Песочница

Он тянулся к кривенькому глиняному горшку на верхней полке. Несмотря на высокий рост Аскольду всё же удалось соорудить полку, достать до которой без подспорья не предвиделось возможным. Тара покачнулась аккурат в сторону широкой ладони, а затем со свистом полетела куда-то мимо и звонко задребезжала шоколадными осколками. Содержимое покоилось рядом. Мужчина закатил глаза и прошипел что-то невнятное. Его дом не был волшебным и падающую посуду и, порой, самого хозяина поймать не мог. --Что ж…нет худа без добра. Это всё равно соль, пусть и с примесью глины, — Аскольд отщипнул немного из грязноватой кучки и добавил в кипящую посуду на огне. *** — Не попадайся мне на глаза, ради магии! — Ради магии?! — Николя развернулся на ходу и поржавевшие мелкие колокольчики вплетёные в волосы резко зазвенели, цепляя пряди. Юноша раздражённо повёл плечами, готовый разразиться обличительной речью: что это магия служит людям, а не наоборот; что делать всё на свете ради рода и проклятущей свечки просто глупо, когда ничего не делается ради себя. Чем они должны быть сыты? Смирение и покой, служение семье и городу — вот их участь?! Наделенные даром странного пламени не должны отсвечивать? Сильнейшие из них таскают ослов! Босая стопа скользнула по неизвестно откуда взявшейся луже и пришлось потратить мгновения на то, чтобы сохранить равновесие. За эти секунды бабка, не собираясь выслушивать очередной бунт подростка уже успела хлопнуть дверью в свою комнату. С черепицы на рыжую голову посыпалась побелка и юноша незамедлительно отставил вверх средний палец. Откуда-то сбоку жадные слушатели очередного скандала тут же заохали, но Николас не одарил их даже взглядом. Побелки на крыше быть не должно — дом и юноша давно питали взаимную неприязнь. Глубокий вдох, быстрый взгляд вниз — убедиться, что никаких луж под ногами больше не предвидится — и неторопливо направиться в свою комнату. Чинно сложенные за спиной руки и гордо поднятая голова. Царапающие нежные ладони ногти и слёзы, закипающие в уголках глаз. Вся семья смиренным маршем брела по вытоптанному кругу и никто не в силах был оторвать взгляд от треклятой свечи. Свечи…Которая в присутствии взбалмошного юноши разом потеряла весь свой тёплый манящий свет и начала прерывисто плясать. Он второй раз в жизни видел страх в глазах бабки. Первый был на приёме в честь его дара…В раннем детстве он наслушался историй о принятии в род, о вечерних беседах со свечой у бабушки. Николя же бабка гладила по кучерявой голове и называла — единственного рыжего из своего поколения — пламенем. Он мнил себя самым могущественным, самым главным и даже настораживающая деталь — свечу он всегда видел лишь издалека — легко ложилась в пазл своей особенности в детском мозгу…После распределения Альма никогда сама не подходила ко внуку. А он с того самого дня не подходил к её комнате. Несколько дней назад юноша сам порядком испугался: в вечернем сумраке зала, где хранилась свеча, враз стало темнее и сквозь стены пронёсся тяжёлый гул, словно от сильного штормового ветра. Альма, явившаяся вывести нарушителя спокойствия смотрела на него и Мадригаль понимал, что сколько бы раз он не попытался подойти к жёлтому огню, ответ его будет всё тем же. С того дня тучи над головой Николя в семье начали сгущаться. В его комнате почти постоянно плясал сумрачный отсвет, а многочисленные родственники, и до этого относящиеся ко вздорному юноше прохладно, совсем отстранились. Они знают — шептало нечто в голове, сдавливая виски — они знают… Шепот становился всё невыносимее, шаг юноши быстрее, а перед глазами постепенно темнело. Они знают… Знают… Да что они знают?! Перед лицом возникла чернота и Николя в первые секунды испугался, что потерял сознание. Он резко обернулся: за спиной оказался какой-то долгий тёмный коридор со светом в конце — даже виднелась дурацкая лиана. Мадригаль облегчённо фыркнул, а затем обернулся к месту, куда его привело…привело. Чёрная стена. В воздухе пахнет побелкой — это, скорее, от него самого. Побелкой и…пеплом. Расширившиеся в сумраке зрачки улавливали привычные тёмные оттенки и подросток сделал шаг назад, придирчиво разглядывая непонятное препятствие. Где-то копоть садилась глубже, а где-то будто взбухала на поверхности. Чем дальше юноша читал, тем шире распахивались его глаза. Чтобы удостовериться в своём рассудке он резко отёр предплечьем последние буквы имени. Сердце простучало у горла. Аскольд. *** Когда-то эта дверь переливалась золотыми искрами вместе с остальными и никак особо среди них не выделялась. На ней также были выгравированы имя и портрет хозяина комнаты: худощавый, высокий юноша с копной вьющихся до плеч волос и до нелепости большими, словно блюдца, глазами. Песочные часы и всякие витиеватые закорючки придавали облику двери весьма сносный и даже загадочный вид. Это, некогда, радовало Аскольда. Сейчас же о его комнате благополучно забыли. Оставленная во мраке и покрытая пылью, пеплом и чем-то ещё, она служила напоминанием, отголоском того, что у этого семейного древа есть ещё одна оторванная ветвь. Прямо сейчас эта «ветвь» уже во всю трапезничала отваром из овсяной крупы с кусочками тропических фруктов. Мужчина развалился в кресле и самодостаточно упивался вкусом поглощаемой пищи и видом из окна. Лес. Там как всегда кто-то шумел и что-то шуршало, где-то падало и скрипело, трескалось и свистело. Эти звуки пугали Аскольда лишь в первые месяцы жизни на поляне, сейчас же они слились в один привычный фоновый шум из которого он с лёгкостью мог вычленить звуки, предрекающие угрозу или что похуже: звуки проходящих неподалеку групп людей. К счастью, его пристанище так и осталось незамеченным. Мысль о том, что он надёжно спрятал себя от всех, невольно вызывала у хозяина дома приступ довольного хихиканья. Очередная ложка каши покинула тарелку, а дверь пустующей комнаты отчего-то со скрипом подалась вперёд, стоило Николя утереть от пыли забытое всеми богами имя.