Вспомни свою смерть

Мир принадлежал только им двоим целых два дня. Манджиро поражался тому, с какой лёгкостью какой-то смертный заставил его забыть всё. Действительно всё. Раскол в Клане, преддверие скорой смерти, проблемы с подопечными — всё это отошло на второй план. Целые несколько суток голова была абсолютно пустой. Даже ходить, казалось, стало легче, будучи не отягощённым обязанностями Главы. Такемичи заменил собой весь остальной мир. В тот вечер они грелись после длительной прогулки вместе. Сано, бывало, коротал тёмные зимние вечера у камина, однако сидеть перед ним вместе с Ханагаки было чем-то совершенно новым. Крылья, промокшие от снега насквозь, медленно сохли в тепле, и от этого в груди тоже разливалось что-то горячее. Но основной неожиданностью стали ледяные ступни Ханагаки. Он замер на диване в одной из гостиных с камином, весь укутанный в одеяло, и долгое время сидел неподвижно. Майки занимал меньшую часть и то только за счёт крыльев. Когда же смертный вытянулся и положил ноги на его колени, вампир ощутил себя ещё более незаметным. Голые ступни юноши промёрзли чуть ли не до костей. Такемичи только виновато улыбался и смущался, а Сано вдруг почувствовал возмущение. Он взял холодные конечности в руки, радуясь, что даже в плохом состоянии, без возможности менять температуру тела, организм всё равно оставался восприимчив к внешним условиям. Руки вампира согрелись быстрее, и он грел ими ступни Ханагаки. Незаметно Майки стало любопытней. В течении получаса он перешёл от машинального растирания до исследования: водил коготками по обнажённой коже, обводил свод стопы по контуру, изучал каждый палец . Увлёкшись этим занятием, он не обратил внимания на то, как покраснел и вжался в диван Такемичи. Он так смутился, что в итоге поспешно отнял ноги и засунул их под одеяло. Такие мелочи в его поведение Сано не понимал и постоянно терялся. Так же было и тогда, когда Такемичи поцеловал его перед сном в лоб. В ответ на недоумение вампира он спрятал лицо в подушках и фыркнул. Майки не задавал вопросов, но его сознание справлялось самостоятельно. Оно то и дело подкидывало обрывки воспоминаний. Ощущение от поцелуя в лоб показалось смутно знакомым и породило череду картинок. Густые чёрные волосы окутывают лицо и щекочут подбородок. В глубоких чёрных глазах нежность. Дом, защита, спокойствие и уверенность. В ту ночь Сано уснул быстро и безболезненно, без всяких лишних мыслей. Размеренное дыхание у уха вселило в него умиротворение. Наутро он много думал о том, чем занимается. Несколько часов, проведённых в кровати со спящим Ханагаки, были полны анализа нескольких прошедших дней. В основном Майки злился на себя за то, что не знает, чувствует ли он любовь, и если нет, то сколько ещё до этого чувства. Время буквально утекало сквозь пальцы. Это вампир понимал каким-то пятым-шестым чувством. Но повлиять на процесс каким-либо образом было невозможно. Погрузившись глубоко в свои мысли, Глава не заметил, как вновь уснул. Перед его глазами мелькали размытые картинки из прошлого, не желавшие задерживаться в памяти. А когда он проснулся повторно, вторая половина кровати оказалась пустой. До Манджиро не сразу дошло, что это значит. А когда природная подозрительность взяла верх, то пришла и паника. Он мгновенно сорвался с места и помчался искать смертного по всему замку. За рекордные сроки проверке подверглись все многочисленные помещения и только в самом конце он заглянул на кухню, уже почти отчаявшийся. Ворвавшись в залитое мягким солнцем помещение, Сано так и