Вспомни свою смерть

Утро после такой наполненной событиями ночи далось Такемичи неожиданно тяжело. Да, он быстро уснул, но только потому, что всю ночь Полнолуния бодрствовал. Сон был тяжёлым, беспокойным и давящим, таким, после которого просыпаешься с головной болью и ломотой в костях. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с гудящей болью от укуса и режущей от раны во рту. Когти Манджиро не зашли глубоко, потому что мешала кость, но всё равно ощущались, как порез сквозь всю черепушку. Как и каждое сказанное им слово. Даже приход этого жуткого Санзу и его действия не имели такой эффект, как то, что произошло между брюнетом и Сано. Ты — грешный смертный, желающий греха, желающий быть использованным мной. Как же Глава прав. Такемичи уже осознал, что сорвался в пропасть, позволив чувствам завладеть разумом. Но парень помнил сны, помнил величие, сопровождавшееся любым из них. Во всём: в боли, в торжестве, в ярости и в мягкости Сано было величие. Даже тогда, в том сне о саде и солнце, присутствовало ощущение, что весь этот мир принадлежит вампиру. Весь, кроме него самого. Что-то с Манджиро — с Майки — было не так. Хотя нет. С Майки всё в порядке, но он спрятан где-то глубоко внутри и почему-то не может выйти наружу. Брюнет думал об этом, пока лежал на кровати, не в силах подняться, и глядел на серое небо за окном. Ты такой же смертный, как и все. Вы одинаково слабы перед болью. И он встал. Морщась от расплывшейся перед глазами темноты и прострелившей всё тело боли, встал. И, потянув дверь на себя, выяснил, что она вообще не заперта. Это казалось странным. С одной стороны значило, что в передвижениях его не ограничивают, а с другой то, что Манджиро либо не слишком занимает его присутствие, либо он просто знает, что Ханагаки и не попытается уйти. Юноша с усилием выбросил эти мысли из головы и вышел в коридор. Тот поистине поражал воображение. Он видел такое только в книжках с картинками. Гобелены, рыцарские доспехи и подсвечники усеивали стену, на полу лежал красивый тёмно-серый ковёр, расписанный золотом, напротив бесконечных дверей — комоды с вазами, статуэтками или часами на них. «Вряд ли у каких-нибудь королей замки выглядят так же», — рассеянно подумал Такемичи. И это только ещё раз подтверждало величие Сано и Северного Клана. Бывшего Северного Клана. Разглядывая причудливые роскошные предметы, парень двинулся дальше по коридору, не забывая, впрочем, считать двери, чтобы не потерять свою комнату. Так странно было шагать по великолепным залам и многочисленным лестницам в полной тишине. Ханагаки задавался вопросом: чем сейчас занимаются все члены Клана? Есть ли вообще кто-то в замке? На пробу он тихонько позвал: — Эй! Кто-нибудь! В ответ замок откликнулся гулким эхом. Юноша попробовал громче: — Ээээй!!! Но даже на этот звук ответа не последовало. «А может, они спят?» — пришло ему в голову. Но Такемичи тут же откинул эту идею. Он читал, что вампиры не спят годами. А ещё боятся дневного света. Значит они где-то прячутся. В таком случае, он не будет им мешать. Брюнет продолжил свой обход. На самом деле очень хотелось найти хоть что-то, чем можно перекусить, и он надеялся наткнуться на кухню. Живот отвратительно урчал: даже в худшие дни удавалось найти хоть что-то, чем можно перебиться. Но тут… вряд ли можно отыскать что-то кроме трупов. Челюсть всё ещё отзывалась тупой болью, когда он глотал, а шея казалась катастрофически неповоротливой. Но любопытство в парне побеждало дискомфорт. И он продолжал идти. Рано или поздно Такемичи набрёл на парадную лестницу, ту, по которой