!Осторожно: жестокость!
На огромной лесной поляне, где много веков подряд возвышался над деревьями древний мрачный Замок, было до ужаса тихо. Отсутствие привычных каменных стен, шпилей, башен и больших окон на привычном месте ужасно резало глаз. Манджиро и Санзу, как зачарованные, смотрели на развалины, оставшиеся от места, что столетиями служило им домом. Полностью уцелел только внутренний дворик и окружающие его стены. Основная часть Замка представляла собой лишь стены, где-то достаточно высокие, а где-то и вовсе отсутствующие, и разваленные в хаотичном порядке останки башен, стекла, дерева и железной лепнины. Там, где сохранилось что-то выше первого этажа, попросту небезопасно было находиться: казалось, что стены могут рухнуть от одного лишнего вздоха. — Господин… — осторожно начал Санзу, исподтишка разглядывая оцепеневшего Манджиро. — Вы уверены в том, что сможете что-то здесь найти? — Да, — немного погодя выдохнул тот. — Нужно только очень захотеть. — Может, вы скажете мне, что именно нужно захотеть найти, и я схожу туда? А то, боюсь, это просто опасно. В голосе Харучиё отчётливо звучало беспокойство. Сано задумался. Насколько же плохо он на самом деле выглядит, если даже в развалины собственного замка посылать страшно? Хотя, возможно, это ещё одна из странностей в поведении Санзу. Глава всё чаще замечал и его ревностную заботу, и очевидное умалчивание каких-то деталей. Даже на пути к Замку, когда они покинули церковь, верный подчинённый вёл себя странно. Да, Манджиро не чувствовал запаха, но тот факт, что его личный сгусток тьмы, следовавший по пятам, отлучился на какое-то время, наводил на определённые мысли. Скорее всего, смертная, которую он отпустил, так и не добралась до дома. Майки нахмурился и заставил себя выкинуть эти мысли из головы. Времени у них было немного: приближался рассвет. То, что он искал, имело к Замку лишь косвенное отношение. Тем более, разговор лучше было вести без свидетелей. — Ладно, — сказал он замершему в ожидании Санзу в итоге. — Внимательно осмотри обломки на предмет уцелевших вещей. Я осмотрю окрестности. Вдруг что-то унесло ветром. Ответом Харучиё не удовлетворился, однако ослушаться не посмел. Кивнув, он ушёл в сторону внутреннего двора. А Майки развернулся и направился в противоположную сторону. Он знал, где и кого конкретно нужно искать. Небо серело. Мертворождённый углублялся в лес, не обращая внимания ни на колючие ветви, ни на волокущиеся по земле безвольные крылья. Идеально-чёрная живая материя двигалась за ним. Наконец лес начал редеть, а затем взору открылась широкая поляна. На ней росло лишь несколько деревьев, но их кроны были настолько огромными, что всё пространство оставалось в тени. Под крышей из ветвей скрывалось тайное место Замка Северного Клана, неизменный атрибут любого дома вампиров, — кладбище. Кладбище обращённых. Ни разу за всю долгую жизнь в этом замке Майки здесь не бывал. Конечно, он знал и местоположение этого места, и даже численность могил, но никогда не придавал ему значения. А оно было, и, несомненно, большое. Раскиданные в хаотичном порядке могилы — на деле лишь надгробия. Просто камни с высеченными на них именами. Под землёй никогда не было ни одного трупа. И, тем не менее, тишина здесь стояла такая же, как и на любом другом кладбище. Это тишина мёртвых. Тишина шёпота. Тишина мольбы. Тишина прощания. Лишь сейчас Манджиро понял сакральный смысл кладбища. Словно наяву, он видел туманные силуэты сотен безликих обращённых. Они приходили сюда безветренными тёмными ночами и часами смотрели на собственные могилы. Вспоминали свою смерть. И прощались с прошлой жизнью. Это место — самое печальное из всех, что можно представить. — Смертные глупы, верно? — послышался чей-то низкий глубокий голос. Он звучал, казалось, из-под самой земли. Изнутри