застыл в недоумении. Такемичи спокойно что-то готовил, напевая себе под нос какую-то богом забытую народную песенку. Он вздрогнул и резко обернулся на звук распахнувшейся двери и во все глаза уставился на вампира. — Майки… Всё хорошо? — Не смей сбегать. Не смей. Ясно тебе? — процедил тот, приблизившись и ткнув юноше когтем в грудь. Ханагаки, на секунду забывший, как шевелиться, отмер и со вздохом положил руки на плечи вампира. Затем мягко улыбнулся и сказал: — Я никуда не собираюсь. Честное слово. Только сейчас, взглянув в искрящиеся добрым светом глаза смертного, Манджиро понял, насколько распереживался. Крылья, напряжённо застывшие за спиной, расслабились и сложились. Он заметил наконец, что примчался на кухню в одних просторных чёрных шёлковых штанах, и поспешно отпрянул, отворачиваясь. Майки знал, что грудь всё ещё покрыта незажившими ранами и ожогами. Заметив его смущение, Такемичи шагнул вперёд и дотронулся до окаменевшей спины Главы, словно пытаясь сообщить о том, что бояться нечего. — Не трогай меня, — резко бросил вампир, скрывая себя крыльями. Ночью, под одеялом, зная, что в темноте смертный не увидит, он не боялся раздеваться, но теперь, при свете дня… — Как скажешь, — Ханагаки послушно отнял руку. — Просто… Меня это совсем не волнует. — А должно. Это ведь из-за тебя, — гневно заявил Сано. Он, казалось, тут же понял, что именно сказал и быстро развернулся. Но лицо Такемичи уже помрачнело. Смертный отвернулся и хмуро кивнул. Он с каждым мгновением становился всё грустнее, а вампир не знал, как это исправить и продолжал молчать. В конце концов Ханагаки тряхнул головой и холодно заявил: — Оденься, если тебе некомфортно, Майки, и возвращайся. Омлет почти готов. Так и не решившись извиниться, Манджиро вышел из кухни. А по возвращении застал смертного задумчиво рассматривавшим завтрак на тарелке. Его собственный стоял с другой стороны стола, тёплый и украшенный зеленью. Но несмотря на аппетитный вид, есть Главе резко расхотелось. В полном молчании он уселся на своё место и, так и не притронувшись к еде, завис, рассматривая Ханагаки. Даже невооружённым глазом была видна его печаль. На это указывала бледность, нахмуренные брови и горькие складки у губ. Но ярче всего говорил глубокий взгляд, полный такой яркой и ничем незамутнённой боли. Майки сглотнул тяжёлый ком в горле, внезапно ощутив себя до крайности отвратительным. Тянуть нельзя. Он прокашлялся и выдавил: — Прости меня, Такемичи… Получилось хрипло и нерешительно. Однако смертный поднял посветлевший взгляд, окинул им Главу и коротко улыбнулся. — А, это… — он небрежно махнул рукой, — ерунда. Я не обижаюсь. Манджиро почувствовал, что камень на груди полегчал. Но слух различил никуда не девшуюся горечь в голосе. Его извинений, похоже, не хватило. Хотя Такемичи начал вести себя как прежде, нести всякую беспорядочную чушь и шутить невпопад, так что вампир решил не заострять на этом внимания. Но даже после завтрака странное ощущение, будто его пытаются обмануть, не пропало. Смертный продолжал играть в радость. Вместе они решили ещё раз пройтись по замку. Как выяснилось, Такемичи уже устраивал себе обзорную экскурсию, однако наличие Сано в качестве экскурсовода стоило повторного обхода. Начать решено было с правого крыла, где ничего кроме кухни, гостевых комнат и комнат прислуги не было. Манджиро старался рассказывать об особенно интересных деталях интерьера во всех подробностях. Ханагаки нравилось то, что он не пускался в исторические подробности, а говорил о том, что где купили или украли или