поднимался вместе с Риндо в это же время день назад. Отлично, так он хотя бы мог прикинуть примерное расположение собственной комнаты: правое крыло, северная башня, этаж, наверное, пятый, седьмая дверь справа. Значит, нужно было исследовать ещё всё левое крыло. Брюнет прошёл до Мраморной залы, осторожно заглянул внутрь, и тут же позорно отбежал назад. Чёрный камень давил на психику, его молчание казалось визжащим, оглушительным. Внутрь Ханагаки заходить не стал. А уж проходить в маленькую дверцу слева за троном так тем более. Туда его увёл Манджиро, и подсознательно теперь та часть замка казалась территорией Главы. Жёсткий запрет на вход, цепь на двери. Приблизишься — разорвёт на части. Предпочтительнее были свободные коридоры в левом крыле. Такемичи поплёлся дальше, иногда останавливаясь у дверей и пытаясь их открыть. Чаще всего безуспешно. Он увлечённо исследовал новую местность: прошёлся вдоль коллекции холодного оружия, нашёл комнату с шахматной доской на столике, комнату, в которой были только большие напольные часы, даже комнату, в которой стояли в ряд шесть одинаковых картин. В конце концов дошёл до западной, самой далёкой башни. Ноги к этому моменту уже не держали, а молчаливость величественного строения наводила на жуткие мысли, что никогда никаких вампиров и не было, что всё это Ханагаки привиделось, и даже сам замок — не более чем сон. На плаву держала, как ни странно, только боль в шее. Там, где ночью впивались клыки самого прекрасного на свете вампира. Так юноша напоминал себе, что происходящее реально. Когда он добрёл до комнатки под верхушкой башни, в глазах начали сверкать белые вспышки, а дыхание ослабело. Одолев последнюю ступеньку лестницы, Такемичи рухнул на деревянный пыльный пол. Здесь даже каменные стены казались слабыми, прохудившимися. Сквозь щели слышался жестокий вой ветра. И это так сильно напоминало постоянный сквозняк в хижине из глубокого детства, что парень почти поверил в то, что вот-вот услышит мягкий голос бабушки. А может, услышит и хохот отца. И вдруг, только вдруг, увидит улыбку матери. Но она мертва. Они все мертвы для него давным давно. Лишь призраки прошлого. Ханагаки поднял голову, кривясь от прострелившей шею боли. Так странно на него повлияла именно комната. Визуально она была светлее, чем весь основной замок. И тому было логичное объяснение: в потолке была круглая дыра, ведущая на смотровую площадку, а под ней обычная деревянная лестница в пол. В бледных, серых из-за туч, солнечных лучах виднелись летающие в воздухе пылинки. Пыль была на каждом сантиметре комнаты. На каждой вещи из бесконечного хлама, помещённого тут. Комната служила странным чердаком с огромным количеством сундуков и маленьких шкатулок. «Возможно, здесь хранится всё ненужное, а, возможно, только самое ценное, — подумал Такемичи. — И я почему-то верю в последнее». Но разве могут быть ценными старые сломанные часы с разбитым циферблатом? Разве может быть ценным замысловатый прибор, похожий на современный телескоп? Разве может быть полезным бюст Архимеда? Открытый сундук с деревянными игрушками? Вываленные на пол платья? Или даже покосившееся кресло-качалка? Нет, определённо нет. Но по мере того, как взгляд цеплял всё новые и новые детали, Ханагаки было всё труднее сдержать восхищённый вздох. На мгновение ему почудилось, что времени, истории их мира никогда и не существовало. Или наоборот. Существуют только они, и сейчас он с ними слился. Вот-вот из-за угла могли показаться его бабушка или мать, живые и радостные. — Добрый день. От всей души приветствую в моей скромной