Вспомни свою смерть

В огромном мраморном зале собрались десятки людей. Они размахивали руками, посвистывали и скалили длинные клыки. Да, зал набит битком, но не людьми, а вампирами. Все их лица обращены на помост с троном. Там стоял невысокий, на вид совсем ещё молодой парень в чёрном плаще. Он обвёл взглядом из-под пепельно-серой чёлки собравшуюся толпу и стены с тысячами желтоватых свечей на них, а затем хлопнул в ладоши. Гул и грохот мгновенно стих, и на Манджиро уставилось множество горящих пар глаз. — Господа! — воскликнул он, и по залу прокатилось оглушительное эхо. — Я не буду говорить долгую проникновенную речь. Впереди наша ночь. В нашем распоряжении тысяча душ, можно брать пленных, можно пить до дна. Парней от 18 до 25 показывать мне: пополним Клан. А в остальном… Жечь и убивать во имя матери-Луны! Не жалеть сил! Выступаем утром в день полнолуния. Послышался дружный одобрительный крик и грохот. Вампиры прыгали и радовались, бушевали и рукоплескали. От их оживления свечи в канделябрах дрожали, огонь на них трепыхался, но не потухал. Однако Глава их восторга не разделял. После своего напутствия он ушёл вглубь залы, за трон, а позже и вовсе покинул комнату, направившись в свои покои. Он шёл длинным путём, обходя весь замок, в тысячный раз любуясь развешанными портретами, изящными витражами и другими элементами искусства. «Хорошо бы успеть поспать немного перед походом. Сил совсем нет», — думал Майки. Но спать не хотелось, потому что в голове потоком кружили мысли. Вампир за много лет привык, что из-за постоянной боли и слабости они стали разрозненными, зудящими и беспорядочными. Голова почти не слушалась, как и тело иногда, а слабость всегда подкрадывалась внезапно, срубая Сано за считанные минуты. Поплутав по лестницам, Майки остановился в одной из узких башен у высокого окна с широким подоконником и присел там. Он надеялся побыть немного в одиночестве и помечтать о том, что будет после того, как он наконец избавиться от проклятья. Осталось всего двое суток, и вампир выпьет кровь того самого смертного. — Майки… Я могу задать вопрос? — вновь подкрался со спины Дракен. — Ты можешь только оставить меня в покое, — огрызнулся Глава. Его зам нахмурился и подошёл ближе. — Зачем тебе парни от 18 до 25? Можешь не говорить, что хочешь обратить их. Я не поверю. — Почему же? — по интонации было слышно, что Манджиро усмехнулся. — Новобранцы — это всегда хорошо. — Допустим. Но это не главная причина, — стоял на своём Рюгуджи. — Я всё равно не скажу тебе, Кен-чин. Дракен досадливо поморщился, но не отступил. Он решительно присел рядом с Сано и заглянул ему в глаза. — Ты не обязан, разумеется. И ты ясно дал понять мне, что не станешь объяснять. Однако у меня плохое предчувствие, Майки. Я пытался донести до тебя, что положение вещей в Клане оставляет желать лучшего, но ты не слушаешь. Ты… — Волнуешься обо мне? — резко повернулся к нему пепельноволосый. Зам отодвинулся и отвёл взгляд, а потом буркнул едва слышно: — Волнуюсь, конечно. — Почему ты волнуешься? Я дорог тебе, Кен-чин? На последних словах его голос немного понизился, будто бы вампир произнёс запретное слово. Брови Рюгуджи приподнялись, выражая его удивление. — Что за вопрос? Разумеется, дорог. Сколько лет мы живём бок о бок! — Значит, дорог… Ты всё поймёшь после Ночи Охоты. Иди, Дракен. Оставшись в одиночестве, Манджиро от злости ударил кулаком по стене, пустив по монолитному камню трещину. Дорог… Вампир не понимал значения этого слова. Возможно, когда-то он и знал, но не мог вспомнить точно. За сотни лет мучений всё стёрлось из памяти, всё потеряло смысл. И любовь. Это слово и чувство Майки ненавидел ещё до проклятья. Оно когда-то причинило много боли, уж в этом он был уверен. Поэтому и убил ту девчонку, попавшую на крючок к демону. Этот демон… Что-то он сделал не так, что-то разрушил. Что-то дорогое для Майки. Но все воспоминания смыло рекой времени. Иногда Глава думал о том, как сильно хочет, чтобы все они к нему вернулись. Но для этого нужна кровь того самого смертного, с которым, как он надеялся, встретится уже через два дня. А любовь… Манджиро даже не понимал, что это, но всё равно ненавидел всем мёртвым вампирским сердцем.

