Все, что будет, я забуду
Это — сон чужой.
Только снова кружит ворон
Над землею, надо мною.
Ария — «Ворон»
Когда солнце окрашивало неприступные горы в отдаленной части Энканто, Бруно всегда вспоминал осмысленную ещё в юношестве мысль о том, как важно видеть красоту мгновения. Чёрные волосы Олайи горели тёмно-рыжим горячим светом, создавая вокруг девушки светящийся солнечный шар, вибрирующий от дуновения ветра. — Вы сегодня какой-то особенно задумчивый, — беззлобно усмехнулась девушка, едва открывая рот и устало выдыхая. Бруно ощущал глазами прикосновения к ней. Бруно слышал, как будущее совершается, путаясь с настоящим. Время обтекало её, словно сухой песок, что не может иссушить живую плоть. Бруно чувствовал нутром отголоски сюжетов её будущего. Видел даром их вариации и краски. И не мог, как бы не хотел, стать бесстрастным проводником божьей воли. — Вы так красивы в этом солнце, — улыбнулась она ему, медленно моргая и опираясь подбородком о ладонь. Острые локти впились в мягкие бедра. В этот раз Олайа привела утомленного мужчину на опасный с первого взгляда утес, слишком крутой, словно отсеченный огромным божественным кинжалом. Далеко внизу, под летящим ковром ветвей, бренчала тихо речка, напитанная недавним ливнем. — Ты тоже. Очень красива, — дрогнувшим голосом вторил Бруно, слова девушки застали его врасплох. Странный сон до сих пор преследовал его, хватал зелёными тенями за руки и шептал, сбивал, мешал. Олайа, обеспокоенно вытянувшая шею, подсела чуть ближе к мужчине, путаясь в длинной юбке и соскальзывая с прохладного низкого камня на мокрую после дождя траву. Осунувшееся лицо Бруно, и без того не отличающееся здоровым загаром, казалось и вовсе серым, особенно в сравнении с порозовевшими щеками. Он выглядел болезненно. Ола уповала лишь на разумность мужчины. Коль он сам позвал её прогуляться после тяжёлого дня, девчонка ему явно не в тягость. Печаль одиночества в темно-зелёных глазах пророка почти не тяготила Олу, хотя настораживала. Как можно быть одиноким в такой большой семье? Как можно быть одиноким? Ола никогда не ощущала этого странного чувства. «С нами Бог», — мягко повторяла мама, поправляя вьющиеся пряди у лица девушки. Женщина дожила до того момента, когда Евлалия была выше родительницы, и это её несказанно радовало. Особенно в сравнении с ухудшающимся здоровьем. Ола верила, как когда-то в детстве. «Днём — солнце; ночью — звезды. Человек не может быть одинок в этом мире». — Как здорово, что выглянуло солнце, — словно в подтверждение, искренне улыбнулся мужчина, зачесывая седые пряди назад и открывая лицо мягкому свету. Этим утром она думала точно так же, пока на Энканто не обрушился ливень. Кажется, Бруно тоже плохо спал этой ночью. Ола подавила в себе любопытство: ей бы очень не хотелось вспоминать холод ночного кошмара, так что и Бруно она тревожить не станет. Что видят во снах колдуны? — Мне здесь нравится. Людей нет, тихо, — ответила девушка. Олайа не задрожала лишь из-за искренней улыбки Бруно, почти сокрывшей синяки под глазами и изможденность. Она старалась не думать, не замечать, но… Ола боялась магии. Оказывается, боялась до дрожи и тщетных попыток обмануть себя. И этот страх так явно раскрывался в редких кошмарах. Эрнандо был восхищен волшебством до глубины сердца, особенно «творчеством», как он говорил, Изабеллы, искусной чаровницы. Хосе, вопреки грозам Пепы, магии не боялся, хотя и сдерживал недовольство. По большей части ему и отцу было всё равно. И Ола искренне считала, что и она не польстится на флёр загадочного волшебства, но всё оказалось совсем наоборот: ей не просто не было дела до магии, отнюдь, что-то внутри неё тревожно сжималось и пугливо вздрагивало от, кажется, вполне обычных для Энканто дел. Мама говорила, что на магии вырос их город. Натальо говорил, что всё прячется в детстве, все проблемы и страхи, но Ола не помнила, чтобы сама магия напугала её. Грозы — не единожды, залеченные царапины матери — восторг и удивление, но маленькая Ола не понимала, что это магия. Это была просто жизнь. Она старается не бояться. Она старается убедить себя, что колдовство — это не страшно. Ведь Бруно так добр к ней. Этот колдун Бруно. Брухо Бруно… Не упоминай Бруно. — Тогда, в первую нашу встречу, — осторожно начал Бруно, внимательно следя за скрываемой хмуростью женского лица, — тогда ты не боялась открыто выйти к людям. И даже… даже пела и танцевала. С бубном, с весельем. Мне было тоже весело. Он говорил тихо и осторожно. Даже настороженно и опасливо. Ола никак не могла увязать его нынешнюю боязливость с той уверенной смелостью, с которой началось их настоящее знакомство. Не в день знакомства родителей Изабеллы и папы, а в злополучный вечер на следующие сутки, когда незнакомый ей дядя Луизы вдруг решил поддержать её одним молчаливым присутствием. Тогда он был смелее и увереннее, тогда он вел себя, как ответственный взрослый. Ола внимательнее взглянула на поникшего Бруно, вслушивающегося в водные звуки так, словно там были сокрыты ответы на все его вопросы. Отвлечëшься — и всё упустишь. Ола подавила смех, выпрыгивающий из живота: Бруно вовсе не казался ей человеком, у которого могут быть вопросы к жизни. Вопреки её нарастающей опасливости. Вопреки безумному виду и потерянности во взгляде, казалось, он знает всё. Всё, что нужно ему самому. Словно в подтверждение этих мыслей, мужчина медленно покачал головой, слабо улыбаясь, и провёл пальцами по щеке с характерным шаркающим звуком. Ола буквально ощутила жесткие волоски щетины, и вдоль спины прошла волна острых мурашек. — Странный сегодня день, — расщеплённым голосом пробормотал Бруно, так и не дождавшись ответа от притихшей девушки. Должно быть, дело в этой странной вилле Касите. Бог знает, что там происходит. В этом логове чар и колдовства… Девушка подобралась, внимательнее вслушиваясь в сбивчивую речь мужчины. За туманными путаными мыслями она вовсе пропустила тот момент, когда на тонких губах мягко расцвела нежная улыбка, а в голосе, помимо тишины, появилось таинство. Бруно делился воспоминаниями, своим ощущением памятного вечера, в который наконец-то узнал её. Ола не успела изумиться тому, сколько счастья и ласки витало в воздухе вокруг него. Не осознала родившееся в животе подозрение, и даже неприятный страх не сумел сковать её свободное сильное тело. Олайа только успела подумать, что Бруно уже больше пятидесяти, а она так юна. Слишком юна для того, чего она даже не успела испугаться, перепрыгнув на другие мысли — голос Бруно, сейчас мягкий и спокойный, успокоил и её. «Сделай всё, чтобы осталась лишь я». Олайа стеснительно вздрогнула, когда его ладонь легла ей на голову — Бруно, осторожно приподнимая уголки губ и вопрошающе изгибая брови, стянул с её макушки звенящую шапочку и попробовал сыграть какой-нибудь простой мотив. Олайа была не против. Будь он младше, то ни за что не смог бы прикоснуться к ней так легко. Будь он младше, голос бы его дрожал и звенел не хуже пришитых к платку пластинок. Будь он… большим дураком, чем является сейчас, всё было бы в разы сложнее. Бруно старался найти плюсы в своем положении. Старался хотя бы в своих глазах обойти юного и задорного Камило. Он не может прятаться вечно. — Для звона натяните платок, как мембрану бубна, — посоветовала девушка, тихими хлопками подсказывая неизвестный Бруно мотив. Пластинки его не слушались и звенели из рук вон плохо, вопреки стараниям. Бруно перевёл взгляд с пластин, пришитых к платку, на озадаченное лицо девушки, мычащей себе под нос слова наигрываемой песенки. Хорошо быть смелым, когда