RED

Дверь открылась с громким и неприятным шумом. Мальчик вздрогнул, смущённый тем, что другой ученик увидит его, как если бы его мысли были написаны у него на лбу. Голова Сонхва заглянула внутрь. — Тебе стоит вернуться домой, Сан. Не сиди на полу в ванной, это противно, вставай. Сан посмотрел на старшего, нахмурившись. — Почему ты вообще здесь? — Уён очень волновался, но ему надо было идти на экзамен. Я сказал ему, что поищу тебя. — Я в порядке, теперь можешь оставить меня в покое, — пробормотал он, не отрывая глаз от земли. Сонхва вздохнул, но подошёл к младшему, потянув его за руку, подходя к раковине. Он открыл кран и пустил воду на палец Сана. Кровь смылась, утекая в канализацию. — Это просто порез от бумаги. — Порез от бумаги? — воскликнул Сонхва. — Если это простой порез от бумаги, какого хрена здесь столько крови? Почему рана такая большая, а не тонкая? Сан не ответил, вздрогнув от тона собеседника. — Я не сержусь на тебя, Сан. — А звучишь сердито — прошептал он в ответ. — Я разочарован, что ты солгал мне. Не говори, что это просто порез бумаги, если это нечто большее. — Это порез от бумаги. — Но ты разодрал его и ковырялся в нём по какой-то причине, которую пытаешься — и херово пытаешься — скрыть. — Ничего страшного, хён. Оставь меня в покое. — Что бы это ни было, оно делает тебе больно. Сан вроде как захотел сказать, что это он намерено делал себе больно, но передумал. Однако то, что он сказал дальше, было не намного лучше. — Я не псих. — Я и не говорил, что ты такой. — Прости. — Тогда, пожалуйста, перестань мне врать, — взмолился старший, прерывисто вздохнув. В ванной воцарилась тишина, которую окутало только гудение неоновых ламп и журчание розоватой воды, текущей в белой раковине. — Ты должен поговорить об этом со своей бабушкой. — Она скоро умрёт, Сонхва. Я хочу, чтобы она ушла без тревог. — Ты думаешь, она не замечает? — Нет, она знает, что со мной что-то не так, все знают. Однако она не знает важности всего этого. В этом-то и дело. — Сан... — Она всегда старалась изо всех сил, чтобы облегчить мою жизнь. Я сделаю то же самое для нее. Однажды. — А как насчет медицинской помощи? — Я не рискну уехать обратно к матери, в больницу или в другую случайную семью. Я не собираюсь в чёртов приют. Я разберусь с этим по-другому. Обещаю. Всё будет хорошо. Если я останусь здесь, со мной всё будет в порядке. Но на самом деле не будет ничего в порядке, и Сонхва знал об этом. — Я не знаю, значу ли я что-нибудь для тебя, но для меня ты хороший друг, и я должен признать, что мне страшно. Это не моё дело, но мне кажется, что если я просто проигнорирую то, что наблюдаю, ситуация ускользнет прямо у меня из рук. — Может быть, так и будет. Старший мальчик прищурился, изучая выражение лица другого. Оно было пустым, но честным. Никакого отчаяния, только принятие. И было немного страшно видеть это во взгляде Сана. Сонхва всегда был очень зрелым ребёнком, потому что его прошлое как бы навязывало ему это, но редко когда он разговаривал с другим ребёнком — или даже подростком — с таким же уровнем понимания в глубокой беседе. Сан был моложе на год, но Сонхва знал, что в мальчике есть зрелость, которая должна быть связана с тем, как он рос. Это написано жирным шрифтом на его лбу, как обрывок доказательства. — Ты говоришь, что считаешь меня другом, но что ты вообще обо мне думаешь, хён? — Что вы хотите узнать? — Ты думаешь, я сумасшедший? — Немного. Думаю, ты тоже так думаешь. Младший опустил взгляд, сдерживаемая хмурость исказила его черты. Мы сумасшедшие, мы сумасшедшие. Он застонал. Сонхва проигнорировал это. — Ты меня жалеешь? — спросил Сан слабым голосом, боясь ответа, который он услышит. — Нет. Я верю, что ты достаточно сильный, чтобы не нуждаться в жалости. Слушай, я