Судя по всему, Олайа была одного возраста с Луизой, раз они хорошо общались, и это заставляло относиться к девушке иначе. Олайа была не просто молода, она была ровесницей его старших племянниц, которых он любил всем сердцем, и она так плавно и осторожно вставала с ними в один ряд. — Ты не наелась, — покровительствующим ласковым голосом любящего дядюшки заговорил Бруно, подкладывая в тарелку девушки, кроме бунуэлоса, жареный банан. — Во-о-от. Ещё сока, я думаю? Или чампуса? — Спасибо, — прошептала она тихо, останавливая руку Бруно, тянущуюся к кувшину с ананасовым напитком. — Эмпанадас? — весело предположил Бруно, отчего скромная улыбка превратилась в более уверенную и уставшую. Олайа театрально вздохнула, отказываясь. Он был забавным дядей, странным дядей, и не боялся, когда над ним начинали смеяться. Смех был в разы лучше, чем проклятия и страх. Скука и сытость позволяли ей начать оценивать ситуацию. Судя по хитрому взгляду в сторону отца, Олайа уже навострила ушки и желала влиться в беседу старших. Она заинтересованно оглядывала тех, кого не видела прежде, часто, точнее, постоянно играя в гляделки с Луизой, которая сидела по левую руку от Бруно, напротив Олайи. Девушки словно переговаривались одними глазами, одновременно улыбались и отворачивались. И Бруно было неуютно быть между ними, словно он мешал дружескому общению и был третьим лишним. С другой стороны, Олайа была так близко к нему и совсем не стеснялась его присутствия, что это почти радовало. Иллюзия доверия. Словно и она знала его так же давно, как он её. Желанная иллюзия. Один из сценариев крысиных постановок, придуманных Бруно, был основан на амнезии. Болезни, из-за которой люди забывают множество вещей. Сейчас Бруно казалось, что амнезия случилась у всех, кроме него. Он один знал правду, или отчаянно в неё верил, а другие, в особенности его жена (или всё же жена Камило?), забыли о нём. Олайа не испытывала того трепета, что периодически овладевал его сердцем, не смущалась случайных прикосновений. Она вообще не обращала на него внимания, разве что из вежливости улыбалась и предлагала еду, когда замечала, что он лишь пьёт воду. И эти крохи заботы душили его изнутри, вызывая вместо радости неясную тоску, словно Бруно уже потерял её.~***~
— Эрнандо, а сколько вам лет? — Бруно всегда поражался мягкости голоса Джульетты, звучащего словно из пушистого облака, укрывающего от знойной жары. — Мне тридцать, — вторил ей мужской глубокий голос, завораживающий слух. Плавную текучесть прервал визг упавшей на пол вилки. Юноша провел рукой по выбритой щеке, видимо, ему было непривычно не ощущать щетину, отчего он на секунду нахмурил брови. — Ой, я новую принесу, — залепетала Олайа, обходя стол, и выхватывая из рук Агустина поднятую вилку. — Не тридцать, а двадцать девять, — поправила она старшего брата. — Всего год остался. Текучесть времени слишком непредсказуема, а в будущем события прошлого размываются, так не всё ли равно? Бруно поперхнулся вином. Глубокомысленно, ничего не скажешь. Девушка хихикнула, озорно оборачиваясь на сидящих за столом, однако её поддержали только Изабелла и второй брат. — А когда у тебя день рождения Эрнандо? — в голосе сестры Бруно всё еще слышал скрытое недоумение. Вот кому было по-настоящему всё равно на возраст, так это Бруно. Зная возможную судьбу сестры Эрнандо, он был даже рад такой разнице в возрасте между Изабеллой и Эрнандо. Хоть какая-то поддержка… девушка вернулась волчком, быстро протягивая Агустину вилку через стол. Её непосредственность разбавляла повисшее напряжение, а когда она чуть не залезла рукой в салат, испуганно пища, общий смех и вовсе прогнал сомнения Мадригаль. — Это твой дядя? — прошелестел её голос на ухо нагнувшейся Луизе, и Бруно ощутил, как по спине у него прошел холодок. И всё-таки, какой-то интерес он у неё вызвал. Луиза согласно кивнула, словно подтверждая его мысль. Бруно чувствовал себя плохим дядей, однако девушка, сидящая рядом с ним, и правда интересовала его больше знакомства с другой семьей. Гораздо больше, даже с учетом того, что он, возможно, в скором времени пойдет в этот дом просить её руки. На каждое «возможно» в своей голове Бруно кисло морщился. Никаких сомнений. Так странно было знакомиться с человеком, которого знаешь, в которого влюблен. Она была говорлива. На каждый вопрос она порывалась ответить сама, но звук в приподнявшейся груди обозначался тихо, эфемерно, и скоро утихал глубоко в животе. Олайа хотела говорить и смеяться, но прикрывала рот рукой и пихала в себя салат, чтобы не влезать в смотрины жениха. Иногда она нагибалась, наверняка ощущая щекой дыхание Бруно, и что-то шептала Луизе. Бруно