Жить твоей кровью

Библиотека была внушительных размеров, то, что её владелец собирал книги не одно столетие, видно сразу. В первые десять минут глаза разбегались, потом Серёжа всё-таки собрался и начал выбирать книги. Он проходил мимо романов и литературы на иностранных языках, нашёл научную секцию и выбрал несколько книг оттуда. В основном связанные с медициной, хотя некоторые из них были уже устаревшими. Но ему хотелось знать всё. Вернувшись в комнату, он зажёг свечи и устроился на кровати. После стольких лет неудобной, чёрствой постели эта казалась настоящим облаком. Вообще жизнь так перевернулась, что всё, происходившее до его побега из монастыря, казалось сном. Да и всё после тоже. Насколько ему повезло, что Волков выбрал жизнь отшельником, что в тот день он был недалеко, и что именно его бабушка когда-то сохранила ему жизнь. То ли жизнь состоит из совпадений, то ли это судьба такая хитрая, или судьба и есть череда совпадений. Забредая всё дальше в мысли, Серёжа отложил книгу в сторону и уставился в одну точку. Потихоньку рассуждения о судьбе убаюкали его, он закрыл глаза. Спать не хотелось, что было странно, ведь без сна он был уже третьи сутки. Но привычка взяла своё, всё-таки лежать в темноте с закрытыми глазами уже девятнадцать лет приводило к тому, что он засыпал. Так случилось и теперь. В какой-то момент до него донёсся скрип двери. По привычке он напрягся, но быстро вспомнил, где находится, и что здесь ему ничто не угрожает. Но как-то быстро на эту мысль легли другие, что, может Беринг вовсе не так прост и на самом деле хочет его убить, или что Алтан добрался до него и здесь. Все эти догадки смешались в бешенном полусонном бреде, пока он не ощутил, как кровать рядом прогнулась. Это был Волков. Не нужно было видеть, чтобы знать, что это он. Его хозяин. Серёжа просто чувствовал это, потому так и не открыл глаза. Он подвинулся назад, надеясь найти его тело, почувствовать его твёрдость. Лишь ощутив упор, Серёжа снова расслабился. На его руку легла чужая, намного теплее его собственной. — Ты горячий, — прошептал Серёжа. Чужие пальцы приятно прошлись по коже кисти. — Потому что пил кровь, — шёпотом ответил Волков. Он продолжал осторожно гладить его пальцами по всей руке, а Серёжа умирал от наполняющих его чувств. Хотя умирал здесь будет немного неверно, он оживал. Словно его самого наполняли кровью. Его окружало тепло, а потом та же рука убрала волосы с его шеи и он почувствовал губы. Серёжа распахнул глаза, давясь воздухом. Олег прижал его к себе, продолжая целовать шею маленькими, почти невесомыми поцелуями. Он был так осторожен, словно боялся, что Серёжа может рассыпаться в его руках. Это действительно происходит. Разумовский пытался как-то совладать с мыслями, одни из которых были громче, и это были мысли о жажде прикосновений. Они просили больше, дольше, дальше. Когда Олег вытащил его рубашку из штанов и просунул под неё руку, Серёжа громко выдохнул, едва не застонав. В голове тут же прозвучал стыд, он понятия не имел, как следует вести себя с мужчиной. Да и с женщиной тоже. Ему было страшно облажаться перед Олегом, не хотелось выставлять себя неопытным, пускай Олег и так об этом знал. Он замолчал. Но стоило пальцам коснуться его соска, как по телу пробежала дрожь. — А… — Серёжа закусил губу, чтобы больше ни звука не вырвалось из его рта. — Всё в порядке? — действительно обеспокоенно спросил Олег, оторвавшись от шеи. — Мне остановиться? — Нет, — выдохнул он. Если сейчас всё прекратится, то Серёжа себя живьём сожрёт. Было принято решение молчать, чтобы не спугнуть какими-то звуками Олега. И в воцарившейся тишине Серёжа слышал