Песочница

Несколько часов проведённые в ближайшем источнике — такова была цена возвращения самообладания. Близилось время ужина, но ни один кусок пищи не лез в глотку. Аскольд только и успел что вернуть на место собранные в узелки вещи. День выдался на редкость непродуктивным. Впрочем, как и многие другие дни со стихийными вспышками видений. Мужчина смотрел на закипающий на огне металлический чайник. Покрытый копотью снизу, он слегка подрагивал от возрастающей внутри температуры. Мадригаль отчего-то сопереживал ему. Раз не можешь есть, хотя бы пей чего-нибудь горячего. Этот принцип не раз выручал его в трудные минуты и обычно аппетит возвращался спустя одну-две чашки. Заварка, специи, немного козьего молока и мёда — получалась насыщенная вкусовая бомба. Аскольд сделал глоток из глиняной чашки. Всё происходящее в собственной голове казалось абсурдом и, порой, всё о чём мечтал Мадригаль это проснуться самым обычным человеком. Годы, проведённые в уединении, пошли на пользу психике мужчины, но иногда он ощущал себя совсем лишним на этих землях. Он никогда не был плохим человеком, но жил в отшельничестве, в заточении от семьи и города. Его лицо помнил чуть ли не каждый, кто присутствовал на роковой церемонии. Его заметили, о нём шептали, докладывали друг другу словно то был висящий на доске объявлений портрет какого-то преступника. Так пролетело несколько дней: ничего не изменилось, никакой юноша не оказался на пороге хижины, никаких осколков Аскольд не собирал, цветы не увядали и пепел не летал по воздуху. Может быть видение было ошибочным? Или случилось что-то, что уберегло Аскольда от рока судьбы? Будущее ведь изменчиво, всякое случается. Немногим позже мужчина вышел на улицу и взобрался на размашистую ветку дерева подле дома. Солнце уже давно зашло за горизонт, но приятный остывающий после жаркого дня воздух откладывал грядущий сон ещё на несколько десятков минут. Аскольд в наслаждении закрыл глаза. Он медленно и глубоко дышал, слушая песни ночных птиц и сверчков. В траве у корней дерева россыпью огоньков кружили светлячки. В такие мгновения весь тропический лес выглядел сказочным. Волшебство — подумал Аскольд и ловким движением пальца отправил в рот ещё один орешек кешью. Вдали послышался шелест травы, который беспечно развалившийся на дереве провидец списал на порыв ветра или рыскающее в поисках пропитания животное. И, вероятно, этот вечер мог закончиться вполне обыденно и приятно, если бы этот шелест не повторился несколько раз и если бы сквозь траву внезапно не просочился свет пламени. Кто-то вздумал сделать привал в лесу. — Да ладно… Аскольд беззвучно стёк с ветви на землю. *** Липшая к телу рубашка приносила облегчение во время движения, когда вспоротый телом воздух мурашил кожу. Но на остановках от сочетания жара под влажной тканью и пекущих лучей становилось дурно и Николя довольно скоро сошёл с протоптанной дороги. На окраинах широкой песчаной полосы не росли деревья, вырезанные для расширения территории. Так же над дорогой не свисали ветви, сбитые высокими, набитыми до отвала повозками с белым тентом. Всё это делало место удобным для провоза высокого и широкого груза, но в полдень, оказавшийся на ней без специальных навесов путник, был обречён. Может, потому здесь сейчас и нет никого. Мадригаль…бывший Мадригаль был защищён шляпой с полями, но справедливо рассудил, что ему, выходящему из дома пару раз в месяц, даже это не будет спасением. Решение сойти с дороги далось ему с не таким уж большим трудом — выбор стоял между тем, чтобы спариться на солнце или ступить в неизвестность тропического леса. Ступать было страшно, но омерзение от влаги, скапливающейся в складках одежды и от нелюбимого солнца, не давало простора для фантазии. Стопы чувствовали прохладу от влажной нетоптаной земли. Рюкзак, собранный ещё до злосчастного побега, уже порядком натирал взмокшие плечи и юноша привалил его к ближайшему дереву. Когда Николя со слезами на глазах укладывал в него необходимое, то ещё не был до конца уверен, что оно всё-таки