несуществующих могил. — Они завидуют нам, вампирам, потому что мы якобы бессмертны. Но на деле это наш срок жизни ограничен. Наши иссохшие, умерщвлённые души могут жить лишь раз, хоть и, безусловно, долго, в то время как их души раз за разом перерождаются и продолжают существовать. Только обращённые могут по-настоящему понять разницу. По спине Майки пробежали мурашки. Как же долго он не слышал этот голос. И даже не смотря на то, что до сих пор помнил его звук, реакция всё равно оставалась неизменной. Он слегка тряхнул волосами, избавляясь от противного ощущения, и твёрдым шагом направился к одной из могил. На ней всегда рос мох. Настолько много мха, что даже выгравированного имени не было видно. Однако Сано прекрасно знал, что за имя там должно быть. Знал всегда, хоть никогда и не видел надгробие вживую. Оно было отличным от других, потому что отличным был её хозяин. Остановившись в метре от треснувшего в нескольких местах заросшего камня, вампир закрыл глаза и представил. Вот он, этот самый хозяин, стоит здесь одинокий и закутанный в плащ, и смотрит на отражение себя предыдущего. Он наверняка знает, почему его могила покрыта мхом, но увидеть подтверждение не может, сколько бы ни пытался. Он знает, что может запросить это подтверждение у Главы, но не решается. Ему кажется, что он сходит с ума. Ему кажется, что весь мир замкнулся в одной точке. Ему страшно от самого себя. Распахнув глаза, Майки подошёл к надгробию и содрал мох. Разумеется, он не ошибся. «Какучо Хитто». И всё. Ни слов, ни дат. — Благословенны по-настоящему мёртвые, — хмыкнул у уха всё тот же голос. Сано обернулся и увидел молодого статного юношу с белыми, как первый невинный снег, волосами и яркими сиреневыми глазами. В неизменном красном одеянии, Изана Курокава выглядел ровно так же, как в их последнюю встречу. Разве что стал неуловимо прозрачным. Призрачным. — Так уж и благословенны? — без капли иронии спросил Манджиро. Курокава только отмахнулся и одним ловким движением запрыгнул на надгробие. Какое-то время они оба молчали. Призрак скучающе болтал ножками и рассматривал крону одного из деревьев. Майки ждал. И в конце концов Изана сдался. — Ну, говори, зачем пожаловал. У меня времени, может, и много — всё время мира, если честно — но вот у тебя вряд ли. Твои минуты истекают, Манджиро. — Можешь не напоминать, — спокойно ответил тот. — Ты ведь видишь эту тьму? Изана уставился ему за плечо, ровно туда, где собралась жуткая материя, и кивнул. Почтительно, как показалось Сано. — Не знаю, где ты видишь тьму, — пожал плечами Курокава в итоге. — Лично я вижу Мать. — Мать? — Ну да, — фыркнул он, как ни в чём не бывало. — Для тебя она тоже может стать матерью. Ты ведь Мертворождённый. Смерть — твой родитель. — Об этом я и пришёл поговорить, — кивнул Сано, ни на мгновение не позволив тревоге отразиться на лице. — О родителях? О семье? О моей сестре, за которую не смог нормально отомстить? Поздновато ты спохватился, — весело рассмеялся Изана. — Нет, я хочу поговорить о смерти, — отрезал Манджиро, проигнорировав упоминание Эмы. Призрак замер. Поморщился, будто услышал что-то ужасно неприятное, а потом прошептал: — Осторожней, малыш. Мама всё слышит. Его шёпот разнёсся по кладбищу, как самый громкий крик. Он гудел у Майки в ушах, подобно грому. Прошла, наверное, примерно вечность, прежде чем он всё же ответил, тщательно подбирая слова: — От неё у меня давно нет секретов… Но разговор пойдёт о твоей смерти. А вернее о том, из-за чего ты умер. —О том, из-за чего ты меня убил, — насмешливо поправил Изана. — Да, о том, из-за чего я тебя убил, — предельно спокойно согласился Сано. — Расскажи мне то, что не рассказал тогда. Призрак бездумно пялился на него, наверное, несколько минут, а потом громко расхохотался. Даже его смех звучал искажённо, глухо