Надгорье

Daurentius — Slavic Affairs/

Siberia Altay — Slavic Affairs

~***~

Больше так продолжаться не могло. В голове вместо мыслей была каша, бесформенная и разваренная от того, что котелок варит её беспрерывно. Ещё немного, и всё пригорит, глаза у Бруно станут туманными, а из ушей повалит пар, если он не разберётся с путаницей в голове. Пока не разберёт ящик с волшебными предсказаниями, что путали его понимание будущего и уверенность в завтрашнем дне. Единственное, в чём Бруно был уверен всегда — в неотвратимости бытия, однако, когда выпадает так много вариантов будущего, он теряется. Как бы сказала Мирабель? Солнечно улыбаясь, sobrina бы утверждала, что завтрашний день настанет. Без тяжелых мыслей и мрачной обречённости, в которую Бруно вновь себя загонял. Теперь иначе. Теперь он видит себя со стороны и может пресечь гнетущее чувство бессилия, чтобы самому себе дать силы жить, вдохнув полной грудью. Бруно открыл глаза, но вокруг было всё так же темно. Лишь осторожное свечение предсказания где-то над головой слабо говорило о своём присутствии, но не освещало ничего: уже больше полугода лицо Олайи Розье развеивало мрачность его спальни. Не столько волшебством предсказания, сколько ласковой нежностью в глазах, перекрывающей даже холодный свет изумруда. Бруно приподнялся на локтях, оборачиваясь к предсказанию, и от взгляда на её лицо в груди разлилось горячее живое тепло. Такого не было прежде, до встречи с ней настоящей. Словно не давая Бруно уйти от изначальной цели, видения, спрятанные под кроватью, полыхнули белой вспышкой и утихли, услышанные и послушные. Когда-то Бруно потребовалось много времени, чтобы поладить со своими гаданиями: прежние слепки царапали его острыми гранями и трещали, рассыпаясь на мелкую крошку прямо в руках чародея. Гадания были жадными до внимания, когда он был молод. Возможно, он стал мудрее и спокойнее с возрастом. Возможно, предсказания с его будущей женой отвечали ему взаимной любовью, оттого так легко лежали в руках и не бились от неосторожного движения. Не крошились и не скрипели, лишь тихо и ненавязчиво влекли к себе и… Бруно очнулся, лишь когда глаза начало слепить, словно от пожара. Проморгавшись, мужчина теперь не видел ни яркой зелени магии, ни пляшущих бликов, зато с удивлением обнаружил себя сидящим на холодном полу перед раскрытым потайным сундуком с таинствами будущего. Он очаровывался собственным волшебством, и это тревожило. Словно божье провидение, за окном громко закричала птица, шурша в ночной тиши широкими крыльями. Всё не ради наслаждения, а только для порядка в голове — пообещал себе Бруно, стараясь сдержать поднимающуюся от живота к горлу звенящую дрожь. Собравшись с духом, Бруно взял в руки самый первый попавшийся магический слепок предсказания, заменяющий фотокарточку. Простой бытийный сюжет, не связанный ни с чем, кроме Олайи, танцующей на мелководье. Вместо привычного звенящего платочка — венок с крупными белыми цветами. Подумать только, ещё недавно он не знал даже её имени! Мужчина на мгновение ощутил трепет перед неизвестным, чарующий его до встречи с девушкой, и медленно выдохнул. Как бы ни была прелестна таинственность, дающая волю выдумкам и домыслам, ощущение живой души рядом радовало в разы больше мечтаний. Олайа звучала в груди звонко и ощутимо, с золотым жаром солнца. И это нравилось ему больше, чем повторяющееся эхо, твердящее о незнакомке в холодном серебристом свете. Однако, как бы ему не нравилось любоваться спокойной размеренной жизнью, предсказание без конкретных понятных событий пришлось отложить — сейчас его задача иная. Отобрав из значительного количества еще около дюжины гаданий, маг отложил их в сторону, бережно укрывая в потёртую ткань своей старой руаны, мягко скользящей по гладкой поверхности. В оставшихся сюжетах была разительная разница и путаница. Все предсказания относились к одному временному промежутку, но дышали разным будущим. Тревожный шёпот за спиной заставил его вздрогнуть и обернуться: прямо перед его глазами дверь в спальню медленно приоткрылась, вращая тени по стенам комнаты. Когда Бруно встал с колен, чтобы запереться, из тёмных углов раздался шипучий игривый шёпот. Поочерёдно, словно игривая пугающая песня, он клубился и тревожно гулял из тени в тень — лишь периодически крики птицы за окном заставляли шепот стихнуть. Рычащая поступь кинжалов плясала разными голосами и вращалась вокруг его головы, пытаясь увлечь за собой и переманить к себе, подчинить своим желаниям. Мягко затворившись, дверь отрезала потусторонние шуршащие голоса, тянущиеся из комнаты предсказаний, почуявшей погружение чародея в свой дар. Загляни, посмотри, утони. Пойми, пойми, пойми! Бруно зажмурился, оттягивая пряди волос с особой силой и заставляя себя отвлечься. Магия скреблась в дверь, но утихала вместе с его безразличием. И лишь когда по ту сторону наступила тишина, он расслабился, шумно выдыхая. — Какая настойчивость, — прозвенел хрустальный холодный голос, от которого у Бруно по спине пробежала колючая дрожь. Шепот магии возродился, но теперь был хитрее и проворнее, словно юркая тонкая змея, способная пробраться во все щели. Резко обернувшись, мужчина с ужасом обнаружил на своей кровати вальяжно сидящую девушку. Тихий свет из раскрытого сундука предсказаниями нежно