Вспомни свою смерть

Снежная буря пришла с востока. Оттуда, где плещется, беснуется и негодует Северное море. С самого утра она накрыла весь лес. Церквушку продувало с крыши и до фундамента. Выл и гудел колокол под куполом. Чифую казалось, что это песнь. Только он всё не мог понять, кто именно её поёт. Предполагать, что ангелы, было глупо. Их пение наверняка сравнимо было с чем-то волшебным и невозможно прекрасным. А эти жуткие звуки скорее всего издавали демоны. Юноша посмеялся над самим собой. Видал он одного демона. Они не поют. Ни Ханма, ни Баджи так и не вошли в церковь ночью. Их разговор постепенно затих, а потом они куда-то пропали, так как даже запах табака в окно не проникал. Мацуно сидел неподвижно вплоть до рассвета. А потом съел смородиновый пирог и снова заплакал. Буря в груди затихать не планировала. Ветра внутри разрывали на части и мучали острой болью. Родное море, поселившееся в далёком детстве в сердце, тоже плакало. Смертному его сейчас очень не хватало. А потом пришёл этот снегопад и песнь. Буря внутри и буря снаружи нашли друг в друге отличных собеседников. И Чифую, повинуясь их совместному зову, натянул подбитое мехом чёрное пальто Баджи и вышел на улицу. Лицо обледенело в считанные минуты. Даже глубокий капюшон не спасал от режущих косых хлопьев снега. Но он упрямо шёл в лес, утопая в сугробах, пряча руки и слушая скрип деревьев. Мысль о том, чтобы замёрзнуть тут намертво, снова мелькнула в голове, но Мацуно её прогнал. Глупые, глупые мысли. Мысли для тех, кто не знает, как сильно их любят. А Чифую знал. Слишком хорошо. Бьющаяся в агонии боль смешалась с эйфорией. То, как сильно Кейске любит его, должно было пугать, но не пугало. «Так странно ощущать себя в середине урагана чьих-то чувств… — подумал смертный и хмыкнул. Разве у Баджи не точно так же? — Разве он сам не в таком же урагане?» Он знал, куда идёт. И не знал в то же время. Нужно было выйти из леса. Выйти на открытую местность, на какой-нибудь холм. И закричать. Мысленно, конечно. Сейчас привлекать лишнее внимание было очень опасно. Но Чифую поклялся себе: когда всё это закончится (как бы оно не закончилось), он встанет у моря и закричит. С такой силой, чтобы все чайки на скалах и вороны на деревьях взмыли в небо. Шаг стал решительнее. Хотя идти было всё тяжелее. Тропинки заносило снегом, а сапоги утопали в нём почти полностью. Хотелось бежать. Чтобы ещё стремительней, ещё эмоциональней! Пусть он промокнет до костей! Пусть задохнётся ледяными порывами ветра! Невидимая тропинка действительно ушла наверх. Мацуно едва держался на ногах, вцепившись в полы пальто, как в единственное спасение. Но ему повезло. Лес вскоре поредел и уступил место кустикам, занесённым снегом. А потом и совершенно белой вершине холма. С единственной чёрной точкой, едва заметной сквозь пелену снегопада. Только чёрные волосы, мокрые от снега, выдавали то, что Баджи живой, а не просто красивая статуя. Чифую нерешительно замер. Инстинкты вопили о том, что нужно бежать, что у них не выйдет поговорить нормально. Что после всех событий уже бессмысленно что-то восстанавливать. Что нужно только попробовать выжить, а потом прибежать к морю и кричать-кричать-кричать. Срывая горло. Но вампир уже обернулся сам. Конечно, ведь его нюху снегопад не страшен. Такого печального выражения лица Мацуно у него ещё не видел. Едва он это осознал, как Кейске оказался рядом, всего в метре, снова заставив смертного вздрогнуть от неожиданности. — Я знал, что ты придёшь именно сюда, — улыбнулся одними краешками губ Баджи. Однако в этой улыбки не было ни удовлетворения, ни торжества. Всё та же глубочайшая, ничем незамутнённая печаль. — Откуда? — ошарашенно прохрипел Мацуно. Переживания мгновенно вылетели из головы, стоило ему увидеть вампира вблизи. — Мы же как бы родственные души… Мне самому хотелось в такое место. «Когда успел потухнуть огонь в твоих глазах?» — пронеслось в голове у