завоевали. Расшитый золотом ковёр, расположенный в коридоре на этаже с комнатой Такемичи, как оказалось, был выигран на базаре на востоке Первородным вампиром по имени Шуджи Ханма. Манджиро старался не подавать виду, но в груди болезненно тянуло каждый раз, когда он вспоминал своих бывших подопечных, ныне мятежных. Такемичи это, похоже, чувствовал и не настаивал на рассказах. Он, в свою очередь, молчал каждый раз, когда вампир упоминал кого-то из нынешних членов Клана. Например, рассказ о коллекции статуэток из Парижа, привезённых Раном Хайтани, заставил Ханагаки напряжённо замереть и спросить: — Это один из братьев, да? — Ага, — подтвердил Сано беззаботно и осёкся. За время, потраченное на экскурсию, он и забыл о скрытой боли в голосе смертного. А теперь она усилилась и, вместе с тем, пропал и его запал. Больше Майки не упоминал членов Клана, ни верных, ни предателей. Обход левого крыла прошёл ещё тяжелее. Но не из-за неудобных вопросов, а из-за общего настроя. Такемичи сильно погрузился в себя, хотя всё ещё слушал. Комнаты становились всё более личными. Подробности в рассказах Майки только уменьшались. В конце концов экскурсия стала совсем вялой, и вампир просто свернул в библиотеку. Ханагаки внезапно оживился. Он стал расхаживать вдоль стеллажей и разглядывать представленные там книги. В его голосе даже мелькнул восторг. Помещение действительно было неприлично огромным. — Ей вообще кто-то пользуется? — спросил он. — Раньше бывало иногда, — неохотно отозвался Манджиро, не разделявший такого интереса. — Сейчас только Какучо. — Какучо? Удивительно, но голос Ханагаки не дрогнул. Старая догадка Сано о скрытом помощнике юноши подтвердилась. — Ты лечился у него, верно? — осторожно уточнил он. Такемичи напрягся. Затем оторвался от книг и сделал шаг к вампиру, с вызовом вздёрнув подбородок: — Ты ничего ему не сделаешь. Он утверждал, не спрашивал. И Майки нахмурился, почувствовав неприятный укол под рёбрами. — Значит, он помог тебе? — Даже если и так, то что? — Какучо ослушался моего приказа. Ханагаки резко потянул носом воздух. Впервые после их утренней размолвки его взгляд загорелся. — Приказа насиловать меня? — Почему ты его защищаешь? — глаза Майки сузились от необъяснимого негодования. — Ты ещё спрашиваешь! — воскликнул смертный. — Интересно, почему? Может, потому, что я выжил благодаря нему? Тебе бы его поблагодарить. — Поблагодарить? Я не просил его ни о чём. Мне не нужна его помощь, — твёрдо заявил Манджиро и отвернулся к книжным полкам. Взглядом он, наверное, уже прожёг дыру в «Движении светил небесных». Такемичи мог только возмущённо хватать ртом воздух. С полминуты он неверяще пялился на Майки, а потом тоже отвернулся и бросил: — Он прав. Бесконечная жизнь убивает в вас любые чувства. Не удивительно, что Какучо не верит в любовь. Библиотека погрузилась в гнетущую тишину. И вампир, и смертный делали вид, что рассматривать кружащиеся в воздухе пылинки и потрепанные корешки книг интересно. А потом Такемичи неожиданно рассмеялся. Отрывисто и зло. После чего выплюнул: — Точно. Это ведь ты убил его возлюбленного. — Что? — тут же обернулся Майки. Такемичи бросил на него странный взгляд и сник. — Ты и этого не помнишь… Изана тоже говорил правду. — Кто такой Изана? — Вампир, которого ты убил. Какучо любил его. И… любит. Смертный отвернулся и уставился на заснеженные деревья за окном. Последнее слово он произнёс на прерывистом выдохе и интуитивно потёр бинты, под которыми чесались шрамы. Манджиро смотрел на него с середины зала. Их разделял огромный