обнимал её лицо и рукава белого платья. — Олайа, — выдохнул он, упираясь спиной в дверь и чувствуя, как волосы тяжелеют и тянут его голову вниз. Он с трудом смог удержать себя на месте, и лишь с неверием смотрел на девушку. Этого быть не может. Он чокнулся. Loco brujo. — Правильно думаешь, — хищно, словно кошка, оскалилась девушка, вскакивая и пружинящим шагом приближаясь к мужчине. Бруно с трудом сглотнул, слыша собственное прерывистое дыхание. Глаза начали болеть от того, как широко он распахнул их, и, кажется, в глазах у него начало двоиться, потому что, освещенные неверным светом предсказаний, теперь в комнате гуляли две Олайи. — Не ходи к другим, не смотри на других, — шептала девушка, танцующе приподнимая поочередно плечи и вращая головой. Она остановилась, удерживаемая другой Олайей. — Нам и без того тут тесно, — строго произнесла вторая девушка, поправляя красный крупный цветок на голове. — Не делай больше предсказаний. Бруно осоловело переводил взгляд с одной на другую, пока кровь с особым усердием ударяла его по вискам и мешала вслушиваться в женские голоса. — Я тебе жена! — восторженно воскликнула девушка, теперь назвать её Олайей у Бруно не поворачивался язык. Глаза её горели неестественным зелёным светом, слишком ярким для живого человека. Искусственный холодный свет её очей сбивал с толку. — Другой не ищи, — игриво протянуло наваждение, всё же ступая ближе и дотрагиваясь рукой до груди Бруно. Ему показалось, что кости под её пальцами провалились в сосущую бездну. — Я же не тебе, — строго произнесло второе наваждение, отворачиваясь от мужчины и отходя дальше, к сундуку с предсказаниями. Он узнал её, узнал их обеих по одинаковым белым платьям и единственному различию — цветку в прическе. Бруно с неприкрытым ужасом вжался в дверь позади себя, когда девушка обняла его за шею, дыша холодом. Схватив мужчину за волосы, она собрала их в низкий хвост и, звонко хмыкнув, прижалась неживыми губами к губам Бруно. Душа у него ушла в пятки. Вдруг ещё одни чужие руки погладили его по волосам, вызывая неприятный трепет. Положив голову на мужское плечо, третье приведение с зелёными глазами и вздыбленными кудрями улыбнулось ему, щекоча шею дыханием. Её тело, словно дым, вырастало прямо из двери. — А я ничья. Ни твоя, ни Камило. — Что.? Кто.? — единственное, что мог он выдохнуть, окруженный собственными предсказаниями. Вдруг он увидел, что в комнате бродят ещё несколько приведений в облике Олайи. — Мне Друг. — Знакомый. — Чужой дядя. — Чокнутый старик. Их хрустальные, словно застывшая вода, голоса наслаивались друг на друга и звенели, сталкиваясь. Девушки растащили предсказания по комнате, по-видимому, каждая взяла те предсказания, что связывала с собой. Со своим будущим. Каждый хотел жить и существовать, и лишь только та, что назвалась его женой, не отходила от Бруно. — Я тебе милее остальных, — сладко выдохнула она, крепче обнимая его за шею и поворачивая голову в ту сторону, куда уставился её «муж». Прямо на его глазах, злобно плача и падая на колени, одно из привидений таяло, превращаясь в зелёный магический дым. Он видел её страдания, затуманенный взгляд, слышал нечеловеческие рыки. Разрывая рубашку на груди, девушка посмотрела прямо на него прежде, чем раствориться. — Ола!.. — не совладал он с собой. Дрожащий голос потонул в темноте. На его губы лёг тонкий грубый палец, заставляющий смолкнуть. — Этого будущего… нет. Её нет, Бруно. Нет того будущего, где они бы не встретились. Больше нет. — Не было… такого предсказания не было, — с ужасом качал он головой, думая, что и правда погубил её. Живую, настоящую. — Не делай других предсказаний, — игнорируя его опешившее состояние, повторила девушка, прижимаясь к груди мужчины. — В последнее гадание появилась она, — приведение ткнуло пальцев в девушку с крупным цветком в волосах, невесту Камило. — Не делай других. Сделай всё, чтобы осталась лишь я. — И я, — мурлыкнула позади него ещё одна девушка. Его «друг». — И она, — хмыкнула жена. Бруно слышал, слушал, но не мог оторвать глаз от дыма, в который превратилась одна из девушек. Казалось, никто не заметил её отсутствия, и это тревожило его ещё больше. Её не стало, и этого никто не заметил. — Она умерла, — легко произнесла девушка, и маг со страхом и непониманием наконец посмотрел в её хищные непрозрачные глаза, затянутые зелёной пеленой. — И в этом твоя вина. Ты виноват. Ты виноват. Виноват!.. — Ты лишил её счастливого будущего. Бруно с громким вздохом распахнул глаза, вцепляясь пальцами в пол и подорвался с места, не сразу различая в серебристом свете очертания комнаты. Предсказания, словно кривая дорожка, были разбросаны по комнате в направлении выхода. Приоткрытая дверь покачивалась от сквозняка. — Я лишил. Я… лишил? Тишина медленно наполняла его спокойствием. Бруно хлопнул себя по лбу и болезненно сморщился, качая головой. Что за дурной сон? Облегченно выдохнув, мужчина провел рукой по мокрому от слёз лицу и начал медленно просыпаться, сбрасывая оковы страхов, выползших во время сна. Сердце безумно колотилось в груди, конечности едва гнулись: он совсем продрог из-за того, что уснул на полу. Выкрики маленьких юрких птиц придавали ему ощущение реальности. Это утро, этот рассвет были прекрасны, особенно в сравнении с чернью непроглядной ночи.

