День 1
После взлёта Питер ещё часа два или три сидит в кресле Дракса, неспособный даже пошевелиться. Скованный, замороженный собственным горем. Рядом о чём-то безмолвно думает Небула. Выбранное место — место капитана, совсем недавно принадлежавшее тому парню, Квиллу — она тоже покидать не спешит. Должно быть потому, что заняться в открытом космосе почти нечем. Время для них не идёт — ползёт, лениво и неспешно. Страдания не ускоряют длительность минут. Так что Питер, в какой-то момент решив, что не желает глубже погружаться в ядовитую жалость, силой сбрасывает оцепенение и находит себе дело — он начинает исследовать. На корабле — три каюты, в каждой по две кровати. Их можно опускать или поднимать, при желании закрепить на стене. У каждой из них, кажется, есть хозяин. Он знает троих (знает… он бился с ними плечом к плечу, но даже имён вспомнить не в силах). Одна из верхних коек не заправлена, неаккуратным, небрежным комком на ней лежит одеяло, с края едва ли не сваливается кучей награмаждённая одежда. Койка, что расположена снизу — продавленная, скрипучая кровать. Она, как думает Питер, принадлежала громоздкому, синему великану. Живописно-чудовищный беспорядок здесь, в комнате, ощущается неоправданно живым. Он поспешно выходит за дверь, направляясь к соседнему помещению. Только ситуация там ни капельки не лучше: из-под чьей-то подушки выглядывает дуло пистолета, чьи-то простыни наполнены древесной корой и маленькими, тонкими ветвями. Удивительно, но Питера впервые в жизни совершенно не мучает любопытство. Самая опрятная и, наверное, пустая — последняя каюта. Из примечательного в ней лишь меч в ножнах, забытый на стенной полке, да кинжал, вбитый в обшивку корабля по самую свою рукоять. Чуть дальше по коридору он находит ванную комнату, что хорошо, просто замечательно. Хотя бы об этом нет нужды волноваться. Есть в недрах судна большое количество медикаментов, оружия. Вход в святая святых — машинное отделение, вызвавшее бы раньше море восторгов, а теперь не пробудившее даже отголосок былых эмоций. Потому что энергии на них не осталось. — Шесть кроватей, — задумчиво бормочет он, возвращаясь в рубку, к Небуле, — На планете с нами было трое: парень в кожаном плаще, парень-здоровяк и та инопланетная леди. А остальные? Ты входишь в их число? — Нет. И я бы советовала не употреблять термин «инопланетный», когда сам находишься в компании такого же «инопланетянина». — Ой, точно. Прости, — Питер вновь устраивается в уже своём кресле, Небула продолжает вглядываться в пустоту за иллюминатором. — Квилл, Дракс, Мантис. Те идиоты, с которыми мы столкнулись. Другие — это Ракета, Грут… Гамора. — Гамора — ты и Куилл, вы уже говорили о ней раньше. Она твой друг? — Она была моей сестрой. — Ох, получается, что Танос… — Мой отец. — Прости. — Почему ты извиняешься? — она смотрит на него, наконец-то оторвав взгляд от бесконечного космоса. — Извинения — мой способ выразить сочувствие. Он был ужасен с миром и, держу пари, также ужасен с тобой. — Хм. «Ужасен» — не совсем правильное слово, — Небула скользит глазами по собственной руке, металлические пальцы медленно сжимаются в кулак. — Это… это он сделал? — Питер не знает, уместно ли спрашивать о подобном или это грубость почище употребления «инопланетный» в разговоре с пришельцем, но и усмирить любопытство он уже не может. Как, впрочем, и всегда. Слишком пытливый ум, слишком мало самоконтроля. — Да. — Мне жаль. — Ты тот, кто срезал мою кожу, заменив её железом? — Нет. — Тогда не нужно жалости. Не трать впустую извинения на проступки других людей. Танос не жалеет и, вряд ли, когда-нибудь будет жалеть. — Э… хорошо, ладно. Рубка погружается в тишину. В ней, в этой тишине, Питер молча снимает костюм Человека-Паука, что новый, что старый. С помощью жалкого количества воды промывает и перевязывает себе раны, внутренне смиряясь с отсутствием возможности принять хоть какой-либо душ до самого конца их полёта, и отправляется спать. Его нынешнее ложе — койка то ли Гаморы, то ли Мантис. Он забирается в неё не раздеваясь. Одежда на нём та самая, в которой ещё этим утром он собирался пойти в школу. Руки обнимают шлем, его маленький кусочек дома.День 2