письменный стол, но это не мешало вампиру видеть неприкрытую боль, сквозившую в движениях парня. — Ты знаешь, что я ничего не знаю о любви, — тихо произнёс Сано. — Ты знаешь, что я ничего не знаю. Не знаю этого Изану и почему убил его. — Надеюсь, на то была причина, — жёстко проговорил Ханагаки. — Как призрак, он совершенно дикий, но ведь и я люблю тебя. Каким-то образом. — Как у тебя это получается? — после непродолжительного молчания поинтересовался Майки. — Чудовище без чувств и эмоций. Такемичи невесело хмыкнул. — Для такого возраста ты непроходимо глупишь. Ты чувствуешь, и это заметно. Только не хочешь признавать. — Я не знаю, что это такое. — Нет, ты знаешь, иначе мы бы не спорили, — смертный пересёк комнату и замер перед Главой. — Тебе ведь тоже хоть немного больно, так? Из-за кого тебе бывает больно? Манджиро хотел было заявить, что таких нет, но заткнулся. И вспомнил тяжесть в груди. Всепоглощающая боль в сочетании с всепоглощающим счастьем. Именно это сочетание во взгляде других заставляло его чувствовать себя самым беззащитным и самым всесильным. — Я… хочу кое-что тебе показать, — пробормотал вампир и потянул Ханагаки за руку вглубь библиотеки. Он не остановился ни перед каким из стеллажей, а прошёл дальше. Пока не достиг потайной дверцы в самом конце зала. Они шли по полутёмным и непривычно пустым коридорам, пока не подошли к какой-то неприметной комнатке. Кое-как Такемичи догадался, что сейчас они в личном крыле Манджиро. Внутри было светло. Так странно для тайника вампира. Но то был не тайник. В комнате почти отсутствовала мебель. Весь пол занимали шкуры с беспорядочно раскиданными поверх подушками. Подушки были даже на широком подоконнике у створчатого окна. Именно тёмные створки, похоже, и защищали комнату от лишнего света. Но необычной комнату делало не это, а странный набор вещей у стен. Здесь были парные мечи на стене; отдельный стеллаж с книгами (на этот раз маленький); несколько колод карт, стоявших в стопочке; изодранная карта, при этом какая-то странная: без Америки и Австралии; двое остановившихся часов с кукушкой; и картина на полу. Майки будто оцепенел. Он во все глаза рассматривал каждую деталь, хотя явно видел все вещи не в первый раз. — Что это? — аккуратно спросил Ханагаки, слегка толкнув его в плечо. — Точнее всего было бы сказать: гробница, — выдохнул тот. Они прошли в середину комнаты, прикрыв дверь. Сано указал смертному на гору подушек в центре, а сам взял в руки картину. На ней было изображено пятеро парней. Такемичи, конечно, сразу понял, что все они вампиры. И мгновенно нашёл среди них Главу. Он стоял прямо по центру, такой же пепельноволосый и в плаще. Все они были в чёрных плащах с глубоким капюшоном, на простом тёмно-сером фоне. Однако лицо Манджиро не было холодным, как сейчас, — было в нём что-то тёплое. Уверенность, сила, непоколебимая твёрдость. Но Глава был не единственным, кого узнал Ханагаки. Прямо за его левым плечом стоял вампир с длинными светлыми волосами, собранными в хвост. Его серые глаза смотрели серьёзно и внимательно, будто бы изучая собеседника. Этот вампир стал единственным подтверждением для Такемичи, что нечисть тоже бывает благородной. — Это Ханма, — едва слышно подал голос сам Глава, отвлекая юношу от мыслей о заместителе. Он указывал на самого высокого из всей компании, стоящего с краю справа. Вампира с короткой стрижкой и наглой ухмылкой. — Я сегодня его упоминал. Мертворождённый. Никогда не говорил о прошлом. Мы встретились во время моего визита к королю Ричарду II*. Забавно, Шуджи