и звонко одновременно. В нём не было ни капли веселья. Отсмеявшись, Курокава встал и приблизился к непоколебимому Сано. — Ты, — он тыкнул пальцем в грудь Главы. — Ты смеешь приходить ко мне после смерти и спрашивать о том, чего сам не пожелал слушать при жизни. О том, из-за чего убил меня. Ты так и остался жестоким. — Поздно жалеть, — глухо ответил Майки, даже не поморщившись, когда ледяной, мокрый по ощущениям, палец прошёл сквозь грудную клетку. — И то верно, — мрачно хмыкнул Изана. Он снова проткнул нематериальным пальцем чужие рёбра. — Только вот почему я должен тебе отвечать? — Как бы ни ненавидел, ты понимаешь меня. Сочувствуешь мне. Не хочешь для меня того же, что случилось с тобой. Палец завис в воздухе, так и не коснувшись Сано. Курокава отвёл взгляд, а потом и вовсе отвернулся. Над кладбищем снова повисла тишина. — Какучо мёртв. Он умер, защищая тебя и твоего смертного. Вселенная смеётся надо мной, — слова призрака разлетелись по поляне, вторя шепоткам мёртвых. На Манджиро вдруг обрушилась вся тяжесть его горя. Он ощутил, как опускаются под землю ноги, как тянутся туда неподъёмные крылья. — Ты сам всё сказал. Я ненавижу тебя. Ты не понимаешь, как это больно… Единственный, кого я любил, умер окончательно. Как и я. Но мы не можем встретиться. Будто бы вращаемся на разных полюсах. Я — в этом отвратительном мире. Он — в том. Да, ты не понимаешь. Но я не хочу, чтобы ты понимал. И поэтому мы оба здесь. Сано не мог найти в себе силы ответить. Тело тянуло под землю. Смерть обнимала за плечи, стремясь поглотить. В конце концов он смог лишь просипеть: — Пожалуйста… Изана повернулся и окинул его абсолютно равнодушным скучающим взглядом. — Кинжалы, Манджиро. Я пришёл к тебе тогда, много лет назад, чтобы рассказать о них. Их создал Мицуя Такаши. Тот, который всю жизнь нянчился с тобой, как с ребёнком, да-да. И после смерти нянчится, как вижу. Эти кинжалы не просто серебряные. Они заговорены им лично. По слухам, только этот видящий знал, как изгнать демона. И создал вот такое оружие, продав своё посмертие. Кинжалов всего два, и оба они принадлежат двоим смертным. Сейчас и оружие, и людишки в заброшенном сатанинском монастыре к востоку отсюда. Часики тикают, Сано. Adiós. Тьма за плечом со всей силы ударила по ушам. В голове зазвенело. Кладбище и Изана исчезли. Майки рухнул на землю. Мир померк.***
В воздухе буквально пахло чужим безумием. Даже незастеклённое окно не помогало запаху выветриться. Чифую прежде никогда с подобным не сталкивался. А ещё ему никогда прежде не было так страшно. В одной с ним комнате, прямо напротив, всего в нескольких метрах, был Баджи. Кинжал больно давил на бедро, спрятанный под штаниной. С одной стороны всё было не так плохо. А с другой… просто ужасно. Нет, Мацуно никогда не считал физическую боль своим главным страхом. Сейчас он был готов испытать её сполна. Хуже было то, что Баджи напротив и кинжал на бедре превращались из спасения в погибель. Потому что одно неверное движение — Казутора обнаружит кинжал. Одно неверное движение или звук — Баджи, возможно, будет готов на всё. Никогда прежде Чифую не было так страшно. Никогда прежде он не боялся потерять кого-то настолько сильно. Никогда прежде он не доверялся никому настолько сильно, чтобы бояться потерять. А сейчас в собственной груди выл чужой ужас. Вторя, многократно усиленный, ужасу Мацуно. Оглушительная тишина хохотала голосом Казуторы. Именно его безумием пропитались стены, потолок и пол. Он тоже был в комнате. Шатался, будто пьяный, улыбался широко-широко и пялился в пустоту. Черты его лица исказились до неузнаваемости, волосы зловеще шевелились, тело дрожало. Мацуно не знал, чего от него ожидать. Это только усиливало страх. Казутора собирался пытать их — обоих или только кого-то одного. Только вот в понимании