обители, — зазвенели вдруг стены. — Давненько ко мне никто не заглядывал. Такемичи от испуга резко повернул голову и тут же ойкнул, когда боль уже почти привычно прошила верхнюю часть тела. Смертный сел прямо и повернулся на звук уже всем корпусом. Оказалось, что он ошибся: голос не принадлежит стенам. На верхних перекладинах деревянной лестницы стояли ноги в аккуратных туфельках. — А ты, похоже, смертный. Так гораздо интересней, — весело, смешливо продолжил голос. Будто ручеёк журчал. — Кто ты? — отчего-то хрипло спросил брюнет, не решаясь запрокинуть голову. Ноги оттолкнулись от перекладин, и сверху, прямо со смотровой площадки, спрыгнул молоденький юноша. У него были совершенно белые волосы, не пепельные, отливающие при Луне серебром, как у Манджиро, а абсолютно белые, как первый снег. А глаза сияли в сером свете невероятным фиолетовым оттенком. На юноше был длинный плотно запахнутый красный плащ и те самые чёрные лакированные туфельки. — Кто я? — переспросил он шёпотом, приблизившись к Ханагаки и наклонившись близко-близко: — Никто. Вообще никто. А потом разразился громким хохотом и отпрыгнул назад. — Как это никто?! — мигом возмутился тот и потянулся к странному юноше, будто бы жалея, что тот отошёл. — Вот так, очень просто, — звонко отчеканил беловолосый и хихикнул, наклонив голову на бок. — Я никто, и никем уже не буду. А ты — смертный, который меня видит. Вот что поразительно! — Но… — Такемичи нахмурился, но вдруг оборвал себя на полуслове. Присмотревшись немного, он с удивлением понял, что фигура юноши немного бледная, полупрозрачная. И пылинки, кружащие по комнате, пролетают сквозь неё. — Ты понял! — воскликнул беловолосый, увидев в голубых глазах смертного осознание, и забавно хлопнул в ладоши. — Он понял! Он понял! Он понял, что я призрак! Я призрачный вампир! Страшно, правда? Он снова захохотал и запрыгал по комнате в абсолютном восторге. — Но что ты здесь делаешь? — окликнул его брюнет. Призрак резко обернулся к нему и с улыбкой бросил: — Живу, конечно! Но только тсссс, — он приложил пальчик к губам, — никому не говори. Это будет наша тайна! — А другие тебя могут видеть? — Майки может. Я ведь ЕГО ПРИЗРАК. — Майки? — Такемичи выцепил до боли знакомое имя, которое слышал лишь раз и с тех пор держался за него, как за основы Вселенной. — Вы общаетесь? — Нет, — вампир театрально надул губки. — Он не хочет. Не хотел и раньше. А сейчас, может, и не помнит, что я вообще тут есть. — А не живёт ли тут другой умерший вампир? Ну, как его имя-то… — судорожно принялся вспоминать Такемичи. — Дракен? — Да! — Пф! Нет конечно. Ему незачем оставаться на грани. — Почему это? Беловолосый цокнул как-то раздражённо. И заметил с неприкрытым ядовитым пренебрежением: — Он умер правильной смертью. Отдал нежизнь за Майки. Как благородно! — тут его лицо приобрело жёсткое выражение: — А у меня с Майки был конфликт. Маленькая ссора, сущее недоразумение! Я ненавижу его всей душой! Когда в голосе призрака послышался рык, Такемичи отшатнулся и выдохнул поражённо: — За что? Тут же призрак рассмеялся и черты его красивого лица смягчились. — Да неважно, — он махнул рукой. — Все, кто с Майки связан, считай что прокляты. — Это как? Расскажи, пожалуйста, — с мольбой в голосе попросил Ханагаки. — Расскажи, расскажи! — передразнил вампир, всё ещё наворачивая круги по комнате. Его движения были дёрганными и резкими, словно он удерживал себя от попыток ломануться в стену. — Всё тебе знать надо! Ты умрёшь! — в мгновение ока он оказался рядом, и брюнет вздрогнул, всё ещё не привыкший к быстрым перемещениям вампиров. — Ты