Чифую. И он опустил взгляд, чтобы не видеть то, во что сейчас обратился Баджи. Тоску. — Это всё, — вампир раскинул руки, — это всё… Эти эмоции, Чифую… Это очень страшно. Юноше хотелось возразить. Крикнуть своей любимой глупой Тоске, что не страшно. Прекрасно! Восхитительно! И смерть рядом с этим ничто! И не умирали они никогда! И жить вечно будут! Но он молчал. — Тебе не нужны мои извинения, знаю, — продолжал Кейске. Медленно, с трудом подбирая слова. — Я вчера… Я думал уйти. Если ты захочешь… Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. — Но я молю тебя, Чифую… Не смей умирать. Поклянись, что не умрёшь. И я оставлю тебя. А если нарушишь клятву, то я вмешаюсь. Так что если ненавидишь меня больше смерти, то живи, иначе я вернусь. «Ты снова мне угрожаешь. Ты ведь по-другому не умеешь… Дикое животное, которому проще биться не на жизнь, а насмерть, чем спокойно поговорить». Чифую смотрел на Баджи неотрывно. Идеальная белая кожа на фоне чёрных подвижных бровей, смоляных волос и вишнёвых губ. И пожар в глазах. Догорающий, почти что мёртвый. Баджи ждал его слов, как своего приговора. Готовый принять любое решение, кроме смерти. Не своей. «Чёрта с два, идиот, ты куда-то свалишь», — подумал Мацуно и засмеялся. Едва сдерживаясь, чтобы тихий смех не превратился в истерический хохот, который мгновенно привлёк бы врагов. Ему наконец-то подарили выбор. Который уже давно сделан. Снежная буря принесла с собой свободу. Истинную. Не искусственную, ложную, в которой ты сам что-то планируешь. А самую настоящую. Бурю, истерику, которую ты можешь контролировать, но не хочешь. — Не понимаю… — пробормотал Кейске, растерянно глядя на дрожащего от смеха Мацуно. А тот вдруг смолк и дёрнул его на себя, сжимая в объятиях. — Конечно, куда тебе… — Чифую? Что происходит? Баджи тоже интуитивно обнял его, а смертный прерывисто выдохнул и робко улыбнулся. Впервые по-настоящему за последние дни. — На самом деле я так не думаю, Баджи, — тихо пробормотал он куда-то в плечо вампиру. — Про то, что смерть лучше встречи с тобой. Прости… Просто всё это очень тяжело. — Конечно. Знаю. Если ты хочешь отдохнуть от меня, то… — Помолчи, пожалуйста. — Ладно. Чифую сделал глубокий вдох и продолжил: — Если честно… Только рядом с тобой мне становится немного легче. Без тебя я бы всё это не пережил. — Без меня ты бы в это и не ввязался, — возразил Кейске. — Без тебя у меня не было бы ни шанса помочь Такемичи. Да я бы умер ещё в Ночь Охоты. И никогда бы не узнал… что такое быть с тобой. Я бы никогда этого не почувствовал, — Мацуно неопределённо повёл рукой, имея в виду бурю. В груди яростно и отчаянно запульсировало. Юноша всерьёз забеспокоился, что сердце сейчас сломает рёбра, прорвёт грудную клетку и вырвется наружу. — Связь, — выдохнул Баджи. Он сжал Чифую в объятиях с такой силой, что у того хрустнули кости. — Задушишь же, — сдавленно пробормотал он. Вампир послушно отстранился, но тут же, едва заглянув смертному в глаза, подался вперёд и замер в нерешительности. Чтобы тихо спросить: — Можно? Едва Чифую кивнул, Кейске быстро сократил оставшееся расстояние и поцеловал его. Нежно и осторожно, прикладывая все силы, чтобы не искусать до крови обветрившиеся, еле подвижные от холода губы. Мацуно прижался ближе, притягивая Баджи к себе за шею, и выгнулся в спине. Только бы ближе. Настолько ближе, насколько это вообще возможно. Так, чтобы в мутной снежной буре их фигуры стали одним целым. Руки вампира скользнули под пальто, неожиданно тёплые, и легли парню на талию. Он тоже стремился всеми силами быть ближе. Пальцы всё крепче сжимали острые косточки, а целовал Баджи всё уверенней и напористей. Чифую довольно промычал в поцелуй, и вампир резко отстранился, издав тихий рык. — Чифую, я так тебя хочу. Безумно. Прошу… — Да-да, — быстро кивнул Мацуно, втягивая носом морозный воздух и пытаясь немного успокоить сумасшедшее сердцебиение. Ладони вампира скользнули