всё, даже как быстро бьётся сердце Волкова. Его рука продолжала гладить то грудь, то рёбра, то спускались на живот и пальцы касались края штанов. После очередного путешествия по его телу, пальцы остановились на штанах и вдруг начали расстёгивать их. Серёжа сильнее вжался в Олега, чтобы чувствовать всего его. И уже в штанах, не дойдя до самого главного, рука застыла. — Не стоит мне… — начал Олег, но Серёжа его перебил. — Пожалуйста, — выдохнул Серёжа, удивляясь, как властно это прозвучало, почти приказом, — не останавливайся. Больше слов Олегу не требовалось. Он повиновался, через секунду его рука сжала налитый кровью член. Серёжа разом расслабился, всё сосредоточилось на чужих движениях. То самое запретное чувство, о котором он мог только мечтать раньше. Оно приносило столько удовольствия, что становилось дурно. Это было совсем не похоже на то, как он трогал себя сам, а то, что это делал не кто-то, а сам Волков, вовсе уничтожало в нём всё. Мысли, стыд, всё. Он начал громко дышать ртом, повернув голову. Ему хотелось только одного, чтобы его сейчас поцеловали. Хоть так он хотел передать Волкову частичку своего наслаждения и благодарности. Он открыл глаза, надеясь увидеть его лицо и встретился с мягким, влюблённым взглядом. Но всего за секунду Олег сам наклонился к нему и поцеловал. Серёжа впился в этот поцелуй так, словно он был последним в его жизни. Ещё хотелось кричать «Я твой, весь твой!», к счастью, на это не хватало сил. В последний момент Серёжа схватил Олега за руку и крепко сжал, на него накатило наслаждение, не сравнимое ни с чем. Оно было всюду, в голове, в груди, в руках и ногах. Его тряхнуло, когда Олег провёл уже влажной рукой по члену, но потом движения стали невесомыми, мягкими. Тело медленно, мышца за мышцей, расслабилось. Было как-то страшно смотреть теперь на Волкова. Серёжа даже не знал, что увидит в его глазах. Он всё ещё лежал, теперь уже перевернувшись на спину, с расстёгнутыми штанами. Олег был здесь, в комнате, ненадолго встал, но скоро лёг обратно. Всё счастье и удовольствие куда-то ушли, мысли снова вернулись из тумана, и они были не самыми приятными. Он просто неопытный мальчишка, который дорвался до любви. На самом деле он ничто, ничего и никого у него в жизни нет. Кроме Волкова. — Прости, — Серёжа сам не мог понять, за что извиняется. — Это я должен извиняться, — его голос прозвучал у самого уха. Серёжа всё же открыл глаза и повернулся на бок к Олегу. От вида его лица внутри вдруг потеплело. Если Олег это всё, что у него есть, то это не так уж и плохо. И то, как Олег погладил его по щеке, затмевает всё то плохое, что происходило в жизни. — Наверное, не очень приятно заниматься подобным со стариком, — Олег хрипло усмехнулся. — Нет, — Серёжа положил ладонь ему на щёку, понимая, что никого так нежно не трогал. Олег вовсе не сопротивлялся, похоже, что ему были приятны эти прикосновения. Серёжа осторожно гладил его. — Ты же не выглядишь стариком. А то, что ты намного старше… Это я должен быть тебе неприятен. Юнец неопытный, который навязал тебе чувства. — Ты не навязывал, — вздохнул Олег. — Ещё как навязывал. Иначе почему это всё происходит? Меня любить-то не за что. — Я начал влюбляться в тебя с нашего первого разговора. Как-то незаметно всё глубже и глубже падал в твои глаза. Засматривался на твоё лицо, кутался в твой голос, всё думал, как тебя коснуться. Сейчас мне кажется… Что я бы весь мир к твоим ногам положил. От его слов сердце сходило с ума. Серёжа искал подвоха, но не находил. Неужели кто-то мог так его любить? То, что было раньше… С другим… Теперь это казалось таким мелочным. — Знаешь, за что меня били в