***
Промозглый ветер пробирал до костей. Не спасал ни теплый плащ, ни шарф, ни шапка, ни варежки. То теплело, то засыпало снегом, но медлить с дорогой не стоило — весной размоет. «К посевной успеть переехать надо, вот местные и засобирались, наверное. Если переезжали, значит, дома отстроили тем летом. Но почему только сейчас, в метели, не осенью?» Критир окружил себя золотистым шаром Изоляции и ускорил шаг. Холодно, ужасно холодно! Поселок нашелся не сразу — метель усилилась, и только тончайший запах дыма, донесенный ветром, помог не сбиться с пути. Деревенька стояла, заметенная снегом. Но дым курился только над несколькими домами, остальные не топили. Нечем? Некому? Критир постучал в ставни ближайшего — яркая красная краска облупилась, облезла. Жаль, когда-то красиво было. Дверь открыли, впустили очень охотно. — Проходи, пришлый. Быстрее, тепло не выпускай, — позвал крепкий бородатый мужичок. Критир наклонился, вошел. В доме пахло потом местных, немного дымом. И очень сильно — болезнью. Критир увидел специфичные язвы на лице пожилой женщины — след болезни, поражавшей местных в запретных землях. — Осенние запасы достали, — нехотя объяснил мужичок. — Почти все полегли. Совсем в этом году плохо. От ягод болели, от чая болели, а от запасов… Он махнул рукой, вздохнул тяжело. Критир кивнул. — Запретные земли, что уж тут. Уезжать надо. — Лекарства нужны? — предложил Критир. — Платить нечем, — вздохнул мужичок. — Кристаллы кончились, дровами топим. Еда тоже почти. Отдавать животинкой если только, да крышей, а они самим пока нужны. — Все купим, оставите при переезде. Жизнь ценнее кристаллов, — возразил Критир и склонился над пылающей жаром старушкой. — Оставь меня, милок, — проскрипела она. — Деток вон… — Всем хватит, — уверил Критир и принялся выкладывать из мешочка лекарства, травы. — Грейте воду. Промоем язвы, собьем жар, выведем отраву. — Ой, милок… Старушка прикрыла выцветшие глаза, прокашлялась. Из углов высыпали детишки, засуетились, нанесли воды, поставили на печку. Стало шумно. Запах трав перекрыл зловоние болезни. — Спаситель! Благослови земля, — поклонился мужичок. — Мы тут сами. Проведай остальных. Эй, Дунька! Сбегай до остальных, постучи. Куда рванула! Трав захвати. — Помогу вывести яд, — возразил Критир. — Но сначала надо сбить жар. Щекастая Дунька носилась от двери к ведрам, травам, больным и обратно. «На Ни в детстве похожа немного», — подумал Критир. Правда, у Дуньки были темные глаза и волосы, но щеки и неуемная энергия точно те же, что у Ни. Милая. — Дунька приглянулась? Забирай, коли холостой. Да и второй женой пойдет. Критир моргнул. — Ребенок же. Просто милая, на ученицу в детстве похожа. — Так невеста уж года три, — удивился мужичок. — Дунька большая уже, пора. Но не хочешь — не бери. Годик-другой и поздно будет. «Годик-другой — быстро у них все. Живут мало, сколько этому мужичку? Сорока нет, наверное. У нас мало кто женится в таком возрасте, а он уже Дуньку свою замуж выдает. Эх, и наша Си уже собралась. И Нир влюбленный ходит, цветы растит, снежные ягоды носит кому-то. Время летит». Критир вздохнул. Время летело для всех, и он тоже не вечен. «Успеть бы побольше. Сколько мне осталось?» — Наши вперед уехали, место устроили, проверили, все ли ладно. Следом за нами вернутся, но вон метели какие… — Больных не возьмут, кого обманываешь! — проворчала женщина в углу. — Так вылечимся и возьмут. Тем более еды хорошей привезем, мам, — утешил мальчонка, промывавший ей язву на ноге. — Что привезем, то себе и заберем. Бросили нас здесь, последнее вывезли, делиться еще! — женщина всхлипнула. — Не все здесь больные, и вывезли не все, — возразил мужичок. — Значит, вернутся. Жди, когда метель стихнет. — Все здоровое вывезли, — возразила женщина. — Разве б ели порченое, если бы оставили? Бросили! Сколько можно — неделю нет, вторую нет, третью, четвертая пошла! Они ждали, пока