~***~

Ола скучающе шаркала ногой по земле в ожидании Луизы, и прикрывала глаза от яркого солнца, проникающего мелкой сеткой сквозь укрытие из веток и листьев. Наконец перед входом началось какое-то движение, и девушка быстро подскочила, надеясь выцепить подругу и скоро увести её в дальнюю часть Энканто — к разлому гор. Однако возня перед главным входом оказалась двумя переговаривающимися фигурами, совсем не похожими на Луизу. Ола шустро присела, чтобы её не заметили, и плутовато выглянула из-за ствола мохнатой низкой пальмы. Бруно кивал на слова говорящей Альмы Мадригаль, бабушки Луизы. Жесткие кудри как будто отражали свет солнца — девушка озадаченно хмыкнула, только после понимая, что это лишь седые пряди, а не блик металла. В голове родилась чудесная картина лежащих на волосах нитей из серебра. Можно было бы упросить Эрнандо создать такую же красоту, но в кучерявой причёске Олы серебро бы терялось и путалось. А великолепные локоны Изабеллы были теперь недосягаемы. На этой девушке любое украшение смотрелось волшебно — вот уж кто настоящая ведьма. И всё же надо зайти в гости к брату в мастерскую — после размолвки с невестой он возвращался оттуда мрачнее тучи, только дома Олайе удавалось его развеселить. Бруно уже повернулся в сторону Олы. Махнув рукой, мужчина хотел уйти в город, однако мать окликнула его и шустро догнала стремительно уходящего сына, чтобы крепко обнять его и застыть с незавершённым вдохом на губах. Казалось бы, скучная обыденность, если бы не скованность движений и какая-то немая отчаянность. Обхватив руками худое тело, Альма прижала седую голову к груди Бруно и свела брови, поджимая плечи и втягивая шею. Мужчина осторожно приобнял мать, погладив ту по плечам, и выпрямился, уже смелее проводя руками по округлившейся спине ставшей такой слабой и нуждающейся женщины. Ола изумленно вытянула шею, наблюдая за странными изменениями: робкий дядя Луизы вдруг стал для кого-то опорой, тем самым непоколебимым столпом, вырезанным на двери в его комнату, а суровая женщина, глава семьи, обмякла в объятиях сына, как маленький ребёнок. Как ребёнок. Разве старики могут быть похожи на детей? На улице было жарко, но Ола вдруг ощутила, насколько холодным было её тело по сравнению с растекающимся в груди теплом лишь от мысли, насколько много счастья между этими двумя. Плечи стиснуло как будто от родного прикосновения. Когда появилась Луиза, обнимающиеся люди вдруг оба показались такими маленькими и тонкими, что Ола невольно захохотала, тут же закрывая рот рукой, и исступлённо вытягиваясь от взглядов Мадригаль. Прятаться было поздно. — Ола! — обрадовалась Луиза вместо того, чтобы сделать вид, что подруги здесь нет. — Ты чего там спряталась? Луиза! Простая, как камень! Девушка робко встала, отряхивая юбку от травинок и земли, и скромно сложила руки в замок перед собой. Платок со звенящими украшениями скромно брякнул и умолк, сокрытый волнами юбки. Несмотря на высказанное недовольство и последующие извинения, между Олой и Альмой до сих пор чувствовалось напряжение. Девушка ощутила укол стыда за свою невольную слежку, но, словно ни в чём не бывало, подошла ближе к людям и прочистила горло прежде чем поздороваться. Не было желания даже оправдываться, поэтому, почесав царапину под глазом, девушка лишь кивнула подруге в сторону, и сделала шаг по направлению к разлому. Яркое пятно на скуле приковало к себе взгляды старших, обеспокоенные и изучающие. Бруно слегка наклонился вперёд, хмурясь и заторможенно моргая. Мужчина вообще выглядел сегодня болезненно, словно даже бледнее обычного. Мешки под глазами сиреневые, как небо, а белки глаз красные, как от недосыпа. Бруно всегда выглядел не слишком опрятно, но сегодня превзошел сам себя: жесткие кудри, казавшиеся ей издалека озарёнными звёздным светом, непривычно торчали в стороны, а не спускались к лицу тяжёлыми волнами. Олу сдерживало только присутствие бабки Луизы. — Аbuela, я сегодня буду целый день с Олой. Не теряйте! Ола почти успела повернуться, чтобы сбежать. — Стой, — оказывается, твёрдость Бруно могла быть не только в поддерживающих объятиях с матерью. Мужчина решительно приблизился к подруге племянницы и приподнял легким касанием её лицо за подбородок, тут же убирая руку. — Подожди здесь. Пожалуйста. Недоумённо переглянувшись, девушки проводили скрывшегося в доме дядю Бруно. Альма тепло улыбнулась ему во след, и уже раскованнее взглянула на подругу внучки. Ола молилась, чтобы с ней не начали говорить, но молитвы эти услышаны не были. — Откуда у тебя эта царапина, Евлалия? — поинтересовалась женщина без наигранной заботы, скорее из чистого любопытства. — С попугаем, эээ, это попугай. Случайно. — Какая боевая птица, — рассмеялась женщина, вызывая натянутую улыбку замершей от стеснения девушки и смех Луизы. От дальнейшего неловкого разговора их спас Бруно, появившийся с печеньем Джульетты в руках. — Спасибо, — робко поблагодарила девушка, прячась от Альмы за Бруно, что, кажется, и правда не выспался — так хмур он был в этот солнечный день. Ола не стала настаивать, однако разочарованно оглянулась, когда мужчина пошёл в совершенно другую сторону, оставляя Луизу и Олу одних. Она точно видела, куда он направлялся первоначально, и знание того, что он изменил маршрут из-за неё печалило. Дорога казалась ей тяжелее обычного. — Не выспалась? — осторожно спросила Луиза, вызывая у девушки стыд. — Нет-нет, извини. Так странно не чувствовать боли, — исправилась Ола, касаясь места, где ещё недавно была царапина. Впрочем, розовый след до сих пор оставался смутным напоминанием. Не как у других. Не так волшебно. — Это странно... — хмуро пробормотала Луиза, поджимая губы.