не слышал от шума крови в ушах, и нервно отодвигался, чтобы случайно не уткнуться носом в щёку девушки. Эрнандо улыбнулся, оглядывая взглядом всех Мадригаль и задерживая внимание на младшей сестре, пытающейся не закашлять от крошек сухарей в листовом салате. Бруно несильно похлопал её по спине и получил благодарную улыбку. Забавная. И такая светлая, что сердце сжималось. — Ты подавилась? — спохватилась Луиза, собираясь встать, но Ола предостерегающе выставила руки, придвигаясь ближе к Хосе и отчаянно пытаясь прожевать зелень, которой набила рот. Однако её подруга всё равно метнулась на кухню, обнаружив, что графин с обычной водой пуст, и заботливо налила в стакан Олайи прозрачную холодную жидкость. — Милая, ты ещё не устала бегать? — с любовью улыбнулась Джульетта, глядя поверх кудрей Мирабель на среднюю дочь. — Наши девочки всё время переусердствуют, — рассмеялся Агустин. Эверест согласно кивнул, одобряюще улыбаясь и наблюдая теперь уже за своей дочерью, шепчущей что-то брату. Опасный взгляд хищника сверкнул из-под густых седеющих бровей. — А ты, моё золото, ещё не устала? — Нет... — недоуменно отозвалась девушка, вопросительно глядя на отца. В тот же момент уловив намёк, она встала из-за стола и принесла с кухни вино. Пока продолжались разговоры, девушка ухаживала за гостями. Послушно, тихо, беспрекословно.~***~
— Нет! — выкрик Мирабель прямо в ухо на мгновение оглушил его. Эрнандо отреагировал очень быстро, схватив спинку стула, на котором сидела Изабелла, и отодвинув её подальше от перевернувшегося стола. Бруно даже моргнуть не успел, так быстро всё это произошло. Луиза едва не плакала, её губы дрожали от осознания погрома, устроенного ей совершенно случайно. Джульетта испуганно раскрыла глаза, прикрывая рот, Изабелла покраснела, кривя губы в зачаточном гневе, и лишь Агустин и Марабель подскочили к Луизе, пытаясь перевести всё в шутку и перевернуть стол. Однако силы их обоих не хватило, чтобы вернуть его обратно. — Вот это сила, — пробасил отец семейства Розье, хохоча себе в бороду и сжимая плечо напряженного сына. Эрнандо действовал так быстро, что длинные пряди выбились из хвоста. Он не улыбался, рассматривая сжавшуюся Изабеллу, и Бруно прекрасно его понимал, в то же время желая, чтобы парень сбросил это страшное выражение лица. Серьёзен. Он был до ужаса серьёзен, и отталкивал людей почти так же, как дар Бруно. Девушка среди этой мужской компании казалась особенно цветущей и легкой. Она скоро прибежала на грохот и присвистнула, оглядывая разбитые тарелки и перевернутые деревянные миски. — Блин, я пирог хотела, — нарочито скривилась она, вызывая улыбку всего одного человека — Эрнандо, однако напряжение в комнате спало словно наполовину, даже Иса перестала пыхтеть, пытаясь сдержать праведный гнев. — Луизе больше не наливать, — попыталась пошутить Олайа, сверкая белозубой улыбкой и шикая на подобравшуюся сзади кошку. — Простите, — прохрипела Луиза, закрывая лицо рукой и вставая на колени, чтобы собрать устроенный ей погром. Лицо Розье мгновенно переменилось на озабоченное, она упала на пол, заключила лицо подруги в свои руки и внимательно вгляделась в заплаканные глаза. — Ты что, расстроилась из-за такой ерунды? — её удивление было настолько искренним, что все Мадригаль, собиравшие разбросанные столовые приборы, замерли, наблюдая за подругами. Изабелла заинтересованно вытянулась, оглядываясь на расслабившегося жениха. Эрнандо подошел к Луизе и присел рядом, улыбаясь одними глазами, и вгоняя девушку в ещё больший стыд. — Не переживай, Луиза, это всего лишь еда и посуда. Абсолютно пустое, не стоит и капли твоего внимания. Бруно наконец понял, в чем был корень суровости Эрнандо — непоколебимое спокойствие. В действительности члены этой семьи были очень похожи друг на друга, хотя, казалось бы, так сильно отличались. Хосе, глумливо улыбавшийся почти весь вечер, уже высказал, что не имеет претензий к Изабелле, попортившей ручной труд в виде гобеленов умершей тёти. Эверест никак не реагировал на странное поведение дочери, которое другие могли расценить как пренебрежение и неуважение. Не попрекал невесту, пряди волос которой постоянно меняли неестественный цвет. Эрнандо поддержал подругу младшей сестры, когда та немного не совладала с силой. — Ничего страшного, правда, — ласково уверяла девушка, обнимая локоть краснеющей Луизы. — Пойдемте на улицу прогуляемся? Сегодня небо чистое. — Правда? — вклинился в разговор Бруно, получив лучезарный взгляд девушки, и млея, как старик от любви внука. Собственное сравнение осело мерзостью на дне легких. — На моей улице всегда светит солнце, — подмигнула Олайа ему, толкая братьев к выходу. Бруно видел, как она протянула руку, чтобы ухватиться за его локоть, но быстро одернула её, скованно улыбаясь. — Мы с Луизой приберемся быстренько и тоже выйдем, — пообещала она, шутливо ударяя Эрнандо веником по голени.~***~
