***
Следующие два дня Казутора неизменно заявлялся в камере. Всегда ближе к вечеру. Он приносил корзинку с едой и улыбался всё шире. Чифую еду не принимал и приказывал себе не верить этому вампиру. Что-то в его глазах отталкивало, что-то дикое, жуткое. Оно же будто нашёптывало: «Не слушай, не доверяй. Столкнёт в пропасть». Эта пропасть стала для смертного почти что зрительной галлюцинацией. Было то от недосыпа, голода или страхов и тревог, бродивших по камере, но Мацуно перестал ощущать под ногами твёрдый пол. Мысленно он постоянно обращался к Баджи, представлял, как тот шепчет в ответ одно только «будь сильным». Но спустя три дня без вампира парню пришлось признать: он слаб. И не может держаться. Каждый визит Ханемии будто выбивал из-под ног почву, которую удавалось обрести путём долгих ночных бесед с воображаемым Кейске. Слова жуткого вампира обнажали нервы и заставляли их колотиться в лихорадке. — Ты всё ещё надеешься… Не могу не понимать. Баджи очень убедителен со своими жертвами. Но, милый смертный, не мучайся, забудь об этом, — успокаивающе шептал он. — Он больше не придёт. Я с тобой и не брошу. Поешь. Скоро расскажу тебе про побег. Время есть, — убеждал и утешал. Однажды Казутора заявился весь в странных синяках и царапинах. Это было ночью с пятого на шестой день пребывания Чифую в монастыре. Он долго пытался отдышаться, а потом, рухнув на пол, прошептал, будто делясь секретом: — Баджи совсем обезумел… Узнал, что я хожу к тебе. Сам не может и мне запрещает. Я не понимаю… Как он может позволять тебе столько страдать?! Мацуно поражённо замотал головой. Ханемия выглядел по-настоящему уставшим и испуганным. Это, сквозь бесконечное отрицание его слов, пробилось под корку мозга. И поселило ужасную мысль: «Я страдаю по его вине». Но блондин отказывался верить. Лихорадочно выгоняя из головы эти мысли, он вскочил и закружил по комнате, отмахиваясь от воздуха, словно от назойливой осы. — Нет. Нет. Он не такой. Он просто не может прийти! — Ох, мать моя Луна, — грустно вздохнул Казутора. — Ты совсем запутался, милый. — Замолчи, — вскрикнул Чифую и, не помня себя от страха, что мысли окажутся правдой, подскочил к вампиру, схватив его за воротник рубахи. — Не смей говорить о нём так! Он спас меня! И спасёт! А тебя убьёт! Не приходи ко мне больше! Ненавижу тебя! Ненавижу себя. За то, что сомневаюсь в нём. Трещит, ломается ветка над пропастью. Мацуно содрогнулся всем телом и осел на пол, против воли всхлипнув. — Прости меня… Надо было сразу сказать… — прошептал Казутора. А затем, качаясь, поднялся и направился к двери, напоследок бросив: — Посмотри на себя. И спроси. Вот так выглядят любимые кем-то люди? Рука срывается с веточки и проезжает до самого кончика. От падения в пропасть отделяет одно неверное движение. Сказанное вампиром бьёт по мозгу и заставляет вздрогнуть как от удара током. Своей правдоподобностью. Вот он сидит перед лицом Вселенной. Грязный, голодный, замёрзший, едва способный контролировать свои эмоции. На грани падения в пропасть. А любимый ведь рядом и он не бессилен. — Я уже ничего не знаю… Баджи, я так хочу тебе верить. Но обосновать… не выходит. Либо тебе что-то угрожает, либо ты правда настолько занят. Либо лгал… — прошептал себе под нос Мацуно. — Но ведь тогда, в Домике в Лесу, я чувствовал твои эмоции! Никакой вампир не рискнул бы своей жизнью ради простой Игры! «А если это очередной вампирский трюк? Ты ведь ничего не знаешь о способностях вампиров, особенно Первородных», — услужливо подсказало сознание. — А Такемичи бы знал… И не сомневался. Как он там? Он же сейчас в компании вампиров, во главе с тем, кто устроил тот Ад в нашем городе. Но Баджи говорил, что он точно жив. Или это тоже очередная ложь… От осознания, что друг, может быть, уже почти неделю как гниёт на пепелище их городка, Мацуно вскочил и схватился за голову. А потом тонко завыл. Он ни в чём не уверен. Ни в безопасности жизни близких. Ни своей. Ни в будущем. Ни в том, что ему помогут. Задохнувшись подступившими рыданиями, парень метнулся к окну и, приподнявшись на носочках, выглянул. Лишь хлопья белого снега и тёмно-серое в ночи море. Оно бесилось и бушевало, как и сам Чифую. Он ощутил внезапную потребность увидеть Баджи. Прямо сейчас. Потому