смертного у пыток всегда была цель: добиться раскрытия тайны или признания, утолить жажду крови или отомстить. В их с Баджи случае пытки будут абсолютно беспочвенны. А, значит, прекратить их не представиться возможным. Надежда — обоюдоострый меч. На одном конце избавление, на другом — безысходность. За окном розовел закат. Его трепетная нежность ласкала замутнённый взор и окрашивала серую комнату в кровавые ясные цвета. Где-то там был шторм, который Чифую пообещал Кейске. Интересно, сколько раз он уже успел пожалеть об этом обещании? Судя по ощущениям в груди, бесчисленное множество раз. Ход мысли прервал Казутора, резко отвернувшийся от окна и расплывшийся в фирменной безумной улыбке. Он окинул их обоих взглядом и торжественно заявил: — Придумал, — после чего развернулся и вышел из комнаты, бросив через плечо: — Сейчас вернусь. Не скучайте. Дверь за ним захлопнулась. Чифую сразу почувствовал себя лучше, будто бы воздух стал чище и часть безумия покинула комнату вместе с Ханемией. Он поднял голову и встретился взглядом с Баджи. И тут же пожалел об этом. На лице вампира не отражалось ровным счётом ничего. Но глаза — невозможные пламенные глаза, в которых Чифую каждый раз сгорал — умоляли о прощении. Нужно было что-то сказать. Как-то успокоить. Но смертный не мог найти в себе силы. Да и вряд ли вышло бы, с его-то голосом. Поэтому он попытался улыбнуться. Как бы грустно и убого не вышло, Кейске должен был почувствовать всю ошеломляющую нежность, которую он испытывал. Ощущение чужого ужаса и вины в груди ослабилось. Баджи открыл рот, чтобы что-то сказать, но дверь снова распахнулась. Казутора вернулся. — Готовы? — ухмыльнулся он, поочерёдно взглянув на обоих пленников. Ни один, ни другой не ответили, но Мацуно мысленно отметил: «Готов». Если уж терпеть пытки сошедшего с ума вампира, то стараться выжить и молчать во что бы то ни стало. У Ханемии в руках был какой-то большой холщовый мешок. Чифую закрыл глаза и медленно приглушённо выдохнул, собирая всю выдержку и гордость, что у него ещё остались. До ушей донеслось противное позвякивание. Воображение нарисовало какую-то тонкую цепочку, возможно, продолжение хлыста, плети или чего-то подобного. При правильном обращении такой можно сломать кости. «Выдержу», — решил Чифую. Однако звук не приближался. Наоборот, он только удалялся. Может, цепь настолько длинная? Открывать глаза было страшно. Потому что это уже слишком, на такое он не подписывался. Но едва от противоположной стены послышалось шипение, а в груди кольнуло гневом, принадлежавшим Баджи, как веки поднялись сами собой. Руки Казуторы были покрыты плотными замшевыми перчатками. Значит, цепь была серебряной. А если цепь была серебряной, то предназначалась она Баджи. Мацуно резко втянул носом воздух и закашлялся, когда увидел её. Нет, это была не цепь, а некое подобие колючей проволоки. — Не могу поверить, что ты опустился так низко, — мрачно ухмыльнулся Баджи. — Веришь или нет — мне плевать, — отразил его ухмылку Ханемия. Что-то внутри Чифую вмиг заледенело от того, насколько похожими стали выражения их лиц. Баджи не рассказывал о том, что связывало их с Казуторой в прошлом, но эта синхронность, это болезненное понимание и его полное игнорирование выглядели жутко. — Ты ведь знаешь, что это ни к чему не приведёт, верно, Тора? — идеально спокойно говорил Кейске, пока обращённый наматывал проволоку на его зафиксированные кандалами руки. Он терпел изо всех сил. Мацуно чувствовал это. Вместе с тем, как рос в Мертворождённом гнев, ужас уходил. Он ощущал облегчение от того, что выносить всё это будет сам, а Чифую останется цел. Руки Казуторы заскользили по обнажённому телу Баджи, обматывая проволоку. По мере того, как они приближались к шее, до Мацуно постепенно доходило. Облегчение Кейске, если оно возникало