Вторая по счёту морозная безоблачная ночь. Есть нечто необыкновенное в том, чтобы смотреть на звёзды именно зимой. Ведь в холодную пору воспринимаешь их иначе. Летом маленькие сияющие точечки глядят лукаво, мерцают и смеются в ответ на вопросы о Вечности. А зимой наблюдают отстранённо, безучастно, сочувствуя лишь тоске.
Когда ты плачешь, звёзды тоже плачут.
Так Манджиро когда-то кто-то говорил. Только сейчас он в упор не мог вспомнить, кто именно. Да и казались такие слова чем-то не из этого мира. Ведь не могут к нему обращаться так мягко, как ребёнку!
Или это было в детстве? Тогда, выходит, у него был кто-то родной в это далёкое время. Грустно, что теперь не сохранилось ни единого воспоминания. Вампир застрял в настоящем без прошлого и будущего.
— Не знаю, что со всем этим делать, — поделился он со звёздами.
Их прекрасно было видно с башни в левом крыле. Там Сано и расположился. Прямо рядом с местом, откуда забрал Такемичи. Там до сих пор остался след его подмёрзшей крови. И было что-то удивительное в том, чтобы находиться так близко к самому желанному и, одновременно, тому, что может убить.
Очень хотелось лечь на пол и слизывать с него кровь до последней капельки. Но очень не хотелось потом корчиться на этом полу от ужасающей боли.
— У меня нет решения. Я вечно голоден, но не в силах от этого избавиться. Я умру во всех случаях. Если отпущу Ханагаки. Если выпью его. И если оставлю всё, как есть. Нужно попробовать ещё раз. Ведь Баджи, например, очень любит своего смертного. Выходит, это возможно. Но как?! Как вообще подступиться к Такемичи? Он со мной ничего общего иметь не захочет. После всего… Дьявол. Мне не хватает тебя, Дракен…
Вздрогнув от холода, Майки укутал самого себя крыльями, проклиная умирающее тело. Теперь он реагирует на изменения температуры, теперь его можно ранить.
— Желания любимых ставят выше своих собственных, — прошелестел вдруг незнакомый голос.
Глава вскинул голову и огляделся. На башне никого не было. Может, звёзды отвечают? Но нет, небесные светила молчали, грустно глядя из темноты. Тогда волос вдруг коснулся прохладный ветерок.
Обернувшись, Сано увидел на парапете призрачную фигуру. Она была такой блёклой, что сливалась с заснеженным лесом.
— Кто ты? — спросил он.
— Твой призрак, конечно, — пожал плечами молодой юноша.
На вид он выглядел чуть старше самого Майки. Но это по меркам смертных. Сколько же ему на самом деле, определить было невозможно. Невысокий, хрупкий, с длинными двухцветными волосами, стянутыми в высокий хвост. Призрак не смотрел на Сано, а вглядывался куда-то вдаль, где были звёзды. Нахмурившись, вампир холодно поинтересовался:
— Я тебя убил?
Юноша хмыкнул и покачал головой.
— Конечно нет, что ты.
— Не помню тебя.
— А ты хоть что-то помнишь из ТОГО прошлого? — призрак насмешливо изогнул бровь, слегка наклонив голову. И не дожидаясь ответа, вернулся к меланхоличному созерцанию звёзд, как ни в чём не бывали продолжая: — Любимых ценят выше самих себя. Это, конечно, тайна. Никто об этом не говорит, кроме отчаянных глупцов. Но это так. Особенно опасно это говорить самим же любимым. Ведь для них ты тоже ценнее.
— О чём ты вообще? Зачем мне твоя болтовня?
— Я рассказываю тебе о любви, ребёнок.
— Какой я тебе ребёнок?! — Майки развернулся к призраку всем корпусом, угрожающе взмахнув крыльями. Но те прошли насквозь, не задев ни единого волоска.
Тот окинул вампира странным нечитаемым взглядом и пожал плечами:
— Для меня ты всегда будешь ребёнком.
— Да как ты… — начал было по новой Сано, но вдруг замолчал. И, передумав, задал другой вопрос: — Ты Первородный?
— Что? — юноша недоумённо нахмурился. — Точно, ты ведь не помнишь. Нет-нет. Я человек. Смертный.
