***
Баджи старался избегать побитых и перекошенных часов в столовой. Словно они виноваты во всех грехах человечества. Время давно выбрало его одним из главных объектов для насмешек. Время ограничило срок его счастья до нескольких лет в прошлом, чтобы потом завалить веками страданий, и сейчас, когда от счастья отделяли несколько дурацких часов, решило растянуть мгновения в вечность. Вечность, ограниченную решением. За решением всегда идут к видящим. А видящий сказал ждать. Ждать. Минутная стрелка медленно-медленно ползёт по кругу. Ждать. Каждая минута, которую он проводит здесь в ожидании, может стоить всего дальнейшего счастья. Ждать. Так сказал видящий. Сказал, что это для нашего общего блага. Ждать. Бездействовать, когда в этот самый момент самое дорогое — единственное важное — может быть на грани смерти. Ждать. — Я ненавижу тебя, Такаши, — пробормотал Баджи, отвернувшись от часов к окну. Там солнце уже перевалило через зенит и стремительно — о, как же быстро — катилось к горизонту. Когда для тебя время замирает в ожидании, когда приказано терпеть и бездействовать, время в остальном мире несётся со сверхзвуковой скоростью. И, как назло, всё вокруг напоминает о том, что бы могло у тебя быть. В дверь, ведущую на кухню, коротко постучали. Тактичность, которая никому в этом доме не нужна и не свойственна. Кроме… — Привет, — немного смущённо махнул рукой Ханагаки, проскользнув в столовую. Выглядел он неважно. Бледный, осунувшийся, с замотанным плечом и в одеяле. С двумя глиняными чашечками в руках. — Чего тебе, мелкий? — нехотя отозвался Баджи. — Поговорить хотел. Спросить, знаешь… Ну, про Чифую, — вампир едва заметно вздрогнул. Забавно. Имя, которое и так уже четверо суток ежесекундно крутилось в голове, прозвучало неожиданно. Но Такемичи, не заметив его реакции, бесцеремонно прошёл к столу и опустился на стул напротив Кейске, загородив часы. Придвинул к нему чашку и несмело улыбнулся. — Мы не виделись, кажется, вечность. Я скучаю по нему. Где он? Где он? Действительно, хороший вопрос. Как ответить на него «среди наших врагов-вампиров» и хотя бы самому себе не показаться последней тварью? — В заброшенном монастыре на юге, — хмуро ответил Баджи, но в конце концов добавил: — Среди наших врагов-вампиров. — Но… Ханагаки выглядел таким ошарашенным и взволнованным, что на него было страшно смотреть. Кейске и не смотрел. Он ждал криков и обвинений, страха и возмущения. Но уже минуту столовую окутывала жуткая тишина. — Но всё ведь будет в порядке? — выдал смертный в итоге. А потом сам же уверенно ответил: — Конечно, будет. Мы его спасём! И Майки спасём! Всё будет хорошо! Спасём же? — Да кого ты спасти можешь… — устало процедил Кейске, но, сам того не осознав, попал прямо в цель. Глаза Ханагаки расширились. Он отшатнулся. А потом тихо спросил: — Ты считаешь, я не смогу помочь Майки? — Ну, он же сейчас не прыгает бодренько от счастья, — мрачно хмыкнул Баджи, всё ещё не глядя на Такемичи. Всё ещё не осознавая. — А ты, значит, сможешь помочь Чифую? Вот так, просто отсиживаясь в тёплом домике? То-то он ходил в начале месяца грустный! Ты хоть понимаешь, через что он прошёл?! И сейчас ты заставляешь его страдать по новой?! В точку. Вампир резко вскинул голову, обнажая клыки, и столкнулся с широко распахнутыми голубыми глазами. У Чифую не такие. У Чифую — тёмные морские глубины и мягкие лазурные волны. Здесь — ясное, чистое небо. Небо чистого, ясного гнева. — Не сравнивай себя и Манджиро со мной и Чифую. Мы вместе и иначе никак. Мы связаны. Я сделаю ради него всё, — твёрдо заявил Баджи, скрывая то, как кровоточат от страха за любимого внутренности. Этот смертный посмел сомневаться? — А ты? К чему привело ваше с Сано общение? Ты точно тот, кто ему нужен? Или просто зазнавшийся мальчишка? — Да я… Подавившись воздухом, Такемичи смолк. Гнев на его лице сменился на что-то странное. Но Баджи не успел понять на что, потому что смертный отвернулся и двинулся к выходу из столовой. В дверном проёме он замер и пробормотал: — Я не знаю. А потом дверь за ним тихо закрылась.***