пригодится. Пригодилось. В тот день он мог свободно уйти даже к чёрту на кулички с широкого позволения Альмы. Его обвиняли во всём, в чём ни попадя и от некоторых предположений Николя откровенно бросало в дрожь. Он чувствовал себя так, словно вновь спросил об Аскольде. Теперь эти люди гурьбой столпились над ним, выведывая, что это они с Изабелой делали ночью вдвоём. И Николя, честно сказать, ожидал вопросов о комнате дяди, о припрятанных во внутренний карман осколках, что так очевидно топорщились у левого колена, да хоть о том, что застали его далеко до отбоя... Зарёванного, но не побеждённого юношу, как и в прошлый раз, выудила Джульетта. Он проплакал весь следующий день, а под ночь вернулся в комнату дяди. За скалистыми камнями был припрятанный, в день воровства собранный рюкзак. Юноша неспешно сделал несколько глотков воды, цепляя уже повидавшую виды бутыль к набедренному поясу. Главная дорога струилась где-то за деревьями, на приличном расстоянии от его привала и путников на ней до поры до времени не предвещалось. Беглец небезосновательно ожидал за собой погони. Сойти с основной дороги он планировал позже — встав далеко засветло, Николас тайком вылез из дома, спустившись по боковой лестнице. Вся семья ещё спала и даже звук шагов ранней пташки Луизы не вспарывал предрассветные часы своим бодрящим шумом. Торговцы за воротами ещё не начали лениво разворачивать свои лавки. Не начали, но скоро начнут. Никогда ещё его авантюры не проходили так гладко: то с крыши соскользнет, то в ночи вазу обронит, то вообще лбом врежется в дверной косяк. Не говоря уже о мелочах вроде рандомно возникающих луж, острого щебня под пяткой и то побелки, то мелкого кирпичного крошева в волосах. Дом вёл себя прилично лишь при Альме: то есть во время застолья. Да и то подозрительному юноше казалось, что любимые блюда специально ускользают из его пальцев. Тогда он и научился говорить, перебивая весёлые разговоры: «подайте, пожалуйста…». И естественно его сочли высокомерным снобом. Еда послушно ложилась в руки родственников, не скача полоумно по столу, а насмешки бывший Мадригаль игнорировал: желание адекватно и вкусно питаться было сильнее, а в правду бы никто не поверил. Его жалоба в их глазах была бы попыткой показать какой он особенный. Рюкзак на рассвете ничем не гремел. Злосчастный дом не ставил ему подножки и предательски не скрипел под ногами: ничто не собиралось его задерживать. Он бы и не остался, но робкая надежда, что эта безумная авантюра окажется сном, что его всё-таки попытаются остановить, признавая свои ошибки, рухнула в несколько минут. Нет, конечно. Он всегда был здесь чужим. И дом даже не пытался сделать вид, что опечален побегом, мягко выпроваживая прочь своей кристальной тишиной. Юноша ещё раз проверил надёжность крепления бутылки и шмыгнул носом. Надышавшийся прогретым воздухом, Николя подумал, что разводить костёр будет просто самоубийством. Но с растерянностью обнаружил, что если вечер приятно гладил кожу парным молоком, то к ночи начало становиться очень зябко. Обычно он наблюдал это природное явление дома, сидя под тёплым светом фонарей и имея возможность в любой момент сбежать в свою комнату. Вещи он на этот случай конечно же взял, не дурак, но реальность оказалась очень…бодрящей. Он ведь на достаточном расстоянии от дороги? Ведь никто не заметит дым? Волосы, собранные в высокий пучок на затылке порядком растрепались и когда пламя стало более-менее устойчивым, Николя потянулся к резинке руками в перчатках. Распускать волосы эффектно он никогда не умел, не с Изабелиным изяществом так точно — пряди больно поцеплялись друг за друга, колокольчики жалобно звякнули. — Да твою ж.! — жалобно протянул юноша, с трудом распутывая рыжие пряди от мелких побрякушек, которыми щедро была увешана его голова. — Успокойтесь, пожалуйста, и выйдите из моих волос нормально, прошу вас! А ещё он очень переживал за то, что найденное в пути перо, которое он в знак освобождения от семейного бремени с немым достоинством вплёл в короткую прядь у