Олайа кажется скромной и стесненной, когда старик в душе чувствует отеческую заботу и желание защитить нерадивую желторотую птичку. Но Бруно плутливо трусил, когда в её глазах вновь разгорался огонь. С задором и знанием дела, она выхватила платок из рук мужчины, несколько раз кивая в такт мелодии и вызывая звон пластинок уверенными резкими движениями. — Вам было весело? — Весело. — Иногда мне кажется, что вы меня боитесь! «Скованность — порок старика». У него не хватает духу даже в шутку назвать себя перед ней стариком, как будто он ещё надеется, что она не заметила этого. — Мне тоже было весело, когда мы познакомились, — призналась Олайа. — Было очень… дружно. Хотя в воспоминаниях лишь ворох пятен и смеха. У нас маленькая семья, но в тот раз было так много народу. Вам в Касите, наверное, некогда скучать. — Я помню звук шагов маленьких ножек сверху. И буйные весёлые юбки, — мужчина перевёл взгляд на тёмно-коричневую юбку девушки с вышитым серыми нитками цветочным узором по подолу. Удобно и практично. Таинственно и прекрасно. — Убежала к своему дяде, позабыв о помолвке брата. Когда он вспомнил о том, как негостеприимно повела себя девушка, Ола вспыхнула, пристыженно поджимая губы и что-то неразборчиво мыча в оправдание. — Я ведь так и не увидел гобелены, что должны были висеть на стенах. — Приходите в гости, — сразу произнесла девушка. Губы Бруно изогнулись в тихой радости, но даже этот жест не отражал той лёгкой теплоты и добродушия, что светилось в его глазах. Бруно странный мужчина. Потому ли, что он колдун? Оттого ли, что рядом с ним Ола ощущает невероятное родство и ту же радость? Она счастлива знать, что нравится этому человеку. Волна внутреннего тепла достала на поверхность все потаённые мысли, и Ола вытянулась по струнке, вдыхая побольше воздуха, чтобы собраться с духом и поделиться странным сном, наполненным магией, страхом и Бруно, так не похожим на настоящего Мадригаля. Ола не понимала, откуда в ней эта потребность, и что они будут делать с её словами, но поделиться этой странностью кажется ей таким же важным, как радоваться каждому дню.За глухим туманом Порастет бурьяном
— Знаете, я… … видела вас во сне. Мужчина медленно повернул голову, настороженно вглядываясь в овражные заросли, и прежде, чем он успел схватить её за плечи и оттащить назад, снизу, из неглубокой реки, что уже не звенела, раздался нечеловеческий скрипящий звук, похожий на плач. Ола вдруг поняла, что Бруно не просто тащил её назад, а не давал упасть вперёд, к страшным звукам, куда она едва не скатилась по мокрой от дождя траве. Нагретую на солнце кожу обожгло ледяным холодом. Олайа вцепилась в руки Бруно и оттолкнулась ногами от земли, едва не заставляя его упасть, но вместе они устояли. Треск живых листьев, которые трещать не должны, насторожили девушку ещё больше: мельком взглянув на хмурого провидца, она насилу потащила его в сторону своего дома. Спрашивать его ни о чем не хотелось, как и говорить свои предположения. Ола хотела бы думать, что это просто дикий зверь, но она точно знала, что звери не издают таких звуков, и не внушают панический страх, похожий на детский ужас от мрачных историй про духов и неотпетых мертвецов. И точно не заставляют прыгать им в пасть добровольно…Да в дальние дали Спрячешься едва ли Не вернёшься в сени к ночи Да мне нагадали
Упрямо передвигая тяжёлые ноги и не смея отпустить Бруно, Олайа думала, что бежит. Они оба часто оглядывались, хотя девушке с трудом удавалось перебороть возникающий в груди ужас. Трава цеплялась за юбку и голые щиколотки, громко шаркая и царапая ткани. Олайа всё тянула Бруно за собой, и всё ей казалось таким медленным, тягучим и тяжелым: и собственный бег, и худой, как трость, Бруно, и воздух, и волосы, и юбки. — …той, Ола… Погоди!.. — достигло наконец её ушей, и девушка, вдохнув с хриплой болью, обернулась. От её дикого возгласа даже птицы с оглушающим ударом крыльев о воздух взмыли ввысь. Ярко-зелёные очи высвечивались в тени деревьев, словно яд самой ядовитой змеи. А его острые худые пальцы сжались на девушке, словно тиски. Олайа отпустила руку Бруно и с глухим ударом упала назад, стукнувшись спиной об узкий ствол дерева. Удар отрезвил и привёл в чувство. Спина почти не болела. — Словно сон, — пробормотала Олайа, часто моргая и ощущая жжение в глотке. Привычный Бруно, сочувственно приподняв брови, присел перед ней на корточки и осторожно коснулся оголённого плеча, натягивая оторванный рукав обратно. Плечо запылало и начало жечь. Ола неверяще вгляделась в тёмные глаза мужчины. Ей лишь показалось? — Ты сильно поранилась, пока бежала, — тихо проговорил он, опуская глаза. Словно ничего не случилось. — Что это было?.. — потерянно пробормотала Ола, ощущая теперь и жжение в глазах, и боль скованных от страха мышц. И подступающее неверие. — Мне же не показалось? Ты тоже слышал? Ты чувствовал? — дрогнувшим голосом пропищала девушка. Бруно не выглядел таким же пораженным, как она, но слов у него не находилось. Бруно казался потерянным, но не напуганным, однако в тот момент Олайа не обратила на это внимания. Она думала об этом после, думала много и бурно, но намного позже. — Пойдем, я провожу тебя, — кивнул он сам себе, приобнимая Олайу и прижимая горячую голову к своей груди. Тихо всхлипнув, девушка смолкла и встала вслед за мужчиной, укрывающим её от опасностей. Не то мнимых, не то реальных. Ола не могла помыслить о том странном верещащем нечто, которое толкнуло её вниз с обрыва, потому что боялась. Боялась думать, что так внезапно чуть не погибла, что встретилась с чем-то непонятным, и такая усталость накатила на неё, что сквозь горькие слезы просачивалось и облако сна: девушка не понимала, куда идет, лишь крепко цеплялась за руку Бруно, которому, оказывается, безоговорочно доверяла. Ола почти позабыла, какие напряженные отношения у неё были с другими людьми. С неродными. Она всегда считала себя сильной и храброй. Она всегда была поддержкой для братьев и отца. И как же неуютно было ощущать себя слабой и напуганной.~***~
— Не уходите! Папа, не отпускай его! — плакала девушка, умоляя отца встать на её сторону. — Что за истерики, Евлалия?! — гаркнул Эверест, не выдерживая женских слёз. Но это её не пугало. Кажется, ничто не напугает её больше, чем это нечто в джунглях. Теперь ей чудилось, что из каждого угла к ней тянутся извивающиеся хвосты змей, что вот-вот закричат и утянут её вниз, потащат под землю. Бруно отвёл отца в сторону, неожиданно уверенно и спокойно. Эверест был выше мужчины, гораздо крупнее и мощнее, однако внимательно слушал единственного человека, который хоть что-то понимал в произошедшем. Хмурый Хосе недоверчиво смотрел на беседующих и прижимал икающую девушку к себе. Рукавом рубахи он стирал с её лица и шеи пот, и на приблизившегося Мадригаля разве что не рычал, таким остервеневшим и злобным был его взгляд, когда отец приказал покинуть комнату. — Ну же, Олайа, успокойся, — ласково проговорил Бруно, сжимая руки девушки. Эверест присел на место сына, тоже внимательно вслушиваясь в разговор. Олайа плохо помнила, говорила отрывисто, но связно и почти осознанно. Почти. Девушка не знала главного — того, от чего бросилась сквозь джунгли. И Бруно лишь надеялся, что Эверест, обладавший на удивление холодным рассудком и критическим мышлением, не свяжет это мистическое событие в джунглях с колдуном. Вот почему люди боялись магии.~***~
