— А где же люди? — вновь заговорил наконец Маленький принц. — В пустыне всё-таки одиноко…
— Среди людей тоже одиноко, — заметила змея.
Игорь, наверное, как никто другой знал, что такое одиночество. Стремился к нему, буквально бежал в обжигающие холодом объятия. Стиснул до хруста, впечатывая в грудь, поближе к сердцу, чтобы оно не болело, не билось раненой птицей раз за разом, когда кто-то не оправдал его надежд. Казалось, что он Кай, которого кольнула льдинка, оставляя бесчувственным, безразличным к окружающей суете. Гром знал, что такое одиночество, бежал, стремился к нему, но ошпарился о своё горячее сердце, в которое вплавилась тоска. Вокруг Игоря людей много, да только он всё равно один. Коллеги обходили его десятой дорогой: не хотели неприятностей, ведь каждый знал: от Грома жди беды, с Громом в напарниках успевай только бумажки — отчёты да объяснительные — заполнять, рядом с Громом ты в опасности. А никто не хотел играть с риском. Все хотели сидеть тихо, как мышки, смотреть, ехидно попискивая из своего угла, поднимая ставки, проигрывая раз за разом, потому что Игорь всегда выкручивался, всегда выходил сухим из воды, даже если стоял посреди участка весь мокрый, выжимая кепку над ведром уборщицы, с укором качающей головой, поглядывал на пожилую женщину, как расшалившийся дошколёнок, улыбался скупо в извинении и тут же прятался за усмешкой. А за дверью кабинета Прокопенко снова скандал и снова крики, доносящиеся до всех лишь обрывками. — …надоело! Зачем ты вообще… Игорь! На-до-е-ло!!! Был слышен шелест бумаги, стук кулака по дереву, то, как упал стул, и зычный голос начальства, но никогда не было слышно Игоря. — Снова… объяснительную!!! Сколько можно… так! …не слышишь!!! Неожиданно всё стихло, а через несколько напряженных минут все нетерпеливо смотрели на вышедшего из-за двери Грома и разочарованно цокнули: тот схватил куш, осмотрелся по сторонам и подцепил со стола Цветкова файлик, запихивая в него выигрыш, и скрылся за дверью, возвращаясь в хмурый питерский вечер. Брёл по улочкам, ёжась: может, был и май месяц, но ветер всё равно неприятно холодил мокрую одежду, облепившую кожу. Свернул за угол и толкнул дверь, выдающую его появление звоном колокольчика, прошёлся меж стеллажей. Из подсобки выскочила девчонка с растрёпанной гулькой на макушке. — Вам помочь? — она улыбалась, стараясь не таращиться в удивлении на странного покупателя: весь мокрый, немного пахнущий мусором, но на бомжа не похожий: одежда хоть и тянула на раритет, но выглядела вполне прилично. — Корм для собак какой-нибудь, — Игорь почесал голову. — Мне как-то один советовали, говорили хороший, а тут такого нет. Гром никогда не признался бы, что просто забыл или, скорее, не знал названия, покупая тогда почти не глядя. — А да, конечно. Вот этот, — наманикюренный пальчик тыкнул в третью с конца пачку на первой полке, затем сместился выше на две, указывая на ту, что по центру, — и этот. Корма качественные, состав практически идеальный: мясо на первом месте, злаков по-минимуму, витамины, нужные добавки. Может, вы сориентируете, какая у вас собака? Порода, возраст? Может, у неё есть предпочтения насчёт вкуса? У этих линеек есть корма на основе разного мяса: кролик, курица, индейка и так далее. — Да… — он несколько стушевался. — Я не знаю даже. Девушка глубоко вдохнула, задерживая выдох на несколько секунд. — Понимаете, мне для приютских. У меня и собаки-то нет. — А… — консультантка расслабилась, смягчаясь, и улыбнулась искреннее. — Хорошо, поняла вас. Тогда тот, что я показала первым, отлично вам подходит. Возьмёте один пакет? Игорь поднял файлик, вкладывая его в женские руки. — Давайте столько, на сколько здесь хватит. Работница кивнула, убегая к кассе для расчёта. Гром задумчиво смотрел на двенадцать килограмм собачьей еды и понимал, что несколько пакетов он не унесёт. — А у вас отсюда можно доставку оформить? — Из магазина нельзя: доставка идёт со склада. — Жаль. — А давайте оформим как онлайн заказ? — пальчики заскакали по клавиатуре, периодически кликая мышкой. — Вот, смотрите. Четыре пакета по двенадцать килограмм. На какой адрес? — А вы какой ближайший собачий приют знаете? — Поняла, — еще пара стуков клавиш. — Имя? Телефон? — Игорь. Гром. Телефон не нужно. Я здесь оплачу, и всё. Игорь пробежался глазами по сформированному заказу, прикидывая, когда стоит зайти, чтобы узнать о том, доставили ли его или нет. Остатки денег оставил на плошке для сдачи, кидая скупое: «На чай», и ушёл. Хотелось скорее добраться до дома, несмотря на то что там его ждали только пустота и холод, но совсем