RED

Сан проснулся в своей постели, уставший. Нет, истощённый. Всё его тело было таким тяжёлым, что он почти чувствовал, как продаливается в матрас. Солнечный свет просачивался сквозь щели между ламелями жалюзи. Этого было недостаточно, чтобы согреть. Этого было недостаточно, чтобы он что-то почувствовал. Горло, голова и грудь болели, но встать было не особо трудно. Привычка. Посмотрев налево, он наткнулся взглядом на мобильный телефон, лежащий на тумбочке. Экран треснул, даже разбился, но как только Сан нажал кнопку, он загорелся без сбоев. Он уставился на свою фотографию с Чонхо и Уёном, лишь частично закрытую большими круглыми цифрами времени. Первой мыслью, которая пришла ему в голову, было то, как он скучал по ним. Поэтому, не задумываясь, он позвонил своему двоюродному брату. — Хён? Ты никогда не звонишь, что случилось? — Извини, — он чуть не поперхнулся, кашляя пересохшим горлом. — Что? — Прости, что никогда не звонил. Я хотел получить новости. Вы с мамой в порядке? — Да, извини за проблемы. — О, перестань притворяться, тебе ни хрена не жаль, — громко усмехнулся Сан, хотя сильно поморщился от состояния своего голоса. Было больно говорить. — И это не проблема. — Эй, ты должен навестить бабушку, придурок. Она сказала мне, что слышит от Сонхва больше, чем от тебя. — Навещу, — тихо согласился он. Она тоже будет обманута. Опять. — Мне пора, но давай скоро снова выпьем, ладно? — Чёрт, я больше никогда не буду пить то дерьмо. — Тогда оплати мне ещё один уик-энд в мотеле, — хихикнул Чонхо. — Ты такой жадный ребенок. Да, кстати... На днях я отправил пенсию твоей маме. Для детокса моего отца. Я знаю, что она не хочет, чтобы я платил, но... я хочу хоть раз быть его сыном. Кто-то должен заботиться о нём вне этого центра. Скажи ей это, пожалуйста. — Конечно, хён. Она передаст твоему отцу, когда приедет. — Не нужно. Чонхо немного помолчал. — Хорошо. — Спасибо. Люблю тебя, чувак. На этом Сан неловко закончил разговор. Он не хотел, чтобы Чонхо рассмеялся над неожиданным использованием этих слов. Он даже не знал, почему сказал это; это было необычно для него — для них. Однако он надеялся, что Чонхо это запомнит. Сан встал, вздрогнув от холода пола и собственной неустойчивости, прерывистый вздыхая воспалёнными лёгкими. Как можно было устать дышать, он не знал, но Сан был уверен, что всё же устал. Его тело почти безвольно стояло перед большим зеркалом у кровати, и отражение разделяло этот странный вид. Незнакомый. Сан не узнавал себя. На его шее снова было большое тёмно-синее кольцо синяков. Он почувствовал, что задыхается от этого зрелища. Губы все в ранках и потрескались. Пальцы дрожали, свободно болтаясь в воздухе. Глаза не отражали ни одной эмоции — что было удивительно, поскольку чувствовал он слишком много. В его груди бушевала тихая буря, но даже собственные глаза не могли этого заметить. Единственное, на что мог обратить внимание Сан, так это на пустую кровать позади своего отражения. Она даже не выглядела уютной или домашней; вместо этого это казалась жутко неудобной. Холодно. Одиноко. Его охватило сильное желание покинуть комнату. Он не колеблясь сделал это. Сонхва выглядел так, будто не спал. Моя вина. Сан присоединился к нему на диване, держась прямо, пока старший аккуратно не притянул его к себе, вместе с ним раскачиваясь слева направо, каждый жест был предельно осторожным. — Я в порядке, хён. — Но не совсем. На что Сан только улыбнулся, его глаза оставались холодными и бесстрастными. — Как я сюда попал? — Ёсан позвонил мне с твоего телефона. Это было странно: он ожидал, что тот позовёт Юнхо за медицинской помощью, но привезти его в Сонхва? Они даже не знали друг друга. — Ты был без сознания. Он боялся за