— Бруно, — позвал таинственный вибрирующий голос. Он медленно повернул голову в сторону звука, и тут его руки словно ожили. Он обхватил Олу за плечи прежде, чем она успела упасть вниз, к притихшей реке. Колдун судорожно сжимал руки и едва не забрал у неё возможность дышать. Сердце бухнуло один раз с такой силой, что в ушах начало звенеть. Бруно неверяще повернулся в сторону напуганной девушки, надеясь, что ему показалось. То, что он называл силой дара, радостно заверещало, мгновенно обхватывая девушку в свой дым, отчего она мгновенно побледнела и похолодела. На её лице отпечатался такой ужас, что даже ему, связанному с видениями с детства, стало не по себе. Олайа чувствовала чужое присутствие, но терялась в его касаниях. Она не видела так, как он. Не слышала таинственного голоса, полного внутренней силы и мощи. Будущее виделось ей не старой знакомой, раскрывающей варианты бытия, а сносящим всё на своём пути нечто, страшным и далёким. И его приближение пугало её до черты. Дар вцепился в девушку, радуясь тому, что кто-то ещё, кроме окрепшего разумом Бруно, видит его. Внимания было достаточно, чтобы жить, а в каком виде — дару было неважно. — Постой, Ола… Погоди!.. — достигло наконец её ушей, и девушка, вдохнув с хриплой болью, обернулась, глядя на колдуна. Её глаза широко распахнулись прежде, чем лес был оглушен диким неистовым криком ужаса. Бруно ослабил хватку, часто моргая и испуганно замирая. Олайа отпустила его руку и с глухим ударом упала назад, стукнувшись спиной об узкий ствол дерева. Девушка смотрела на Бруно так, словно пыталась увидеть на его лице свой страх, в который уже сама верила с трудом. — Словно сон, — пробормотала Олайа, часто моргая и хрипя. Ола не видела дар предвидения, но начинала слышать и ощущать. Так, как она могла понять. Позже, прерываясь на судорожные вдохи от слёз, она рассказала и о диком крике, и о плачевном хохоте, что так отличался от многоголосья, которое слышал. Дар предвидения воспринимался по-разному. Бруно вдруг подумал, что, быть может, и он видит лишь то, что может и хочет, а не то, что есть на самом деле. Быть может, и небо вовсе не синее, и вокруг не джунгли, просто это он видит всё так. Потому что не может иначе. Вдруг для других воды реки багряные, а будущее, которое он видит, не невидимо, а болотно-опасное. Как видят другие? И видят ли? Эверест сидел на кухне, задумчиво постукивая пишущим пером по столу и периодически поглядывая на задремавшего после успокаивания Олы колдуна. Уже то, как Олайа расписала ему видение дара, не внушало оптимизма. Девушка сильнее прижалась к мужчине, поднимая голову и проверяя, спит ли он. Бруно сидел с закрытыми глазами, но мог представить и почувствовать каждое её движение. Бруно думал, что так же хорошо знал шепот видений. Что, если всю жизнь он ведал лишь часть правды? И сейчас, когда видения противоречат друг другу, и он не знает, на что опереться, ему приходится выбирать самому. Или лишь благодаря неопределённости он так отчаянно рвётся туда, где хочет быть. Бруно приобнял девушку, когда она вновь начала дрожать. У него никогда не было так много неопределённости и уверенности одновременно. Ему шел шестой десяток, и лишь сейчас он узнал, что видит лишь часть целого. Обычный проводник. — Мы видим лишь то, что способны понять, — прошептал он себе и Олайе, приоткрывая свербящие глаза, — остальное — тьма. И чем больше её, тем страшнее и непонятнее. Выход один — узнать больше, чтобы суметь ответить себе на возникшие вопросы. — Разберись с этим, — хлёстко бросил Розье, когда Бруно уже уходил, а Олайа неспокойно дремала в комнате Хосе. И в тёмных глазах старой зелени Бруно видел подозрение. Эверест не сомневался, что случившееся связано с колдуном Бруно, но почему-то не спешил спустить его с лестницы как опасного преступника. В самом деле, Бруно попадало и за меньшее. А Эвересту… Бруно и представлять не хотел, что чувствовал этот мужчина после потери двух близких женщин, которых не уберегла магия Мадригаль. — Yo me encargo.~***~
Олайа тихо постучала и приоткрыла дверь, заглядывая в светлое чистое помещение. Изнутри мастерская казалась намного больше, чем снаружи. Неприятный металлический запах укутал кудри возле лица и коснулся носа: она сморщилась, шумно выдыхая. — О, Ола, — безэмоционально отреагировал на её появление Эрнандо, на мгновение отвлекаясь от работы. — Подожди меня. Олайа очень не любила, когда Эрнандо оставался ночевать в мастерской, однако в этот раз ей было спокойнее: вчера Эрнандо не застал её, дрожащую и скулящую от страха. Навряд ли отец и Хосе утаят от него эту информацию, но оттянуть этот момент хотелось. Девушка прикрыла дверцу в маленький каменный домик, ненадолго замирая перед росписью на стене. Сеньор Сальседо, хозяин мастерской, в которой работал её брат, приобнял Олу за плечи и лучезарно улыбнулся, указывая на пёстрого нарисованного попугая кивком головы. Она ощутила, как щёки у неё горят от стеснения. Ей было семь, когда она без спроса нарисовала чужими красками эту несуразную яркую птицу на нарисованном «дядей украшателем», то есть сеньором Сальседо, дереве. Никто бы и не узнал о попугае, не упади она тогда с хлипкой лестницы. — Он по-прежнему радует моё старое сердце, — тягучим плавным голосом поделился своей мыслью ювелир. — Хоть какое-то напоминание о тебе, Сладкоголосая. — Не ругайте меня понапрасну, сеньор Сальседо… — Как я могу? — наигранно поразился мужчина, широко раскрывая глаза и поджимая сухие тонкие губы. Цепочка очков звякнула, ударившись о искусно выделанную пуговицу на его рубашке. Олайа подавила смешок, она с детства полюбила этого странного мужчину, общавшегося с ней исключительно ласково. У Сальседо не было своих детей, видимо потому он решил одаривать отеческой любовью маленькую Олу, оставшуюся без родного отца. Кажется, какое-то время этот мужчина даже хотел жениться на Жозефине, её матери, но девушка смутно помнила их взаимоотношения. Прежде всего он когда-то был лучшим другом папы и частым гостем в их доме. И оттого Ола испытывала ещё большие стыд и горечь: мужчина всё расспрашивал её о чем-то, участливо давал советы и хмуро молчал. Она слушала внимательно, формировала мысль, но словно не управляла своей речью: всё совершалось как-то само собой. Словно Ола надела маску, и эта маска вела беседу, шутила, честно отвечала. Всё было, словно в туманном сне. Должно быть, дело в непрекращающихся дождях и редком солнце. — А отец не думает вернуться к ремеслу.? — Сальседо повёл девушку в сторону своего скромного сада, где удовольствия ради посадил пышные цветы. Он спрашивал скорее из вежливости, потому что знал лучше Евлалии, как болезненно Эверест теперь реагирует на искусство ювелирного мастерства. Приёмная дочь Эвереста не видела того погрома, что учинил товарищ столько лет назад. Она не видела безумные разъяренные глаза и слёзы после гибели жены. А он помнил, как и стены мастерской, где до сих пор, даже после ремонта, видны вмятины и царапины от вышедшего из себя Эвереста. Сальседо в первый и последний раз видел друга настолько буйным, словно сносящим всё со своего пути потоком из камней и грязи. Женщины воистину меняют мужчин. Едва не поддавшись болезненным воспоминаниям, мужчина тряхнул головой, медленно моргая, и снова улыбнулся, срезая для Олайи несколько готовых отцвести роз, позаимствовав у девочки её кинжал. Она ходила с ним так давно, что он и не помнил, откуда у Розье взялось холодное оружие. Девушка благодарно улыбнулась, но ожидаемого восхищения Сальседо не дождался. — Нет, — пожала она плечами. — Но он… папа смотрел эскизы Эрнандо. Мысль об Эрнандо прояснила голову. Ола повела ухом, заслышав шум в мастерской. — Кстати! — воодушевлённо воскликнул