~***~

Всё было чуждым и закольцованным. Бруно раз за разом проходил по одной и той же петле самобичевания, радости, сомнений и решимости. Раз за разом одно и то же, те же мысли, те же образы. У него не получалось найти выход из замкнутого круга. Бруно и по сей день наводил панику. Сеял смуту, как тёмный жнец. Люди косились на него, как и прежде, стоило ему выйти на улицу, будучи не в духе. Даже Олайа скованно молчала, видимо, испугавшись его хмурости. Viejo tonto. Старый дурак. «Еse viejo tonto afirma que está enamorado de ella», — слышал он собственные осуждающие мысли. Его тошнило, его знобило, словно он заболел, даже выпечка Джули не помогала, и Бруно не мог понять, что именно вывело его из колеи. Он же был так счастлив в последние дни. Ещё и дурной сон, который он запомнил во всех подробностях, смеющаяся со злорадством Олайа, совсем не похожая на настоящую. Ещё горше было от того, что он всё же поддался этому страху, ушёл с головой в вину и теперь действительно портил ей жизнь. Она волновалась и переживала, он видел. Он слышал невысказанные беспокойные слова и чувствовал тоскливый взгляд. И всё же… Бруно знал куда больше. И ему нужно просто немного времени, чтобы понять, что всё же происходит в его жизни, и насколько ему позволительно влезать в судьбу этой чудесной девушки. Насколько? Последнее предсказание, как и сказало привидение во сне, связано с невестой Камило. После этого страшного для Бруно видения он не решался предсказать что-то ещё. Среди прочего, его так увлекла Олайа, живая и взбалмошная, непонятная, что он и думать забыл о предсказаниях. На время. Мужчина схватился за голову, точно зная, что скверный шёпот ему слышится, но не в силах прекратить это безумие. Люди оглядывались и ускоряли шаг, и шквал путаных искривлённых голосов рос и полнился вокруг, как жужжание опасных злых ос. Бруно испытывал страх. К сильному ветру прибавились дождевые капли, ударяющие по открытому лицу и слабым рукам, словно сотни маленьких острых стрел. Ударившая после нарастающего гвала тишина оглушала потерянностью и путала его в пространстве — Бруно пересилил себя и открыл глаза. Освещённая голубым свечением серых облаков, Олайа внимательно рассматривала его, резко и болезненно вытягивая из навеянного ужаса. За болью разливалось облегчение и пульсирующая живой кровью лёгкость. Бруно отнял руки от ушей, медленно сцепляя их в замок и подавляя желание перекреститься. — Ты мне чудишься? — прохрипел он, склоняя голову ниже. Олайа удивленно приподняла брови и вытянулась, наклоняя голову вбок. Бруно продолжал потерянно оглядывать девушку, игнорируя волшебный чистый взгляд. Вдруг она весело фыркнула себе под нос и громко засмеялась, щуря глаза и скаля зубы в открытой улыбке. — Может быть. Мне тоже иногда кажется, что вы мне приснились, — призналась она, хватая его за руку и понимающе пожимая плечами. — Вы их боитесь? Бруно резко дёрнул головой, не понимая, послышался ему этот вопрос, или юная Розье действительно сказала это вслух. Он открывал рот, но ни единого звука произнести не мог. Девушка слабо приподняла один уголок губ и осторожно взяла мужчину под локоть, утягивая его на тропу, не внушавшую доверия своей мрачностью и отдалённостью. Как Бруно здесь очутился? Кажется, недавно он ушёл от сеньора Курно, но что теперь… Кусты росли вплотную в едва заметной дорожке, и Бруно казалось, что они входят в узкий коридор. — Я знаю это. Мама очень не любила площадь. Вот так. Он старый дядя, сравнимый лишь со старшим поколением. Взрослый и непонятный, со своими странностями. Бруно помнил, как, ещё будучи подростком, с сомнением относился к некоторым словам старших, считая их отжившими свой век и неактуальными. Пережиток прошлого. Хлам, который сердобольный человек счёл бы раритетом, и заботился бы о нём, как о чём-то ценном, но не имеющим никакого смысла для этого времени, для этих людей. Словно предсказания Бруно. Не для Энканто. Не для людей, а забавы ради — шутка судьбы. Тишина казалась ему неловкой. На языке вертелись вопросы относительно её прогулки с Луизой, погоды, семьи, однако Бруно не удавалось разделять себя с девушкой банальной вежливостью. Порой и правда лучше промолчать, чем увести тишину в праздную плоскую беседу. Тёмная зелень коридора скоро сменилась сочной солнечностью молодой травы на открытой маленькой полянке с широким низким камнем посредине. Растущее возле валуна ещё юное деревце наверняка когда-нибудь закроет и этот светлый участок леса, но сейчас он радовал глаз. — Солнце появилось, — вдруг сообразил Бруно, поднимая голову к ясному небу, и озадаченно шкрябая ногтями по щетине. Олайа, забавно вытянувшись, коснулась пальцами гладкого женского подбородка, и провела по линии челюсти, словно представляя, каково это, иметь растительность на лице. Этот жест показался ему настолько милым и открытым, что улыбка сама растянулась на лице, заставляя щуриться и давить смешок в груди. Вслед за пальцами на лице тянулся темный след, словно от краски. — Ты запачкалась, — заботливо шепнул мужчина, вытирая лицо девушки изнанкой своей руаны, затем осторожно обхватывая её пальцы тканью. Ощущение было такое, словно они прошли не по лесу, а по волшебному коридору в то место, где нет печали и сомнений. Где нет никаких других, нет ничего, кроме чистого света. Бруно печально поджал губы, всё ещё ощущая вибрацию отголосков злых мыслей безликой толпы и своих сомнений. Он не должен приносить в это чистое место грязь своего отчаяния и бессилия. Ола со смесью горечи попыталась заглянуть в его глаза, однако мужчина старательно отводил взгляд. Такой странный. Утешает её, а себя не может. «Прости, мне тоже нужна поддержка». Тогда, в самый первый и откровенный разговор с этим мужчиной, Ола решилась его обнять. Тогда он был правдив и мягок, сейчас же нарочно отстранялся, качая головой и пряча глаза. Ола лишь без сожаления подумала о том, что почти его не знает. Однако в этом не было ничего страшного, у неё достаточно времени. Если ему действительно нужна поддержка, он откроется. — О чём грустите? — звонко спросила девушка, не сопротивляясь попыткам мужчины убрать с её лица грязь. — Разве в этом месте может быть грустно? — выдохнул