не хочу доставлять тебе дискомфорт. Я просто хочу сказать тебе, что ни один ребёнок не поймет тебя. Я тоже не понимаю. Но хотя многие осудили бы тебя, я же нет. Делай с этой информацией всё что хочешь, но, пожалуйста, помни об этом. Сонхва ласково улыбнулся, затем вздохнул и направился к двери. — Спасибо за то, что ты мой друг, хён. Старший оглянулся на Сана, который понятия не имел о том, как счастлив тот был этим словам, на этот раз с широкой улыбкой на губах, и усмехнулся, прежде чем оставить его одного в ванной. Сан посмотрел на свой порез, на слой запекшейся крови и на каплю плазмы, выступившей росой поверх ранки. Тогда он понял, что любит не просто красный цвет; он любил сам вид крови. По крайней мере, так ему подсказывал разум. Это становилось совсем немного неконтролируемым. И немного страшно. Стало даже немного не по себе, да и утомительно. Но это было незначительно, правда. Или так он думал. Иногда Сан считал, что лучше вообще не думать. Иногда он задавался вопросом, сможет ли он просто жить, не возвращаясь к своим мыслям каждую секунду дня. Иногда он хотел узнать, на что похоже погружение в тяжелую тишину. Он, вероятно, никогда не узнает. Всю свою жизнь — несмотря на то, что он ещё молод — Сан никогда по-настоящему не завидовал другим. Он чувствовал себя слишком другим, чтобы даже думать о том, чтобы сравнивать себя с другими детьми. И для него это было нормально. Было немного сложно жить со страшным умом. Он и этого не выбирал. Но Сан догадывался, что даже если другие этого не показывали, им, должно быть, тоже нелегко приходится самим по себе. Просто они были сильнее, что не давало ему права им завидовать. Что только подтолкнуло его к тому, чтобы попытаться лучше вписаться в тени других детей. Быть ими, не чувствуя себя ими. И для него это было нормально. Он не был недоволен отсутствием внимания, ему никогда много и не нужно было. Сан любил исчезать в глазах других. Ему было так комфортно. Он позволял себе желать только одного: способность находиться в тишине. Быть брошенным в спокойный, молчаливый разум. Ненадолго. Просто отдохнуть. Иногда казалось, что у некоторых людей есть такая привилегия. У него нет. Здесь всегда было невероятно громко, его уши усиливали каждый звук из окружающей среды и создавали абсолютную путаницу шума, смешанную с неконтролируемыми мыслями, возникающими в его голове. Сан любил думать так же сильно, как и ненавидел это. Иногда это успокаивало его разум, иногда приводило в ярость. Но чем больше Сан думал, тем больше он рос. Чем больше Сан думал, тем больше вещей он осознавал. Чем больше Сан думал, тем более отверженным он себя чувствовал. Потому что теперь, когда он подумал об этом, он понял, что Сонхва был прав; если бы он когда-нибудь признался в своих концепциях, другие дети осудили бы его. Он не просто не чувствовал никой разницы. Он чувствовал. И то, что он был невидимым для других, ничего в этом не меняло, независимо от того, было ему это удобно или нет. Ему было, но это не имело значения. В тот день он ждал, пока Уён закончит экзамен, несмотря на то, что уже очень хотелось вернуться домой. Он боялся думать больше — он уже достаточно это делал — и хотел одновременно успокоить своего лучшего друга и провести с ним время. Это было немного потому, что присутствие Уёна обычно успокаивало его разум, но это было также немного больше из-за того, что младший мог почти загипнотизировать его. Сану всегда было комфортнее с Уёном. Он всегда ощущал вокруг него ауру безопасности, и ему нравилось быть поглощенным ею. Он всегда чувствовал, что Уён был единственным, кто знал, кто он на самом деле, в то время как Сан относил себя в число тех, кто этого не знал. Уён был немного больше, чем друг; он был тем, кто делал Сана лучше