На улице было удивительно тихо и спокойно. Спускаться весёлой подвыпившей компанией по лестнице было в разы необычнее и радостнее, чем подниматься. Холодный воздух лишь сильнее показывал, как они все разогрелись изнутри, и сколько в Розье и Мадригаль было нерастраченной энергии. Разговоры продолжились, становились громче, и теперь к Эвересту, Джульетте и Агустину неожиданно для самого себя присоединился Бруно. Взрослые люди болтали о мелочах и громко смеялись, забывая проверить, идут ли за ними вообще дети. Джульетта оказалась самой благоразумной в их компании, поэтому постоянно одергивала плетущихся в сторону центра мужчин. — У вас чудесная дочь, — лениво взболтнул Бруно. Он не успел испугаться, потому что поймал согласный восторженный взгляд Джульетты, восхваляющей девушку так, словно это была её дочь. — Где Ола? — вдруг встрепенулся Эверест, оборачиваясь на весёлый смех молодёжи. — И Хосе. Дочь выпрыгнула перед ним почти сразу, звеня маленьким ручным бубном со звенящими колокольчиками. Такой же был прицеплен к бедру на завязки. Ярко-красный чудаковатый платок вернулся на черноволосую голову, лихо сверкая украшениями в отсветах из окон. Хосе было слышно издалека — он от души играл лиричную мелодию на аккордеоне, озаряя темноту тянущими звуками, которым осторожно вторили бубенцы и удары о мембрану ручного бубна. Диковатый инструмент. Олайа танцевала, убежав впёред, как дикая лань, скрывающая темперамент опасной кошки. Бруно пьяно смотрел за тем, как ускоряются её движения, становясь всё более резкими и обрывочными, но вперёд убежала и Изабелла со своим парнем. Вот уж кто отжигал по полной — дорога после волшебницы становилась похожей на шуточное поле боя: краска была везде, как и пестрые растения, могущественно заполняющие улицу. Джульетта весело смеялась, хлопая в ладоши и иногда Агустину удавалось повести её в коротком танце. В какой-то момент Эрнандо начал петь глубоким не своим голосом, рокочущим, как гром над головой — он кружил вокруг Исы, пока Олайа рядом звучно ударяла по бубну и выгибалась, как змея. Изабелла окатила её цветной бомбой, затем переключаясь на Эрнандо и довольно качая головой в такт музыке — парень выплыл из синего облака пыльцы, как мощная хтоническая сущность. Его образ, казалось, лишь больше распалил вдохновение Изабеллы: вокруг расцвели чудаковатые растения, сплетаясь между собой, и источая резкий запах. Они веселились и громко смеялись, вызывая недоумение на лицах редких прохожих. И Бруно веселился вместе с ними, хохоча с Джульеттой над новым разукрашенным образом молодых. Им ни до кого не было дела, они словно пели для себя, для неба и земли, были сорвавшимися с деревьев птицами и тяжело дышащим зверем в джунглях. Они были рвущимся во все стороны потоком, и мощные голоса помогали им двигаться туда, куда они хотели. Олайа жила без оглядки на всех. Даже родные не волновали её в тот момент. И Бруно вдруг стало на время всё равно на судьбу.~***~
Дети выдохлись, когда они почти подошли к центральной площади. Хосе позади весело переговаривался с Мирабель и Луизой, играя на аккордеоне тихую ленивую мелодию. Изабелла отмахивалась от Эрнандо и с наслаждением вдыхала чистый воздух, вслушиваясь в его мягкий голос. Олайа устало дышала, но двигалась уверенно, словно музыка всё ещё придавала ей сил и побуждала двигаться со всей молодецкой удалью. Бубенцы игриво звенели на бедре, отпечатывая мелодию её шага в голове Бруно. Она часто пробегала возле него, неосторожно задевая его плечом или бедром, словно нарочно, но так лишь выражалось её желание пойти рядом с подругой: Луиза насмешливо фыркала каждый раз, когда Олайа шла с ней позади взрослых. Там, где появлялась эта девушка вообще становилось шумно, либо Бруно казалось так, потому что он обращал на неё внимание. Даже когда Олайа танцующе тихо вышагивала перед Бруно, он слышал отчётливо каждый её шаг, почти не слушая тихий разговор Агустина и Эвереста. Какое странное имя, однако. Даже прозвище Олайи было лишь сокращением от Евлалии. Евлалия? Мужчина оглядел вновь закружившееся тело и пляску юбок. Странное имя. Он вообще не мог теперь воспринимать девушку с именем, так долго он звал её иначе. — Hola, — поздоровалась Джули со своей давней подругой, проходящей мимо. Олайа, отбивавшая ритм приставным шагом перед Бруно, повела ухом, но так и не взглянула на женщину, продолжая играть юбкой и пританцовывать на ходу под пение Эрнандо