Питер настолько измучен, что засыпает, едва коснувшись подушки, и спит без всяких сновидений всю ночь, сколько бы она — ночь — в космосе ни длилась. Отдыхает ли Небула в его отсутствие, он не уверен, потому что, вернувшись в рубку, видит её, сидящей всё на том же месте, всё в той же позе и даже с всё тем же выражением лица. — Ты, — без каких бы то ни было предисловий начинает она, — вскоре столкнёшься с проблемой восприятия времени. Поэтому, покопавшись в настройках, я установила на корабле привычный для людей двадцати четырёх часовой цикл. Попробуем питаться примерно раз в сутки. Первый приём пищи через три часа. Спать будем часов по восемь, а бодрствовать по шестнадцать, — металлический палец, точно в подтверждение сказанных только что слов, указывает в сторону встроенного в приборную панель цифрового циферблата, прилежно отсчитывающего яркие, неоново-синие секунды. — Спасибо, — удивленно и слегка неуверенно благодарит Питер. Ему ничего не отвечают. Он смущённо ёжится и, наконец, неловко усаживается рядом с Небулой, шлем опять на его коленях. Снаружи, за бортом, небо тёмное-тёмное, вдоль и поперёк изрезанное разноцветными прожилками. Вдалеке виднеются сияющие, белые крапинки — звёзды. «Вид, — думает он, — завораживающий». Сами собой руки бережно касаются шлема, медленно и аккуратно они скользят по его стыковочным швам. Сделанный полностью из нанитов, кусок доспехов мог бы в любой момент распасться на сотни, тысячи крошечных осколков, но, вот парадокс, остается единым целым. Надолго ли? Самое время выяснить. Глубокий вдох, глубокий выдох. Лёгкие наполняются воздухом, под его давлением расширяется грудная клетка, и Питер с видимой уверенностью надевает себе на голову последнюю часть Железного Человека. О подобной чести на Земле мечтал бы всякий ребёнок, он сам всем сердцем желал того же ещё неделю назад — но не сегодня, определённо не сегодня. — Пятница? — звучит едва уловимый шёпот. Секунда — перед глазами загорается дисплей. Мигая, оживают мониторы, в бесконечном водовороте закручиваются цифры, буквы, диаграммы, начинается активизация фильтров. Внутри дышать без них почти невозможно, потому что, отражаясь от плотных, крепких экранов, горячее человеческое дыхание обжигает лицо, одновременно поглощая кислород. — Здравствуй, Питер. — О Боже… Пятница! Привет! Я даже не думал, что ты и вправду… ох, вау. Ладно… ладно. Сколько энергии у тебя осталось? — На данный момент мне доступно сто шестьдесят три часа чистого энергопотребления, однако волноваться не стоит, учитывая окружающие нас технологии, можно с уверенностью заявить, что на борту, в непосредственной от тебя близости, возможность зарядить мой нынешний энергоноситель отыщется без какого-либо труда. — Здорово, хорошо, понял. Давай пока отложим этот вопрос, я обязательно займусь им чуть позже. А сейчас мне очень-очень нужна помощь. Знаю, что от Земли мы безумно далеко, но, возможно, ты сумеешь послать кому-нибудь сообщение или что-то вроде сигнала? У нас недостаточно топлива, долететь до дома шансов нет. Одна надежда, что кто-то услышит призыв о помощи и найдёт способ добраться до корабля, пока мы ещё живы. — Боюсь, Питер, здесь я бесполезна. Слишком большое расстояние. В моих настройках есть лишь функция подачи сигнала общего характера, дальность действия которого составляет около трёх тысяч миль. Космическое судно лучше оборудовано и, следовательно, является самым подходящим инструментом для достижения твоей цели, — не прерываясь, будто весь разговор