монастыре? — сейчас казалось правильным рассказать об этом. — За что? — Однажды я признался, что меня одолевают мысли о мужчинах. Хотел покаяться. А из меня начали беса изгонять. А я же дурак, даже верил сначала. И честно признавался, что это не помогает. Ещё и сам по себе был не самым хорошим послушником. В общем, доставалось мне часто. Потом был один парень, такой, как я… Нас застукали, когда мы целовались. Мне не было страшно за себя, я привык, меня пороли уже столько раз, что не сосчитать. А он хороший был, первый раз такое. После этого я и устроил поджог. И сбежал. Возможно, я разрушил его жизнь. — Или открыл новую. Рассказать об этом было действительно облегчением. С души упал груз, хотя на глаза на пару секунд набежали слёзы. — Ты веришь в то, что это какие-то бесы? Что это неправильно? — осторожно спросил Олег. — Это я. Из меня никого не изгнали. Разве что после обращения у меня прекратились провалы в памяти, — вспомнил Серёжа. Случалось, что когда он сильно волновался или злился кусок просто выпадал из головы. Теперь он переживал всё сам, ничего не забывая. — У меня было много времени подумать об этом, — Олег положил руку ему на бок и погладил кончиками пальцев через ткань рубашки. — У вампиров не считается постыдным или неправильным любовь мужчины к мужчине или женщины к женщине. Потому что жизнь вампира намного длиннее, и те, кто старше, разгадали главную тайну — это просто любовь. На ум стали приходить все те грязные слова, которым называли мужеложство в монастыре. Мерзостью, грехом. И Серёжа привык олицетворять с этими словами себя, они словно срослись. И вот ему говорят обратное, говорят, что нет в этом ничего такого. Даже несмотря на то, что для себя он давно решил, что он обычный, просто со странностью такой, услышать это от кого-то другого было чем-то сокрушительным. Он не выдержал, слёзы полились уже по-настоящему, ничем не сдерживаемые. Олег поторопился обнять его до того, как из груди рванули рыдания. Он крепко прижал к себе его голову. — Всё в порядке, — прошептал он. — Теперь тебя никто не тронет.

***

Как бы сильно Олег не пытался доказать всем, что он нелюдим, на деле он много времени проводил с Берингом. Стоит найти стоящего собеседника, как разговоры сами начинают строиться. Серёжа сначала присоединялся к ним, но всё время ловил себя на том, что думает о чём-то другом. После той ночи он всё больше думал, как же ему повезло быть именно с Волковым. А живя в окружении вампиров, даже слуги здесь были обращёнными, Серёжа всё меньше видел разницы между обычными людьми и ними. Всё та же жизнь. Иногда он даже забывал, кем является, просто гулял по поместью и разглядывал интерьер. В очередную свою прогулку по бесконечным коридорам он встретил её. Ту самую девушку, которая выехала к ним на дорогу по пути сюда. Она шла ему навстречу с белым полотном подмышкой. Как и тогда, на её лице сияла улыбка, глаза лучились. Серёжа хотел уступить ей дорогу, но она вдруг остановилась рядом и с ним и протянула ему руку. — Меня Селин зовут, — сказала она. Серёжа осторожно пожал приятную ладонь. Она явно подала её именно для пожатия, а не так, как делают леди, чтобы их ладонь поцеловали. — Сергей, — ответил он. — Здесь легко потеряться, коридоры почти как лабиринт, — усмехнулась Селин. — Но всё же я удивлена, что мы не встретились раньше. — Согласен, — Серёжа тоже улыбнулся и кивнул на холст у неё в руках. — Рисуете? — Да, это моя страсть. Хочешь присоединиться? Предложение звучало заманчиво просто потому, что Серёжа всё никак не мог придумать, чем ещё себя занять. Ему уже предложили и прогулку на лошадях, и пригласили на светский ужин в город, и