и Изабеллы. Сестра Эрнандо снова обрела силы, оборачивалась и кружилась, то и дело ловя взгляд Бруно и улыбаясь мужчине. Как будто у неё было настолько хорошее настроение, что даже его присутствие не могло его омрачить. И, зная о том, что этой девушке суждено войти в его жизнь, чувствуя на себе её пристальное внимание, Бруно, к удивлению, не чувствовал скованности и неловкости. Однако она смотрела так часто и хитро, словно он должен завести разговор под взглядом хищной кошки. — Как… — начал говорить Бруно, и Олайа среагировала мгновенно, словно вслушивалась в каждый его вдох. Девушка подняла голову, и пошла спиной вперёд, выражая интерес. Или банальную вежливость. — Как ты не путаешь приветствие и свое имя? Девушка улыбнулась шире. — А никак. Как кошка, реагирую на любой шорох. Но вообще-то соседи зовут меня Евлалией, особенно старики, или Олайей. Ола — только мои мужчины и друзья. Ну и пишется по-разному. Бруно неожиданно вцепился в разговор, не желая отпускать. Она была такой обычной. Такой милой и вежливой. Откуда ни возьмись, он нарыл в кармане маленький блокнот, подаренный Агустином несколько месяцев назад, и вытянул из другого кармана короткий грифель, протягивая предметы розовой от веселья Олайе. Она вцепилась в его холодные пальцы, но ничуть не смутилась, со старанием вывела несколько раз своё имя, стоя на месте, пока Бруно пытался не склоняться над ней. И фамилию написала со всем старанием. — Ты ведь не училась у Агустина? У тебя красивый почерк. — Мама учила меня.~***~
— Я бы хотела пригласить вас на ужин, раз уж пирог пришел в негодность. Девушка под боком Бруно заинтересованно повела носом, внимательно вглядываясь в отца. Они сидели на широком заборе моста, глядя в ночное небо. Точнее, Луиза и Олайа разглядывали небо, а Бруно пьяно сидел рядом, стараясь не докучать им развязавшимся языком. Девушки, конечно, слушали его, но он не был уверен, что им было интересно. И даже это предположение выпившему Бруно не казалось достойным внимания. Он говорил о звёздах, о том, какие есть созвездия и разные легенды индейцев, древних греков. О том, как детстве хотел допрыгнуть до них из окна своей башни. И пока он болтал, а Олайа устало цеплялась за его плечо пальцами и заразительно зевала, Эверест начал прощаться со всеми. — К сожалению, скоро совсем не будет свободного времени. В нашей стороне уже начались посевы. Бруно наблюдал за ней, и со стороны, пожалуй, это могло показаться странным, но на него никто не обращал внимания. Олайа вдохнула воздух в легкие, чтобы что-то сказать, но лишь надула щеки, медленно выдыхая разочарование и упираясь лбом в шею Луизы. — Может быть, — тихо начал Бруно, однако все обернулись на его голос, — мы можем пригласить хотя бы Олайу? — цепкий взгляд родителя мгновенно прошил его насквозь, заставляя Бруно протрезветь и начать запинаться и заикаться. — П-п-просто она так хот-тела отведать стряпни Дж-жули. Она ничего не сказала, но поджала губы, скромно улыбаясь Джульетте и отцу. — Правда, сеньор Розье! — обрадовалась Джули. Бруно не показалось — сестра и правда была очарована дочерью Эвереста. Мирабель заинтересованно вытянула шею. — Я приглашаю хотя бы вашу дочь, позволите?.. Пока они договаривались о времени, девушка повернулась к Бруно, глядя своими невозможно сияющими глазами. Кажется, она говорила, благодарила, но он не слышал. Кивал, но не понимал. Боже. Это была безумная жаркая ночь. Она обняла его на прощание. Так же скоро, как умиляющуюся Джульетту и смеющегося Агустина. Бруно был настолько напуган, что мышцы задеревенели, но руки механически поднялись, ложась на узкие маленькие лопатки. Он не чувствовал ничего, кроме желания провалиться под землю, а в голове крутилась одна единственная мысль — эта девушка, прижавшаяся влажными губами к его гладко выбритой щеке, может стать его женой. Олайа отстранилась, проделала те же действия с Изабеллой, и Бруно поразился тому, как отстраненно и даже холодно выглядят объятия сестры Эрнандо со стороны. Кожа медленно нагревалась, словно восставая из мёртвых, и уже начинала гореть в тех местах, где она прикасалась к нему. Бруно потёр щеку и плечо, украдкой наблюдая за тем, как крепко Олайа обнимает улыбающуюся Луизу и заглядывает изумрудными хитрыми глазами в светло-карие, открытые и добрые. Мужчины Розье были более сдержанны при прощании.~***~