для неё — затянувшаяся дискуссия о погоде, Пятница невозмутимо — жестоко — произносит, — А босс, где он? Его жизненные показатели не отслеживаются. Питер не готов, совсем не готов. Признать правду до сих пор чертовски сложно. — Он… он больше не с нами. — Понимаю, — единственный — равнодушный, спокойный — ответ искусственного интеллекта, — Ты в порядке? — Да… да, в порядке. Насчёт сигнала, — он быстро, даже судорожно меняет тему, — я посмотрю, что там можно сделать. Ну, с помощью корабля. Хотел ещё спросить про объём памяти в этой штуке. О, и информация. Точно, информация. Доступ к каким данным ты можешь мне предоставить? — В шлеме, к сожалению, хранится только основная часть моего программного кода и всё, что связано с управлением костюма. С центральным процессором, а значит и со всеми сохранёнными материалами, сообщение отсутствует. Некоторые встроенные системы всё ещё могут оказаться полезными, но только в том случае, если у тебя получится подсоединить меня к общему каналу связи. — Хорошо, спасибо, Пятница. Не подскажешь, как запустить спящий режим? — Голосовое управление, Питер, нужно лишь приказать. Для повторного возобновления работы, при достаточном количестве заряда, хватит назвать моё имя. — Спасибо. Отключить питание. Он неторопливо снимает шлем, приглаживает растрепавшиеся волосы. На чужом, металлическом лице постепенно тускнеют холодные глаза. Совсем скоро свет в них окончательно и неизбежно гаснет. Погоня за надеждой, вот, что представляют собой следующие несколько часов. Снова и снова они с Небулой упорно бьются над созданием устойчивого, сильного сигнала, пока правда, неприглядная, но ожидаемая, не запылает, словно тысячи огней. Ведь всегда же действия подобной мощности требуют колоссального количества энергии. Энергии, так необходимой сейчас для продвижения космического судна. Единственный возможный выбор, их совместное решение, воспользоваться сигналом, только когда — или если — на бескрайнем, звёздном горизонте возникнет другой движущийся, потенциально управляемый объект. Что кажется почти нереальным в масштабах вселенной из-за нынешней удалённости корабля от всех транспортных путей. Измученные, они в конце концов отправляются отдыхать, съедают свои скудные, дневные порции, делают по паре глотков питьевой воды. Питер слышит, как, ненасытившись, возмущённо урчит его живот, чувствует, как внутри сжимается пустой желудок. Всё в порядке, правда. Сражаться с голодом ему не впервой. После укуса паука тот стал константой Паркеровской жизни. Такой неутолимой, болезненной константой. Так что он справится, он привычный. Одно угнетает — жуткая тишина, потому что в рубке действительно глухо. Здесь не ведётся пустых разговоров. Не пустых не ведётся тоже. Лишь единожды попадает под угрозу их негласный обет молчания, когда Небула, ненадолго исчезнув где-то среди кают, возвращается к пульту управления с охапкой мужских вещей. Вещей Квилла. — Вот это он не носил, — говорит она и бросает в Питера разноцветный свёрток чужой, неиспользованной одежды. — Ты грязный. Переоденься, иначе занесёшь в раны инфекцию. Из ран у Питера только царапины на лице да руках, но и они заживают не очень. Он безропотно слушается совета, меняет ослабленные уже, несвежие повязки. Мгновение жизни проходит. Рубка вновь остаётся глухой.День 3
Пусть и с трудом, однако же у Питера получается подключить шлем к главному компьютеру. Теперь он может использовать его для создания разнообразных диаграмм или всяческих заметок, пока Пятница копирует себе всё, что спрятано в почти бескрайних лабиринтах корабельного жёсткого диска, начиная со старых координат и заканчивая последней, внутренней картой. Да, быть может, это лишь пустая трата времени, но именно она позволяет Питеру не чувствовать себя таким уж бесполезным. День проходит — они без остановок заделывают разнокалиберные, разномастные трещины, царапины, сколы в металлической обшивке Бенатара. Ни одно из исправленных повреждений не несёт в себе маломальской опасности для благополучия их полёта, но заняться в звёздной черноте и правда нечем. Она всё также молчит. Он говорит в её молчании. Пока что она позволяет заполнять тишину его голосом без каких-либо возражений.День 4