он, улыбаясь почти не натянуто. Ола приподняла бровь, с сомнением пожимая плечами и опуская голову в неверии. Он скользнул пальцами с её лица на вьющиеся пряди, не сокрытые платком, и осторожно, как маленького ребёнка, погладил Олайу по голове. Трепет вновь заиграл в груди проснувшейся птицей, вопреки её задумчивой хмурости. — Не тревожься, Олайа. — Бруно, вы на меня обижены? — и всё же прямолинейности ей было не занимать. Бруно не удивился вопросу, улыбнулся снисходительно. Это место и правда влияло на него странно: никаких волнений и раздумий, лишь чистосердечные порывы и спокойствие. Девушка упрямо подняла глаза, глядя на него исподлобья, и поджала губы. Как же она отличалась от образов во сне. — Разумеется, нет, — слабо улыбнулся он, убирая от её погорячевшего лица распушившиеся от влажности пряди. Олайа была не против, даже когда он позволил себе слабо погладить её по голове, не встрепенулась вольной птицей. Впрочем, как часто младшие противятся старшим? Он вновь с противной горечью подумал об их разнице в возрасте, лишь краем сознания надеясь, что просто нравится ей. — Вы переживаете о том, что другие вас не принимают? И в этом вопросе, в этом будничном тоне, Бруно слышал злую насмешку. Мужчина перевёл взгляд с упрямо поджатых губ на беспокойно глядящие на него глаза, убеждаясь в чистоте её помыслов. В открытом и искреннем взгляде не было ничего, кроме волшебного зелёного цвета. Но пророк для людей — И колдун, и лицедей. Касита разрушилась, когда появился Бруно — вот, что шептали тени за спиной. Семья раскололась, когда он промолвил слово. Всё шло по заданному сценарию, когда он просил ответа у высшего. — Вы правда приносите беды? Олайа продолжала говорить, хотя Бруно ей не отвечал. На этот раз она усмехнулась, выставляя людскую глупость и мысленно хохоча над предрассудками. Предрассудки, воплотившиеся для Бруно в абсолютную правду. Он и сам в какой-то момент не мог понять, приносит он несчастья, или верит чужому страху. Порой, в минуты тишины и единения, провидец был уверен в своей непричастности. Порой, среди людской толчеи, сбивающей с высокой мысли, он погрязал в своей неуверенности. До сих пор. — Пожалуй, — неловко улыбнулся мужчина, убирая руки от девушки и хватая себя пальцами за локти. — Такое случалось. Насмешливая улыбка Олайи напряглась, вытягиваясь в тонкую линию бледнеющих губ. — Так это говорите Вы или будущее.? — всплеснула она руками, хлопая себя по бёдрам. Это звучало как возмущение и поддержка одновременно. Словно девушка осуждала сеньора Мадригаль за то, что тот взял на себя ответственность за чужие судьбы, хотя не имел на это права и хотела сказать, что люди ошибаются. Ола протянула Бруно руки, и сама сжала большие ладони чумазыми нежными руками с шершавой кожей и рубцами. Доверительный жест принятый в семье Мадригаль, материнский. Она протянула ему руку, чтобы помочь выбраться из закольцованности. Примет ли он? Вдруг в его сознании явно возник женский рычащий голос из прошлого. Вытяни то будущее, где моя дочь будет счастлива! — Будущее говорит через меня, — произнес он твёрдо, закрывая глаза и болезненно выдыхая. Он и не думал, что эта тема всё ещё вызывает боль. Он и не думал, что не решил для себя все вопросы. Ему было очень горько, несмотря на прежнюю решимость изменить свою жизнь. Из чистой благодарности к Мирабель он больше не мог посыпа́ть пеплом голову и топтаться на месте. Что более важно, он сам не хотел повторения этого мучительного опыта. Бруно хотел жить. Мужчина медленно выдохнул, ощущая жар вокруг плеч и на груди. Олайа крепко обнимала его, горячо дыша в грудную клетку и стискивая рёбра сильными молодыми руками. С трудом согнув руки в локтях, он приобнял её в ответ, упираясь подбородком в кудрявую макушку. Так легко, так открыто и чисто. Ола рвано вдохнула, ощущая на языке скромный мужской запах. Руки кололо от напряжения. Он был тёплым и мягким, несмотря на выпирающие кости и худобу. Бруно производил на Олу хорошее впечатление, в отличие от других знакомцев мужского пола. И хотя ей почти сразу пришлось столкнуться с его внезапной депрессивностью… Не странностью, о которой говорила лучшая подруга, а потерянной мрачностью затерянной в лесах души. Даже не смотря на это, всегда весёлая жизнерадостная Ола не хотела покидать Бруно. Он ей нравился. Он был добр и мил, и если он действительно нуждается в помощи, она его не оставит. Она поможет, если он сам не уйдет в свою холодную отстранённую от мира колдовскую башню. Иногда жители Энканто терялись в джунглях. Очень редко, ведь зачастую их сразу находила всеслышащая Долорес Мадригаль, однако Олайе всё равно доводилось сталкиваться в нелюдимых местах с отчаянным одиночеством с бесконечной тоской в глазах. В первые столкновения та сосущая боль в безжизненных глазах её пугала, а разрывающаяся от безумной радости на ошмётки тьма колотила тело. Глаза теряющихся были настолько помешанными и сосредоточенными на ней одной, что ужас перекрывал сострадание. В глазах Бруно не было надежды на спасение. Была печаль и смирение. Смирение без слёз и добровольное одиночество. Немилая аскеза, потому что так надо, а не из чистой убеждённости в её правильности. Сеньор Мадригаль чуть сильнее сжал её пальцы и по-доброму улыбнулся. Спокойно и стойко, как негнущаяся даже от бури скала. Руки неприятно жгло от концентрации касания на одних только лопатках: мышцы плеч подрагивали, локти скрипяще натянулись. Ола ощущала себя застывшей водой, что не может излиться, Бруно же был статичен, как статуя. Откуда в нём было столько размеренности и покоя? — Не грустите. Меня вот вообще священник сторониться. Святой человек, между прочим! — Я предсказал ему облысение, — безлико прошептал Бруно, теряя улыбку. О предсказаниях он научился говорить бесстрастно, убеждая сначала себя, а затем уже других, что он лишь проводник чужой воли. Олайа захихикала, отстраняясь, колдуна обдало показавшимся неприятным ветром. Бруно пощупал воздух, словно не видя, что руки девушки прижаты к её улыбающемуся рту. — И беспамятство на склоне лет. — О-о-ох, — вытянулось лицо Олайи. Руки безвольно упали на тёмную юбку. — Ему нужно есть больше рыбы. Воздух зазвенел от их общего смеха.