высокий мужчина, вытягиваясь по струнке. — Видел твоего отца недавно! Хмельной был, весёлый. Со мной даже заговорил без стеснений, думаю, чудо! Случилось что-то хорошее! И Эрнандо корпел над чем-то со всем старанием. Не наши заказы точно, говорю тебе! Я уж подумал, что тебе подарок, но, кажется, нет. Казалось, в вашей семье что-то хорошее случилось. А теперь вот… Ола вжала голову в плечи, ощущая давление сверху. Неприятное сухое чувство прошлось по волосам и едва не забралось под кожу, но ей удалось выдохнуть и согнать его. Прочь, всё злое прочь. Бруно тогда всеми силами пытался её поддержать, уверял, что её вины в том точно нет, хотя Ола и не думала так, но всё равно остаточное царапающее чувство тошнотой подбиралось к горлу и душило. Ей была непрятна размолвка с Мадригаль. Неприятны слухи, неприятна ушастая вездесущая Долорес, истеричная Пепа и самовлюбленная Изабелла. Неприятна Альма Мадригаль, так часто встречающаяся со священником. И Больше всего Олайе не нравились эти отвратительные осуждающие чувства внутри неё. Они возникали не спонтанно, а лишь в мгновения слабости, падения духа. Будь лучше, если бы она и вовсе ничего не чувствовала. — А теперь? — Ола отвлекла от мыслей задумавшегося ювелира. Сальседо сегодня был одет особенно изысканно. Вне мастерской он любил носить искусные наряды, профессия позволяла, но такого великолепия Ола не видела давно. «К Мадригаль», — поняла она. — Что-то Эрнандо совсем хмур, случилось чего? Молчит и всё тут. Работает. Олайа не успела ответить — брат мощной таинственной тенью выплыл из маленькой мастерской и устало размял тело. Перевязав светлый хвост и стряхнув с фартука пыль и стружку, он кивнул своему наставнику и взял сестру за руку, уводя её в сторону. — Прогуляемся, Ола. На пальцах его свежие ожоги. На улице свежо от недавнего дождя и ветра с гор. А брат напряжен, как дикий зверь перед броском. Он идет быстро, сжимает её запястье и шумно дышит, иногда встряхивая светлыми кудрями. Ему тоже тревожно? Особенно возле этих густых влажных лесов. Ола вздрогнула от смуты в голове и постаралась смотреть под ноги, лишь бы не вглядываться в тенистые пятна джунглей, откуда вчера она бежала стремглав. Здесь Эрнандо, и ей совсем не страшно в его присутствии. — Словно вечность тебя не видела, — осторожно отметила Ола, хватая чистую ткань рубашки старшего брата. Рядом с ним она чувствовала себя маленькой и защищенной. Рядом с ним… Ола замерла, на мгновение ощущая всеобъемлющую трепетную любовь. Хорошо. — Сегодня я вернусь раньше, — вдруг произнес он, останавливаясь и оборачиваясь. — Не плачь, Ола, — он прислонился своей головой к её. И Ола ощутила, как настроение его теряло напряженность. Эрнандо обнял её и поцеловал в лоб. — Приготовь, пожалуйста, что-нибудь праздничное. — Я обязательно… — елейным тонким голосом прозвенела сестра, щурясь от счастливой улыбки. Вот так просто, от счастья одного загорается тёплым мягким светом другой. И хорошо, и спокойно, и радостно. Ола обняла его за плечи, ощущая обволакивающий покой и тепло, непохожее на духоту этого дня. Изабелла тоскливо взглянула вдаль, заслышав знакомый голос, и подобралась ближе, наблюдая за стоящим к ней спиной Эрнандо сквозь широкие щели телеги. Ему было вовсе не одиноко. У него было утешение. Вздрогнув, девушка резко обернулась, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки, и широко зашагала обратно в центральную часть Энканто. — На что ты там смотришь? — подозрительно прищурился Эрнандо, лукаво улыбаясь. Ола неестественно натянула губы в улыбке, стараясь смотреть ему в глаза, но взгляд её то и дело ускользал в сторону. Обернувшись, он не увидел ничего подозрительного. Ола не знала, стоит ли говорить о его бывшей невесте. С одной стороны, не хотелось понапрасну расстраивать его и бередить почти затянувшиеся раны, с другой, не может же она просто умолчать. Здраво рассудив о том, что, возможно, Изабелла направлялась вовсе не к Эрнандо, Ола лишь пожала плечами, расслабляясь. Ведьма не подошла к брату. А он и не жаждал встречи. Среди прочего, Изабелла, в свете последних событий, интересовала её в последнюю очередь. — Знакомого увидела. Я спою для тебя, слушай…~***~
— Как быстро она выросла, — улыбнулся Эрнандо, глядя вслед уходящей сестре. Сеньор Сальседо был обыкновенно серьезен и собран. Эрнандо отчасти понимал, почему друг отца так нежен с девушкой, но вместе с тем относился к этому с потайной опасливостью. Эрнандо просил Олу не приходить так часто в мастерскую. — Эрнандо, мой ученик, — спокойным тянущим голосом обратился к нему мужчина, напоминая о том, что юноша ему должен за знания и опыт. Эрнандо скосил взгляд — Сальседо был одного с ним роста. — Кто такой Бруно, ты не знаешь? Эрнандо нахмурился. Насколько он знал, это было самым непопулярным именем из-за репутации горе-предсказателя, поэтому каждый в Энканто знал, кто такой Бруно. — Разве вы не знаете? Бруно Мадригаль, должно быть. — Евлалия, однако… Обеспокоена им. Упомянула в разговоре. Они знакомы разве? — Он дядя её подруги, — не дрогнул Эрнандо. — Они знакомы. — С чего бы юной девушке думать о дяде её лучшей подруги? — насмешливо-рычащим голосом спросил Сальседо, зачесывая седые волосы назад и нервно притопывая каблуком. Эрнандо настороженно повернулся в его сторону, хмуря брови и готовясь к резкому ответу, но Сальседо его перебил: — Ты старший брат и должен оберегать свою сестру от всяких сомнительных личностей. Их недоумевающие взгляды встретились. — Безусловно, учитель.~***~
Бруно ощущал фантомные боли в груди и голове, пока радостный дар парил вокруг и перешептывался. Колдуй больше, Бруно. Колдун, нам нужно новое видение! О девочке, узнай всё о девочке!Дай ей увидеть свет издали
Дай ей понять, что далёко — вблизи
Дай ей свой дар, поделись колдовством
Дай ей пройти по миру сквозь сон
Так он мог бы перевести воодушевление разбушевавшегося дара. Вспышки предсказаний били по голове и требовали реализации: то, что предречëт колдун, должно сбыться. Должно быть прибито к жизни. Этой ночью Бруно едва ли спал: комната предсказаний помогала сконцентрироваться, но не отдохнуть. Сквозь дрёму Бруно понимал ход событий и последствия своих действий. Только теперь он видел, как его зелёные светящиеся нити оплетают девушку и тянут в его сторону по его воле. Она шла, стремилась к нему, не замечая этих пут. Но нити тяжелели, мешали ступать иной дорогой, врезались в кожу. Ты так часто колдовал о ней, что девочка начала чувствовать дар. Его едва не трясло от осознания своих действий. Неужто он так жаден? Он виноват, опять во всём виноват. И не знает, как исправить то, что натворил. Олайа не должна этого чувствовать и видеть, не должна слышать. Это его бремя. Стук каблуков о плитку не отвлёк его от мыслей и записей — чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, Бруно стачивал грифель о бумагу, но так и не мог поймать витавшую где-то рядом мысль. Что-то тут не вязалось, нечто иное ускользало от его ясного взора… — Могу ли я просить о предсказании, сеньор? — раздался позади Бруно тянущий мужской голос. Колдун обернулся, медленно моргая. Незнакомый ему мужчина в синем костюме внимательно разглядывал предсказателя. Слишком внимательно. Наверное, боязливо, хотя Бруно не привыкать. — Por supuesto. Прежде, чем Бруно спросил о том, что интересует мужчину, тот величаво представился: — Арсенио Сальседо. — Бруно Мадри… — Не утруждайте себя, сеньор, я знаю о вас достаточно, — произнёс мужчина, не отводя, как показалось Бруно, враждебного взгляда. Гость так и не присел, продолжая глядеть