***

Ночью Чифую снова плакал и страдал от нервной бессонницы. Глаза болели от недосыпа, но сон всё не шёл. Шесть человек. Люди, которых он знал, с которыми он здоровался чуть ли не каждый день. Один удар ножом в спину не того существа сложил их всех в могилу. ЭТО Баджи имел в виду, когда сказал «считай»? Вот значит, какой счёт он приказал вести. Счёт убитых знакомых. С тем же успехом можно было бы считать дни до собственной смерти. Мацуно хрипло застонал и с силой сдавил собственные виски. От этого в глазах потемнело. Его пальцы дрожали, даже конечности иногда нервно подёргивались. А когда слёзы переросли в рыдания, юноша вдруг схватился за горло и попытался вдохнуть, но получалось лишь сипеть и хрипеть. Нужно было что-то делать, как-то остановить Кейске, но… Так страшно вновь проходить через это. Вновь борьба, ложь и эта паника, ведь каждая ошибка… Блондин скомкал простыню в руках и попытался прогнать наваждение в виде узких горящих глаз вампира. Он отчаянно представлял море, лазурную воду и мягкое солнце, согревающее всё тело. Постепенно дышать стало чуть легче, и Мацуно обессиленно рухнул на кровать. Несмотря на приближающуюся зиму в комнате было жарко, и уже через полчаса он сидел на крыльце в распахнутой меховой куртке, любуясь на предрассветную серость. Вокруг было так тихо, что, казалось, будто городок уже вымер. Парень смирился, что сна ему сегодня не видать, и ждал, когда уже можно будет пойти готовить завтрак и делать вид, что только встал. Чифую старался не накручивать себя лишними мыслями о черноволосом вампире и жертвах, и почти преуспел, как вдруг откуда-то спереди раздался крик. — Там! Снова! Это вампиры! Кричала девушка. Она бежала по улочке босиком, держа обувь в руках. А рукой указывала в сторону центральной площади. Сердце блондина мигом сжалось и рухнуло вниз. Вернулась вся боль и переживания, от которых он пытался отключиться. Юноша вскочил и, не обращая внимания на девушку, бросился в сторону площади. Весь путь до неё занял, по его собственным расчётам, секунды три. А, достигнув цели, он застыл, как громом поражённый. На открытом пространстве возле фонтана лежало десять трупов. Три женщины, ребёнок, старушка из местного ломбарда и пятеро мужчин. В числе которых голубые глаза Мацуно выцепили бакалейщика, у которого он сам работал, и мэра их города. Спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, блондин кинулся к бездыханным телам ещё вчера живых людей. Они были частью этого города. И именно из-за этого они сейчас мертвы. Просто потому, что Чифую любил свой город. Дрожащими руками он касался ледяных трупов и не замечал, как слёзы с новой силой текли по щекам. Господи, он ненавидел Баджи. Громко всхлипнув, парень повернул к себе голову бакалейщика. Вчера он так долго справлялся о самочувствии юноши… Перебегая от одного тела к другому, Мацуно чувствовал, что обязан видеть их пустые глаза, обязан убедиться в том, что на шеях есть следы клыков, обязан удостовериться, что это правда. И они больше не улыбнуться, не скажут ни слова. Стоя над телом мэра, блондин заметил прикреплённую к нагрудному карману его жакета записку. Схватив её и развернув, он увидел знакомый косой почерк: «Пусть я Дьявол, но заклинаю: верните Душу, принадлежащую мне» Чифую сжал записку и рухнул на колени. Его плечи содрогались от рыданий, он беззвучно шептал проклятья, адресованные лишь одному существу. — Чифую! Чифую! Очнулся блондин лишь тогда, когда его кто-то активно тряс за плечо. Вокруг площади уже собралась толпа причитающих жителей. Такемичи, который и стоял позади, потянул парня на себя, поднимая с земли, и, обняв его за плечи, повёл прочь от площади. Мацуно подчинялся беспрекословно. Он лишь невидящим взглядом смотрел на тротуар и родные, враз посеревшие дома, и следовал за другом. Не сопротивлялся он и тогда, когда Ханагаки сел за столик в «Чёрном псе» и указал на место рядом с собой. — Чифую, не лги мне. Скажи, что происходит? Мацуно поднял на него