~***~

Девушка шла впереди, ведя его из густого леса на городскую улицу. Зелёные тени узкого коридора из растений бегали по её светлому платью причудливыми таинственными тенями. Бруно казалось, что она бежит, а не идёт, и тени, играя, тянут к ней свои мягкие лапы, развлекая и веселя девушку. Даже ему, колдуну, она казалась волшебной в этом странном тихом лесу. Змеи проползали мимо, не смея вылезти на тропу, пауки сидели смирно, прячась в темной зелени, зато множество птиц шуршали крыльями и озадаченно поворачивали клювы вслед за людьми. Это было странное место. Олайа шла стремительно и молча, хотя в пружинящем шаге он без труда угадывал внутреннюю радость. Их диалог так и остался незавершенным, словно оборванным. — Олайа, постой… Мужская рука осторожно накрыла её плечо. Ола повернула голову цепляясь внимательным взглядом за худые длинные пальцы. Словно шарниры, обтянутые кожей — так сильно выступали соединяющие звенья пальцев, суставы. Почти старчески, а в темноте изумрудно зелени даже зловеще. Так почему же они такие тёплые и приятные? Девушка перевела взгляд от дрогнувшей руки, стремительно сползшей с её плеча, на сокрытое с обеих сторон лицо мужчины. Так странно. Его глаза сверкали, как глаза кошки в темноте, и коридор зелени — словно лишь отражение его глубокого широкого взгляда. Ола могла разглядеть узор его радужки, несмотря на темноту и медленно подняла голову, чтобы видеть больше, слышать лучше. Она молча спрашивала. — Я хотел, — мужчина с хрипом вдохнул, отводя взгляд. — Хотел поблагодарить тебя. Мне правда помогли твои слова, мне действительно… легче. Казалось, жесткие пружины кудрей тяжелы. Длинная тонкая шея с выступающим кадыком согнулась под тяжестью мыслей и объемных живых кудрей. Ола не решилась коснуться чёрных волос с проседью, под этим светом, под этим углом, в минуту откровения, вьющиеся пряди навевали трепещущие воспоминания, дышащие прежней легкостью и беззаботностью. Ола протянула сильную молодую руку, не замечая, как тёмные брови приподнимаются в грустном недоумении, наблюдая за скупой влагой, мрачневшей в холодном свете жестких листьев. Женская рука ухватилась за край капюшона, и бережно натянула его на седеющую голову, прикрывая буйство волос. Так взгляд сосредотачивался на внимательных переливающихся волнах в тёмных глазах мужчины. Сквозь тонкую ткань её ладонь прижалась к впалой щеке. Так легко свершать что-то под неверным светом, в иллюзии таинственности. Бруно неуверенно накрыл руку девушки своей, ощущая, как кости кисти упираются в мышцы юного тела, и внутренне тая и рассыпаясь из будущего в настоящее, собирая в себя потерянные песчинки. Другая рука коснулась мокрой щеки, чтобы смахнуть неприятное жжение соли с кожи. Ола вдруг отмерла, отстраняя голову. — Я готова вам помогать до тех пор, пока ваша душа не начнёт летать, — вернула ему его же слова девушка. У Бруно сжалось сердце: она его слушала. Она ему верила. Ола улыбнулась, забавно приподнимая брови и наклоняя голову. В темноте таинственности её волшебные изумрудные глаза терялись и сплетались с потайным коридором, прячась в тени и растворяясь в пространстве. — Почему вы зовёте меня «Олайа»? — Тебе не нравится? — сконфуженно спросил он, поправляя капюшон на голове, чтобы тот не соскальзывал. — Нет, мне нравится, просто… — так её звали лишь взрослые, а не друзья и родные. Не закончив говорить, Ола сама ответила на свой вопрос: он взрослее, он старше. Лишь пожав плечами как бы говоря, что всё в порядке. — всё хорошо, мне нравится. Звучит так бережно. Я и не думала, что моё имя такое красивое, — улыбнулась она, мечтательно поднимая глаза к небу и на мгновение замирая. Бруно произносил её имя старательно, выговаривая каждый потайной звук, словно перекатывая имя на языке. И такое отношение от взрослого льстило. Её редко воспринимали всерьёз, и уж тем более не вели задушевные беседы с маленькой Розье. Разве что безумный Натальо, по чьим добрым историям в школе детей учили читать. — Вы стоите десятка других, — решила она поделиться своей мыслью. — Для меня. Мне приятно с вами общаться, хотя вы и стар…ше. Старше. Бруно улыбнулся, хотя глаза его были широко распахнуты от ужаса. Старый, хотела она сказать. — Пойдём скорее, — предложил он, едва касаясь женской спины, и подталкивая девушку в сторону выхода из зелёного коридора. Атмосфера вокруг становилась странно интимной, словно в его видениях.

~***~