сверху-вниз. — Без лишних слов. За моей дорогой… воспитанницей ухаживает немолодой сеньор. Очаровал её, что в глазах девушки нет ни жизни, ни задора. Она юна, цветёт, как самый прекрасный цветок, а навязавшийся кавалер уже почтенного возраста. У него нет особых умений, и что главное… Бруно был так поражен настойчивостью гостя, что не сразу вник в его рассказ. Выставив руку перед собой, он замотал головой, щурясь и отвлекаясь от внутренних терзаний. — К чему вы говорите мне всё это, сеньор Сальседо? — К тому, что мне не нужно предсказание. И без того понятно, что мечтам старого безумного дурака не сбыться! Отцепись от девочки, Мадригаль. Влюблённость не оправдание. Бруно медленно моргал, с каждым разом всё шире открывая усталые красные глаза. Сальседо тем временем продолжал, не находя ни протеста, ни отклика, ни понимания на лице Бруно. — Вы, сеньор, пророчите беды, — высокомерно и уверенно проговорил Сальседо, склоняя голову ниже и глядя на колдуна с высоты своего роста. — Вы сами по себе словно бедствие, не забывайте об этом, сеньор. Не стоит портить жизнь юным беспечным девам. Бруно застыл с опущенной головой. Волосы скрывали его лицо, застывшее бледной безобразной маской самобичевания и ужаса. Так невовремя появился этот Сальседо, когда Бруно едва-едва удалось прийти в себя. Глаза у Бруно начали болеть, а тени сгущались вокруг Сальседо тёмной пеленой и заставляли Бруно склониться ещё ниже, уткнуться лбом в землю и просить прощения. Он сопротивлялся, медленно разгибаясь, как поросший мхом хомут. Бруно казалось, что еще немного, и он треснет, потому что такой как он не должен поднимать взгляд. Не должен отвечать на выпады. Однако вот он, цел и невредим, с прямыми взглядом и спиной. Бруно чувствовал своё напряжение, слышал треск тока между ним и мужчиной, и старался успокоиться. Дыхание его глубоко и медленно, как у затаившегося хищника перед прыжком. Сальседо был выше. И это было единственным, что Бруно о нем знал. Он не пересекался с этим мужчиной никогда, даже в детстве им не доводилось играть вместе, хотя детей тогда было немного. Однако Сальседо, это было видно в высокомерно остром взгляде, знал о Бруно намного больше. И тот факт, что пришедший упомянул в своей речи Олайу, Бруно не нравилось совсем. Кто он такой, и что ему известно? И почему его так заботит судьба неприкаянного в Энканто ребёнка? — Не вас ли матушка моя почтенная ожидает, сеньор Сальседо? — не справился с голосом, но выстоял. Колдун вспомнил, что мама хотела встретиться с ювелирным мастером ради какого-то дела. Это было объявлено за сегодняшним завтраком. Только сейчас Бруно отметил разительное отличие между ним и Сальседо: по сравнению с гостем, колдуна можно было бы принять за бродягу, хотя в Энканто таких не водилось. Всклокоченный после тревожной ночи, потрепанный временем и собственными терзаниями, колдун не шел ни в какое сравнение с вышколенным суровым мужчиной, одетым с иголочки. Волосок к волоску, чистая обувь и сверкающая цепочка очков. Бруно дунул на закрывающую обзор кудрявую прядь, отчего у Сальседо перекосилось лицо, белое и чистое, без резвых веснушек и старческих пигментных пятен. Бруно поднял голову, ощущая боль в глазах, похожую на боль во время предсказаний. Возможно именно это напугало ювелира, потому как тот отшатнулся, поджимая тонкие губы, и выпучил тёмные глаза. Бруно видел, как надулась его грудь от гнева, и поспешил протереть глаза, уже слезящиеся от бесконтрольного выплеска магии. — Señor Salcedo! Mi viejo amigo, — раздался в тишине, в которую погрузился Бруно, голос матери. Мужчины одновременно посмотрели на второй этаж, где шустро, для женщины её лет, пробегала Альма Мадригаль. Спустившись с лестницы и не в силах сдержать энтузиазма, она бережно взяла руки гостя. — Я позвала вас по очень важному делу!***
Мой костер в тумане светит; Искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит; Мы простимся на мосту.
— Бруно? — мужчина отшатнулся, недоумённо глядя на вздрогнувшую мать, и резко выдохнул, всё ещё слыша звон медных украшений и гул бубна. Внезапное, совершенно неожиданное предсказание в виде песни настолько поглотило его, что он забыл и о Сальседо, ожидающего мать в гостевом зале, и о боли, и об усталости. Он ничего не видел, лишь слышал игривый звонкий голос, распевающий звуки под лëгкую мелодию и шелест танцующих юбок. Голос Олайи. — Бруно, отчего ты так невесел? — прошептала мама ему на ухо, кладя руку на худое плечо. Мужчина вновь резко обернулся, вытягиваясь и как бы удивленно глядя на небо. Мама обеспокоенно приподняла брови, прижимая ладонь к груди и доверительно заглядывая в широко распахнутые безумные глаза. — Ты где-то не здесь, мой дорогой сын… — Всё в порядке, мама. Уже сереет. Скоро вечер, должно быть, я просто устал из-за предсказаний. Тебя ждут. — И правда… — неуверенно произнесла женщина, когда взгляд Бруно приобрел осмысленность, и обняла его за плечи. Её порой пугал дар сына, особенно столь внезапный и другой. Даже дар Пепы был в разы понятнее и яснее, чем связанный с чем-то истинно потусторонним дар предсказания. Она бы не хотела этого видеть. — Береги себя, Бруно. На сердце стало очень тепло. Поцеловав мать в седую макушку, он покинул Каситу с лёгким сердцем и спокойствием в душе. Всё хорошо. Всё очень хорошо. По крайней мере, будет лучше, чем сейчас.~***~
Он не мог не навестить её после вчерашнего. Бруно стоял на высоком крыльце, оглядываясь на каждый шорох. К его счастью, Розье жили на самой окраине Энканто, где было мало жителей. Это место словно было вырезанным из книжки и наклеенным в мирную жизнь их поселения. Дома в этой части города отличались неброскостью, а лес, казалось, не утягивал людские жилища лишь из соображений хрупкого баланса. Здесь всё еще было много солнца, но к вечеру местность утопала во мраке. Девушка распахнула дверь прежде, чем он решился постучать, Олайа весело улыбнулась, широко распахивая красные от недосыпа или слёз глаза, и утянула его в дом. На этот раз даже Хосе, внезапно оказавшийся коротко подстриженным, со спокойным смирением кивнул ему в приветствии, однако сел аккурат напротив входа в кухню, чтобы видеть беседу гостя и сестры. «Кузины. Конечно, кузины», — мрачно скользнула мысль вокруг головы, вытягивая за собой недавнее воспоминание: — Дочь Розье? — с придыханием спросила девушка за спиной Бруно. Не отвлекаясь от скучной вышивки на фартуке, который так нахваливал торговец, колдун навострил уши. — Она, говорю тебе. К ней Нуньес сватался! — К этой? Какой кошмар. Впрочем, они друг друга стоят, — высокомерно протянула девушка. — Один урод, другая вообще грехорож… Громкий удар чего-то тяжёлого напугал даже продавца, внимательно следящего за руками колдуна. Бруно обернулся — широкоплечий низкорослый сеньор тихим предгрозовым голосом отчитывал дочь за сплетни, попутно шикая на её подругу. Бруно сосредоточился на своих руках, держащих невесть откуда взявшуюся кружку. Вдруг его головы что-то коснулось, отчего он заметно вздрогнул, расплёскивая прозрачную жидкость. Олайа захихикала, пряча руки за спиной, и села на соседний стул, скромно улыбаясь. — Кто такой Нуньес? — спросила девушка после недолгого молчания, с интересом кладя подбородок на ладонь. Бруно удивленно вдохнул, медленно соображая и хмурясь. — Не знаю. Неважно, я думаю, — замялся он, поняв, что вновь погрузился в себя и начал бубнить себе под нос всё, что взбредёт в голову. Никакой Нуньес к ней не сватался, и, кажется, он снова отвлекался на ненужное и погружался в смесь страхов и неуверенностей. И всё же