— Серьёзно?
— Да… Мне 28 лет. Было. Когда умер. По меркам призраков около шестисот.
— То есть ты… — в глазах Майки затеплилось понимание.
— То есть я знал тебя ребёнком, да. Моё имя Вакаса Имауши. Я anima immortalium твоего брата, Шиничиро Сано.
— Был им.
— Почему же? — призрак Вакаса мягко улыбнулся. — Моя душа жива, а потому до сих пор родственная. Хотя нет. Ты прав. Шиничиро ведь мёртв. Но связь не утеряна, пока я помню о нём. А я всегда буду о нём помнить…
— А почему ты не переродился? Ведь существовать без родственной души для смертного — сплошное мучение.
Глава в упор не понимал, как можно обречь себя на страдания сроком в вечность. Сам знал, как это ужасно. Но Имауши выглядел таким безмятежным, таким умиротворённым, что даже не верилось в его мучения. Только вздох, тяжёлый и обречённый, выдавал призрака с головой.
— Переродиться после смерти своего вампира тоже кошмарно, — сказал он. — Равносильно тому, чтобы постоянно чувствовать себя неполноценным, не зная даже причины. Но согласен, так всё же лучше, чем как я… Однако ты забыл мои слова. Желания любимого — приоритет для меня. Шиничиро никогда не говорил этого мне лично, но он волновался за тебя и хотел, чтобы кто-то за тобой присмотрел. Я без него протянул лишь шесть лет, а после смерти решил остаться, чтобы исполнить его волю.
Вакаса улыбнулся широко-широко чему-то из своих воспоминаний и спрыгнул с парапета на смотровую площадку. Двигался он так изящно и грациозно, что Манджиро показалось, будто перед ним принц древней, давно забытой, но легендарной династии.
Сказанное призраком плохо укладывалось в голове. Для него даже факт существования брата казался нелепым.
Да как вообще так можно?! Столько лет существовать вслепую! Не помнить ничего из прошлого! Разве он вообще после этого может утверждать, что является личностью.
— Расскажи мне про брата, — попросил Майки немного погодя. — Расскажи мне всё, что помнишь.
— Предлагаешь вспомнить всё, вплоть до своей смерти? — задумчиво хмыкнул Вакаса. Всё время, пока Сано молчал, он смотрел на вид, облокотившись на парапет. А теперь развернулся. — Нет, пожалуй. Я ничего не стану тебе рассказывать. Ты должен сам вспомнить, твой смертный тебе в этом поможет.
— Такемичи? Он что-то знает?!
— Конечно. И совсем не скрывает. Просто не догадывается, что ты не помнишь.
— Мне надо с ним поговорить. Я узнаю во что бы то ни стало, — твёрдо заявил вампир и вскочил. Но тут же упал, потому что ноги не выдержали.
Призрак, наблюдавший за его потугами, только огорчённо покачал головой.
— Опять выбьешь из него ответ силой? Будешь угрожать остальными членами Клана? Смертью? Полагаю, он расскажет. И быстро. Только ты никогда не вернёшь его тёплое отношение к себе.
— Да сдалось оно мне! — в сердцах воскликнул Майки, но против воли сжался от понимания перспектив. Крылья сами собой закрыли его с головой, олицетворяя желание спрятаться от всего мира. — Что мне с этим делать?
Сзади раздался беззлобный смешок Имауши. Он обошёл Главу, оказываясь с ним лицом к лицу, мягко погладил по волосам и проговорил:
— Шестьсот лет, а всё ещё маленькое дитя. Я же говорил… В первую очередь уважение к желаниям партнёра. Приоритетом они становятся позже, сами собой. Ты сделал Такемичи очень больно. Он будет подозрительным и скрытным. А попал к тебе готовым открыться, отдать весь малюсенький мир, что у него был. Ты бездарно потратил свой шанс и теперь будешь должен изучать его самостоятельно. Тебе нужно узнать о нём больше. Так сможешь понять и его желания, и его мечты. Только тогда сможешь говорить о перспективах полюбить его.