Первая встреча с этой девушкой оказалась… странной. Неожиданной. Бруно с сожалением понимал, что она слишком молода, и пусть её ребячество было милым, она всё же была ребёнком. Встреча с ней оставила смешанные чувства, ожидаемого взрыва эмоций не было, как и мгновенной влюбленности. Эйфория рядом с ней скоро сошла на нет, и теперь мужчина с усталым вздохом анализировал своё поведение. Как глупый мальчишка. Бруно казалось, что он сам себе придумал эту любовь, чтобы не быть одиноким. Она вызывала симпатию и отеческую нежность, но уж никак не страсть мужчины к женщине. Когда Луиза проходила мимо, он хотел спросить, сколько лет её подруге, но не смог. Лишь пожелал спокойных снов и, под заинтересованный взгляд Джули, сбежал к себе в башню, в очередной раз пересчитывая множество ступеней. Как ни странно, с каждым днём он чувствовал себя всё лучше и лучше, поднимаясь в свою далекую обитель. Перед сном он прокручивал в голове песню, которую Олайа пела со всей душой, лихо ударяя себя бубном по бедрам. Ему снились быстрые хищные танцы, обманчиво-ленивые и высокомерные по звучанию.~***~
Ой, как она бежит к нему
Не чувствуя совесть иль вину
В объятиях его ой, как тепло
Сияет улыбки лицо
«Я тебя найду» — Green Apelsin
До ужаса хотелось взглянуть на далекое будущее и узнать, изменился ли событийный ряд, предначертанный девушке. Сильнее было лишь желание заглянуть в прошлое, во вчерашний день, чтобы вновь увидеть её улыбающееся лицо, почему-то иногда смотрящее прямо на него. Олайа не отводила взгляд, приподнимала уголки губ выше, вольно или невольно смущая мужчину и заставляя его отвернуться. Бруно немел и терялся под её зелёным магическим взглядом. Вчерашнее разбитое состояние разочарования, нагрянувшее после их расставания, сошло на нет. Бруно застонал запуская руки в спутанные кудри, и вымученно провёл руками по лицу, желая сбросить тягостные мысли. Что за бардак в голове? Проснувшись ночью от клацающих во сне клыков и каблуков, Бруно случайно заглянул в ближайшее будущее, связанное с Олайей, впервые за десять лет вызвав видение наяву без ритуала. Первая табличка, где Олайа предстала грозной, суровой, как горы, окружающие Энканто. Девушка с кем-то спорила, приподнимала верхнюю губу в оскале, как кошка Антонио, и пугала Бруно, почти полностью повторяя страшный сон. Он не решился увидеть больше, не решился навестить её в течении дня, чтобы хотя бы справиться о настроении. Он не нашел для других Мадригаль достойных причин пойти за Олайей вместе с Луизой, хотя очень хотел привести её в Каситу сам. Пусть даже со своей племянницей, но сам. Бруно забеспокоился о том, как примут их гостью намного позже, чем должен был. — Джульетта, — прошептал он, нервными скрюченными пальцами оттягивая ворот руаны. Она душила его, несмотря на свободный крой, сразу захотелось влезть в старые вещи, оставленные в комнате Изабеллы. — Мы должны были пригласить её только к себе. Без мамы и Пепы. Он не мог отказать себе в ещё одной встрече с девушкой, потому что, оказывается, ждал очень долго. Прошло уже больше полугода с первого предсказания, не так уж и много, если рассуждать здраво, но целая бездна для страждущего. Джульетта обернулась, печально хмурясь, и кивая несколько раз. — Луиза уже предупредила остальных. В конце концов, она милая девочка, а не монстр. Бруно нервно усмехнулся, вытаращив безумные глаза на сестру. Монстром могла стать его любящая волшебная семья Мадригаль. И он как никто другой познал это на своей шкуре. — Ты увидел в будущем ссору? Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать это. Но Бруно и Джули всё равно отчаянно надеялись на благополучный исход появления гостьи. В конце концов, у Мадригаль есть должок перед Розье, не станут же они кружить коршунами над бедным ребёнком? Бруно нервно захихикал, касаясь влажных от пота висков. Лучше таких должников не иметь, честное слово. — Бруно, успокойся, — попыталась вразумить его Джульетта, сжимая худое плечо мягкими пальцами. — Всё будет хорошо.~***~
Она не вошла, вплыла в Каситу вслед за непривычно много разговаривающей Луизой, восторженно оглядываясь и прикасаясь к живым стенам. Видимо, вчерашняя встреча показалось Олайе достаточным для сближения, потому что она обняла каждого, с кем познакомилась, даже Бруно и Агустина, играющего с Антонио. — Buenas noches, — она здоровалась без упоминания своего имени, что показалось Бруно забавным. — Ku-ku, — помахала она рукой, улыбаясь семилетнему мальчику. Бруно всегда чувствовал уют на кухне, особенно когда там собиралось мало человек, либо вовсе никого не было. Луиза и Олайа сами вызвались помочь Мирабель в сервировке стола, пока Джульетта заканчивала готовить ахиако. Совсем скоро кухня наполнится гомоном большой семьи. — Наверное, тебе непривычно обедать за большим столом, — Бруно завязал узел разговора, ожидая, когда Олайа начнет открываться и распутывать его. Она попросила шепотом Луизу посадить подругу где-нибудь на краю, в окружении