Время постепенно начинает сливаться в непонятное нечто, где нет ни секунд, ни минут, ничего — только здесь и сейчас. Питер просыпается, благодаря Небуле, через условленные восемь часов, хотя чувствует себя настолько уставшим, словно и не спал вовсе. Женщина приносит ему немного воды. Они завтракают. Очень скоро, в попытке сбежать от скуки и глупых мыслей, он хватается за чью-то портативную игровую приставку, так похожую на самый обыкновенный Земной Gameboy. Разве что кнопки другие. Аккумулятор всё ещё не разряжен, когда наступает пора их космической ночи. Ощущения преотвратные, но, по крайней мере, тут есть туалет.День 5
— Расскажи о себе, — просит вдруг он. За иллюминатором стоит привычная, вязкая тьма. Они оба сидят в рубке, всматриваясь в это мрачно-безмятежное небо, что проносится мимо и ускользает вдаль. Удивительно, но Небула не против поделиться подробностями своей жизни. Должно быть, как и Питера, её в конец измучила тягучая, скучная тоска и такая же тягучая, тоскливая скука. Конечно, повествование не полное, в нём множество белых пятен, опущенных, скрытых деталей, недомолвок и недоговорок, но этого вполне достаточно для создания объёмной, живой картинки. Есть Танос, забравший маленькую девочку с её родной планеты, перед этим уничтожив ровно половину всего населения. Есть Гамора — извечный враг и соперник, взаимодействия с которым постоянно заканчиваются лишь горьким разочарованием и униженной гордыней. Есть боль, что вызвана не очень-то внезапным прозрением, ведь человек, гордо именуемый отцом, не такой, каким хочет казаться; не такой, каким хочется его видеть ей. И есть любовь, сестринская любовь, такая непривычная, но уже безумно крепкая. Всё это есть в её истории, не в словах, а где-то глубоко-глубоко, затаённо. Где-то между строк. Там, где и должно быть самое важное. — Пусть я не в силах исправить то, что он натворил, зато я в силах его прикончить. — Мне жаль. Неправильный ответ. Питер понимает это, как только сталкивается с чужим, осуждающим взглядом. — Ой, забыл, — смущенно улыбается он, — Не жаль. Просто… просто так отстойно, что тебе пришлось пройти через нечто подобное. Даже если оно способствовало твоему становлению крутой машиной для убийств. Нет, не крутой. Наикрутейшей. Наивеличайшей. Наизвёзднейшей убийцей среди всех убийцовых убийц этой галактики и следующей. О, Мистер Старк был бы от тебя в полном восторге, окажись… — «он здесь», — Потому что, знаешь, властные леди как раз в его вкусе. Стоит только увидеть его невесту, как ты сразу поймёшь, о чём я. Если она, конечно, ещё… Странно, думать, что, когда мы приземлимся, половина вселенной будет мертва. Не представляю, кто из моих друзей выжил. А моя тётя… — он силой обрывает себя, чтобы сделать резкий, судорожный вдох. — Если мы приземлимся. — Не помогает. — И не должно. — Ладно, понял. Небула жёсткая, грубая, чёрствая. Она не сможет разобраться в чужих чувствах, даже если от этого будет зависеть её собственная жизнь, но Питер всё равно считает её великолепной. И нет в нём ни злобы, ни горечи — только восхищение, потому что нельзя испытывать что-то иное по отношению к человеку, пережившему огонь, воду, медные трубы, но не сломавшемуся, а, наоборот, преобрётшему большую силу. — Расскажи о своей тёте, — просит она, пытаюсь возобновить разговор. Это не интерес, по крайней мере, не совсем, однако Питер не обижается. Он использует любой предлог, чтобы хоть чуть-чуть, хоть немного убить время. Они едят — он говорит. Теперь голод настолько силён, что Питер едва ли его ощущает.День 6