планировал его убийство. А я отговорил его, и тем самым оттянул войну Алой и Белой розы. Потому что ему бы удалось, чёрт возьми. Ничто не остановит Ханму, если он решил, что жизнь скучна. Он ушёл с Кисаки во время бунта. Знал бы я, почему… Может, снова заскучал. Вот те колоды карт его. Ханагаки перевёл взгляд на стопочку у стены и кивнул, готовый слушать дальше. Впервые на памяти смертного Майки говорил о ком-то ТАК. Будто это и правда имеет значение. — Казутора, — Сано прикрыл глаза и улыбнулся самыми краешками губ. Его пальцы коснулись чёрно-жёлтых растрёпанных волос вампира, стоявшего возле Дракена. Он выглядел так, словно за секунду до этого безудержно хохотал. — Один из самых старых обращённых в мире. Отчаянный и дерзкий. Иногда они с Ханмой скучали вместе. Только если Шуджи предпочитал развязать войну, чтобы развлечься, то Ханемия плёл такие интриги, что Ришелье** бы позавидовал. За всё свое существование он раз тридцать подстраивал свою смерть. Казутора всегда кидался в дело с головой. Он тоже ушёл, и я могу понять причины. Как же интересно влияют на наше будущее прошлые решения. Даже спустя сотни лет… Ах да! Вот те часы принадлежат ему. Одни — подарок от какого-то короля, которого Ханемия соблазнил. А вторые — от его жены, по той же причине. Неповторимое чувство юмора… Сано покачал головой, будто в укор этому вампиру, но Такемичи не поверил в лёгкость, с которой он рассказывал. Голос Главы был насквозь пропитан горечью и пронзительной тоской. Смертный взглянул на совершенно идентичные часы, на вид стоившие целое состояние. Хотя, похоже, так оно и было. Комната похороненных воспоминаний… Насколько же больно Манджиро было всё это рассказывать? Особенно про… — Дракен, — словно услышав его мысли, проговорил Майки. Его голос был глухим и безжизненным. — Ты его знаешь. Мой заместитель. Первородный. Мы познакомились давным-давно в Дании. У них тогда был тяжёлый период, полный борьбы за власть и убийств. Кен был предводителем личного отряда одного из влиятельных аристократов. Меня тогда поразила его преданность и сила духа. В ходе военных действий того аристократа убили, как и весь отряд, а я уговорил Рюгуджи присоединиться к начальному составу Клана. Карта на стене принадлежит ему. Он планировал все наши ходы… Никому и никогда я не доверял больше, чем Дракену. Доверял ему себя, Клан, всё, что мы нажили. Ценил его именно за преданность и честность. И за это же теперь ненавижу. Его смерть это… Просто. Глупость. Картина в руках Майки дрогнула. Он сам прикрыл лицо рукой и замер. Крылья за его спиной подрагивали. Такемичи решился наконец до него дотронуться. Ласково погладив вампира по тонким волосам, он тихо поделился: — У меня тоже есть друг. Вот такой вот-вот. Думаю, он всегда понимал больше, чем я. И всегда спасал меня, был моим голосом разума. Честно говоря, не знаю, жив ли он сейчас. Плечи Главы вдруг напряглись, и он отнял руку от лица. — Чифую Мацуно, верно? — Ты знаешь его?! — Забавно… — без всякого веселья хмыкнул Майки. А затем перевёл взгляд на последнего изображённого на картине. Черноволосого юношу с дерзким оскалом. — Это Баджи Кейске. Друг моего детства и вечная поддержка для всех моих планов. Мы пересекались ещё тогда, когда были совсем мелкими. Кейске младше, хоть и не намного, и какое-то время я его как достойного вампира не воспринимал. Когда ему стукнуло пять, мы перестали видеться. А по-настоящему оценили друг друга позже, спустя лет пятнадцать. Около четырёхсот лет назад он встретил свою родственную душу. Смертного