сдохнешь! Сдохнешь! Все рядом с Манджиро мрут, как мухи. И ты тоже умрёшь! Отдашь ему свою кровь и умрёшь! И всё, что ты получишь на смертном одре — его боль! Он прорычал это прямо в лицо Такемичи, а потом в два прыжка поднялся по лестнице и скрылся в дыре в крыше. Смертный вскочил, позабыв о боли, и кинулся вслед за сумасшедшим вампиром. Но, удивительно быстро взобравшись наверх, понял, что того уже и след простыл. — Ну почему?! — не сдержавшись, взвыл Такемичи. — Почему кажется, что все вокруг всё понимают, а я нет?! Призраки, вампиры! Может это просто огромный сон, в котором я застрял?! Он обессилено рухнул на колени и уткнулся лбом в каменный пол смотровой площадки. Резкий порыв ветра потрепал лохмотья, оставшиеся от рубахи. И Ханагаки подумал, что сейчас, наверное, выглядит до крайности ничтожно. Он громко шмыгнул носом и лёг прямо на холодный камень. «Плевать, что я здесь промёрзну до костей», — мрачно решил юноша и свернулся клубочком. С того момента, как появились сны, он впервые позволил себе окунуться в отчаяние. «Почему я вообще решил, что могу что-то значить для Сано? — Ханагаки всхлипнул. Общее состояние стремительно катилось в пропасть. — К тому моменту, как меня найдут, буду ли я просто похож на трупа или просто уже умру? И кто меня найдёт?» То место, где в теории должно было быть заходящее солнце, окрасилось в бледно-розовый. День становился всё короче, а за всей прогулкой по замку Такемичи не заметил, как наступили сумерки. «За ночь я совсем окоченею», — подумал он, но так ничего и не сделал. Юноша прикрыл глаза и только сильнее сжался. Так ужасно хотелось спать… Он пролежал так ещё какое-то время, пока солнце не скрылось за горизонтом окончательно. А когда исчез последний луч, у уха раздался громкий голос: — Эй! Доброе утро, принцесса! Я вернулся. Содрогнулся Такемичи с гораздо большей силой, чем хотел бы показать. Всего за два дня он успел выучить, кому принадлежал этот издевательский тон. Глаза открывать теперь было противопоказано. Может, хоть так удастся скрыть всколыхнувшийся в груди страх. Во всё замке его вызывал только обладатель розовых волос. — Ты меня не слышишь? — голос Санзу стал грубее, в нём уже проскальзывали рычащие нотки. — Слышу, — тихо отозвался Ханагаки, всё также с закрытыми глазами. Нельзя. Нельзя. Если увидит сейчас эти два шрама, мгновенно потеряет все силы на борьбу. — Тогда посмотри на меня! — рявкнул вампир совсем близко и схватил обрывки рубахи смертного, встряхивая. — Нет! — неожиданно резко ответил тот. Брюнет не сопротивлялся, позволяя своему телу безвольно вздрагивать под сверхъестественной силой, но зажмурился так крепко, что даже она не могла заставить его посмотреть. — Как это «нет»?! Ты что несёшь?! Харучиё толкнул юношу в сторону, и тот отлетел, больно ударившись головой о стену башни. Такемичи вскрикнул и схватился за ушибленное место. Рана начала кровоточить. — Кем ты себя возомнил? Думаешь, тебе всё можно?! И по замку гулять, и перечить мне? Вампир снова оказался рядом: это Такемичи понял, когда услышал ор на ухо. Затем его снова схватил за воротник и мощно приложили о камень тем же местом. С языка против воли сорвался всхлип. — Нет! Нет! Нет, нет, нет! Я не посмотрю на тебя! — взвыл парень. Сейчас не смотреть казалось самым важным, последней возможностью, за которую можно уцепиться. — В отсутствие господина я здесь главный! И ты будешь слушаться меня! — рыкнул Санзу и снова впечатал Ханагаки головой в стену. У того в ушах зазвенело. Кровь уже стекала и по шее, пачкая дурацкую рубаху ещё сильнее. «Майки, где ты? — подумал