просто своим присутствием. И более того, Уён был единственным, кому Сан мог сказать я люблю тебя, кроме своих бабушки и дедушки. — Эй, ты в порядке? Один из твоих одноклассников сказал мне, что ты спешно ушёл с урока... Я так волновался, ты не представляешь. — Я в порядке, Ён-а. Мне просто стало немного тревожно, мне нужно было побыть одному, чтобы успокоиться. — Тогда надо было вернуться домой, зачем ты ждал меня... — заскулил Уён, крепко прижимая его к себе. — Потому что я в порядке, и я подумал, что сообщение не убедило бы тебя. Младший улыбнулся, тихонько вздохнув. — Тогда спасибо, — пробормотал он. — И я очень рад, что ты в порядке. — Ты... хочешь прийти ко мне сегодня вечером? Бабушка скучает по тебе. Глаза Уёна, казалось, засветились, несмотря на то, что от природы они были тёмно-карими. — А ты нет? — спросил он в шутку, надувшись. — Конечно, и я... — застенчиво ответил Сан, и нижняя губа онемела. Уён хихикнул, ничего больше не добавив, прежде чем всунуть руку в ладонь своего друга и вытащить его из школы. Когда они пришли, бабушка Сана первой обняла Уёна, заставив обоих подростков улыбнуться. — Тебя неделями не было, детка! Не могу поверить, что ты забыл меня, — шутливо фыркнула старушка. — Идите, мойте руки перед едой. Младший поспешил в ванную, и Сан уже собирался последовать за ним, когда женщина обхватила его лицо трясущимися руками. — Мне нравится видеть такую ​​улыбку на твоем лице, Сан-а. — Эм-м-м? Что ты имеешь в виду, бабуль? — Это искренняя улыбка. Мне это очень нравится. Держи этого ребёнка рядом, хорошо? Её губы мягко изогнулись, прежде чем она убрала руки, вернувшись на кухню и оставив удивлённого внука в прихожей. Он пожал плечами, отмахнувшись от её слов, и направился в ванную, где Уён лениво вытирал руки полотенцем. Сан плотно сжал губы, сдерживая шипение боли, когда его рана коснулась воды из крана. — Ты в порядке? — спросил другой подросток. Сан вздрогнул, глядя на младшего полуоткрытыми глазами. Застенчивая улыбка появилась на его лице, когда он пробормотал неясный ответ. Когда тускло-розовая вода снова стала прозрачной, он выключил кран, но прервал свои действия, не успев вытереть руки; Уён аккуратно толкнул его, пока Сан не сел на крышку унитаза. Младший мальчик просмотрел шкафы, улыбаясь, как только нашёл то, что ему было нужно. — Что ты делаешь? — Надо продезинфицировать ранку, Сан-а... Старший молчал, пристыжённо опустив голову. Уён сосредоточился на поставленной перед собой задачей, успокаивающе поглаживая большим пальцем запястье, которое он крепко держал. — Тебе не нужно прятаться, — прошептал младший. Глаза Сана были прикованы к плитке пола, полностью игнорируя боль в пальце от спирта. Несмотря на слова своего друга, он чувствовал, что ему действительно нужно прятаться. Он хотел, во всяком случае. — Что случилось? — Порез от бумаги. Это совсем не больно. Уён хмыкнул в знак признания, зная, что лучше не давить слишком сильно. — Ты в порядке? Подросток постарше задавался вопросом, как другой пришёл к выводу, что, возможно, Сан не в порядке, но его взгляд случайно упал на рану на пальце, обдумывая оправдание — это даже не было полной ложью — которое он выдал. Это было довольно очевидно. Старайся сильнее. Сан решил не стараться вообще. Уён слишком хорошо его знал. — Да, — пробормотал он, — я с тобой, значит, всё в порядке. — Я всегда с тобой, хорошо? Когда тебе страшно, помни об этом. Пальцы нежно пробежались по его спутанным волосам, распутывая их. — Сан-а, я хотел тебе кое-что сказать. Прошло довольно много времени... Голос Уёна был неровным, что не было похоже на него. — Я... Он вздохнул, усмехнувшись собственной нерешительности. — Я не знаю, как это сказать. Неважно. Я расскажу тебе в другой раз. Это могло разрушить