тех, с кем успела познакомиться, и призналась, что очень волнуется. Касита подбадривающе подкинула стул, на котором она сжалась, сутулясь и теребя край красного платка, который сегодня повязала вокруг бёдер. — Да, — неловко улыбнулась девушка, с тоской рассматривая фрукты, которые принесла с собой. — Нас же всего четверо, и вообще всё так просто, иногда мы едим вдвоём, или каждый ест, когда сможет. Эрнандо много работает и может прийти поздно, папа часто у дяди Альберто или Натальо, и вообще это всё… — она говорила шустро, почти не смыкая губ и часто моргая. Ола смотрела куда угодно, но не на своего собеседника, поэтому, когда она резко повернулась к нему, показывая очаровательное личико, Бруно не сразу включился, переспрашивая её слова. — Сеньор, где сидите вы? Сердце защемило от надежды в блестящих влажных глазах. Она не плакала, нет, но Бруно видел в её глазах текучесть рек. Он бы хотел, что бы она обращалась к нему менее официально, но подходящее «tío Bruno» было ещё хуже, чем формальное «сеньор». — Прямо напротив тебя, — улыбнулся он. — И рядом с Антонио. Ты ему очень понравилась. — Это хорошо, — облегченно выдохнула девушка. — С вами спокойнее. Ну, точно голодной не останусь. Их общий тихий смех прервал Феликс, втанцевавшийся в пространство лихим кружением. Почти сразу собралась вся остальная семья, собиравшаяся на ужин по одному. Ола вела себя намного вежливее, чем вчера, здороваясь с каждым и представляясь по имени. — Ола. Меня зовут Ола. Мужчина нервно следил за бьющимся на шее пульсом, и мог бы поспорить, у кого из них двоих семейный ужин вызывал больше стресса.~***~
К его удивлению, ужин проходил спокойно. Очень спокойно. Луиза сразу обозначила, что это её гостья, поэтому к Олайе не лезли с расспросами. Разве что Долорес слишком явно вслушивалась в тихие разговоры, блуждавшие в конце стола. Альма выразила стандартный набор вежливого приветствия, пожелала всем приятной трапезы и с благодушным видом позволила приступить к еде. Антонио очень нравилась подруга Луизы. Потому что девушка умела имитировать звуки птиц и обещала показать возможности своего голоса во всей красе, когда придёт в следующий раз, но непременно не на обед, потому что здесь шуметь нельзя. А еще она забавно пугалась змей, что развеселило не только мальчика, но и отвлекшегося на мгновение от своих переживаний Бруно. Весь ужин он сидел как на горящих углях и не мог перестать волноваться в ожидании подвоха. В какой-то момент его даже посетила мысль уйти, чтобы не насылать неудачу, но Бруно всё равно остался, чтобы убедиться, что с ней всё будет хорошо. У Бруно были привычки, которые он совсем не отслеживал, например, он часто разговаривал сам с собой, нервно бормоча свои мысли, рассуждения, бегающие в голове, как испуганные крысы. — Что это с ним? — прошептала Олайа на ухо Луизе. Он слышал, но всё равно не мог прекратить шептать, потому что видения и воспоминания смешались в тугой клубок, прямо как в детстве. Он снова сходил с ума, теперь уже от волнения. От страха. И ничто не позволяло ему смотреть на Олайу с прежним интересом. Этот ужин мог бы быть прекрасным, если бы Бруно не нырял в будущее и не видел её слёз. Если бы он не знал, чем всё окончится. И всё равно переживал, как будто от него и правда что-то зависело. Как наивно. Если бы он не испугался и заглянул в будущее заранее, а не ловил сейчас приход грядущего, он бы смог защитить Олайу? Молчи, Бруно, молчи. Ты накликал беду. Он поднял взгляд. Луиза что-то шептала подруге, а Олайа с интересом разглядывала его, всклокоченного, как безумца. От её пристального безэмоционального взгляда он успокоился и выдохнул. Её глаза, прекрасные изумрудные глаза, были очень похожи на его волшебство. И в этом волшебстве Бруно видел уверенность и жизнь в настоящем. Сейчас, пока всё хорошо, пока на Олайу не обращают внимания, потому что она гостья Луизы. Пока она спокойно ест и не чувствует себя голодной. Пока она так естественно и легко улыбается. Бруно улыбнулся в ответ, вызывая у девушки лукавую насмешку. Она смеялась над ним, но по-доброму, не ставя в укор его странное поведение. Только сейчас Бруно ощутил, как пальцы саднит от ожогов — он буквально вцепился в глиняную посуду с супом, не реагируя на боль. Всё же было так хорошо и светло. У него было время посмотреть на неё вживую, полюбоваться и… — Из какой вы семьи, Евлалия? Бруно побледнел, начав невольно бормотать и сутулиться. Глаз у него нервно задёргался от предчувствия беды. Оставалось всего ничего до того времени, как ей нужно было бы отправляться домой. Олайа не обратила на него внимания, обращая доброе лицо к Альме Мадригаль. Он же видел всё, видел