ниже, он подхватил Мацуно под бёдра и поднял. Юноша ойкнул и обхватил его за плечи, чтобы не упасть. — Держись крепче, — сказал Кейске и побежал прочь с холма, в сторону церквушки. «Мог и не говорить. Я в любом случае буду держаться за тебя крепче», — подумал смертный, пряча лицо от хлещущих порывов ветра в шелковистых чёрных волосах. Баджи опасно вилял среди деревьев, перепрыгивал кусты и овраги. Чифую не поднимал голову, опасаясь стукнуться ею о какую-нибудь ветку. Хотя это было и не впервые, но бежать с такой скоростью в глухой чаще всё равно было страшно. Но сейчас, впервые за те разы, что вампир нёс его, парень чувствовал себя спокойно. Временного места обитания они достигли в считанные минуты. Церковь встретила привычной тишиной и «песнью ангелов», исполняемой крышей и стенами. Почему-то теперь Мацуно казалось, что поют именно ангелы. Он застыл на мгновение, напряжённо осматривая полутёмное помещение. Однако Кейске не дал опомниться: он поставил юношу на ноги и снова поцеловал, будто они и не прерывались. В помещении всё ещё было холодно, пусть ветер и не пронизывал до костей. Вампир это понял и заполз тёплыми руками под рубаху, нежно поглаживая кожу. Чифую тихо выдохнул и запустил пальцы в любимую тёмную шевелюру. Пряди живых волос шевелились и сплетались вокруг его рук, тоже лаская. Баджи как будто бы весь, целиком и полностью, был создан для их любви. Он целовал жадно и настойчиво, но не грубо, словно боялся, что Мацуно может исчезнуть, и пытался взять всё, что может, прямо сейчас. Смертный осторожно отстранил его и внимательно заглянул в горящие глаза. — Баджи, я никуда не собираюсь. Честно. Сейчас я с тобой и я этого хочу. Ты мне веришь? — Верю, — убеждённо кивнул вампир, но по облегчению в голосе было слышно, что прежде он сомневался. Чифую тихо хмыкнул и повторил ещё раз: — Я хочу быть с тобой. Потому что ты мразь, но ты готов уйти, если я попрошу. Но это последнее, клянусь, последнее, чего я хочу на самом деле. В глазах Кейске исчезли последние отголоски отчаяния, а сердце самого парня перестало болезненно ныть. Остался лишь восхитительный мягкий трепет. Бабочки, расплодившиеся в животе в огромную стаю, радостно порхали, готовые взвиться в бешеный ураган в любой момент. И взвились. Когда Баджи ухватил обе кисти Мацуно и принялся покрывать их беспорядочными поцелуями. При этом он всё ещё смотрел юноше в глаза, отчего его действия никак не выражали слабость. Наоборот, Чифую стремительно и мучительно покраснел, едва борясь с желанием опустить взгляд. Баджи выражал чувства абсолютно бесстыдно. Всем существом он признавался, клялся и бессовестно соблазнял. — Не надо… прекрати… — сдавленно пробормотал Мацуно. Но это возымело совсем противоположное действие. Кейске резко дёрнул его на себя, обхватив кисти одной рукой, и прижался губами к обнажившейся шее. Кожу опалило горячим дыханием, и по спине у смертного побежали мурашки. Вампир провёл носом вверх и прошептал на ухо: — Ты не представляешь, как прекрасен, Чифую. Это против всех правил. Я хочу тебя так сильно, что боюсь взорваться. Я хочу поцеловать каждый сантиметр твоего тела. Хочу услышать твои стоны, когда я буду брать тебя. Хочу, чтобы твои крики услышали все иконы в этой церкви, все портреты подохших святош, — он прервался, чтобы мягко прикусить мочку уха Мацуно, и продолжил ещё тише и жарче: — Хочу, чтобы ты смотрел мне в глаза, когда раскроешься. Хочу, чтобы не стеснялся и не закрывался, когда я буду целовать твои бёдра. — Баджи… — едва слышно простонал смертный, выгибаясь и подставляя шею под поцелуи. — Сними с меня это… Пожалуйста… — Непременно, — хмыкнул Кейске и выпустил его руки, чтобы самостоятельно скинуть пальто. На этом он не остановился и потянул за ворот рубаху, постепенно открывая тело Чифую. Синяки и царапины на нём почти сошли и оставались лишь почти незаметными пятнышками, но лицо вампира всё равно помрачнело. — Ты тоже