Договорив, Вакаса отошёл обратно к парапету, глядя на Луну, где точно-точно жил его любимый. А Майки смотрел в пол, усиленно раздумывая над полученной информацией. А спустя несколько минут вскинул голову и воскликнул:
— Я придумал! Надо с ним поговорить в приятной обстановке!
Но его никто уже не слышал. Имауши и след простыл. Только звёзды лучились добрым светом, словно смеясь.
***
Нежные розоватые лучи рассветного солнца освещали комнату, подсвечивали золотую раму большого зеркала в пол. Манджиро сидел перед ним и смотрел на отражающуюся комнату. В этот момент он проклинал собственную природу, потому что не мог увидеть изменения в собственной внешности.
Наверняка сейчас он больше напоминал восставшего после сотни лет в могиле мертвеца. На руках кожа была серой, покрытой едва затянувшимися ранами. Вампир будто весь состоял из пепла, с той лишь разницей, что цвета в разных местах отличались на пару тонов. В целом, Сано всегда было наплевать на собственную внешность. Но не сейчас. Сейчас он думал о том, отпугнёт ли Такемичи своим видом. Ведь внешняя привлекательность тоже играет роль, верно?
Он не анализировал свои переживания. Понимал только, что если перед подчинёнными его внешность будет слабостью, то перед смертным чем-то иным. Ханагаки может просто не понравится, например.
А ещё Майки не знал, как пригласить его на ужин. От прежней холодной уверенность в том, что смертный — ничтожество, и он получит всё, что хочет, самостоятельно, не осталось ни следа. Теперь от кучерявого юноши зависела судьба Главы. И оттолкнуть его даже до ужина было бы совсем ужасно.
Поэтому вампир раздумывал над письмом. Но не мог решиться, потому что… Ну а вдруг Ханагаки сочтёт это наглостью и неуважением и продолжит бегать?
— Интересно, а где он сейчас? — вздохнул Майки, разглядывая искрящиеся на солнце заснеженные деревья. — Может, спит у себя в комнате? Кто ж его подлечил? Какучо, уж наверняка. Он всегда был слишком добр для вампира. Передать ему письмо?
Разговоры вслух с самим собой заглушали неясную тревогу в груди. Возможно, таким образом Сано казался самому себе живым, всё ещё способным мыслить. Слышать хоть что-то, кроме оглушающей тишины замка было способом не потеряться между реальностью и сном из странных воспоминаний.
Он фокусировался на настоящем — на Ханагаки — и решил, что письменное приглашение — лучший из всех вариантов. Так не придётся демонстрировать своё уродство раньше времени. А потом… ну, неизвестность.
В конце концов Манджиро написал на листе бумаги две сухие строчки и, сложив его в маленький квадратик, выполз из окна. Там, оттолкнувшись от рамы, прыгнул вниз, тут же взмахивая крыльями. Ими за несколько дней он научился кое-как пользоваться. Потому что убрать или спрятать кожистые отростки было невозможно.
Едва справившись с управлением, вампир приземлился на подоконник возле окна в комнате Такемичи и, к собственному необъяснимому облегчению, увидел мирно посапывающего смертного под одеялом. Осторожно приоткрыв ставню, чтобы не скрипеть и не тревожить сон парня, Сано бросил листочек на пол и скрылся.
Такемичи будет знать, что он каким-то образом сам доставил послание. Но Манджиро ни за что и никогда это не прокомментирует. Они оба поймут, что он просто не хочет показываться на глаза в облике того монстра, каким является сейчас.
***
Почему-то хотелось сбежать. От необходимости что-то решать, от полной неуверенности в своих силах, от ненависти к себе. Майки успел проклясть собственное проклятье (как иронично!) уже раз семьдесят за этот долгий день. И сейчас, ожидая Ханагаки в малой столовой, проклинал в семьдесят первый. Ведь он даже не помнил, за что, от кого и как давно получил это проклятье! Но именно из-за него утратил всё личное и возможность нормально существовать.
А ведь мог бы заниматься обычными вампирскими делами! Но он ждёт какого-то смертного для ужина и не имеет ни малейшего представления, что ему говорить и как себя вести. А ещё сам боится собственного внешнего вида.
Часы на стене показывали, что прошло уже несколько минут после семи. Такемичи опаздывал.
— А если он не придёт? — задумчиво пробормотал себе под нос Майки.