в видении, как светлый лик обернётся гневным оскалом. И не мог в полной мере наслаждаться минутным спокойствием: навязчивое видение накладывалось на лицо девушки, и перед глазами у него вновь мелькали тени. Он ничего не произнёс, но все равно привлёк беду. Молчание не помогает. — Розье, сеньора, — дружелюбно ответила девушка, с вопросом скосив глаза на Луизу, а затем Джульетту. И в её чертах отразилось понимание и предчувствие беды. Как у Бруно, но в разы спокойнее и отчуждённее, словно она этот сценарий проигрывала не раз. Бруно отчаянно улыбался ей, пытаясь, наверное, подбодрить. Но утешения его были горьки и жалки — его самого нужно было поддерживать и успокаивать в этот момент.~***~
— Розье, — задумчиво произнесла Альма, когда гостья ушла. Бруно готов был благодарить Бога за то, что ужин прошел без ссор и скандалов, без претензий и омерзения на лицах. Пепа, услышав фамилию девушки, нервно дёрнулась, но скоро пришла в себя, растворяя тучу над головой. Луиза восторженно подняла глаза на абуэлу, активно кивая. Все видели, как она полюбила новую подругу, которая стала ей почти сестрой. Во взгляде Пепы проскользнуло недовольство. — Значит, дочь. — Она дочь Жозефины, — простодушно отметила Луиза, помогая Касите убирать со стола. Мирабель, весело щебечущая впечатления от вечера, смеялась вместе с сестрой, то и дело норовя уронить что-нибудь. Девушки даже не замечали застывшего воздуха, сгущающегося от догадок взрослых относительно происхождения девушки. Бруно помнил эту историю, помнил осуждение со стороны жителей и омерзение на лице матери, когда родилась девочка. Это было так давно, что Бруно и позабыл о ней, пока судьба не привела его в дом Розье. — Ах, эта девушка. О её появлении, пожалуй, знает весь город. Эверест её дядя, получается? Весьма странно, что она называет его отцом. — Ну, он вырастил её, — пожала плечами Луиза. — Ну же, Пепа, хватит, — вдруг подал голос Бруно, наблюдая за удивлёнными лицами племянников. Об этой семье в Энканто было не принято говорить. И лишь старшее поколение знало о греховной связи родственников. Бруно замутило. Желание сокрыть девушку от липких рук сплетен вдруг взревело праведным гневом, но стихло под первым злым взглядом эмоциональной сестры. Он не мог потерять и их. Он не мог противостоять семье… — И где же её настоящий отец? — вклинилась Альма, сохраняя внешний нейтралитет, но очевидно находясь на стороне обвинения. — Бабушка! — недоуменно воскликнула Мирабель. В семьях случается разное. В жизни случается всякое. — Розье приносит в подоле дитя, хотя никогда не общалась с мужчинами, кроме своего горячо любимого брата! А затем живет на месте почившей жены Эвереста. — Они же семья, — прорычала Луиза. Этому не было подтверждений, но все в Энканто были уверены в любовной связи брата и сестры. Жозефина и Эверест лучше не делали — отмалчивались, ни опровергая, ни подтверждая слухи. Воздух вокруг едва не вскипал. Но, помимо осуждения, у Мадригаль была ещё одна неприятная история с Розье, именно поэтому на упоминание странного семейства, как когда-то на имя Бруно, было наложено табу — Пепа могла бы затопить Энканто, вспомни неприятную историю семнадцатилетней давности. Бруно до сих пор сожалел, что не решился тогда заглянуть в будущее. Впрочем, что бы он смог изменить? — Её кузен… или брат даже не смотрит в сторону девушек, но трепетно любит младшую сестру, — как бы невзначай пролепетала Долорес, заправляя прядь волос за оттопыренное ушко и приобнимая руку замершего Мариано. Бруно видел в нём отражение собственного стеснения. В их семье именно мужская часть, выступала в качестве хранителей спокойствия и почти не замутнённого рассудка. Даже племянник Бруно, Камило, будучи человеком с горячим сердцем, сурово молчал, внимательно следя за говорящими ртами и прыгающими кудрями родственниц. — Так говорят на окраине Энканто, — оправдалась Долорес перед мужем, неуверенно кивнувшим на нежный голос супруги. — Эверест даже не пытается сосватать своих детей! — добавила Пепа, широко открывая рот и звучно вдыхая сильным голосом. И правда, ни она, ни Альма, пока не знали, что старший сын Эвереста Розье желает жениться на Изабелле. Джульетта неуверенно молчала, приподнимая брови и не решаясь вклиниться в разговор. Луиза уже не сдерживала гневных слёз, а Бруно ощутил, как голова у него кружится. Он сел обратно, натыкаясь взглядом на цветастое пятно на спинке стула. Она забыла платок. Dios salve. — Пепа, замолчи! — встревоженно воскликнул Бруно, хватая платок и пытаясь прорваться сквозь плотное кольцо к окну и найти взглядом тень девушки. Его слова распалили сестру только больше. Джульетта смотрела на всех