***
Вороны были повсюду. Они кружили и кружили над посеревшим полем без устали. В ушах стоял шелест травы и их крики. Казалось, в криках можно разобрать слова. Позже крики перестали быть криками. Это была песня. Такая песня, которая завораживает и очаровывает своей жуткой странностью. Как смыслы в письме, в этой песне сплетались чувства. Ниточка боли, ниточка тоски, запутанный клубок из сожаления и смятения и совсем тонкая линия надежды, смазанная маслом из горечи. Камнем падая вниз, вороны подлетали совсем близко и разевали клюв, будто хотели оторвать часть плоти. Но в самый последний момент закручивали вираж и снова взмывали в небо. — Какая безрассудная смелость! — особенно эмоциональный момент в их песне. — Смертные так слабы… — диминуэндо* под конец куплета. — Кто ты такой, чтобы судить о том, что я чувствую, а что не чувствую?! — сольная партия органа. Все рядом с Манджиро мрут, как мухи. Все рядом с Манджиро… Мрут, как мухи… Мрут… Ты тоже сдохнешь. Сдохнешь. Сдохнешь. Сдохнешь! Оглушающие барабаны. Прощальный марш. — Нет! — вскрикнул Такемичи и резко сел. Голова закружилась, в глазах потемнело, и он вновь плюхнулся на подушку, потерянно уставившись в потолок. Где он? Родная комнатушка под крышей? Нет, ведь городок сгорел дотла. Место заключения в замке? Тоже нет. Там кровать жёсткая, внутри холодно, а здесь… Полминуты брюнет потратил на то, чтобы вспомнить произошедшее за день. Сон услужливо напомнил и беловолосого призрака, и встречу с Санзу, и разговор с Манджиро. «Он ударил меня, потребовав сказать про имя… А потом? Всё?» — нахмурился Ханагаки. Затем он осторожно коснулся своей головы, нащупал повязку и шумно выдохнул. — Майки… Никто, кроме Главы, не мог позаботиться о его ране и уложить в постель. Такемичи был в этом уверен. Он позволил себе мягко и мечтательно улыбнуться: «Сано самостоятельно наложил повязку? Значит, он касался моих волос, да и всего меня». Внезапно на душе стало спокойно. За окном уже стемнело, а крики воронов стихли. Смертный снова коснулся изнывающего от голода живота, но не успел даже подумать о том, чтобы отыскать еду, как снова провалился в сон.***
Манджиро вернулся глубоко за полночь. Дела были сделаны: члены Клана опрошены, слуги (а они здесь были) проинструктированы. Родная спальня встретила тяжёлыми прерывистыми вздохами разметавшегося по кровати юноши. Тот лежал поперёк, скрутив в ногах одеяло. — В него что, бесы вселились? — недоумённо пробормотал себе под нос вампир и подошёл ближе, на пробу касаясь кожи Ханагаки. — Чёрт, горячая. — Майки… — прошептал смертный и снова перевернулся. Сано отскочил на шаг назад и сжал зубы. Каждый раз, когда это имя произносил Такемичи, что-то внутри вздрагивало. И пепельноволосый жутко злился на себя за такую реакцию. Следующая фраза, произнесённая почти неразборчиво, заставила его поразиться ещё сильнее. — Я спасу тебя… — уверенно промямлил брюнет. Тогда Глава не сдержался и спросил вслух: — Что ты имеешь в виду? — ответа, конечно, не последовало. — Говори, чёрт возьми. Говори. Парень поморщился и кашлянул во сне. Всё его тело покрылось потом, смешавшимся с грязью и кровью. Он промычал что-то ещё, а потом снова кашлянул. — Я добьюсь ответа, — заявил ему Сано. Потом решительно подхватил на руки и потащил из спальни. Прямиком в ванную. Находу сдирая с Ханагаки порванную одежду, вплоть до белья, вампир открутил красивый позолоченный кран, усадил парня внутрь широкой ванны на ножках и сам сел на пол. Вода тихо шумела, а Такемичи озадаченно тёр глаза, пытаясь что-то разглядеть в непроглядной темноте. — Мхм… Что происходит? — хрипло произнёс он и оглянулся по сторонам. — Майки? — И снова ты назвал меня этим именем, — неохотно отозвался Сано. С очнувшимся Такемичи он чувствовал себя как прежде некомфортно, будто смертный видит его насквозь. — Касательно твоего вопроса… Ты весь в грязи и крови. А ещё ты странно вёл себя во сне. Брюнет притянул