Олайа с сомнением слегка повернула голову, пытаясь закрыться волосами от зрячего изображения. Вырезанный на деревянной двери мужчина сурово взирал на неё, удерживая в своих руках время и непреклонно являя грядущее. Ола отвернулась, натыкаясь забитым взглядом на отверстия от гвоздей в наличнике тусклого дерева, и в неверии коснулась их пальцами. Откуда им здесь быть, если меньше трёх лет, как виллу отстроили? — Что это?.. Плитка возле её ног тревожно стукнулась о пол, привлекая к себе внимание. Ола медленно отстранилась, осторожно ступая по лестнице и думая, думая, думая. Словно дверь была заколочена снаружи. Выглядело это до трясущихся поджилок скверно и мрачно, как заколоченный гроб с живым мертвецом. Образы сменяли друг друга в голове, Ола снова ступила вниз по лестнице, видя перед глазами следы от когтей дикого кота, а не бесчеловечное намеренное забытье. Это не следы от гвоздей, а шрамы истерзанного когтями сердца, и это очень страшно. Ола остановилась на середине лестницы и задумчиво оглядела общую композицию изображения на двери. Вдруг углубления вспыхнули ярким золотым, захватывая дух и не то пугая, не то завораживая. Ей почудилось, что глаза провидца уставились прямо на неё, а дверь приоткрылась, выпуская зелёный дух. Девушка рванула в комнату Луизы уже с вполне осязаемым страхом — это место, в отличии от остальной волшебной Каситы, обладало не очарованием, а духом, плотным и цепляющимся за руки холодным туманом. Девушка резко встала, болезненно и гулко вырывая сознание из сна. Кровь с усилием и безумством била по вискам, а полумрак комнаты зловеще раскрывал свои объятия, прогибаясь под светом, но всё равно достигая её голых ступней. Ляжешь обратно — снова провалишься в сон, где зловещие магические тени и зелёный дым колдовства заводят в свои врата. Образы медленно таяли, стираясь из головы, и Ола даже не пыталась их удержать — пусть исчезают себе. Она помнила лишь чёрную лестницу и зелёный свет преисподней. — Я кричала? — спросила она у маленького глупого попугая, залетевшего вчера в её комнату. Тот не обратил на человека никакого внимания — вновь сделал попытку вылететь в приоткрытое окно, врезался в стену и, нахохлившись, улетел обратно под потолок, где Ола не могла его достать. — Видимо, нет. Горло сдавило от страха, а спина наконец начала расслабляться, больше не в силах удерживать положение. Растекающееся по позвоночнику тепло неприятно холодила промокшая от пота простынь — Ола перекатилась на край кровати. Пол этот мелкий пернатый изгадил, а к питью и еде даже не притронулся. Ола была на втором этаже Каситы лишь единожды, когда в доме Мадригаль никого не было, и дом отдыхал от забот. Такое, как говорила Луиза, случалось перед городскими праздниками. Тогда она не придала большого значения неестественно мрачной двери на втором этаже — духота ясного дня не позволяла мыслить ясно, кровь переливалась вялой вязкой субстанцией. От двери в комнату дяди Бруно веяло могильным холодом. Потусторонним, как в пещере с мистическими духами. И этот холод обжигал похлеще нагретого металла. Что тогда между ними произошло? Ола не знала Бруно. Не знала никого, кроме Пепы и Джульетты Мадригаль, о которых редко упоминала мама. Кажется, он пропал на какое-то время, или просто сбежал. Что с ним было? Куда он подевался? Что такого могло произойти в семье, что дядя Луизы исчез? В затуманенную дурным сном голову лезли неправдоподобные догадки и мистические сюжеты с участием загадочного дыма из сна — тогда, в первый визит в Каситу, она и правда испугалась внезапного свечения двери. Олайа не знала порядков того дома, негласных правил и законов, поэтому ничего не казалось ей странным. Точнее, странным казалось всё, поэтому выбивающиеся особенности лишь подтверждали ненормальность волшебной виллы. Вяло свернувшись в калач, Ола недовольно начала разглядывать тёмные провалы стен вокруг окна с чистым робко светлеющим небом. Магия — вещь странная сама по себе. И тогда как её мать обвиняли в злом колдовстве, Мадригаль просто… помогали. И жили. Неприятное ощущение прошило позвоночник и столкнуло девушку с кровати, заставив бродить босыми ногами по холодному, ещё ночному полу. Отвращение ненавязчиво клубилось в животе, шебурша чешуйками сомнений по бокам — тошнота не подступала к горлу, но обозначала присутствие. Какая мерзость. Это последствия сна или что-то иное? Олайе казалось, что она провалилась в яму с грязью и зловонной жижой с тухлятиной. Что тогда произошло? Почему Бруно пропал? Почему об этом никто не говорил? Даже Луиза обмолвилась об этом лишь раз и с таким видом, будто её это ни капли не волнует. Ола вдруг представила, что было бы с ней, пропади внезапно Хосе, бесследно и безмолвно. Куда Бруно ушёл? Жгучее желание докопаться до правды глушилось под страхом и неприязнью. Что, собственно, она ждёт от семьи, к которой испытывала попеременно то безразличие, то неприязнь?