он не решался поднять тему вчерашнего происшествия. Олайа тихо шмыгнула носом, часто моргая уставшими покрасневшими глазами. — Мне нравится ваша прическа, — поделилась она своими мыслями, бросая быстрый взгляд на низкий хвост мужчины. — А Хосе снова подстригся. Сеньора Бовар опять обкромсала его волосы больше некуда… Бруно ощутил, как его напряженные плечи опускаются, распространяя по телу тепло. В предсказаний, где Бруно и Олайа женились, у него был непривычный для взлохмаченного мужчины низкий хвост, который она с симпатией поправляла шустрыми руками. Бруно отпил из кружки, задерживая дыхание, чтобы остановить вдруг участившееся сердце. — Сеньора Бовар приводила в порядок всех детей, когда я был ещё мал. — Неужели? Это ж сколько ей лет?.. Бруно неловко улыбнулся, и девушка тихо ойкнула, но не смутилась. Старый дядя лучшей подруги. — Когда ты в последний раз виделась с Луизой? — О, мы довольно… давно. Дел невпроворот, ведь всем в городе нужна помощь, — легко произнесла Олайа, и ему показалась понимающая усмешка, словно девушка разглядела его актерство. Однако Олайа была слишком молода. Порой в таких простых вещах ей не хватало опыта: девушка смутилась, плотнее прижимая к себе скрещенные на груди руки, и что-то тихо буркнула. — У вас так много кошек… — Папа их любит очень, — сразу оживилась девушка, вытягиваясь. — Большая часть родились здесь, но троих товарищей он откуда-то притащил. Дикие были, как ягуары, но вроде присмирели… Я даже не знаю, сколько их у нас. Но это моя любимица! — она вытянула губы, указывая мужчине на белоснежную кошку, похожую на дорогую статуэтку. Животное внимательно разглядывало нового гостя серьезным взглядом и, кажется, принюхивалось. Теперь он уже не так часто возился с крысами, но, быть может, именно этот запах так заинтересовал её? — Я зову её Мария. Но ей больше нравится «кошка», — белая красотка мгновенно повернула голову в сторону молодой хозяйки и мурчаще мяукнула, шевеля длинными усами. — Как и всем остальным кошкам, впрочем… Бруно и правда заметил несколько выглянувших из разных укрытий морд. — Они хотят… есть? Его крысы обитали рядом лишь из-за еды. Вечно голодные, порой агрессивные. Девушка погладила белую кошку, единственную, что не спряталась после того, как незнакомый мужчина сел на предложенный стул. — Они хотят ласки. Влюблённость не оправдание. Он не мог выкинуть из головы двойственность предсказания. Он не мог понять, почему Камило, не обращавший внимания на Олайу, появляется рядом с ней у алтаря на месте Бруно. Желание плыть по течению сходило на нет при одном взгляде на волшебное стекло. К счастью для Бруно, других откровенных сцен с участием Олайи он больше не предсказывал. Его бедное сердце бы не выдержало узреть на своем месте Камило. Бруно невольно оглядел фигуру девушки, сокрытую несколькими слоями ткани. Выбор, очевидно, оставался за ней, но что повлияет на её решение? Иногда, когда Бруно не мог отгадать её эмоций, ему казалось, что он ходит по тонкому канату, балансируя над пропастью. Как теперь сложится судьба, когда он сорвёт с неё собственные оковы предсказаний? Предсказание всё равно, что колея, ведущая ручей в определённую сторону. Чтобы разлиться и изменить течение, нужно очень постараться. Как поздно он это понял. Как тошно исправлять ошибки. Олайа ласково ему улыбнулась, отчего в груди и горле затрепетало. В такие моменты… в эти моменты открытой искренности ему казалось, что она его любит, и будущее предрешено, что настоящее и есть будущее, а прошлое укутывало их бережной пеленой. — Вы пришли из-за вчерашнего? — По правде говоря, да. — Я так напугала всех. И вас. Не знаю, что это было, но теперь я почему-то об этом не думаю. Словно это сон, и ничего этого не было. И в этих чистых глазах он видел надежду. Олайа ждала, что он скажет, что ей это и вправду показалось. Но он не мог лгать. Больше не мог. — То, что случилось вчера… — Пожалуйста, не сегодня, — Ола махнула рукой, отстраняясь и распуская высокую прическу лишь чтобы вцепиться пальцами в волосы и с силой оттянуть пряди, приводя себя в чувство. Объёмные живые кудри закрыли её лицо, словно изгородь. Бруно опустил взгляд, погружаясь в ворох шума в голове: предсказания, предназначения, выборы и желания. Колдун услышал звук бьющегося стекла и вновь ощутил себя не глубоко в своих мыслях, а на скромной кухне Розье. Девушка повернулась к нему лицом. Никаких разбитых предметов не было. — Олайа, это важно… — Я знаю. Но мне станет страшно. Я не хочу знать. Эрнандо придет сегодня, мы так давно не собирались вместе, семьей. После размолвки с Изабеллой всё словно покатилось с горы… Мне нужно побыть с отцом и братьями, мне нужно спеть и станцевать, я хочу просто… Хосе напряженно глядел на мечущуюся девушку из зала, но, после короткого взгляда Бруно, ушел на веранду. Олайа встряхнула кудрями, нервно щелкнула пальцами и спрятала руки за спиной, шумно выдыхая. Все её действия были быстры и резки, будто она скрывала раздражение. Всё как-то в миг переменилось, словно перед Бруно предстал другой человек. Ей нужно свыкнуться, нужно принять и успокоиться. Ей нужно отдохнуть. Бруно понимал это всё, и соглашался на всё. — Бруно, я очень благодарна, что вы пришли. Но… — Мне нужно идти, — резко оборвал он нескладную беседу, продолжив её мысль. Ола часто заморгала, открывая рот, но не произнося ни звука. — До встречи. Надеюсь, скорой. Бруно выскочил из дома Розье, едва не споткнувшись на крутой лестнице, и дергано помахал рукой потерянной Олайе, выглядывающей из окна. Сердце колотилось до болезненного спазма в груди и шее. Внезапное отстранение девушки всё же ударило его по голове. Он вдруг увидел со стороны, как она ему нравилась, несмотря на предсказания и вопреки неприязни между Розье и Мадригаль. Он старался не спрашивать себя, что было бы, не поймай он едва не ускользнувшее предсказание об их свадьбе. Бруно боялся осознать, что она была бы ему не интересна, что все его действия обусловлены лишь желанием обрести родного человека и выкарабкаться из одиночества в большой и дружной семье. Он старался не думать, что, не вцепись он в неё, ей было бы легче жить. Кто он? Паук? Зловредный клещ? Человек. Я — человек. И человек есть образ Божий. Божий. За тó я и ответственен. Бруно оперся одной рукой о молодую пальму, другую положив на гулко бьющееся сердце в груди. Влюбленное стеснение, почти как в годы его юности, трепетно порхало внутри. Бруно был неисправимым романтиком, вопреки возрасту и событиям его жизни. Он верил в то, что всё будет хорошо, вопреки начавшимся трудностям и препятствиям. Он знал. Он предрекал.~***~
Белой дорогой путь твой живой
Олайа огляделась вокруг. Белые светящиеся нити кружились, переплетаясь между собой в простые узоры и снова распадаясь на отдельные части. Некоторые плыли прямо ей в руки и заворачивались в прекрасное лёгкое кружево, похожее на волшебство звёзд. Ола подняла голову к небу — звёзды тут горели ярко и были в разы крупнее тех, что она видела ночью. Словно огромные чистые кристаллы. Нет, намного чище и прекраснее. Здесь было лучше. Но где это — здесь? Тревоги не было, как и страха. В этом месте хотя и была ночь, от звезд было очень светло и тепло. Ола шла в сопровождении узоров и прозрачных светящихся нитей по низкой траве, мягко обнимающей голые ступни. Не было ни тропы, ни других растений, ни кого-то ещё. Бескрайнее непаханое поле с тёмно-зелёной голубоватой травой.Сделает ветер лёгким твой шаг