Каждое дерево, каждый кустик, каждый гриб. Скалы, бескрайнее море, спальня, кухня, полянка, ванная. Не в таком порядке, конечно, но кого это волнует? Баджи успел обойти всё. Все места, где они с Мацуно когда-то были. Ни с Ханмой, ни с Мицуей, ни с мелким смертным пересечься не вышло. Но не больно-то и хотелось. Розовое солнце помелькало между деревьев и скрылось под землёй. Оно там что, освещает путь мёртвым? Окрашивает в кроваво-красный умиротворённые черепа скелетов, просвечивая через щели в деревянных могилах? Какой бред, Кейске, в таком-то возрасте. Дом с приходом сумерек и по возвращении казался нежилым. Здесь времени всё ещё не существовало. Они все тут застряли. Ханма со своей любовью к почти что всесильному, можно сказать, внеземному существу. Такаши со своими глобальными мировыми планами, похоже, чёрт возьми, не включающими в себя спасение жизни Чифую. И Ханагаки со своим чувством вины и ещё бог знает какими чувствами к Главе. У последнего вообще свои взаимоотношения со временем: он застрял в нём буквально. Баджи сидел на террасе под окном гостиной и размышлял. Мысли выходили небрежные, нескладные, раздражённые. Отчаянные… Он думал о Ханагаки. Жаль было парня. Да и вампир уже раскаялся в сказанном днём. Но вопрос оставался вопросом: на что Такемичи, мать его, надеется? Это ж Майки. Его заинтересует разве что сам Дьявол прямо перед носом. И чтобы просто какой-то смертный… Разве он достоин? «Сомневаюсь, что сам Такемичи его любит. Может, просто лжёт себе», — покачал головой Баджи. Он уже поднялся и собрался было покинуть террасу, как вдруг услышал из гостиной тихий голос. — Не представляю, что тебе пришлось вынести. Сколько трудностей ты прошёл, и сколько страдал. Я… Да что я? Я не просто простил тебе всё. Я был к этому готов. По сравнений с тем, что пришлось пережить во снах в твоей душе, остальное — ничто. Ты не просто ощущал этот лабиринт, лес и ураган. Ты жил в них долгие годы, а, может, и века. Знаю, что твоё нынешнее состояние — не моя вина. Я ведь не настолько глуп. Но и ты в этом не виноват. Насильно мил не будешь, верно? Я, наверное, смирился ещё тогда, в Мраморном зале. Хотя пока что не принял. Но я люблю тебя, Майки. И да, похоже, я всё-таки глупец. Просто… Когда ты настолько близок к совершенству, всё остальное теряет смысл. Я с радостью вверю свою жизнь тебе. Жаль только, что большее от меня не зависит. Такемичи говорил шёпотом. Однако пылко и искренне. Баджи словно наяву увидел, как он стоит на коленях перед диваном, где лежит Майки, и шепчет. Выдыхает признание прямо в лицо и наверняка надеется на то, что от колебаний воздуха вздрогнут ресницы Главы. Возможно он даже касается Сано. Держит его холодную руку или гладит пепельные волосы, проводит ладонью по груди или зарывается пальцами в перья на крыльях. Внезапно грудную клетку сжало жёсткими тисками. У Кейске возникло ощущение, что он не должен здесь находиться. Что услышал что-то, предназначенное не для него. Предназначенное только для одного. Личное и сокровенное. За