твою жизнь. Оу. Сан правда чувствовал себя плохо; даже ужасно. Он постоянно беспокоил их обоих, когда всё, чего он хотел, это обеспечить их безопасность и беззаботность. Он был грузом для них, хотя они никогда бы не признали это. Он утомлял их. — Прости. — Не нужно. Но ему правда было жаль. Потому что где-то в глубине засела затянувшаяся ярость, которая никогда не уйдёт, пока он не прольёт кровь. Кровь. Да, кровь. И Сан знал, что технически это было на него не похоже, что то, что заставляло его быть — или даже думать — было действиями других, что он медленно опускался к тому, чтобы быть человеком, которым он не хотел быть. Но он не мог остановиться; он уже поскользнулся. И в глубине души, несмотря на то, что голос Уёна повторял, что он не такой, собственный разум Сана отвечал, что, к сожалению, он стал таким. Из-за семьи, в которой он родился, из-за того, что все его травмы не были осознаны в детстве, из-за того, как одно решение приводило к другому, из-за того, что он совершил самую большую ошибку в своей жизни, о которой он сожалел всем своим существом: позволить Уёну войти в то здание первым. Но самое главное, из-за самого себя, из-за того, как он действовал и реагировал, из-за того, что у него не хватило воли изменить то, чем он должен был стать. Он позволил себе измениться. Он позволил себе стать тем, кем быть не хотел. Возможно, Сан пытался измениться, но недостаточно. И он потерпел неудачу. И никто кроме него не был в этом виноват. — Сан, я больше не знаю, что нам делать. Сонхва лишь выразил их опасения. То, что они оба знали, но что они были слишком упрямы, чтобы сказать. — Я тоже не знаю, — признался Сан в ответ. — Я не думаю, что мы сможем ликвидировать эту организацию. Нам не хватает некоторых важных данных, чтобы полиция могла их уличить. — Но у нас нет другого плана. — Давай распустим организацию. Сан нахмурился, глядя прямо на Сонхва. — Мы вообще организация? — Как угодно, Сан-а. Давайте избавимся от этой квартиры и всего, что связано с этой работой. И мы тоже разойдёмся. — Что?! Сонхва! — Я думал об этом какое-то время, а ты- — Нет! — Это правильное решение. Из соображений безопасности. — Ты знаешь, что это не так, хён. Как ты можешь даже думать об этом?! — Как? Глядя на тебя, Сан. Когда я вижу, как сильно ты рискуешь, ставишь на кон свою жизнь и в итоге получаешь синяки, порезы, ранения, травмы... Вот как. И ты продолжаешь это делать, потому что я не могу себя защитить. И я не могу этого вынести, Сан-а. Я не могу вынести тот факт, что медленно наблюдаю, как мальчик, которого я считаю младшим братом... умирает внутри. Ты умираешь внутри. Потому что ты больше не пытаешься предотвратить это. А я только ухудшаю ситуацию. И эта работа только усугубляет. — Ты не можешь взвалить на свою спину мои психические отклонения, Сонхва. Ты не можешь нести эту ношу, чтобы держать меня в здравом уме. Если я настолько глуп, чтобы не принимать правильных решений — например, вообще не браться за такую ​​работу, — то ты ничего не можешь с этим поделать и уж точно не можешь списывать это на свою вину. Несправедливо говорить, что я жертва, когда вина всё равно лежит на мне. — Перестань быть таким строгим к себе. — Перестань думать, что во всём, что со мной происходит, виноват ты. Признай, что я никогда не буду здоров, и никогда не говори, что хочешь, чтобы наши пути разошлись. Пожалуйста, не заставляй меня потерять и тебя тоже. Я не могу потерять тебя, хён. Я не могу. И ты не можешь быть один, верно? Ты будешь один, ты... Нет. Однако Сонхва выглядел настойчивым. — Я могу быть один. На глазах Сана выступили слёзы; к страху присоединилось отчаяние. Ему было что терять. — Ты оставишь меня одного? — спросил он сломленным