Олайа шагнула, и вдруг под ногами не оказалось ничего, словно она шагнула в пропасть: свет не пропал, но всё переменилось, вывернулось и затрепетало. В ней засел страх неизвестности, и хотя она его не заметила, маленькая тень залегла на сердце. Светлых нитей стало меньше: они рвались и рассыпались.Силу отдаст скалистый берег
Её оглушил звук удара о воду, и Ола погрузилось на глубину, не понимая, что происходит. На глубине было ещё больше света, и хотя до поверхности воды было намного ближе, девушка выдохнула весь свой воздух, погружаясь глубже. Тело начинало ломить, уши закладывало от писка, но она упорно плыла вниз, преодолевая сопротивление воды и желание вдохнуть. Было странно ощущать боль, но не чувствовать её. Бессилие и ясность. Трезвость и страх. Ола плыла в глубину, не понимая, плывет она вниз или наверх. Движения её становились резкими и отчаянными, свет не приближался, и был так же далёк, а вокруг лишь темень, не рассеивающаяся даже белыми звёздными остатками нитей. Олайа сделала вдох, на мгновение ощутив горькую пронзающую боль, и вдруг вынырнула из глубины. Вода вытолкнула её, и Ола упала, словно стояла на земле. Крупные звёзды светили ей.Небо откроет свой тайный свет
Она шла по воде, как до того шла по траве, и искала нужное. Была ночь, и было много света. А может ночи не было, но были яркие близкие звёзды. Был голос. Были фигуры и слова. Олайа обернулась, видя невидимое и слыша неслышимое. Ветер вихрился вокруг, легко и мягко направляя и подсказывая действия. Вторя ветру, Ола протянула руку, касаясь твёрдой невидимой преграды, что вдруг начала кристаллизоваться и высвечиваться в глубокий изумрудный, отражающий всеми своими гранями прозрачный чистый свет. На Изумруде возник узор, сплетающийся сложной вязью. Из узора вышел человек. Бруно.Будет рядом сокол, он тебя сбережёт
— Не бойся меня… Посмотри на меня. Ола резко подскочила и села на кровати, уставившись в темноту. Гудящая от прилива крови голова не соображала, зато скованность резко вырвавшегося из сна тела ощущалась тянущей болью всём теле. — Так это был сон, — дрожащим голосом прошептала девушка, проводя руками по влажному от пота лицу. С кудрей даже капала вода… Руки Олы взметнулись вверх, волосы были насквозь мокрыми и холодными, как и ткань её ночного платья. С замиранием сердца, не сдерживая тихих крупных слёз, Ола провела руками вдоль одежды, выжимая юбку. Любимый звук плеска воды казался угрожающим и жутким. — Боже милосердный, — выдохнула девушка, ощущая холод по всему телу из-за воды, и с трудом поднялась на ноги: липкая мокрая одежда мешала двигаться и тормозила её. Ола боялась увидеть на своей постели что-то жуткое и безобразное, однако ничего, кроме огромного мокрого пятна, не было. — Santo cielo. Сбросив с себя одежду, Ола ударилась спиной о стену, в которую упёрлась, и сползла по ней вниз, дрожа от холода и рыданий. — Я не понимаю, ничего не понимаю, — шептала она, обнимая себя за плечи и скрещивания ноги. Слёзы согревали грудь и жгли лицо, а мокрое хлюпающее тряпьё, её платье, валялось прямо перед ногами и светилось в темноте белым пятном. Ола не знала молитв. И не бежала вниз за помощью лишь потому, что сейчас ничего не происходило. Мария мирно спала на своей любимой полке в изголовье кровати. Попугай, сидящий на раме гобелена, тоже не выглядел бодрствующим. Отец говорил, что животные чувствуют нечистую силу. — Мари, — робко позвала девушка. — Куку, Мари… Кошка лениво приоткрыла светящийся в ночи глаз и подняла голову, широко зевая. Тяжело спрыгнув на пол, зверь шустро подошел к человеку, по пути принюхавшись к мокрой ткани на полу, не вызвавшей большего интереса. Кошка поставила передние лапы на колени девушки и принюхалась к её лицу. Шершавый, как щётка, язык обжёг скулу, лоб, бровь. Ола обняла тонкую лёгкую кошку, утыкаясь носом в мягкую шерсть и успокаиваясь от громкого мурчания.Будет рядом сокол, он тебя сбережёт
~***~
Ола резко очнулась, тут же ощущая боль в шее и спине. Она так и уснула голая на полу, приперевшись к стенке. Едва светало, в доме было тихо, а значит, все спали. Как ни странно, сонливого состояния не было. Ола сразу вспомнила странный сон, ночные страхи. Девушка прикоснулась к ночному платью, скомканному перед холодными ногами — оно было абсолютно сухим, даже не смотря на влажность в воздухе. С трудом подняв занемевшую руку, Ола коснулась упругих кудрей. Влажные. Постель оказалась необычайно холодной, но сухой, как и одежда. Мария наблюдала за человеком одним глазом, недовольно помахивая хвостом. Попугай деловито чистил пёрышки и пока даже не чирикал. Ола отвлеклась от разглядывания пернатого, никак не желавшего покинуть их дом и улететь на волю. — Какая же я дура, — горько прошептала девушка сама себе, вытягивая из шкафа светлое простое платье. — Такое нельзя откладывать. Нельзя… Ола не хотела знать, что нависло над ней, но от опасного невежества можно лишь ждать беды. Нельзя закрыть глаза, когда стоишь по уши в воде, а она всё прибывает. Быстро одевшись, девушка тихо выскользнула из дома, умудрившись не наделать шума — сама судьба благоволила ей идти в Каситу за помощью — и направилась по ещё спящему Энканто к башне Бруно по влажным холодным улицам. Путь до Каситы оказался короче, чем она привыкла: голова была занята мыслями о странных событиях, происходивших с девушкой, магии и Бруно. Ола пыталась понять, был сегодня сон или колдовство, почему этой ночью во сне у неё совсем не было страха, и как же она помнит его от и до, словно это происходило в самом деле. Она повторяла про себя сон, чтобы точно его не забыть, почти не удивляясь тому, что перед пробуждением её обнял именно Бруно. Просто так случилось. Просто так и есть. Странная мыль возникла в голове. Могло ли и ему сниться то же самое? Быть может, он и правда вытянул её из сна, чтобы она совсем не забылась? Заходить в чужой дом без спроса Ола не хотела. Тем более, что дом этот волшебный и вполне может наказать незваную гостью самостоятельно, а то и вовсе поднять на уши весь дом. Ола обошла виллу, с тяжелым вздохом задирая голову и заглядывая в приоткрытое окно. И почему Бруно не поселили на втором этаже, как и других? Туда она бы без проблем забралась! — Высоко. Не доползу. Вдруг один камень, грузно вытягиваясь, выступил из башни. А над ним второй, а затем и третий. Касита образовала лестницу, восходящую к самому окну башни Бруно. — Ты шутишь? — нервно проговорила девушка, однако, ступая на первый выступ. Под её ладонью, опирающейся о стену, образовался еще один маленький выступ, за который, словно за перила, она могла держаться. — Спасибо… Ола несмело и осторожно начала подниматься, огибая высокую башню. Она ни разу не упала, ведь была достаточно ловкой, но лишь надеялась, что Касита не позволит себе злую шутку и не уберёт ступени прямо у девушки из-под ног. Ола крепче ухватилась за стену и начала подниматься быстрее, чтобы… что? Когда до заветного окошка оставалось не больше метра, Ола вдруг остановилась, ужасаясь самой себе. Она полезла в комнату к взрослому мужчине, дяде её лучшей подруги, через окно? Пока он спит? Она и правда свихнулась? Девушка задрала голову. На лестнице валялись мелкие камешки, но они были настолько малы… Всяко лучше, чем заваливаться в чужую спальню. Бросив целую горсть в окно, Ола молилась, чтобы Бруно не спал, или у него был острый слух. Стучать в ставни тоже не хотелось. Либо он проснётся от камней, либо она будет ждать его на крыльце, как преданный пёс. Вторая партия оказала больший эффект: почти сразу седеющая удивлённая голова выглянула на улицу, оглядывая небо. Ола опустила голову. Мужчина был раздет, и от вида его выступающих рёбер