от мыслей о том, что смертный не будет испытывать физическую боль, было беспочвенным. Казутора подтвердил это сам, когда зафиксировал проволоку и отвернулся от Баджи. Теперь он неотрывно смотрел на Чифую. Жёлтые глаза плескались, словно кислота, и выжигали изнутри. Всё его существо напрямую отражало безумие. Тонкую грань, за которую Ханемия свалился и решил, что глупо об этом жалеть. Теперь он летел в пропасть и наслаждался этим. — Ты хоть примерно понимаешь, в каком состоянии сейчас твой смертный, Баджи? — тихо спросил он. Вишнёвые губы изогнулись в предвкушающей улыбке. — Охотно расскажу. Ему холодно. Хо-ло-дно. Вряд ли ты до конца понимаешь, что это значит, ведь ты никогда не был человеком. Его кожа замёрзла, сосуды после короткого сужения расширились. Давление внутри тела повышено. Он почти не ел. Он может умереть в любой момент. А ещё он не чувствует своих конечностей. То есть, если я буду наносить ему повреждения, он умрёт быстро и безболезненно. Тут нет никакого веселья! Так нельзя! Значит, что нам нужно сделать? Чифую сразу понял, о чём речь. Баджи, похоже, тоже. Он резко дёрнулся вперёд и не смог сдержать болезненного шипения. По его рукам и груди потекли тонкие струйки бордовой крови. Предположение Мацуно подтвердилось, вместе с тем, как губы Ханемия растянулись ещё сильнее. Он изобрёл подобие вечного двигателя. Боль Чифую повлечёт за собой боль Баджи и продолжит циркулировать по их связи. — Вы правы, — продолжил, как ни в чём не бывало, Казутора. — Нужно его подогреть. Безумие отцвечивало в его глазах нежно-розовым, рассветным. Оно полыхало так же, как полыхал когда-то родной город. Тогда Мацуно сам себе показался обезумевшим от нежности и привязанности к этом месту. Сейчас он видел то же самое в Казуторе. Ненавидел это. И не мог ненавидеть. Огонь, ставший символом этого типа безумия, снова появился. На кончике спички, которой Ханемия зажёг свечу. В каждом его движении Чифую невольно узнавал себя. С той же жестокостью, с которой вампир дёрнул его за волосы вниз, открывая спину, смертный готов был ударить каждого, кто нападал на город. С той же безумной улыбкой, с которой Казутора наклонил плавящую свечу, Чифую хотел драться с Ханмой при первой встрече. Он мысленно взвыл, когда первые раскалённые капли упали на кожу. Так же, как выл, наверное, и Казутора, не в силах сдержать всю боль, выворачивающую нутро. Но несмотря на отвратительное, гадкое понимание, Мацуно ненавидел. Ненавидел за каждый звук, срывавшийся с губ Баджи, когда он резался о серебряные шипы, пытаясь выбраться. Свеча таяла, кожа горела, Чифую не мог контролировать своё тело. Он трясся и вздрагивал каждый раз, когда новая капля прожигала до мяса. Ни фырканья Ханемии, ни гневных криков Кейске он не мог расслышать, как ни пытался. Не осознавал даже собственных мыслей. Боль не прекратилась, даже когда Казутора отбросил оставшийся кусочек свечи. Затем он взялся за нож. Мацуно зажмурился и поклялся себе ни за что не открывать глаза, чтобы не видеть лицо Баджи. Он только чувствовал. Как больно тянут за волосы. Как хватают за горло, прокалывая когтями кожу. Как рисуют ножом узоры на груди, подобно тому, как рисует на окнах мороз. Кажется, Баджи сказал что-то особенно неприятное. Потому в следующее мгновение Казутора со всей силы приложил Мацуно затылком об стену. Смертный ощутил, как по плечам стекает кровь. — Немного переборщил, прошу прощения, — донёсся до него голос Ханемии. Он быстро утонул в ругательствах и криках, которые на него обрушил Кейске. Но Чифую всё равно услышал остаток фразы: — Посмотрим, как быстро он умрёт от потери крови. «В этой жизни тоже не получилось, да, Баджи? — рассеянно подумал Мацуно, прислушиваясь к всеобъемлющему отчаянию своего вампира у себя в груди. — Ты только в следующей найди силы, пожалуйста».