сними, — сказал парень, чтобы отвлечь его от созерцания собственного тела. Взгляд Баджи оторвался от всё ещё видного синяка на шее и снова скользнул наверх. Он мягко улыбнулся и начал раздеваться. Постепенно, неторопливо, так чтобы можно было обратить внимание на каждый участок идеального, будто высеченного из мрамора, тела. А глазами он при этом раздевал Мацуно, заставляя того краснеть ещё сильнее. Когда они оба остались лишь в брюках и обуви, Кейске прервался и шагнул вперёд. Затем взял ладонь Чифую в свою и бесцеремонно положил её себе на пах. Юноша смущённо ойкнул, почувствовав его возбуждение, которому не мешал ни холод, ни медлительность. — Я же попросил тебя не стесняться, — укоризненно заметил Баджи и повернул его голову на себя, твёрдо обхватив подбородок. — Да… Да, знаю… Чифую застеснялся ещё больше. Он не мог заставить себя выдавить ни слова, лишь растерянно смотрел на вампира из-под пушистых ресниц. — Какой же ты… — выдохнул тот, улыбаясь краешками губ и поглаживая большим пальцем губу Мацуно, — красивый… Наверное, в прошлой жизни я совершил что-то по-настоящему хорошее. Потому что не знаю, за что заслужил тебя. — Хватит, Баджи, прошу. Смертный мелко задрожал и снова соединил их губы, чтобы только заткнуть партнёра. Услышать ещё больше подобного грозило неминуемой остановкой сердца. Баджи послушно ответил на поцелуй, тут же сделав его более глубоким и яростным. Бессовестно опустил руки, погладив при этом весь торс Мацуно, и сжал его задницу сквозь брюки. А тот, так и не осмелившись убрать руку с промежности вампира, продолжал ласкать его там. Волосы Кейске стали совершенно дикими: блуждали по шее и ключицам юноши, легонько щекоча в самых приятных местах. Вой ветра остался где-то позади, на фоне. На замену всем звукам пришла пульсация крови. Чифую чувствовал её не только в голове и сердце, но и по в ему телу. Каждая вена билась, гоняя кровь. Хотелось всего и сразу. Как будто бури в их душах, слившиеся теперь в одно, могли разом поднять на воздух весь мир. — Мгмх… Баджи… — промычал в поцелуй Мацуно и легонько стукнул носком высокого сапога по лодыжке вампира. Пока не забыл, что они вообще-то ещё одетые и в заброшенной церкви, а не в облаках. Ответом послужил резкий толчок в грудь, из-за которого юноша охнул и упал на одну из приходских скамеек. Кейске уже стоял на коленях между его разведённых ног. Он быстро распутывал хитросплетения шнурков на обуви смертного и улыбался ему снизу вверх своими яркими, кроваво-алыми губами. Дерзко и развратно. Неловко распластавшийся на скамейке Чифую почувствовал себя королём. В считанные мгновения покончив со шнуровкой, Кейске стянул сапоги и поцеловал бледные своды стоп. Даже в таком положении ему почему-то удавалось полностью контролировать парня. Тот запрокинул голову и нетерпеливо пробормотал: — Пожалуйста, Баджи… Вампир вырос над ним, заглядывая в лицо и потянул за собой наверх. Каким-то чудом и на нём уже были только брюки. Кейске обнял Мацуно, втягивая в долгий поцелуй, и незаметно оказался у стены, прижав его к ней. Не дав юноше опомниться, перевернул и прижался сзади. Чифую охнул, когда заметил, что его штаны приспущены, и тут же подавился воздухом, стоило Баджи обхватить рукой его член и слегка прикусить шею. — Нет, — запротестовал юноша, — я хочу тебя видеть. — Так? Вампир обхватил рукой его шею и заставил запрокинуть голову. И Мацуно не оставалось ничего, кроме как мотнуть головой в ответ. Он не мог объяснить, почему видеть Кейске перед собой было так важно. Но прижиматься щекой к чему-то и смотреть лишь на серый камень… Слишком напоминало другой раз. В котором было много боли и деревянная столешница. Заметив его напряжение, Баджи немного отстранился и спросил настороженно: — Чифую? Ты боишься? — Нет-нет, — поспешил уверить Мацуно, но слабость всё же прокралась в голос: — Просто… Понимаешь, я всё равно вспоминаю, даже если понял и простил. Оно само так выходит, я