театр, но ему хотелось чего-то совершенно другого. Возможно, рисование было именно тем, что он искал. — С удовольствием, правда, я не особо умею, — Разумовский прикусил губу. Последний раз он рисовал в детстве, ещё до смерти родителей. — О, я с радостью научу тебя всему, что сама знаю! — воскликнула Селин. — Давай только сначала заглянем в мастерскую и заберём краски. Селин создавала невероятную атмосферу спокойствия и дружелюбия. Одета она была всё также просто: в какую-то невзрачную рубашку и серые штаны, запачканные краской. При этом она не создавала впечатление слуги или хозяйки дома. Серёжа всё жался, не зная, как спросить у неё о причине её пребывания здесь, пока она сама вдруг не заговорила об этом. — Я знаю, о чём ты думаешь, — сказала она, когда они уже вышли из дома во внутренний двор и направились в сторону леса. — Кто же она такая? Что она здесь забыла? Я права? Её тёплый смешок рассыпал сомнения Серёжи. — Вообще-то всё так, — согласился он. — Я не видел тебя среди слуг, но ты не носишь дорогие платья, как полагается гостье или госпоже. — Не люблю платья, — она поморщилась. — А так я здесь постоянная гостья. Подруга господина Беринга, если можно так выразиться. Ты когда-нибудь рисовал пейзажи? — Очень давно, — Серёжа уже даже не мог вспомнить свою последнюю картину. Подруга, значит. Или что-то большее? — Будешь вспоминать, как это делается, — она остановилась. Было страшно вдруг упасть в грязь лицом с этим рисованием. В детстве у него получалось неплохо, но сейчас одному Богу известно, что из этого выйдет. Они остановились за небольшим домиком, очевидно, служащий домом прислуги, прямо под большим лысым деревом. Серёжа посмотрел на тонкие тёмные ветки, раскинувшиеся в стороны, и подумал, что это может быть вишня. Впереди было поле, заканчивающееся густым сосновым лесом, над которым заходило солнце. Небо поплыло оранжевыми и розовыми красками, облаков не было. Именно здесь Серёжа почувствовал удивительное единение с природой, какое не чувствовал даже в лесу. Видимо, в небе заключено больше свободы, чем в бесконечных стволах. — Я давно никого не учила, правда, — сказала Селин, устанавливая холст на ждущий их мольберт. Уже через несколько минут Серёжа сделал свой первый мазок. Селин не сильно его поправляла и наставляла, она больше болтала о том, как здесь красиво поздней весной, а летом нет отбоя от гостей. Кисть лежала в руке как родная, почти на подсознательном уровне Серёжа понимал, где и как стоит класть краску. Рисование удивительно успокаивало, как и разговоры Селин, но он даже не сразу заметил, как она замолчала. — А так и не скажешь, что ты не художник, — заметила она, заглядывая ему через плечо. — Видимо, не разучился, — Серёжа улыбнулся, заканчивая с небом и приступая к лесу. Тут он почувствовал, как на плечо легла тонкая рука. Она мягко сжала напряжённые мышцы, разминая их. Это было приятно с одной стороны, но с другой стороны — чужие прикосновения очень напрягали. Когда рядом с рукой он почувствовал её лицо, дыхание на своей шее, он испуганно дёрнулся и повернулся к ней, забывая про картину. — Знаешь, мне никогда не доводилось быть так близко к охотникам на вампиров, как сейчас, — сказала она совершенно другим голосом, низким и глубоким, одновременно со словами она провела пальцами по его шее вверх. — Я не охотник и никогда им не был, — Серёжа боялся показаться слишком резким перед новой знакомой, поэтому даже не решился убрать её руку. — Но из поколения в поколение Разумовские занимались этим, так что… Это всё ещё самый близкий мой контакт, — Селин улыбнулась, её пальцы уже прошлись по его подбородку. — Я была бы не против