пустой взгляд и выдавил: — Я не могу, Такемичи… — Что не можешь? Просто сказать? — Я ничего больше не могу. Эти люди… — Да, я знаю, — брюнет немного смягчился и успокаивающе погладил по плечу друга. — Но разве мы что-то можем сделать? Услышав эти слова, блондин запустил руки в волосы и сильно оттянул. — Я мог бы, — тихо признался он. — Но… мне страшно. — Что? Я понимаю, всем сейчас неспокойно. И мне тоже есть о чём волноваться. Но ты… — Ты не понимаешь! — воскликнул Чифую, стукнув кулаком по столу. Немногочисленные старики, сидевшие в пабе и не имеющие возможности банально встать, не то что поглазеть на происходящее на улице, обернулись на них. Парень воровато осмотрелся и притих. — Чего я не понимаю? Объясни мне! — настойчивым шёпотом попросил Ханагаки. — Нет, нет, нет… Если дойдёт до тебя… — пробормотал в ответ Мацуно, видимо, погрузившись в свои мысли. Такемичи раздражённо цокнул и, схватив друга за плечи с обеих сторон, резко развернул, заставив посмотреть на себя. — Ответь мне, Чифую, — чётко проговорил брюнет. — Ты ведь не болел всю ту неделю? Скажи, ты столкнулся с вампиром? Глаза блондина внезапно расширились, а на ресницах заблестели слёзы. Он зажмурился и начал отрицательно мотать головой из стороны в сторону. — Нет, конечно, нет. Я никого не видел. Мне просто было плохо. Руки болели, голова и… Мацуно замер, открыл глаза и, выдохнув, уткнулся лбом в плечо Ханагаки. Тот закусил губу и осторожно приобнял блондина. — Ты видел его? Он тебе навредил? Я заметил ссадины. Не волнуйся, это закончилось. Они страшные, холодные и жестокие, я знаю, поверь. Ты не обязан сражаться. Мы справимся. Мягкий голос Такемичи успокаивал, несмотря на то, что не утешал. Брюнет не понимал, да и не мог понять. Но благодаря его поддержке Чифую чувствовал себя чуть увереннее. Стараясь дышать глубже, он постепенно брал себя в руки. Отчаяние затухало, как и страх, но гнев и ненависть по-прежнему клокотали во всём теле. «Ни один человек больше не погибнет, — подумал Мацуно. — Не из-за нелепых желаний одного вампира». И мысли в голове вдруг улеглись спокойной тёмной волной. Нужно быть смелее. Разве море чего-то боится? Нет, не существует чего-то, что могло бы его потревожить. Вот и Чифую должен быть сильным, хотя бы пытаться. — Спасибо, Такемичи, — он поднял голову и благодарно сжал рубаху на спине друга. — Мне нужно идти. Бакалея… — Конечно-конечно, — закивал брюнет. — Ты справишься. Это когда-нибудь закончится. Мацуно буркнул что-то в знак согласия, со вздохом поднялся и ушёл в сторону выхода, не замечая, как Ханагаки смотрит ему в спину внезапно помрачневшим взглядом. Ещё вчера такая родная и знакомая, теперь бакалея казалась вымершей и заброшенной. Нет, внешне она никак не изменилась: Баджи работал профессионально. Но теперь это место потеряло своё сердце — хозяина. Парень пришёл сюда не затем, чтобы работать. Его не интересовало, кому по завещанию хозяина должна была перейти лавка после его смерти. Блондин пришёл сюда по делу. Нужно было кое-что позаимствовать. Внутри Чифую провёл не больше десяти минут. Обходя полки, он собирал всё необходимое. Что-то взял себе на обед, что-то для лошади, и, конечно, самое главное, то, зачем и пришёл. Небольшой пузырёк с розоватой жидкостью внутри. Сок вербены. Покидал своё бывшее место работы юноша с чувством непоколебимой решительности. Он уже взялся сделать ЭТО и отступать не собирался. Даже если придётся положить свою жизнь за невзрачный городок на востоке Шотландии. Оставалось совсем немного дел. По приходу домой Мацуно сразу же зарылся в шкаф. Он почти никогда не беспокоился о том, чтобы выглядеть красиво и привлекательно, но сейчас сердце требовало мятежа, своеволия и непокорного великолепия. За ворохом скучных льняных рубах серого и бежевого цвета скрывались старые вещи отца — материнское сокровище, которое блондин когда-то поклялся не трогать. Но пришло, видимо, время потревожить воспоминания. Тем более отца он и не помнил толком: тот