Кошмары, как известно, гости плохие. Они приходят без стука и приглашения. На рыже-серой, мёртвой планете, в такой же рыже-серый, мёртвый час Тони снова, споткнувшись, падает, снова летит к чуждой, твёрдой земле, снова летит к нему, но в этот раз не долетает. Он обращается в пыль раньше, чем у Питера даже появится шанс его подхватить. Уберечь. Спасти. Всё, что он может — это вдыхать пепел и кашлять, кашлять, кашлять. Ненормально-равнодушную тишину Титана разрывает крик, горькая, безумная мольба. — Не уходите, пожалуйста, не бросайте меня. Именно с этим криком он и просыпается. В груди бешено грохочет сердце. Он жадно глотает воздух широко раскрытым ртом, стараясь успокоить себя и свой испуганный, возбуждённый организм. Откуда-то изнутри дико вопит паучье чутьё, всю кожу будто бы иголками истыкала тревога. Мгновение, лишь одну долю секунды Питер не в силах понять, где он находится и как сюда попал. В ужасе и замешательстве он рассматривает немудрёный интерьер, кажется, незнакомую комнату, пока осознание, словно молотом, быстро и болезненно не ударяет его по голове. Космический корабль. Руки начинают неудержимо дрожать, он с усилием замедляет дыхание, яростно вытирает слёзы. Глупый, глупый, глупый. Вот так попросту растрачивать кислород? Соберись уже, Паркер, нужно успокоиться. Неловко и неуклюже он соскальзывает с разворошённой койки. Ноги стоять не могут. Сильные, злые вибрации сотрясают всё его тело, поэтому, оперевшись о край кроватной рамы, Питер опускается прямо на холодный, металлический пол и сворачивается там в тугой клубочек. Раны почти зажили, но ему всё ещё до жути больно. Эта боль знакомая, вот только он думал… он надеялся всем своим естеством, что подобного уже никогда не испытает, по крайней мере, не так скоро. Ведь дядя Бен умер лишь два года тому назад. Добро пожаловать, мистер Паркер. Рады снова видеть вас в трауре. Столик для одного?День 7
Похоже у них серьёзные проблемы. В космосе, в этой голодной, бескрайней бездне, едва-едва начинает заниматься «рассвет», когда Небула вытаскивает его из каюты и решительно ведёт по длинным, извилистым коридорам в заветное машинное отделение — туда, куда перед самым вылетом она поместила чудом найденный, не пустой и не разбитый топливный бак. Всего таких топливных баков в задней части помещения стоит пять штук. Пять цилиндрических, стеклянных, шестифутовых сосудов, внутри которых клубится, яростно извиваясь, непокорное, голубое пламя — электричество. Один из этих сосудов, очевидно, работает как-то не так. Но какой, понять с первого и даже со второго взгляда невозможно. — Горючее. Его запасы истощаются гораздо быстрее, чем следовало бы. Сейчас я на время полностью вырублю питание корабля, и мы внимательно, один за другим, проверим каждый бак, чтобы найти неисправный, — командует Небула и тут же, не сказав больше ни слова, начинает действовать. Питер без каких-либо вопросов и возражений следует её примеру. Они откручивают крепления, снимают массивные сосуды со специальных, высоких постаментов, разбирают их на запчасти, собирают обратно, возвращают на постаменты, закрепляют крепления. Ещё раз, ещё и ещё. Работа муторная, тяжёлая. Повезло, что физической силой здесь никто не обделён. В ином случае обычный осмотр занял бы несколько часов, а так, уже совсем скоро, они замечают внушительную, опасную трещину на корпусе третьего бака. Небула ругается. Вернее, Питер думает, что она ругается, потому что используемого языка он не знает, но и грозный тон, и возмущенные интонации у женщины очень уж «говорящие». — Мне нужно починить его прямо сейчас. — Могу помочь. Смотрят на Питера с сомнением. Правда, смотрят недолго и, в конце концов, согласно кивают головой, ведь вдвоём исправить такой дефект намного проще. Разбитый