Это мысль оказалась спасительной. Но одновременно и до жути панической. Странное, непривычное чувство, заставлявшее сжиматься что-то под рёбрами, а крылья подрагивать, только усиливалось с каждой минутой.
Стук в дверь напугал и вырвал из тяжёлых мыслей. Пути назад нет. Сано не знал, что ответить даже на него. Но дверь уже отворилась спустя мгновение, и в комнату вошёл Такемичи.
Он выглядел ровно так же, как и день назад, когда вампир видел его у окна в башне. Только бинты свежие.
— Здравствуй, — смертный махнул рукой, блуждая взглядом по малой столовой. Он почему-то в упор не смотрел только на Манджиро. — Звал? Я пришёл. Немного неожиданно, если честно.
Тот ощутил себя, как минимум, монстром. Слишком открытым, слишком беззащитным, слишком слабым. И отступил от стола в тень, ближе к стене. Даже не совсем понимая, что это похоже на попытку бегства.
Майки ожидал криков. Обвинений. Гнева. Взгляда полного ненависти. Мертвецкого спокойствия, может, и холода. Или вообще полного игнорирования приглашения. Но не этого! Ханагаки был спокойным. И уставшим. А ещё говорил какую-то ерунду.
— Тут красиво. Как и во всём замке, вообще-то. Он у тебя прекрасный… После предыдущих встреч это немного странно. Ужин? С чего бы? — он неловко усмехнулся. — Прости, что не при параде.
«При каком таком параде? Что ты, чёрт возьми, такое говоришь?! Меня видел?» — думал Майки. И прятался всё больше. Он бы погасил камин, задёрнул портьеры, из-за которых светила Луна: лишь бы Такемичи не видел его.
Пугал ком в горле, не позволявший вымолвить ни слова. Да и что вообще можно сказать? «Ты опоздал»? «Присаживайся»? «Рад, что пришёл»? «Любишь утку с абрикосами»? «Прости меня»? «Ты очень красивый»?
Это всё бред. Звуки, которые не могут выразить ничего из того, что Манджиро ощущал. Пустые. Хотя все они — правда. И извиниться нужно, и утка с абрикосами — специфическое блюдо, и Ханагаки правда красивый.
Глава будто прозрел. Как-то больше юноша не воспринимался простым ничтожным смертным, одним из тех, которые не привносят ничего нового в жизнь планеты.
То, как Такемичи неловко ерошил свои кучеряшки, как смущённо краснел, как заполнял тяжелейшую тишину бессмысленным бормотанием, как мягко он улыбался, зачаровывало. Отчего Манджиро терялся ещё сильней. И желал только исчезнуть прямо сейчас.
— Ого, это утка? С абрикосами? Никогда не пробовал. Вкусно, наверное. А кто готовил? — Ханагаки своим спокойным голосом чудовищно великолепно избавлял Майки от перспективы сгореть от стыда. И парализовал всё больше. — Обращённые, да? Они ещё помнят, как готовить, да и ослушаться вряд ли могут. Продумано.
«Да-да, обращённые. С ними справляются братья Хайтани. Да замолчи ты, мать его! Хотя нет. Говори. Говори. Говори, — Майки уже немного потряхивало. С крыльев, наверное, сыпался пепел. — Да что это такое?!»
И тут Такемичи запнулся. И посмотрел-таки на Манджиро. А тот, понимая, что выглядит слабым, растоптанным, измученным, раздетым в своих переживаниях, закрылся крыльями. Осознавая, что прячется. Боится.
Нет возможности вернуть хладнокровие и равнодушие. Не может он больше просто делать со смертным, что захочет. Не может управлять своими решениями. Ни тело, ни разум, ни чувства не слушаются.
Кожи нет. Он весь как на ладони.
— Майки…
Опять. Это. Имя.
Оно ударило по ушам с громадной силой. Лишило всякого контроля и личной воли. Вздрогнув всем телом, Майки отскочил. Ханагаки прямо тут. На расстоянии вытянутой руки.
«Я полностью в его власти».
— Я ничего не знаю, Такемичи, — воскликнул вампир, тут же мысленно сгорел со стыда и сорвался с места, выбегая прочь из комнаты.