от ран и тревоги голосом. Сан не хотел жалости, но он догадывался, что выглядел жалким, со слезами, катящимися по его впалым щекам, нижняя губа то и дело дрожала, а брови нахмурены в явной печали. — Ты не один, Сан-а. Даже без меня. У тебя есть бабушка, Чонхо, Ёсан. Но младший покачал головой, отводя взгляд. — Эй, посмотри на меня. Обещаю, с тобой всё будет в порядке, — пробормотал Сонхва, успокаивающе беря руками лицо друга. Сан продолжал качать головой слева направо и обратно налево. Его плечи сгорбились, костяшки пальцев побелели от хватки. — Сан... — Почему ты не понимаешь? Как ты думаешь, если ты оставишь меня, то это защитит меня? По крайней мере, найди вескую причину.... думаешь, это ты подвергаешь меня опасности? — Возможно, нет. Но всё же я не- — Это не "возможно, нет" это "абсолютно нет", Сонхва. Ты абсолютно не причина опасности, в которой я нахожусь. — Я просто не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое. Я не хочу видеть, как ты умираешь, как он. И это организация убила У. Это моя организация убила его. — Но уже поздно думать об этом. Помнишь? Нельзя бросить такую ​​работу. Она навсегда останется с тобой. Если я умру, это будет на мне. Я всё равно должен умереть молодым. Итак, Сонхва опустил руки и откинулся на спинку дивана. Когда Сан сказал, что однажды это убьёт его. — Однако они не знают кто ты. Если я распущу организацию, до тебя они не доберутся. — Я доберусь до них, — сказал Сан холодным и резким тоном. — Уён хотел, чтобы они оказались в тюрьме, я посажу их в тюрьму. — Нет, если это приведёт к твоей смерти. Нет, если это убьёт тебя. Не мог бы ты, пожалуйста, быть более рациональным? — Говорит тот, кто хочет избавиться от меня, — усмехнулся он, кислая улыбка потянула вверх уголки его губ. Рот Сонхва приоткрылся, он вздохнул, чтобы что-то пробормотать ответ, но Сан не позволил ему. — Это была шутка, хён. Но не смей бросать меня. Я пойду подышу воздухом, здесь душно. Он встал с дивана и проигнорировал тяжёлое молчание старшего. — Я думаю, тебе следует принять помощь Ёсана, — заявил Сан. — Они закончат, как мы, если я это сделаю. — Это выбор Хонджуна. Не твой. — Если я могу помешать им закончить так же, как мы, то это мой выбор тоже. Челюсть Сана сжалась, зубы заскрипели, когда он надел ботинки, на всякий случай припрятав в одном нож. — Ты не можешь спасти мир, Сонхва. Но ты можешь спасти себя. — Не похоже на тебя так говорить. Младший сухо усмехнулся, потянулся рукой к замкам, открывая дверь, но когда он сделал шаг наружу, его охватило неприятное чувство. Он прекратил каждое движение, прежде чем посмотреть за плечо — на Сонхва, который тоже смотрел на него — прежде чем вернуться в квартиру, сократить расстояние между ними и крепко обнять его, прижавшись щекой к плечу старшего. Горечь, витавшая в воздухе, тут же рассеялась. — Я не имел в виду, что ты не можешь помочь другим. Я просто хотел сказать, что сейчас ты должен позаботиться о себе прежде всего. Ты заслуживаешь хотя бы этого. Люблю тебя, хён. Я скоро вернусь. Сан ушёл после того, как другой ответил нежной улыбкой и прошептал в ответ: — Я тоже тебя люблю. На самом деле он понятия не имел, куда ему идти, поэтому позволил своим ногам вести его. Время казалось одновременно медленным и быстрым, пока он приближался к знакомому району. Когда он, наконец, оказался перед домом бабушки, Сан не был уверен, следует ли ему постучать или просто войти. Это место больше не чувствовалось домом, так как он мало навещал его в последние недели. Он глубоко вздохнул, затянул шарф на шее и открыл дверь. — Это я, — сказал он слегка дрожащим голосом. Бабушкина улыбка сама по себе была лекарством. Она была там, сидела в своём старом инвалидном