не знаю, как… — Тише, — выдохнул Кейске и обвил руками его талию, утыкаясь носом в макушку. Пытаясь успокоить их обоих. — Мой милый, мой прекрасный… Я тебя не заслуживаю. Точно. Иногда так хочу, чтобы вся твоя боль передавалась мне. Просто чтобы ты никогда-никогда больше не страдал. — Это невозможно, Баджи. Всё в прошлом. Ничего этого могло бы и не быть, если бы тогда… — Нет. Я виноват перед тобой. И буду извиняться каждый раз, как представиться возможность, любыми способами. Он говорил твёрдо и жёстко, и вся эта жёсткость относилась к самому себе. Замерев всего на мгновение, Кейске очнулся и легонько подтолкнул Чифую к стене, после чего сам опустился на колени. — Что ты делаешь, Баджи? Ответа не последовало. Вампир стянул его штаны вниз, заботливо выпутывая из них тонкие ноги, и огладил задницу, на которой отцветали следы от шлепков. А потом Чифую почувствовал, как между ягодиц скользит горячий длинный язык, и застонал. Колечко мышц, полторы недели назад саднившее так, что сидеть было невозможно, почти зажило. Но воспоминания… Воспоминания о том, как захлебываешься, давишься и умираешь в отчаянии, не заживают так просто. Оба партнёра это знали. И Баджи, как самый настоящий волк, зализывал раны своего самого любимого человека. Он был нежным до крайности, и это нежностью, граничащей с болью, приводил Мацуно в восторг. Смертный едва держался на ногах, пока Кейске ласкал языком его вход, плавно проникая внутрь. Чифую потянулся к собственному ноющему от напряжения члену, но вампир предупреждающе сжал его бедро. — Не дотрагивайся до себя. В этот раз без рук. — Тогда возьми меня уже. Сзади послышался тихий смешок, а потом внутрь проникли два пальца. Баджи поднялся и толкнул их глубже, обхватив Мацуно поперёк туловища. Вампир беспорядочно целовал его шею, тёрся членом о поясницу, трахал пальцами и шептал что-то. — Ни разу за все четыреста лет… я не встречал того, кого бы так хотел. Никогда я не хотел кого-то другого. Ты, мой прекрасный ангел, заставляешь меня чувствовать невозможное. — Баааджи… — прерывали его речь стоны Чифую. — Я тебя никому не отдам. Такой красивый, такой хрупкий. Мой. — Баджи, пожалуйста… — Ты — ходячий соблазн. Я жить спокойно не могу, зная, что ты существуешь в этом мире. Сладкий, вкусный. Твоя кровь и твой запах сводят меня с ума, малыш. — Так укуси меня. Кейске замер. Словно окаменел. Чифую уже испугался, и хотел было спросить, всё ли в порядке, но не успел. Вампир ожил: с пошлым хлюпаньем достал пальцы и резко, почти грубо перевернул смертного, вдавив спиной в стену. Его зрачки стояли вертикально, а клыки выросли и заострились. Перед Мацуно была не просто нечисть. Это было великое существо, прошедшее ни одну войну этого мира, ставившее на колени самых грозных правителей. Это была легенда. «Бог войны, — подумал юноша, — первозданный и совершенный». Бог войны пристально вглядывался в лицо своего смертного несколько секунд, после чего спросил: — Ты правда позволишь мне укусить тебя? Чифую вдруг почувствовал себя Афродитой — единственной, кому покорялся жестокий Бог*. — Да. Зрачки Баджи резко увеличились, заполнив всю кровавую радужку, и снова стали узкими, как щёлочки. Свой восторг он выразил жёстким поцелуем. Грубо сминая и покусывая мягкие губы, вампир коротко сжал ягодицы Мацуно и подхватил его под бёдра, заставляя сплести ноги вокруг своей талии. Смертный вцепился в чёрные волосы, отчаянно отвечая на поцелуй и потираясь задницей об ощутимо возбуждённый член Баджи сквозь ткань брюк. Сильно мешавшую ткань брюк. Чифую замычал в поцелуй, оттягивая вампира от себя за волосы, чтобы требовательно проговорить: — Сними их уже, Баджи. — Конечно, малыш. Кейске плавно опустился со своей ношей на пол, усадив Мацуно себе на живот и быстро стянул последний предмет одежды. Юноша приподнялся, чтобы он мог продвинуться вперёд, но вампир сделал наоборот. Спустя мгновение его голова была ровно под