юноша. — Я без тебя не вижу смысла бороться». — Отпусти его. Коротко, властно. Так холодно-равнодушно, как может только Манджиро. «Ты мне мерещишься? Мне может мерещиться даже твой голос». — Господин? Хватка на рубахе ослабела, а потом и вовсе исчезла. Харучиё, похоже, отступил. Почему он отступил? — Отойди от этого смертного, — вновь эти завораживающие, совершенно неземные тона голоса Сано. Такемичи шокированно распахнул глаза. Это не сон. Глава здесь. Он стоял с другой стороны круглой площадки, в своём чёрном плаще, расшитом рубинами. Вся его шея была покрыта странными шрамами, будто кожу там отдирали, и теперь она срослась как-то неровно. Майки здесь. И, взглянув на него, Такемичи шумно выдохнул. Ему стало легче. Несмотря на всю физическую боль, легче. Он словно смог дышать. Вдруг за спиной пепельноволосого взмыли в воздух десятки, а может и сотни воронов. Они закричали хором, взмывая в небо. — Вы вернулись, господин, — ошарашено констатировал Санзу. Он попытался подойти к Главе и дотронуться до его руки, но тот кивнул головой в сторону спуска с башни, молча приказывая покинуть площадку. — Собери всех. Мы присоединимся позже, — сказал Майки вслед розоволосому вампиру, впрочем, всё ещё неотрывно глядя на Такемичи. А когда тот исчез, двинулся с места и подошёл ближе. — Манджиро, — прохрипел смертный, всё ещё пытаясь зажать рану на голове. — На тебе снова кровь, — вампир сел на корточки и наклонил рукой голову парня, осматривая место удара. — Ты знаешь, как опасно быть в крови на глазах у любого вампира? Ханагаки сглотнул, но не дёрнулся. Он всей кожей ощущал холод, исходящий от Сано, и завороженно смотрел в бездонные глаза. Ответ на его вопрос брюнет знал прекрасно. Ещё минута — и, возможно, он был бы уже мёртв. Вряд ли Харучиё стал бы себя сдерживать. — Спасибо, — прошептал одними губами Такемичи. — За что ты благодаришь меня, смертный? — как-то зло усмехнулся Манджиро. — Не Санзу, так кто-нибудь другой осушит тебя до дна. Ты всё так же слаб в моих глазах. Ничтожен и слаб. Вы же смертные! — тут он поднял взгляд к крыше и пробормотал так, чтобы юноша не слышал: — Как вас вообще можно полюбить? — Ну и что, что я смертный?! — неожиданно дерзко воскликнул Ханагаки. — Физически мы может и слабые, а вот понимаем иногда гораздо больше вас, кровососов! Сано удивлённо замер на какое-то время, а потом тихо рассмеялся. — И что же вы понимаете? — издевательски изогнув бровь, поинтересовался он. — Например то, что тебе больно из-за смерти Дракена! И поэтому ты вымещаешь гнев на мне! Такемичи прерывисто вздохнул и замер, только сейчас осознав, что сказал. Глава, успевший сжать кудряшки на затылке парня во время его речи, резко разжал кулак и отступил. — Мы вампиры, для нас нехарактерно страдать, — холодно возразил он. Но смертного было уже не переубедить. Теперь он ясно видел, как именно прикрывает вампир свою боль. — Но ты страдаешь, — убеждённо проговорил он. — Ах, страдаю! Кто ты такой, маленький наивный смертный, чтобы судить о том, что я чувствую, а что не чувствую? — прорычал вдруг пепельноволосый. Он снова оказался слишком близко, почти вплотную, и, схватив парня за шею, поднял вверх. Такого сумасшедшего огня в этих чёрных глаза Такемичи ещё не видел. Только лишь во снах. Там он был внутри этих глаз, видел душу вампира. И, пока Сано всё сильнее сжимал его горло, на смену воздуху в лёгких смертного приходили эти видения. — Майки, — прошептал он тихо-тихо, — прошу, не надо. Рука, сжимавшая шею, пропала, и парень снова рухнул на пол. А в ответ услышал лишь шокированное: — Как ты узнал моё имя?