кресле, — она отказалась, чтобы Сан купил ей новое, — и улыбалась с распростертыми объятиями. Она была там, торопливо двигая колёса, чтобы это она была той, кто мчится к Сану, а не наоборот. Она была там, крепко обнимала его, повторяя, как сильно скучала по нему и как рада его видеть. Бабушкино лекарство помогало, не спрашивая. Она не ругала его за явный недосып и ничего не говорила о синяках, покрывающих несколько участков его кожи. Она не спросила, что случилось, когда он всхлипнул, а его колени подогнулись. Она ничего не говорила обо всех тех днях, которые он не приходил домой. Вместо этого она обнимала его, успокаивая тихим напеванием чего-то, таким же, как всегда, повторяющимся, но таким успокаивающим. — Выпусти всё наружу, моё солнышко. Ох, бедный ребенок, моему мальчку так больно. Всё в порядке, Сан-а, продолжай. Продолжай плакать, ты слишком долго держал это. Бабушка обнимала его, крепко прижимая к себе, хотя была намного меньше, и ладонями поглаживала его спину. Каким-то образом у неё была сила заставить его снова почувствовать себя ребёнком, имеющим право плакать, потому что он не был ответственен за свои неудачи, хотя на самом деле он прекрасно осознавал, что это его собственные проступки привели его ко всему этому. Был ли вообще выход? У него было так много, но в то же время так мало того, что он мог потерять. Когда его всхлипы стихли, единственное, что она сделала, это крепко поцеловала его в лоб, вытерла его слёзы и ярко улыбнулась. — Избавься от чувства вины, Сан. Избавься от своих мысленных обязательств. Избавься от тех забот, которые ты на себя повесил. Жить не должно быть так тяжело. "Не слишком ли поздно, бабуль?" — хотел он спросить. Не спросил. — Послушай меня, Сан. У тебя так много впереди. Не позволяй боли ослепить себя и не дать тебе это увидеть. Позволь себе избавиться от боли. Пусть твоё сердце бьётся свободно. Позволь жизни быть проще. — Бабуль, я так скучаю по нему. — Я знаю, Сан... Я знаю... — пробормотала она, и он задался вопросом, как она поняла, о ком он говорит. Может быть, это было очевидно. — Это больно. Это очень больно. Он был тем, кто отвлекал меня от боли. И мне так плохо. Её тёплые руки нежно гладили его лицо. — Жить страшно, ба. — Когда ты это знаешь, становится легче. Но на самом деле это не так. Стало легче только принять. Смириться с тем, что жизнь не была сказкой, и оплакивать свои детские ожидания. Жизнь создана не для красоты. И никто не рождён, чтобы быть счастливым. За это надо бороться, сильно стараться и при этом принимать правильные решения. Сан потерпел неудачу с самого начала, и даже раньше, чем он сам, его родители уже подвели его — их. Цепь вокруг его запястей стала тяжелее и туже без всякой причины. Груз воспоминаний. Хоть она и оставила его одного, хоть он и был слишком маленьким, чтобы она узнала его, хоть его и не было достаточно для неё, хоть её даже больше не было рядом, Сан чувствовал, что его сестра понимает. Она выбрала другой путь, чем он, но, в конце концов, её душа, вероятно, была счастливее, чем его. Когда он ушёл от бабушки, чтобы могла спокойно вздремнуть, вес на руках был таким же тяжёлым, почти тянущим его за руки, почти направляя его. Сан боялся. Он был один, хотя Уён обещал всегда быть с ним. Он был один, хотя у него был дом, куда он мог вернуться. Он был один, хотя теперь у него был старший брат. Он был один, хотя от Ёсана его отделял всего в один звонок. Он был один посреди улицы, а n-й снег в этом году плавно кружился вокруг него, оседая на его волосах и плечах. Хлопья неприятно липли к лицу. Пальцы немели от холода, но это было ничто — ничто — по сравнению с его замёрзшим сердцем. Сан был один, хотя на самом деле это не было так.