узнать тебя ещё ближе. — Прости, — Серёжа, наконец, отвернулся, заставив её убрать руку. — Я не могу, это не то… Я не хочу, прости. — Ммм, — сладко протянула она, словно что-то поняла. — Так это правда, что между тобой и Волковым что-то есть? Сердце обдало холодом. Вроде, по словам Волкова, им можно не скрывать отношения среди вампиров, потому что здесь такое не карается. С другой стороны, он всё ещё не мог так открыто об этом говорить. Да он даже с Олегом не говорил об этом, о том, что между ними происходит. Что-то точно между ними есть. Только вот что?.. — Брось, я разговаривала с Владимиром, он мне рассказал. Да и делите вы одну комнату, хотя тебе предоставили отдельную. Тут всё понятно. Видя, как Разумовский продолжает мяться, она засмеялась. — Сколько тебе лет? — Эм, девятнадцать, — честно ответил Серёжа, чувствуя себя ещё более уязвлённым из-за возраста. — Ооо, — протянула Селин, подняв брови. — Понятно. — Что понятно? — тут же спросил Серёжа. — Волкову сколько? Шестьдесят где-то? А тебе девятнадцать. Ты же совсем ещё… Зелёный. — И что? — Серёжа понял, что надо принимать оборонительную стойку. Давя в себе страх и неуверенность, он, как и учил Олег, попытался поднять наверх всю свою силу. — Он решил поиграть с мальчишкой, вспомнить свою юность. Разве не очевидно? — было не совсем ясно, пытается ли она его задеть из-за его отказа или действительно так думает. — Это не так, — Серёжа даже усмехнулся. — Ты выглядишь как молодая Елена Разумовская, — сказала Селин, прищурив глаза. — А я знаю, что она помогла ему после убийства Беспалова. — К чему это вообще, — Серёжа зло выдохнул и бросил зажатую в руке кисть на покосившейся стул, служивший подставкой под краски. Кисть прокатилась по нему и упала на землю. — Какая разница, сколько мне лет и на кого я там похож, я это я. И Олег это знает. — Ты ещё так юн, столького не понимаешь, — с наигранным сожалением сказала она, качая головой. Теперь она не выглядела такой беззаботной и доброй, как в начале их встречи. — Елена спасла его. Конечно, у него были чувства к ней после такого. И тут ты, глупый и маленький. Он обратил тебя и приручил. Посмотри на это со стороны. — Ты просто хочешь задеть меня? — всеми стараниями Серёжа не дал слабину, хотя сейчас очень хотелось. Но он чувствовал, что Олег бы не простил ему такого поражения. — Сладкий мой, — голос её смягчился. — Я знаю о чём говорю. Поверь, я была в такой же ситуации. Серёжа терпеливо ждал объяснений, а Селин и вправду как-то смягчилась. Она опустила плечи и посмотрела в сторону заката, который уже съедал остатки цветов и света. Но она всё равно улыбалась, только как-то обречённо, словно пыталась объяснить что-то настолько очевидное, что понял бы даже ребёнок. — Меня обратили, чтобы привязать к себе. И я была безума от своего хозяина, ходила по пятам, поклонялась ему. А через год увидела всю истину. А он просто взял и обратил другую, чтобы занять моё место. Хозяин, который пользуется любовью обращённого, вовсе не такой хороший и добрый. Если до этого не было чувств, конечно. Насколько я слышала, прости, что подслушала ваш разговор с Владимиром, но я всё-таки слышала, что обратил он тебя при первой встрече, когда ты чуть не умер. Почему? Потому что у него, видимо, были чувства к Елене, на которую ты похож. Теперь ты понимаешь? Лучше бы не понимал. Теперь Серёжа правда видел ту связь, которая на протяжение долгого времени убегала от его сознания. Почему Олег обратил его? Потому что увидел в нём Елену. Почему влюбился? Потому что похож на Елену. Он не более, чем замена. То, как он на него смотрит, это то, как он смотрел бы на Елену. — Это только твои