колени к груди, пряча улыбку, и пояснил: — У меня жар. Температура поднимается. — Ты сгоришь? — Что? — он не сдержал тихий смех. — Нет, но это неприятно… Манджиро раздражённо цокнул и поднялся. В следующий миг он уже нависал над сжавшимся Ханагаки. — Пока не ответишь мне, откуда знаешь имя, не умрёшь, — строго заявил вампир. — Мне никогда так не угрожали, — прошептал смертный, завороженно глядя на блистающие в темноте клыки. — Скажи, что тебе нужно, чтобы выжить, — проигнорировав комментарий, закончил Сано и отстранился. Такемичи ненадолго задумался, а потом поморщился, снова положив руку на живот, и спросил: — Я могу поесть? — Да. Что за вопрос? — Сейчас, Майки. Поесть сейчас. Вампир замер в недоумении и по новому взглянул на сидящего в ванне смертного. Именно смертного. Казалось, он никогда об этом не забывал, но почему тогда не вспомнил, что простым людям необходима пища? «Может, это следствие моего собственного голода? — рассуждал Сано. — Нет. Я и сам ем человеческую пищу. Так голод притупляется… А Такемичи выглядит неважно. Так почему я забыл?» — Ладно, — вздохнул он в конце концов. И вышел из ванной. — Чёрт, он какой-то другой… — прошептал себе под нос Ханагаки, стоило двери за Манджиро закрыться. — Больше похожий на то, что я видел во сне. Но по какой-то причине это не удивляет. Хотя… я всегда подсознательно помнил о том, какой он. Майки… Он так похож на Майки… Юноша медленно лёг на одну из стенок ванны и покрепче прижал к себе колени. Мысли сильно туманились, а голова непреодолимо гудела. Словно крики воронов из сна до сих стояли в ушах. Открыть глаза и очнуться Такемичи заставил тихий голос вернувшегося пепельноволосого: — Подойдёт? Он протягивал парню блюдечко с белым хлебом и нарезанным ломтиками мясом. — Господи, да! — выдохнул брюнет и выхватил еду. В темноте он не мог разглядеть лицо Майки. Но тот, благодаря идеальному вампирскому зрению, наоборот, прекрасно видел эмоции Ханагаки. Заметив восторженно горящий взгляд парня, вампир коротко улыбнулся. После чего скинул плащ, опять опустился на пол, на этот раз у самого края ванны, и устроил подбородок на краю. — Я всё ещё хочу знать, — заметно мягче и спокойней произнёс Глава. Он не заметил изменений в своём голосе, но Такемичи, обративший внимание, судорожно закусил губу. — У меня есть предчувствие, что тебе это не понравится, — тихо признался он. Манджиро нахмурился и приподнялся на локтях. — Как это? — Ты плохо отреагируешь. Или просто не поверишь, — ещё сильнее понизил голос Ханагаки, стараясь унять дрожь, возникшую от близости Сано. Сейчас ощущение давления на виски усилилось, юноша будто заново ощутил, как ему на самом деле плохо. — Я плохо отреагирую, если ты не скажешь, — рыкнул вампир, вскочив на ноги. — Всё равно не стану говорить… Глава скривился и твёрдо, холодно, как и прежде, заявил: — Тогда я тебя заставлю. Он поставил одну руку на стену за Такемичи, а второй обхватил его шею. Когти, до этого находившиеся под полным контролем, удлинились и теперь давили на горячую кожу смертного острыми концами. Тот будто окаменел. Тарелка с остатками еды упала на пол. Брюнету чудилось, что он может видеть выражение лица Манджиро, даже если вместо него была лишь темнота. Ханагаки попробовал вздохнуть, но воздух словно целиком состоял из горячего пара. Юноша буквально слышал, как колотится в груди сердце. Очертания ванной плыли перед глазами. Не потерять сознание помогали лишь ледяные пальцы, сжимающие шею, и холодное дыхание, исходящее будто бы от кожи Сано. Как по наитию, Такемичи подался вперёд и прижался лбом ко лбу вампира. С губ само собой сорвалось: — Майки… Я сейчас умру… Жарко… Около минуты ничего не происходило. Смертный даже решил, что он и правда умер. Но тут хватка на шее исчезла, а поперёк груди его обхватили спасительно холодные руки. Он вздрогнул и замычал, но спустя мгновение звук потонул в морозных губах, коснувшихся его собственных.