~***~

Космический свет — Атмосфера 13

Ночью был дождь. Птицы скромно трещали, отдаляясь от приближающегося человека. Подол юбки прилип к ногам, намокнув от влажной травы — раздражённая и невыспавшаяся, Ола вернулась на сейчас безлюдную дорогу, по которой никогда не ходила в оживлённые часы, чтобы не провоцировать конфликты. Хотя, как ей казалось, после смерти матери о дочери Жозефины довольно скоро позабыли. Но привычка избегать незнакомцев из центра Энканто так и не покинула её. Олайа плохо ориентировалась в городе. Улицы, однообразные и светлые, отличались от живых джунглей, заводили её в незнакомые места и давили, оставляя лишь небольшое пространство для неба. Хотелось забраться на крышу, чтобы сориентироваться, но спящие люди навряд ли ей обрадуются. Явно не обрадуются. Олайа поёжилась, развязывая платок на бёдрах, и натягивая его на плечи — чужое присутствие грязной тайны уже не проникало под замерзающую кожу, а желудок сжался от испаряющейся мороси вьющегося под ногами холода, а не ужаса. Голова, тонущая в путаных мыслях, словно окунулась в ледяную воду и сбросила лишнее, оставляя чарующую пустоту и перезвон внутренней песни. Стук пяток обуви мерно вытаскивал рождающиеся трезвые мысли прогуливающейся по дальней части Энканто девушки. Что, собственно, есть магия? Из общения с Изабеллой — ангельское чудо. Из наблюдения за Луизой — тихая помощь и затаённая добрая мощь. Бруно… brujo Bruno. Brujo Bruno. Брухо Бруно… Внутри что-то дëргалось и дребезжало, звеня, как натянутая мембрана бубна от ударов. Бруно не колдовал, но порой выглядел едва ли как нормальный человек — весь его дух был пропитан непохожестью и отчуждённостью. Словно он нёс в себе что-то с другого берега, с другой стороны. Густой туман, в котором не видно никому и ничего. И всё же он был добр. Так почему во сне ей казалось, что он терзает её? Он ли? Ола напряглась, силясь вспомнить подробности сна, однако тот стремительно ускользал, как лёгкий песок сквозь пальцы, и терялся на дне реки, в которой она стояла, объятая плотным туманом. Девушка вздрогнула, оглядываясь — в её руках не было никакого песка, однако низ юбки и ноги и правда намокли от неспешного хода хрустальной ледяной реки. Туман клубился. И сверкал. Звёздное далёкое свечение мелькало перед ней, однако, даже протянув руку, Ола его не достигла. Сделала шаг, создавая волну — до света столько же. Ещё шаг, и картина не поменялась, продолжая оставаться вдалеке, в недосягаемости. В будущем, которое они не могут нагнать. Бег на месте. Ола остановилась, поднимая голову и выдыхая горячий воздух из лёгких. Если звезда горит где-то там, в тумане, а она её не нагонит, то… Саму Олу здесь никто не нагонит. Ведь она — здесь, а всё остальное — там. И даже на расстоянии вытянутой руки — там. Голова начала кружиться и пульсировать: туман вокруг начал лосниться и сереть — Ола резко присела в холодную воду и, чуть не запутавшись в летящей юбке, с трудом выкарабкалась на берег, не понимая, как очутилась в центре Энканто.