догадки, — уже слабо веря собственным словам, сказал Разумовский. Селин что-то сказала в ответ, но её слова уже не имели никакого значения. Серёжа быстро направлялся в сторону дома, проклиная десять раз то, что он оказался так похож на бабку. Он зло потёр лицо, с силой вжимая в него ладони. Не может это быть правдой, но почему тогда всё так хорошо складывается? Серёжа влетел в поместье и замер, не зная, куда ему сунуться. Олег уехал с Владимиром Адамовичем, тот уговорил его навестить какого-то старого знакомого. Может, они ещё не вернулись. Пройдя по залу, Серёжа остановился рядом с зеркалом, красиво украшенным золотом. Он посмотрел на себя, не узнавая. Это действительно бабушкины глаза, он помнил, как она смотрела на него в детстве. Глаза были как лёд, но одновременно совершенно добрыми и тёплыми. Серёжа подошёл вплотную к зеркалу, ощупывая лицо. Отец говорил, что он похож на бабушку. Даже не столько на него, как на неё. И губы тоже. Овал лица. Волосы. Длинные рыжие волосы. Серёжа перекинул их вперёд на плечи. Вот кого видит Олег. Почему не его? Если бы только можно было как-нибудь избавиться от этого. К чёрту эти волосы. Серёжа бросился в соседнюю комнату, затем в следующую, пока не столкнулся с девушкой в чёрном платье с передником. — Ножницы есть? — спросил он слишком резко, отчего девушка испуганно отшатнулась. — Д-да, господин Разумовский, — она кивнула. — Так принеси, — надавил Серёжа. Наверное, впервые он так командовал прислугой. Когда она протянула ему ножницы, он выхватил их и начал крутиться вокруг, ища зеркало. Да даже окно, отражающее его, сейчас вполне подошло бы. Служанка начала испуганно оглядываться вместе с ним, не понимая, что происходит. Когда Серёжа ушёл обратно, громко ругаясь, что в доме недостаточно зеркал, она поспешила за ним. Он злобно посмотрел в то же зеркало в зале с лестницей, у которого стоял несколько минут назад. Больше никаких длинных волос, он не будет похож на неё. Если потребуется, он сломает себе нос, чтобы тот стал горбатым, только бы больше не походить не неё. Взяв в кулак первую прядь, он на секунду замер. Всего секунда сомнений, как перед глазами снова встал образ Елены. Нет, хватит, он не хочет, чтобы его любили за то, что он просто похож. Рыжая прядь бесшумно упала на пол у ног, и он уже не останавливаясь кромсал оставшиеся волосы. Горло душила обида, потому что Селин была права. Его не за что любить, он никто. Волосы были всюду — на плечах, на груди, на обуви. Длина теперь едва доставала до середины шеи, пряди были неровные, разной длины. И слёзы бессилия полились длинными красными ручьями. Он даже в подмётки своей бабушке не годится, конечно Олег не увидел в нём больше ничего, кроме её лица. Ничтожество. Он выронил ножницы, тяжёло дыша, но продолжая смотреть на своё безобразное отражение. — Что же вы, — вдруг раздался мягкий голос всё той же служанки. Она испуганно наблюдала за его действиями, и только сейчас осмелела и вышла. Серёжа ничего не ответил, не мог и не знал, что сказать. Что это он? Ну, человек, которого он любит, видит в нём всего лишь отражение его покойной бабушки, которая действительно была кем-то. Злость отступила, осталось глупое, тупое отчаяние. — Я не знаю, — глухо сказал он, касаясь пальцами того, что осталось от былых длинных волос. — Мы всё поправим, — служанка улыбнулась, забирая у него ножницы. — И у вас будет очень красивая причёска. Серёжа упёрся руками в столик под зеркалом и зажмурился, слёзы продолжали бежать вниз. — Ничего, ничего, — служанка повела руками по его волосам, сглаживая их, и осторожно подрезала первую прядь. — Вы и с короткими волосами очень красивы.