умер, когда парню не было двух лет. Через полчаса перед старым, ржавым по краям зеркалом в спальне стоял молодой юноша в чистой белой рубашке с кружевными оборками. Привычные затёртые коричневые штаны он сменил на тёмно-серые брюки, а вместо своих башмаков, переживших всю слякоть осени и грязь весны, надел отцовские туфли. Откуда у неизвестного родителя была такая одежда, Мацуно не знал, потому что мать о нём никогда не рассказывала. И возможность одеться так была единственной причиной для благодарности. О рождении он как-то не задумывался. На пояс Чифую прикрепил ножны с кинжалом, накинул найденное в том же шкафу слегка старомодное пальто, куда сложил пузырёк с вербеной и еду. На шее всё так же висел компас, безумно полюбившийся юноше. Напоследок окинув взглядом свою квартирку, парень махнул рукой и вышел. Думать о том, вернётся ли он сюда, не хотелось. Теперь, шагая по улицам своего маленького неприхотливого городка, блондину казалось, что он где-то в другом месте. Может, в Лондоне, а, может, совсем в другом мире. Здесь всё было по-прежнему, только тише. А он сам ярко выделялся среди этой простоты. Последние деньги ушли на то, чтобы взять себе коня у местного заводчика. Прилагать усилий почти не пришлось, потому что заводчика этой ночью обескровили. А его жена, убитая горем, не стала задавать вопросов. Чифую подавил собственный всхлип сожаления при виде её заплаканного лица и оставил бедной женщине все свои деньги, чтобы хоть так облегчить вину перед ней. Он скакал из города в лес и запрещал себе оборачиваться. Потому что это значило бы, что он прощается. А парень был уверен: он вернётся. Есть ещё возможность жить как прежде. Только бы сдержать свою ярость и не убить Кейске раньше времени. В лесу Мацуно сверился с компасом и поскакал к морю, чтобы не наткнуться на опасных жителей леса. Он грустно усмехнулся про себя, осознав, что снова скачет к месту своего добровольно-принудительного заточения всего спустя два дня. Но сожалеть времени не было. Подталкиваемый гневом и желанием выразить свою ненависть вампиру, Чифую скакал на всех парах. Гнедой конь, клички которого парень не знал, слушался беспрекословно и, казалось, только поддерживал желание наездника скакать быстрее. Вместе они ловили влажный морской ветер и свежесть леса, стремительно летя навстречу неизведанной опасности. Краем глаза блондин любовался вздымающимися за скалами тёмно-синими волнами. От них он тоже ощущался поддержку. Вторили их скорости и несущиеся по небу серые облака. И Мацуно чувствовал свободу, кратковременную, но абсолютную. И в голову пришли мысли о мужчине откуда-то из полузабытых прошлых лет, который вот так же несётся к самому дорогому, что у него есть. К тому мужчине, что подарил когда-то компас, который указывает на путь домой. Le chemin du retour… Когда Чифую доскакал до тропинки, ведущей от моря к лесному особняку, солнце уже скрылось за горизонтом. Всего дней пять назад они ходили здесь с Баджи, но почему-то сейчас кажется, что с этого времени прошла уже вечность. Блондин тогда был совсем другим, как и вампир. Нет, он всегда оставался лишь хладнокровным убийцей, привыкшим получать желаемое любым способом. И ему нужно показать, что это не так. Стоило из-за деревьев показаться знакомому двухэтажному зданию с деревянной террасой и деревянным крыльцом, как в груди что-то болезненно сжалось. Мацуно подъехал прямо к ступенькам, соскочил с коня и, привязав его к перилам, поднялся. Ответ на его уверенный стук пришёл всего через минуту. Узорная дверь распахнулась и в проёме показалась до боли знакомая крепкая мужская фигура. Чифую, увлечённо рассматривавший собственные туфли в ожидании вампира, бесшумно выдохнул и поднял бесстрастный взгляд. Он ненавидел Кейске и прощать его не собирался. «Помни, ты свободен. У тебя есть право выбора, и никто не может его отнять», — сказал себе Мацуно. — Ну здравствуй, душа моя, — произнёс Баджи. И у блондина против воли по коже пробежали мурашки.