шёпотом последовал приглушённый всхлип. Баджи тут же встал, намереваясь покинуть террасу. От чужой боли собственная душа металась в агонии. — Мне жаль, что ты не можешь понять, что я чувствую. Может быть не я, а кто-нибудь другой заставит тебя понять. Пусть не я… Ты только живи, умоляю. Баджи сорвался с места и метнулся к чернеющим деревьям на опушке. Тело странно пульсировало. В голове шепчущим эхом повторялось нежное: «Ты только живи, умоляю». Пусть не я… Ты только живи, умоляю. В груди росло уважение к маленькому отважному Ханагаки. Потому что Кейске понимал его, как никто другой. Потому что сам не так давно сказал то же самое Чифую. А Чифую в ответ попросил довериться. Сказал, что не уйдёт и не оставит. Баджи медленно выдохнул. В памяти то и дело всплывали слова Такаши, сказанные сегодня днём. «Сейчас тебе нельзя к нему, Кейске. Нужно подождать. В конце концов всё будет так, как должно быть».***
— Как ты смеешь не ценить его?! Заткнись. Замолчи. Рот свой закрой. Разве не понимаешь, что каждый здесь хочет, чтобы ты сдох? Твоё существование — ошибка. Ты как ложные данные в задаче. Никому не нужен и лишний. Ты не вписываешься ни в одну из реальностей. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Бей меня головой об стену сколько хочешь. Бей стаканы и тарелки. Бей в колокол. Ни церкви, ни домики в лесу, ни монастыри не имеют смысла. Давай сразу об скалы. Огромной волной — и в тысячи острых брызгов. Пусть похоронный звон станет последним, что имеет смысл. Ничего не слышно. Только звон. Кровь из ушей. Чифую подскочил, хватая ртом воздух, и тут же закашлялся. Это просто колокол на монастырской башне. Просто колокол. Просто вампирам нечего делать. Это не похоронный звон в ушах. После жуткого кошмара о грёбаном Казуторе сердце колотилось с бешеной силой. Мацуно обернулся к окну и зацепился взглядом за растущий серп Луны в тёмном небе. Луна реальна. Цепи реальны. Боль реальна. Тонкий матрас и бутылка воды реальны. Казалось, только эти детали и отличали мутный сон от не менее мутной яви. Пальцы сами собой скользнули под расшатанный камень и нащупали цепочку кулона. С губ сорвался облегчённый выдох. Он здесь. Значит, не сон. Но лучше всего на данный момент о реальности напоминал чистый лист бумаги и перьевая ручка с чернильницей рядом. Письмо. «Насколько низко же ты пал, Мацуно, променяв безопасность своих близких на возможность поспать и утолить голод и жажду? Насколько же ты слаб и ничтожен…» — мрачно подумал Чифую, но, вопреки мыслям, снова взялся за ручку. Истекали шестые — или пятые после Новолуния — сутки его заключения. С первого дня изменения произошли незначительные: он получил матрас, воду и один приём пищи в день. Но взамен отдал немало собственной крови, свободу и волю. Последнее за счёт того, что уже день писал письмо Такемичи по приказу Кисаки. Он тянул. Четное слово. Пытался тянуть время. Но никто так и не пришёл его вытащить. Хуже этого была только вероятность того, что за ним всё же вернулись. Только вот спасти не смогли. От мыслей о том, что Баджи умирает где-то неподалёку, в глазах темнело, а желудок выворачивало наизнанку. Поэтому Чифую о таком и не предполагал. Он писал письмо для Такемичи — ужасное, жуткое, просто отвратительное письмо — всеми силами стараясь придумать скрытый способ сообщить Баджи о своём состоянии и реальном положении дел. Или, иными словами, пытался уговорить его ни при каких условиях не приходить сюда. И, что более важно, ни за что не вестись на провокации Кисаки. Не выполнять того, что тот требует в письме.