резервуар перетаскивается на рядом стоящий стол. Собираются все необходимые инструменты. Начинается кропотливый, трудоёмкий процесс подпайки — сплавки стекла. Здесь уж он полон решимости лишь неукоснительно следовать чужим указаниям, оставив свои теории и идеи при себе, потому что, как бы ни было заманчиво покапаться во внутренностях топливного бачка, раскрыть секреты его строения, он знает — одна ошибка и корабль раньше срока превратится в бесполезный кусок стали, что блуждает на задворках безумно огромной вселенной с двумя смертниками на борту. От необдуманных действий осознание подобного удерживает точно. Пара часов. Столько в общей сложности они тратят на починку и отладку неисправного сосуда. За это время Питера до серьёзных вещей не допускают ни разу. Его доля держать бак в нужном положении, подавать инструменты, когда просят, и не мешаться, когда молчат. Он всё ещё чувствует себя полезным. — Держите, Капитан, — бойко говорит, передавая фонарик. Небула улыбается. Ну, вроде как. Он не совсем уверен. Читать женщину нелегко. Только облегчения она и не скрывает. Ведь объяснять Питеру ничего не нужно. Учить его не приходится. Он умеет и любит работать руками, возиться с механикой — электроникой, просто быть на подхвате. Сверкающий, отремонтированный бак занимает своё законное место на постаменте. — У тебя получилось! — кричит он, не в силах сдержать эмоций. — Потрясающе! Круто! Ты молодец! — Вовсе нет. Не круто. Лишь дополнительные двадцать четыре часа жизни. Или сорок восемь. Здесь уж как повезёт. — Мгм. Есть что-нибудь ещё, нуждающееся в ремонте?День 8
Очевидно, на межзвёздном корабле в открытом космосе развлечений не много. Он играет в приставку, дважды проходит одну и ту же игру. Слушает песни Квилла, пока в кассетном плеере не сдохнут батарейки. Замену не ищет — музыка сплошь скучное старьё. Обшаривает каждый угол чужого (теперь их) судна, ничего интересного не находит. Продолжает маяться скукой. Зато, вот, с Пятницей много разговаривает. Заполняет пустой болтовнёй такие же пустые часы. — Значит, если уменьшить слой материи вот тут, увеличить угол наклона отсюда и до сюда, то можно получить довольно приличную дальность планирования…— бормочет он вслух, пока искусственный интеллект делает заметки, сохраняет и структурирует всякое умное слово. Питеру, честно говоря, нравится просто сидеть в своём кресле рядом с креслом Небулы (местом Капитана. Местом только для неё. Он не пытается расположиться там, даже когда женщина находится где-то вне рубки), на коленях лежит частично разобранный костюм Человека-Паука, впереди, на панели управления стоит шлем Железного Человека. Некоторое время назад с помощью ненужных запчастей он собрал кабель, соединяющий доспехи с главным компьютером, так что теперь Пятница может его слышать и даже что-то отвечать. Порой он ловит себя на мысли, что разговаривает вовсе не с очеловеченным роботом, а будто бы с самим мистером Старком. В отличие от него Небула предпочитает не сидеть сиднем, а бродить по коридорам, каютам, складам. Он знает, что ей нравится пересчитывать количество оставшихся у них продуктов питания или проверять целостность корабля, однако же весь день на это не потратишь. Питер никогда не спрашивает, чем она занимается после. Он ценит свою личную жизнь и потому не вмешивается в её. — Для достижения наибольшей эффективности размах от локтя и до грудной клетки я бы посоветовала сделать длиной в пятнадцать дюймов. — Спасибо, мистер Старк. Только когда от Пятницы не исходит никакого ответа, Питер понимает, что сказал. Он аккуратно складывает костюм, полностью отключает шлем, вытаскивает кабель из разъёма и решает, что этой ночью хорошо бы лечь пораньше. Или не ночью, а днём. Вечером. Утром. Что там у них сейчас? Хотя… какая, к чёрту, разница?День 9