заболеем, чтобы не забирать! Критир молчал, промывал язвы старушке. «Три недели назад выехали с запасами, а весточку, что скоро оставят деревеньку, передали только сегодня. Наверное, правда бросили. Но как здесь месяц продержались на отравленной еде и даже заболели не все?» Румяная Дунька влетела в дом, скинула валенки, метнулась к печке. — Холодина! Критир украдкой посмотрел на Дуньку — точно здоровая. И детишки, кто язвы промывал, тоже. Глава семьи тоже ничего выглядел. «Подожди-ка… Если в углу его жена, не слишком ли он хорошо сохранился для его лет? Она старенькая уже, седая сплошь, в морщинах. И детей маленьких много, больше десятка живых, — если это все их… Как получилось-то?» И даже самые старшие никак не тянули на невест и женихов, скорее на подростков. «Может, чуть помладше Эйра с Ниром. Как это года три невеста?» Критир присмотрелся к другим здоровым. Девочки как девочки вроде. Мальчишки тоже. «Точно, обычные! Они слишком маленькие по местным меркам, здесь растут быстрее». Мальчишка с острыми ушами развеял остатки сомнений. «Понятно все. Папа у них, хоть и одет по-местному, видимо, пригулянный. Нет, не может быть пригулянным. Мало лет прошло. Не местный!» — догадался Критир. — Как тебя сюда занесло? — спросил Критир на элькринском. — Из какой общины? — Из общины Эйрола. Влюбился, — признался мужичок. — Пришел торговать, а тут красавица — косы смоляные, глаза озорные, взглянул и пропал. — А кто остались, тоже не местные? — Местные. Обещали забрать, но не едут. Метели такие, может, заплутали. Я бы вообще не уезжал, но Дуняши-старшие приболели, да и говорят, что темная община сюда распоясанных заселит. Страшно. Ты-то не из них? Прилично выглядишь, но в зимнем не поймешь, кто есть кто. Критир посмотрел на старушку и немолодую жену мужичка. «Дуняши-старшие явно проживут меньше элькринов, даже если их вылечить, возраст все-таки. Но любовь зла. Ни тоже любила его без оглядки на отведенные годы. И этот элькрин не считал — какие там годы, если влюблен?» — Да ладно, даже если распоясанный, спасибо, — поправился мужичок. — Из общины пришел. Получил весть, что скоро переезжаете, хотел убедиться, что все хорошо — внезапное решение для разгара зимы. — Это точно. Тоже так подумал, когда засобирались, еще и запасы погрузили. Но не хотел Дуняшу свою расстраивать, ей недолго осталось, кажется, — мужичок посмотрел на жену. — Она давно заболела, еще в юности, а прошлой весной слегла совсем. Травы уже не помогали толком, язвы промоем, она уснет, и все на том. И матушка ее приболела осенью, сразу тяжело. Хорошо, что детишки здоровые. Мужичок говорил спокойно, улыбался, жене подмигивал — видимо, чтобы скрыть, о чем они говорят на незнакомом языке. Но сжимал столешницу, где жена не видела, так, что костяшки побелели. Критир понимал. Хорошо понимал. Тяжело терять.***
Мертвые земли замело до полной непроходимости, только по дороге в Дир и можно было пробраться. Да и зимой земля спала, зачем будить чарами? Всем, кроме Ирри, письма удавалось разносить без происшествий. Но это даже мучило. После встречи с Ирри сны стали ярче, постоянно вспоминались поцелуи, хотелось еще, а повода не было — из рода укротителей писали редко, другим или поклона хватало, или «в щечку». Стало больше времени, но учеба не шла. Нир не знал, куда деться от тоски по Ки и жара от поцелуя. Весной будут работы, а пока только сад и письма. Письма и сад. И никто не просил целовать кроме как в щечку! А хотелось. Правда, не Ирри, а лучше бы Ки, и совсем нестерпимо. Понравилось бы ей? Согласилась бы? Нир разобрал письма — ничего нового. Проращивать надо, замерять, ждать. Комплексные заклинания не шли на ум, хотелось движения. Показалось, что в библиотеке душно. Послышался надсадный кашель — папа в мир сходил и снова простыл. «Наверное, ему тоже в междумирье дышать тяжело. Может, лесок насадить, как в мире? Местные деревья так чудно пахнут».