юношу со светлыми волосами и глазами, подобными лазурному морю. В войне они были по разные стороны. Смертный погиб. Весьма трагично. Баджи ушёл после его смерти. Он вообще был первым, кто ушёл. Все эти сотни лет о нём ходили лишь слухи. А потом он появился здесь. Совсем недавно. Нашёл новое перерождение своего смертного. Не далее чем полторы недели назад Кейске вернулся, чтобы просить за тебя и за некого Чифую Мацуно. — То есть Чифую… — поражённо выдохнул Ханагаки, от волнения вцепившись в плечо вампира. — Уверен, он жив, Такемичи. И Баджи его никому не отдаст. У смертного в голове со щелчком сложился пазл. — И все эти смерти в нашем городке! И его «болезнь»! И то, как он всё это переживал! И кинжалы, которые нам дал Мастер Мицуя! — Мицуя Такаши? — задумчиво изогнул бровь Манджиро. — Наверное, у нас всё же есть будущее. Иначе этого бы не случилось. — А причём тут Мастер? — При всём, — твёрдо заявил вампир, будто это самая очевидная вещь на свете. — Если кто и знает, что будет дальше, то он. Такаши — Видящий. Таких ребят во всём мире вряд ли даже пятеро наберётся. Я вообще кроме него никого не знаю. — О чёрт… — Такемичи прикрыл рот рукой, скрывая удивление. — Я подозревал, что он не так прост, но чтобы настолько… — Да-да, один Дьявол знает, сколько ему на самом деле лет, что он там себе думает и какому плану следует. Повисло тяжёлое молчание. Каждый думал о чём-то своём. Такемичи рассеянно качал головой. А потом выдал: — Не верю, что он обрёк всех на такую боль… Он правда это сделал? — Нет, — горько усмехнулся Сано. — В твоей боли виноват только я. Только моим решением было… Разрушить тебя. — Я знаю, почему ты так поступил, — тихо проговорил Ханагаки. — Но я всё равно заслуженно остаюсь монстром в твоих глазах, — отрезал Сано. Он давно уже отложил картину, и теперь просто смотрел на смертного своим глубоким взглядом. Тянущим на дно. Затем он указал на своё тело и добавил: — И это — следствие моих поступков. Крылья дёрнулись и расправились, отчего помещение стало казаться ещё теснее, чем есть. И в подкрадывающихся сумерках Глава и правда на секунду показался монстром. Но Такемичи запихнул страх так далеко и глубоко, как мог, и придвинулся к вампиру вплотную. А затем, неотрывно глядя в чёрную Бездну глаз, провёл пальцами по изгибу крыла. Манджиро дёрнулся, чтобы отшатнуться, но остановил себя и застыл в напряжении, наблюдая за действиями смертного. Тот погладил кончиками пальцев серые хрупкие перья, а потом запустил в оперение всю пятерню, вороша застывший там пепел. — У тебя очень мягкие крылья, знаешь? — тихо поделился Такемичи, будто бы невзначай. Но пронзительный взгляд подчёркивал важность слов. — Они похожи на большое облако. Он вернулся к контуру крыльев и, пересев поудобней, скользнул пальцами к основанию, к разорванной на спине рубахе. Майки вдруг вздрогнул и немного прогнулся в спине, что заставило Ханагаки застыть, поражаясь реакции. Однако после заминки он продолжил следовать ладонью к спине вампира, а потом, совсем растеряв инстинкт самосохранения, заполз пальцами под дырки в одежде, касаясь голой спины. Сано прошипел сквозь сжатые зубы и отпрянул. — Не трогай. — Майки… — мягко позвал Ханагаки и снова коснулся напряжённых плеч. — Я сам весь в шрамах. Плюнув на всё, он решительно стянул с себя рубаху, открывая вид на перевязанный бинтами торс. — И так не должно быть, — раздался глухой голос уставившегося в пол Манджиро. — Посмотри, Майки. Эти шрамы — наша часть. Как и твои. Ты должен их видеть и знать, что я тебя… простил. Вампир неверяще