что, казалось, начал забывать, какие на ощупь его волосы. Метнувшись к двери, юноша дёрнул за ручку. И та неожиданно распахнулась. — Забыл… — выдохнул Мацуно ошеломлённо. — Казутора забыл закрыть… Счастье от скорой встречи с любимым затмило все страхи быть замеченным. Он и так разбит, покорёжен, словно дерево в грозу. Так какая разница? Сейчас всё равно не убьют. А после… Он уже увидит Баджи к тому времени. Сломя голову Чифую бросился вперёд по коридору. Достигнув лестницы, замер. Говорили, он находился на верхнем этаже. Но лестница здесь не обрывалась, а снова шла наверх. Видимо, заточили его не в башне, а рядом. Смертный собрался спуститься ниже, как вдруг услышал с верхних ярусов тихие голоса. И повернул туда, плюнув на опасность. Винтовые ступеньки привели к площадке под крышей башни. Пусто. Только окно-бойница, за которым — море, снег и краешек леса. Даже так природу видеть было приятно. Не сквозь решётку. Застыв ненадолго перед окном, гипнотизируя взглядом барашки волн, Чифую оглянулся. Башня пуста. Ему показалось. Но рядом снова послышался шёпот. Шелест ветра? Нет. Тут кто-то есть. Крадучись, стараясь не дышать, юноша переместился к следующему окну-бойнице. За ним лишь тёмная, покрытая снегом крыша. Показалось… Неожиданно что-то на крыше шевельнулось. Мацуно придвинулся ближе, присматриваясь… и вцепился в стену, чтобы не рухнуть прямо на пол. Чёрные длинные волосы закрывают лицо лежащего на крыше. Его руки раскинуты, а ноги разведены в стороны. Между бёдер острое колено в чёрных брюках, вжимающееся в пах. Может, чёрные волосы есть и у других вампиров? Тот, что сверху, заправил прядь за ухо. Не оставляя сомнений. И являя Чифую правду. Баджи сжимает горло Казуторы, склоняется над ним и целует. Сначала медленно, потом глубже, резко, рвано вздыхая и кусая губы. Ханемия мычит в поцелуй, выгибается и трётся о колено. Рука Кейске от горла скользит к застёжкам на его брюках. Ветка, удерживающая над пропастью, с противным хрустом ломается. И Чифую летит вниз. По щекам заструились горькие слёзы. А сам парень не мог произнести ни звука. Шатаясь, он побрёл обратно в камеру. Где, до сих пор не произнеся ни звука, рухнул на пол, свернувшись калачиком. А потом укусил себя за руку, чтобы не закричать. Тонко, визгливо. Чтобы всех ненавистных вампиров оглушило. В шум моря он больше не вслушивался. Его бешенство противоречило пустоте, оставшейся внутри. Теперь он падал в пропасть. А голосом пропасти является тишина.***
Начало дня, когда должна была решиться судьба любимого смертного, Баджи встретил на крыше. Он лежал неподвижно, вслушиваясь в шум волн, наблюдая, как кружатся в небе хрупкие снежинки, и мысленно казнил себя. Потому что позволил этому произойти. Да, Казутора поставил сложное условие. Измена своему смертному в обмен на встречу с ним и молчание о их связи. Три дня он промучился и всё же согласился. Потому что жизнь Мацуно — приоритет. Однако теперь вампир боялся предстоящей встречи. Боялся взглянуть ему в глаза. Потому как совершил предательство. Ведь, в конечном итоге, Чифую всё равно грозит смерть. Под боком зашевелился Ханемия. Его острые коготки царапнули обнажённую грудь и тут же погладили пораненное место. «Мне вовек не расплатиться перед тобой», — подумал Кейске, обращаясь к Чифую. И, отцепив от себя Казутору, сел. — Куда собрался? — вопросительно изогнул бровь тот, щурясь от яркого света. — Я пробыл с тобой до рассвета, как и обещал, — хмуро заметил Баджи. — Пойдёшь к нему? В ответ Первородный лишь коротко кивнул и, подхватив лежащий рядом на крыше плащ, прыгнул с крыши. Стоило ему исчезнуть с поля зрения, Ханемия закусил губу и прикрыл глаза, гася в себе ядовитую, выплёскивающуюся ревность. Зацепившись за подоконник возле окна, Баджи заглянул внутрь и потёрся кошачьим хвостом о решётки. Любимый лежал на полу, обхватив себя руками и спрятав голову. Кот испуганно вздрогнул и рефлекторно взъерошил шёрстку, а затем спрыгнул вниз, на ледяной пол камеры. Обогнув неподвижное тело, Кейске нашёл спрятанное в изгибе локтя лицо и осторожно ткнулся в него носом. Маленькое тельце сковал ужас, возраставший с каждым мгновением, пока Чифую не шевелился. На пробу кот лизнул замёрзший нос и тронул лапкой растрёпанные волосы. Тогда смертный зашевелился