Радар показывает приближение большого, неопознанного объекта прямиком к левому борту корабля. Спешно и ловко они запускают внешние камеры наблюдения, почти что сгорая от желания узнать — не спасение ли это. Сердце в груди у Питера падает и разбивается в хлам, когда на голографическом экране вместо него он видит всего лишь жалкую каменюку — ничтожный кусок метеорита. Тот с силой ударяется об обшивку, но не пробивает толстый, крепкий металл, а оставляет в нём вмятину. Это… разочаровывает.День 10
Космический корабль оснащён прекрасно функционирующей системой внутреннего регулирования температуры, и количество градусов на её шкале сегодня всё то же, что и несколько дней назад. Вот только просыпается он, всем телом дрожа от холода. На спинке капитанского кресла всё ещё весит Квиллов плащ. Он натягивает его на свои плечи, надевает поверх первой пары носков вторую и чувствует, как понемногу отступает озноб. Отступает не до конца. В течение этих суток Небула не единожды бросает в его сторону странные, непонятные взгляды, но ничего не говорит. Продолжает хранить молчание.День 11
— Мы были знакомы всего два года, — шепчет он во время очередного приёма пищи. — Ты и твой отец? — сразу же понимает она. В их руках одноразовые судочки с пайком. Внутри неаппетитной горкой лежит холодное картофельное пюре. Вернее, что-то смутно на него похожее. По крайней мере, по вкусу. — Да. Я не знаю, почему мне так больно. — Потери всегда причиняют боль. — Ты скучаешь по сестре? — Каждую секунду, — она произносит это легко и спокойно, будто говорит не о чувствах вовсе, а о математических аксиомах, что не требуют объяснений и доказательств. Они просто существуют в её мире наравне с солнцем, звёздами, небом. Питер неловко шаркает по полу ногой. — Надеюсь, с тётей Мэй всё в порядке. — Вероятность подобного исхода составляет пятьдесят процентов. — Столь большие цифры, похоже, должны меня успокаивать, — ложка с неприятным лязгом шкрябает по пластиковому дну судочка, — Он, знаешь… он не всегда был хорошим человеком, но и плохим его назвать никто не смог бы. Всё, чего он когда-либо хотел, это поступать правильно, по чести. Просто порой не знал, как. Я… он… я даже не понимаю, что пытаюсь сказать. — Ты постоянно болтаешь. Рано или поздно поймёшь. Питер улыбается, слегка, лишь краешками губ, и грустно продолжает: — Не знаю, с чего ему вообще захотелось иметь со мной нечто общее. Благотворительный проект, попытка заглушить совесть? Так возиться-то было незачем, время тратить — незачем. Многофункционального костюма хватило бы с лихвой. Тот давал мне такую защиту, какую я, вероятно, не смогу осознать и сейчас. Однако же он был рядом, он всё ещё пытался. Мне… мне чертовски жаль, что о важном мы говорили мало. Мэй и я, вот, всегда оставались на одной волне, понимали друг друга. Даже когда она не знала, что я Человек-Паук, она знала обо всём остальном, самом-самом необходимом. Просто… с ним мы о стольком молчали, и теперь уже никогда не сможем не молчать, и… Он вытирает слёзы, громко шмыгает носом. Она сохраняет тишину. — … я просто по нему скучаю. За последние пару дней он многое успел ей рассказать про свою тётю, про Неда, про Эм-Джей. Поделился парочкой историй про Хэппи и Пеппер. Рассказал про школу, учителей, Флэша. Даже оценки затронул в своей попытке хоть чем-то заполнить пустое время. Он понятия не имеет, кто из этих людей всё ещё жив, кто всё ещё существует, но он может притвориться. Может убедить себя, что, когда (если) они приземлятся, все его близкие будут там, на Земле, радостно встречать корабль и самого Питера. Только о Тони он не в силах с ней заговорить, рассказать чуть больше, потому что тот умер, и нет никакого смысла делать вид, что его смерть не оставила в душе огромную дыру, полную яростной боли. — Мы за них отомстим. Он лишь горько улыбается. Никогда ещё месть не приносила никому ничего хорошего.