обернулся. Он уже и думать забыл о том, что за весь день испытал море таких эмоций, которых не испытывал веками. Такемичи коротко улыбнулся и потянул за завязки бинтов, распутывая себя, как клубок нитей. По мере того, как белые ленты падали на шкуры на полу, Манджиро всё больше мрачнел. Грудь и живот смертного представляли собой полотно сумасшедшего импрессиониста — о да, это чёртово движение в искусстве как раз набирает популярность — с бесчисленным количеством рваных ран от когтей, глубоких укусов и синяков. Последней Такемичи снял повязку на плече, где вместо молочной кожи был оторванный, едва начавший заживать, кусок мяса. Майки не мог отвести взгляда от места собственного укуса. Его била крупная дрожь. От того, что пахло теперь в комнате просто невообразимо, и от того, что будь они прокляты его обострённые органы чувств. А тем временем Ханагаки потянулся к его собственной рубахе и потянул её наверх, спрашивая разрешения. И Сано не мог позволить себе отказаться. Острыми когтями он разодрал предмет одежды в клочья, на этот раз добровольно выставив своё тело напоказ. От идеальной, гладкой, почти что мраморной кожи ни осталось ни следа. Одна сплошная обугленная плоть и неприятные раны. Такемичи неопределённо повёл плечами, борясь с ужасом. А потом дерзко и смело положил ладонь туда, где у смертных — но не у вампиров — есть живое сердце. Да-да, верная догадка. Именно там, под рёбрами у Манджиро в тот момент случился локальный апокалипсис. Там в одно мгновение сошла лавина, начал извергаться вулкан, пробежало землетрясение и промчался ураган. — Я мёртвый. У меня не бьётся сердце. Прозвучало неуверенно. Как будто бы вампир и сам сомневался в своих словах. Тогда Ханагаки взял его руку и приложил к своей груди. А Манджиро понял. У смертного под рёбрами сходила лавина, извергался вулкан, бежало землетрясение и мчался ураган. Его сердце билось так быстро и с такой силой, что, казалось, сейчас разлетится на кусочки. Такемичи отпустил его запястье, но Майки продолжал прижиматься ладонью к груди смертного. — А моё сердце всё ещё бьётся за нас обоих, — прошептал Ханагаки. Этот парень был слишком, слишком, да просто непередаваемо, мать его, близко. Но не близость его крови заставляла Сано забыть, где он вообще находится. Весь остальной мир уходил на задний план, становясь едва ли серым фоном для таких ярких эмоций. Крылья, действуя без приказа хозяина, но по его воле, снова закрыли их обоих в уютном коконе. Делиться этим даже с безмолвным замком Глава не хотел. Такемичи смущённо отвёл взгляд, уловив интимность обстановки, но тут же снова выпрямился. В его глазах читалось что-то весёлое и совсем немного безумное. Он тихонько фыркнул своим мыслям и без всякого стеснения подался вперёд, мягко целуя Сано в приоткрытые губы. Тот, даже не думавший о подобном, сначала замер, а потом сгрёб смертного в охапку, прижимая к себе, и повалил на пол. Ханагаки отозвался на поцелуй и позволил языку вампира скользнуть в рот. Майки целовал его грубо и отчаянно, легонько покусывая и облизывая губы. Целовал так, что от этого перед глазами вспыхивали звёзды, а в груди по-новой сходили лавины, извергались вулканы, пробегали землетрясения и мчались ураганы. Но вскоре вампир заставил себя оторваться. Знал, что не сдержится и прокусит нежную кожу, если продолжит. Ханагаки тоже знал и не удивился. Когда Сано отстранился, он прерывисто выдохнул и обнял его, мягко погладив крылья. Вампир тоже заставил себя расслабиться и лёг рядом, привыкая к голосу внутри, громко кричащему «моё».