Чифую. Не дав смертному опомниться, Кейске крепко сжал его бёдра и снова проник внутрь языком. Колени Мацуно тряслись, и он упал вперёд на руки, едва удерживаясь, чтобы не насаживаться. Было так мокро, горячо и приятно. Так грязно. Он кусал губы, стараясь не взвыть на весь храм. Очень хотелось себя коснуться. Так сильно, что сводило челюсть. Парню казалось, что он умрёт, если не сделает этого. Но стоило руке потянуться в этом направлении, как горячий язык исчез, а вместо него внутреннюю сторону бедра прокусили острые клыки. Мацуно вскрикнул. — Что я говорил, мой милый? — хриплым голосом, от которого во рту становилось сухо, как в пустыне, проговорил Баджи. — Без рук. Я помню, — прохныкал смертный. Кровь стекала по ноге маленькой струйкой. Вампир слизал её и поцеловал рану. Чифую громко простонал и попросил: — Пожалуйста, хватит. Я не могу больше. — Ты хочешь, чтобы я прекратил? — насмешливо поинтересовался Кейске, вновь прикусив бедро. Провоцируя, дразня, заставляя подчиняться. — Нет. Или да. Я хочу больше, Баджи. Возьми меня, прошу… — взмолился Чифую, когда по коже опять провёл линию горячий гибкий язык, собирая кровь. Вампир выскользнул из-под него, продвигаясь вперёд. Он облизывался, как сытый кот, и Мацуно сглотнул. В следующее мгновение Баджи опустил его на свой член — так резко, что выбил из лёгких весь воздух, — и сразу взял сумасшедший темп. У Чифую дрожали руки и отказывали ноги. Он едва мог самостоятельно двигаться, способный только подпрыгивать по инерции каждый раз, как член внутри задевал комок нервов. Он громко стонал, хныкал и впивался ногтями в грудь вампира. И смотрел на него. И видел только его. Пульсирующие, постоянно меняющие форму зрачки, темнеющие губы, изломы чёрных бровей и волосы, мечущиеся по полу. Баджи тоже смотрел на смертного. Восторженно, с обожанием. И это было так ясно, как то, что Мацуно никогда не встретит никого, кто затмит совершенного вампира. Ни рыков, которые тот издавал, вбиваясь в него, ни собственных криков юноша не слышал. Тело тряслось от безумного наслаждения. Чифую бы просто распластался на груди Баджи, если бы тот не схватил его кисти своей рукой, удерживая их за спиной, и другой не удерживал, насаживая до основания. Чифую со стоном запрокинул голову. По щекам потекли слёзы. Чувства пробивали грудь насквозь визжащими пулями. А Кейске вдруг сел, стискивая его в объятиях, впаивая в себя, и впился клыками в шею. В ушах что-то зазвенело. Возможно, смертный выкрикнул имя Баджи слишком громко. Возможно, это был звон колоколов. Пик наслаждения слился с болью и разрывающими сердце чувствами. В глазах потемнело. Мацуно успел почувствовать тепло разливающееся внутри семя Баджи и увидеть в его глазах любовь, грозящую выплеснуться наружу морем и затопить всё вокруг. После чего отключился, рухнув в сильные любимые руки.

***

Приблизившись ко входу в церковь, Ханма уже понял, что там происходит. «Наконец-то», — мрачно подумал он. Переплетение, слияние двух душ, которые родились, чтобы любить друг друга, и умрут, потому что любят друг друга. Вот что там происходило. Глупое мёртвое по природе сердце щемило убийственно сильно. Но нет! Ему не хотелось умирать за кого-то! Не было такого желания! Зачем кому-то такая жертвенность?! Сказки это всё! Для избранных! Но Ханма ждал. Ждал, пока, сросшиеся в одну, души успокоятся и свернутся друг у друга в объятиях. Окунутся в короткое, но такое всепоглощающее счастье. Чтобы самому потому вылить на них ведро пугающе плохих новостей. «Нам такого не дано, верно, Такаши? Я бы хотел почувствовать подобное». Себе Ханма уже признался. Но Мицуе никогда. К Мицуе нужно добраться, нужно сделать то, что он просил, нужно облегчить его ношу и его боль, насколько это возможно. Мицую можно поцеловать, назвав это простым словом — «взаимопомощь». С Мицуей они партнёры по роду деятельности, любовники. Но возлюбленные — никогда. Не для них создано было счастье.