она почему-то смутилась. В самом деле… — Бруно, — тихо прошептала девушка, на секунду поднимая голову и жмурясь. Шея до сих пор побаливала, а тёмный взгляд колдуна её и вовсе смутил. Бруно издал удивлённый возглас и позвал её, но Ола притворилась, будто ей страшно. — Я пришла поговорить. Очень нужно, пожалуйста. Мне приснился кошмар. — Santo Dios!.. Я скоро спущусь, проходи в дом. Касита, помоги Олайе. Его голос был хриплым после сна и очень грубым. Не таким осторожным и ласковым, каким был обычно. Ола это отметила, но не придумала, что делать с этой мыслью, даже пока спускалась. — Джульетта! — раздался противный возглас. Ола одёрнула руку от входной двери и отошла от кухонного окна. Не чтобы подслушать, нет, в прошлый раз наслушалась и о себе, и об отце. И всё равно девушка не могла заставить себя ступить в дом, зная, что там бродит Пепа Мадригаль. И чего ей не спится в такую рань… Дверь распахнулась от её легкого касания, словно по волшебству. Не без помощи Каситы. Джульетта выглянула с кухни, свежая и опрятная, очень красивая, и удивленно приподняла брови. Нежная материнская улыбка расцвела на её лице, рождая тепло в сердце. Ола скромно улыбнулась в ответ, разминая шею и неловко замирая. — Вы меня простите… — Дорогая! Наконец-то ты пришла, Олайа, я так давно не видела тебя. — Я вообще-то… — Что за страдание на твоем лице? — сжалилась женщина, подбегая к девушке и касаясь холодного плеча. — Ты замёрзла. Что-то болит? Ола кивнула, указывая на тянущую шею. Причина разрешилась как-то сама собой. От Пепы её защитит Джульетта, скоро спустится Бруно, и ей не придется рассказывать о происках магии. — Неужто простудила? — залепетала женщина, подталкивая девушку на кухню, где сидела всея хмурость Энканто. Ола неприязненно сморщилась, отворачиваясь от Пепы. Созерцать эту недовольную рожу утром — то ещё занятие. Ведьма тоже не проявила к девушке любовных чувств, явно пребывая не в настроении. — Подожди здесь, пожалуйста, я проверю запасы, — улыбнулась целительница прежде, чем убежать. Напряжение между Олой и Пепой нельзя было разве что пощупать.~***~
Бруно столкнулся с Джульеттой на втором этаже. Она схватила его за руану, не давая спуститься, и заставила притихнуть. На кухне было шумно, словно кто-то ругался. Тихий гром прошёлся по первому этажу эхом. — Ты за дуру меня принимаешь?! — громыхнула Пепа, и на головы женщин обрушился короткий холодный ливень. Ола пораженно поджала губы, широко распахивая глаза и чувствуя невероятный гул сердца и железный привкус во рту. Живот неприятно скрутило. Пепа Мадригаль страшно выпучила глаза и оскалила зубы, из последних сил сдерживая гнев — девушка видела это по чернеющей туче, всё не мóгущей разродиться вспышкой молнии над ними. Руки начали трястись от неприятного предчувствия. Не было вины, но тошнота то и дело выталкивала Олу из равновесия. Зря она так хлëстко пошутила о свадьбе ведьмы, желая задеть её чувства. Соберись, тряпка. Соберись. Ола с восьми лет практиковала отключение эмоций, так глубоко в ней отпечатался холодный влажный ожог от проклятия Пепы Мадригаль. Быстро выдохнув, Ола расправила плечи и подняла голову, наконец увидев, как мучается женщина от своих же эмоций: приложив пальцы к вискам, та что-то шептала себе под нос и глубоко дышала. «Принимала за дуру», — искренне призналась себе девушка, однако не произнесла этого вслух. Нет нужды провоцировать тётку на конфликт. Нет нужды вообще что-либо говорить. И всё же неприятное ощущение скребло желудок изнутри. Вина тихо подкрадывалась. — Я знаю, знаю, что сама вызвала ураган, — медленно проговорила женщина, не открывая глаз. — Но и Бруно знал, что со мной случится. Зачем он сказал это? Глупый, глупый брат! Испортил лучший день в моей жизни! Испортил, он всё испортил… По мере короткого монолога, туча посерела и, словно водопад после сезона дождей, опрокинула на золотистую голову дождевую влагу. Ола предусмотрительно отскочила назад, с опаской глядя через окно на сжимающиеся на высоком небе облака. Не столь устрашающие, как-то, что зависло над головой Мадригаль, но не обещающие ничего хорошего. — Вы оба виноваты, — все же не сдержалась Ола, попытавшись вступиться за Бруно. Ты сама дура. Сама дура. Выдох. А, впрочем… сами разберутся. Пепа тихо плакала, и по мере того, как облако проливало слёзы вместе с ней, тучи светлели. Ей тяжело. Тяжело, однако Ола не могла найти в себе хотя бы крупицы сожалений. Немного сочувствия, возможно, но не больше. Ола с детства помнила, чем может обернуться взрывной характер, а потому училась не идти на поводу у эмоций и самой управлять ими. По крайней мере, плохими. Теми, что иссушают душу и чернят её. Пыталась, правда пыталась, но что же… — Пепа, — тихо позвала девушка, присаживаясь на колени. Словно маленький ребёнок, женщина всхлипнула, выглядывая из-за ладоней на девушку в ожидании утешения. — Простите меня. Это было слишком… резко. Lo siento, por el amor de Dios. Однако именно эта женщина и показала, насколько губительным может быть эмоциональность. Ола была благодарна хотя бы за то, что на её собственных плечах нет такой ответственности.~***~
— Тебя зовут… Девочка с открытым ясным взглядом вперилась в высокую фигуру женщины. Так, словно смотрела на Пепу не с высоты своего маленького роста, а с колокольни. — Ты потерялась? — ласково прошептала женщина, приседая перед ребёнком. Девочка выглядела расслабленно и спокойно, словно из неё выкачали все эмоции. От этой непохожести на других детей у Пепы внутри завозилось неприятное чувство. — Это вы погубили мою тётю, — произнёс звонкий детский голос. Так легко и просто. У Пепы всё опустилось. Лицо исказилось гримасой боли и ужаса, а ребёнок всё смотрел, почти ни мигая и не шевелясь, как какая-нибудь кукла. Как бездушные стекляшки Бруно. Злобно оскалившись, женщина подскочила, шумно вдыхая носом и утирая худой длинной рукой слёзы. Это не ребёнок. Девчонка Розье, проклятая с рождения. Низкая, поганая… Шумно всхлипнув, Пепа попыталась проглотить ком в горле, мешающий высказать ребёнку всё, что женщина думает. И всё же зачатки благоразумия не позволили ей глумиться над ребёнком. Крепко сжав зубы и вдыхая через раз, Пепа широкими шагами устремилась в сторону дома.Да в дальние дали
Спрячешься едва ли
~***~
Девушку начало мелко потряхивать, почти незаметно. Ола до судорожной боли сжала пальцы рук, стараясь отвернуться, но дрожащие ноги словно намертво вмёрзли в пол — ей не удавалось отвернуться, и даже голоса вокруг доходили словно извне. Она слышала красивый поющий голос Феликса, тихую речь Джульетты, но лишь внутренне билась, стараясь вырваться из кокона страшных болезненных воспоминаний. Почему всё навалилось разом? Столько событий, столько препятствий. — Хватит спать, — шепнуло окружающее запредельное нечто из пустоты. — Открой уже глаза. Бруно встряхнул её, повысив голос до незнакомого властного тона — Ола в мгновение отмерла, испуганно прикладывая руку к сердцу и непонимающе взирая на напряженного и сурового Бруно. Не дав ей надумать себе лишнего, мужчина прижал трясущееся тело к себе и погладил укрытую платком спину. — Всё хорошо, Олайа, всё хорошо. Верь мне. — Верю, — шепнула она ему в шею. По мужским ключицам потекли горячие слёзы. Сумев разогнуть похолодевшие руки, Ола обняла его в ответ и зажмурилась, принимая тепло другого человека. Все хорошо. Теперь всё хорошо.Будет рядом сокол, он тебя сбережёт Так ты пройдёшь и узреешь ту землю Где встретит тебя небесный кам Сможешь ли ты ему поведать Куда идёшь и где твой дом Будет рядом сокол, он тебя сбережёт.