печальными глазами и не знала, что делать и кого защищать. Когда они были моложе, то обсуждали и даже осуждали этот инцест. Но Олайа была такой милой, чудесной девочкой… — Она ходит только с братом, всем парням дает от ворот поворот и гонит прочь. Сеньор Розье как-то сказал ей, что не будет настаивать на замужестве, потому что после его смерти о ней могут позаботиться братья. Говорили, Розье не хотят мешать кровь с остальными. Долорес. Сколько равнодушия в голосе. — Что?! — поникшая до этого времени Изабелла в ужасе распахнула глаза. Пускать такого человека в свою семью? До того она была настроена благодушно по отношению к сестре своего избранника, но сейчас голова гудела от шума и вскрывающихся гнойников Розье. Если бы не было его сестры, если бы не было... На её лице был написан ужас: густые брови бесформенно скривились и всё время двигались, словно шевеля мысли, веки распухли и потеряли естественный цвет, темнея, а скулы заострились от напряжения. — Эту грязную... — Розье всегда сторонились и презирали остальных, — вспомнила Альма, подытоживая домыслы женщин. — Что до того, как наш город спалили, что после. — Мама, что вы говорите... — послышался голос Агустина. — Они же переселенцы из-за моря, но Розье жили с нами, и бежали за сеньором Педро, как и мои родители. Я не верю в это. Им просто трудно было влиться в новое общество, но я знаю точно, что отец Эвереста Розье был прихожанином прежней церкви! — Зато его греховные дети не смели появиться в святом месте, породив ублюдка. — Это лишь сплетни, — отрезала Луиза, когда Бруно наконец добрался до входной двери, распахнувшейся перед скребущейся девушкой. На ее лице застыла холодная маска, и на мгновение Бруно показалось, что перед ним стоит суровый Эрнандо, а не его улыбчивая сестра. Касита виновато скрипнула дверными петлями. — Платок забыла, — известила девушка, обходя мужчину и недоуменно оборачиваясь на захлопнувшиеся двери. Вся семья выплыла из столовой в патио. — Я забыла на кухне свой платок, — повторила она, пытаясь пройти в столовую и пристально разглядывая отшатнувшуюся от неё Пепу. — Милая, уже так поздно, — ласково проговорила Джульетта, приобнимая за плечи младшую дочь, — может останешься на ночь? Она старалась ни на кого не смотреть, особенно избегая ходящую по кругу Долорес. Не обнаружив платка на прежнем месте, девушка обвела взглядом пол, и, разрезая тишину, направилась к Бруно, не реагируя на затаённое дыхание шумной семьи. Олайа схватилась за край платка в руках Бруно и даже не попыталась улыбнуться. Даже вздох из её уст звучал надломлено и разочарованно. — Нет, спасибо. Меня дома ждут, и завтра рано вставать. Мы с Хосе весь день распланировали. Она всё слышала. В глазах Луизы появилось такое отчаяние, что даже раздражённая сплетнями девушка не смогла не улыбнуться ей. Она потянула на себя платок, однако Бруно сделал шаг навстречу, а затем и вовсе схватил её за локоть и повел к выходу. — Я провожу, — тихо заявил он, игнорируя протесты девушки, и слишком резко дёрнул её с крыльца, стремительно удаляясь от погруженной в печальную мрачность Каситы. Как в теленовелле. И хотя он придумывал множество сюжетов, в голову не приходило ничего путного, он не знал, как свернуть сюжет к счастливому финалу. Бруно был уверен, что девушка не желала подслушивать. Даже если бы и желала, то они говорили слишком громко. Он должен был извиниться. Но не мог вымолвить и слова, словно таща за собой молчаливую пустоту, а не весёлую молодую девушку. Она не старалась ему помочь и хотя бы дать повод для извинений. В конце концов, может быть, она ничего не слышала? На полпути к дому они встретили Эрнандо. Олайа так погрузилась в собственные мысли, что испугалась брата и громко заверещала, вцепившись в идущего рядом Бруно мёртвой хваткой. Больно. Громко. — Ты чего, полоумная? — усмехнулся Эрнандо, заглядывая в бледное даже в темноте лицо девушки и прижимая его к своей груди. — Бруно, спасибо. — Конечно, — вяло отозвался он, вдруг понимая, что боится. Боится, что Олайа расскажет всё брату, и он её больше не увидит. — Как ужин прошел? Девушка отмерла, вытягиваясь по струнке и вопросительно оглядываясь на Бруно, вдруг понимая, что он ей не может ничем помочь. Скажет правду? — Ужин прошел хорошо, — заторможенно сообщила Олайа, медленно моргая и поворачиваясь к Бруно корпусом, не только головой. — Спасибо, сеньор Мадригаль, что проводили. — Разумеется, о чём речь, — уже веселее добавил Бруно, ощущая, вопреки некрасивой ситуации, как в груди расцветают бутоны. Он не решился рассказать Эрнандо о произошедшем, лишь помахав рукой на прощание. Ола скромно улыбнулась, махнув рукой в ответ.