и разлепил веки. На Баджи смотрели покрасневшие и будто бы пустые голубые глаза. Они, как и зимнее море, растеряли свою красочность. — Ты… — просипел Мацуно, медленно приняв вертикальное положение. — Уходи. Вампир, позабыв о том, что находится в облике кота, растерянно помотал головой. Смертный усмехнулся и фыркнул. Самому себе. Своим мыслям. — Можно уже не притворяться. Я понял, что ты лжёшь. Не знаю, что вы там спланировали с Ханемией на пару. Да и неважно теперь. Оставь меня в покое. Дай умереть спокойно. Каждое слово давалось с огромным трудом. Горло резало болью, голоса не было. Чифую чувствовал, что вот-вот мир вокруг потемнеет, и он снова отключится. И меньше всего хотелось, чтобы Кейске видел, как сильно на него повлиял. Видя, что кот и не собирается двигаться с места, лишь смотрит озадаченно, юноша подхватил его и направился к двери, что так и осталась незапертой. Однако Баджи зашипел и, выскользнув, трансформировался. — Что значит «умереть», Чифую? О чём ты? — тихо пробормотал он, делая шаг к парню, чтобы схватить за руку. И остановить. Неизвестно от чего. — Всё в порядке? — А должно быть? — рявкнул тот и отскочил к стене. — Посмотри на меня. Похоже, что всё в порядке? Только сейчас в глаза вампиру бросились: горький излом губ, бледная, почти зеленоватая кожа, тёмные круги под глазами и нервно дрожащие пальцы. — Чифую… — выдохнул Кейске и рывком прижал его к себе. — Прости меня… Около минуты они стояли неподвижно. Только тело смертного в объятиях оставалось неестественно напряжённым. А потом он проговорил, холодно и отстранённо: — Простить? Чтобы снова купаться во лжи? Не хочу быть частью твоей игры, Баджи. — Что… Но Мацуно уже выскользнул из-под чужих-родных рук и распахнул дверь, выскакивая в коридор. Пусть его убьют прямо здесь, в наказание за попытку бегства. Но это лишь облегчит страдания. Потому что прожить ещё хотя бы один день, медленно погибая в отчаянии, гораздо хуже. В коридоре он не преодолел и двух метров, прежде чем Кейске снова обхватил его руками. А Чифую взвыл и, вырываясь и брыкаясь, заплакал. Со всхлипами и рыданиями, как ребёнок. Мир накрыла пелена, лишившая слуха и зрения. — Тише… дьявол! Чифую! Милый… тише, тише… умоляю… прости-прости-прости… — шептал ему на ухо Баджи, не подозревая о том, что это бесполезно. Он пытался затащить сопротивляющегося смертного обратно в камеру, но издалека, с лестницы башни, раздался бесивший до дрожи насмешливый голос: — Сюда! Скорей! Смертный пытается сбежать! Лёгкий шелест привёл в коридор группу вампиров. Кейске, растерянно оглядывающийся по сторонам, уверенно сжимал бьющегося в истерике Мацуно, отказываясь отдавать его стражникам. И смотрел в упор на Казутору. На его горящие злым пламенем глаза. На его ухмылку. Торжествующую. — Одинокий Волк пытался остановить его, — уверенно заявил Ханемия вампирам. — Я сам видел. Спасибо, Баджи. Жестокие руки вампиров отобрали Чифую. А сам Первородный, под предостерегающим взглядом жёлтых глаз, мог только смотреть и мысленно твердить: «Прости. Прости. Прости.» Попытаться спрятать сейчас любимого ото всех значило бы приговорить их обоих. И он смотрел, как Мацуно тянут за мягкие светлые волосы и уводят прочь. Молча. — Удачно малыш подгадал день, — хмыкнул Казутора с другого конца коридора. — Ему осталось не больше двенадцати часов. Возможно, замóк в той камере сломался. Переведите в другую. В опустевшем коридоре Баджи медленно сполз по стене и уткнулся лицом в ладони. — Я убью тебя, Тора, — шепнул самому себе он. — Буду ждать с нетерпением, — хохотнул в ответ бывший любовник, выходя из тени башни. — А пока ощути, каково это. Ты же чувствуешь боль смертного, как свою, верно? Боль брошенного. Боль обманутого. Боль того, кто жил тобой, Баджи. И потерял надежду. Кейске медленно поднял взгляд на перекосившееся от ярости лицо Ханемии. Осознавая: поступил с ним жестоко. Привязал к себе и отказался от ответственности. Но прошлого не воротишь. Расхлёбывать последствия придётся ради счастливого будущего. Ради своего возлюбленного. Он не думал о том, в чём Чифую его обвинял. Не думал о том, как тот узнал об измене. Но думал о том, как вытащить его из скрюченных пальцев Смерти. Снова. Чтобы им обоим не пришлось вспоминать, что такое умирать.