ощущение комфорта, в котором они пребывали, но не разрушило. Их лица казались ближе, чем обычно, но, возможно, дело было только в ракурсе. Возможно, они просто чувствовали себя ближе друг к другу. Это происходило так естественно; каждый день они открыто проявляли привязанность объятиями, поцелуями в щеку и улыбками. Это был всего лишь шаг вперёд, когда Уён посмотрел прямо в глаза Сану, глубже, чем обычно, впервые заметив скрытые светло-коричневые полосы на его радужке. В этих глазах, которые он так часто видел, на удивление было больше, чем можно было заметить вблизи, и Уён задумался, как много он ещё не знает о своём лучшем друге. Это могло быть неловко, потому что тишина перекрывала все остальные звуки, даже их дыхание. Это могло быть некомфортно, часы, казалось, заикались на несколько секунд, а из кухни эхом доносилось напевание бабушки Сана. Но это не так. Вместо всего перечисленного это сохраняло особую близость, которую они стремились сохранить, держа их лица на расстоянии менее двух дюймов. Они оба знали свои собственные чувства, но так близко, как если бы близость могла лучше осветить их, в них проснулось любопытство к сердцу другого. Что, если... — Ты бы поцеловал меня? — прошептал Сан себе под нос, вцепившись руками в джинсы. — Я думал, меня никогда не спросят. Уён прервал свои собственные слова, оборвавшись на слоге, который не имел такого большого значения, как этот конкретный момент, и накрыл губы Сана. Бабушка волновалась на кухне, звала их по именам, но это никого не волновало. Если быть честным, Сан не чувствовал фейерверков внизу живота, как и Уён. Это было больше похоже на разгадывание последней части головоломки, словно выйти на улицу, когда все улицы пустынны, словно ходить голым по дому, когда больше никого дома нет. Казалось незаконным чувствовать себя так хорошо, только от вкуса поцелуя. Несколько секунд, но достаточно, чтобы сказать, что поцелуй действительно был тем, что казалось правильным в их дружбе... Если это все ещё была дружба, на самом деле. — Если вы двое не придёте сюда прямо сейчас, вы вообще не будете есть говядину! Они захихикали, прижавшись друг к другу, прежде чем отстраниться и побежать на кухню, где витал божественный запах стейка. — Бабуль, я так тебя люблю! — напел Сан, пуская слюни над едой в нескольких тарелках. Женщина вопросительно приподняли бровь, попеременно глядя на каждого мальчика. — Тогда, пожалуйста, делай это в своей спальне, а не в моей ванной, — сказала она, накладывая еду на тарелки. Глаза расширились от её, казалось бы, серьёзного заявления, смущение залило их щёки кровью. — Бабуль, мы- — О, пожалуйста, я шучу, я знаю, как это бывает. Это было давно, но я тоже была молода. Делай, что хочешь, но только без меня рядом. — Мы мыли руки! — воскликнул Сан слишком высоким голосом. — Давай есть, пока еда не остыла, — хихикнула она, выходя из кухни в столовую. Они посмотрели друг на друга, застенчивые улыбки расплылись на пухлых щеках. — Я ещё не закончил, — пробормотал Уён, доставая из кармана пластырь. Сан протянул ему палец, чтобы друг позаботился о чистой ранке. — Всё нормально? — Ага, — ответил старший мальчик таким же тихим голосом, как и другой. — У меня тоже. Как только лейкопластырь был обернут вокруг пореза, они сделали шаг назад. Уён и Сан на самом деле не нуждались в словах после многих лет совместного взросления, но иногда они все же предпочитали их использовать. То, что они не сказали, можно было бы сообщить другим способом. — Давайте есть. Поскольку бабушка накормила их огромным количеством еды, Сан решил, что хочет держать близких людей рядом, чтобы никогда их не потерять. Затем в голову пришёл вид крови сестры, и он вспомнил, что уже потерпел неудачу. Сан сожалел о многих вещах своей юности.