не тот, что пронизывал его поздней питерской весной. В общем-то, да, в напарники к Грому никто не набивался, да он уже и сам не хотел. Незачем. Он и один прекрасно справлялся, а злился вовсе не потому, что обидно: будто он прокаженный какой-то. Люди не были чем-то, без чего Игорь не мог обойтись, но появление Димы и Юли в его жизни открыло ему глаза на то, в чём Гром упорно сам себе не признавался: он нуждался в людях, он нуждался в общении, он нуждался в поддержке и понимании. Что Дубин, что Пчёлкина поначалу раздражали неимоверно. Первый был как банный лист, любопытный щенок, слепо идущий за хозяином, не смотрящий под ноги, спотыкающийся, но всё равно продолжающий весело потявкивать и кусать за штанину. Хотелось тряхнуть ногой, отбрасывая в сторону, но Игорь не мог: жалко было (или просто не хотелось). Юля же была более осторожна, но не менее заметна, как игривая кошка, что жаждет впиться в проходящую мимо ногу, кусая и отскакивая в сторону, снова прячась в укрытии. И если с Юлей он пересекался где-то раз в неделю или две, то Дима был рядом чуть ли не каждый день без преувеличений: заваливался к нему в квартиру, и Игорь всегда сам для себя оправдывал тот факт, что он продолжал его пускать, несмотря ни на что, только из-за шавермы в руках стажёра. Потом тот начал тащить продукты, убрался у него, нашел где-то в коробках и ящиках чистые кухонные полотенца — тёть Лена, наверное, на новый год дарила, — иногда готовил ужин: что-то простое, вроде гуляша или котлет, чтобы Грому оставалось лишь сварить макароны или какой-нибудь другой гарнир и поесть чего-то домашнего, таскал пирожки мамины, вкусные такие, всегда с разной начинкой: и с мясом, и с картошкой, и с луком и яйцом, — всякие. Пчёлкина тоже заботилась по-своему: у неё всегда была нужная информация, совет, она с упорством барана водила его по магазинам, от чего он, конечно, был не в восторге, но с удивлением заметил, что у него в шкафу теперь одежды больше, чем одни джинсы, треники, три футболки, свитер, кожанка и кепка, если не считать носки и нижнее белье. Дима и Юля, они просто были, но Игорь всё равно ждал, когда же они от него сбегут, просто развернутся после очередного вскрика и скажут, что больше это терпеть не будут, и уйдут. Насовсем. Но они никуда не ушли, и не собирались — держались поблизости. Он всегда видел под боком то светлую, то красную макушку, а то и обе разом, когда они выбирались на крышу или ещё куда отдохнуть. Они уважали его привычки, и он старался уважать их, стал, наверное, мягче как-то. И когда он понял, что те не собираются его бросать, весь как-то замер в осознании. У него вот друзья появились. Первые со времён академии: своих прошлых напарников он друзьями считать отказывался, даже бывшими. И как-то он сидел с Димой у себя, зарывшись в бумажки по шею. Рядом, прямо на полу, где они обложились листами со всех сторон, стояли кружки с чаем с шиповником — димкин любимый (или, скорее, полезный: витаминчики, Игорь, витаминчики). Дубин отложил очередную папку в сторону, приподнимая очки и потирая ноющие глаза: работали они уже часа три или четыре практически без перерыва — встал, потягиваясь в разные стороны, осмотрелся, будто видел квартиру впервые. — Тебе не бывает одиноко? — Дима обвёл глазами окружающую обстановку: захламлённая, но при этом такая пустая квартира без фото, без памятных вещей, лишь на пробковой доске для улик в правом верхнем углу красовались его рисунки бережно прикреплённые цветными кнопками. Гром поднял голову, безмолвно прося пояснить. — Разве у тебя больше нет, ну, друзей, знакомых? — Дубин не давил, спрашивал искренне, с участием, действительно хотел знать, волновался: рядом с Игорем он никого не видел, в телефоне пять контактов, соцсетей никаких, в гости — только к Прокопенко. А Игорь ведь когда-то неплохо с людьми сходился. Сейчас разучился. Тяжело стало. А старые друзья, они, вроде, таковыми и остались, но они уже не в школе, не в академии — у них своя жизнь, им не до Грома, да и ему не до них: работать надо. Он сам не понимал — просто не хотел — в какой момент его жизнь превратилась в сплошную рутину, состоящую из бесконечного цикла дом-работа, а порой из одной лишь работы, в рутину, от которой он так устал. Игорь моргнул, прогоняя дурацкие образы, и ответил, пожимая плечами: — Да есть. И друзья, и знакомые. Гром молчал, думал, и Дима тоже успел потеряться в своих мыслях. — Только это ничего не меняет, — Игорь смотрел серьезно и так грустно-грустно, с горькой усмешкой, будто знал, о чём говорил, на все сто процентов. — Среди людей тоже одиноко.