виска, сейчас отвалится. Костёр начал постепенно тухнуть и юноша, придерживая конструкцию из спутанных волос на голове, в очередной раз помянул чью-то мать и потянулся к горстке собранных веточек. — Лучше бы не было, будь здесь побольше вариантов. — Вести беседы с самим собой юноша взял за привычку далеко не от долгого проживания на пустынной земле. Хотя по сказкам бабки он хорошо усвоил, что разговаривать сам с собой человек начинает от очень сильного одиночества и отнюдь считается тем, о ком обычно пренебрежительно отзываются «не в своём уме». То есть — сумасшедшим, «потерявшим связь с цивилизацией». Видят боги, Николя не хотел эту связь терять, но от сильного одиночества пришлось. Такой сюжетный переворот в сказках семьи Мадригаль не предусматривался: как же, большое семейство, все друг за друга, совместные застолья, сплетни о личной жизни каждого из. Какое уж тут одиночество? Их сказка должна была разрушиться от поступка этого Аскольда, задумайся они хоть на мгновение о причинах его ухода. Николя всей душой верил, что они не задумывались — иначе сказки, рассказанные ему перед сном предусматривали такой финал. Разговоры с собой не в отрыве от цивилизации. А от одиночества в самой её гуще. После его распределения возникла ситуация. Взрослые враз отдалились от него даже не на расстоянии вытянутой руки — на километры. Вслух, естественно, никто ничего не говорил, но шёпот, проклятущий шёпот преследовал его, куда бы он не пошел. И тогда он начал шептать в ответ. Сначала тихо, бурча под самый нос. Затем громче и теперь Николас не Мадригаль честно мог заявить, что преспокойно чувствует себя в беседах хоть с воздухом, хоть с луной, хоть с тумбочкой, с отражением… За отражения ему особенно доставалось — реакция на его новоприобретённую «способность» была соответствующая, последнее же заклеймило его ещё одним — самовлюблённый. Костёр весело разгорался, потрёскивая сухими веточками, с большим трудом найденными во влажной листве и Николя аккуратно пристроил такую же влажную толстую ветвь, ожидая, пока она просушится. Волосы спутались, но не сильно. Юноша произнёс успокаивающую мантру: «да колотись ты злоебучими ножницами» (мантра могла быть разной, в зависимости от ситуации), градус напряжения спал и с глубоким выдохом белёсая ткань, удерживающая волосы в высоком пучке, начала медленно выскальзывать из рыжих волос. — У меня к тебе претензия, милочка, — Николя скептически оглядел белый шмоток и бережно расправил его слегка зацепленные колокольчиками концы. Те ржавыми кругляшками постукивали друг об друга при движении и юноше вдруг стало не по себе. Рука неловко дёрнулась к припрятанному на поясе «детскому» кинжалу и осталась на его рукоятке. Хотя город был не столь далеко и о нападении зверей никогда ничего не говорили, юноше всё равно стало боязно. Он планировал по мере сжигания веток ходить в темноту за новыми, но теперь этот план припылился намётками страха. И боялся Николя по своей личной традиции вовсе не зверей. ***

Любопытство одержало верх над рассудительностью.

Мадригаль пригнулся и шмыгнул меж кустов и деревьев, стараясь ступать на землистую почву как можно тише. Метр за метром он приближался к источнику света и спустя мгновения рядом с ним уже послышался чей-то голос: Аскольд не смог разобрать о чём шла речь, но чётко уловил её настроение. Человек у огня был явно не в духе. Это настораживало. Мужчина решил не светиться между стволами пальм — такой способ подглядывания показался ему слишком глупым. А вот взобраться повыше на дерево…этот вариант показался достойным. Собственно, забрался на увесистую ветвь дерева он почти что бесшумно и мог бы с лёгкостью сойти за пальмовый лист, если бы человек, сидящий у маленького костерка не оказался тем самым рыжеволосым юношей из видения. Нет, нет, нет, нет, нет! Мадригаль чуть не потерял самообладание, но всё-таки собрался с духом и продолжил наблюдение. Путник не выглядел опасным — наоборот: юноша казался хрупким и вряд ли мог предстать угрозой для почти что двухметрового Аскольда. Тот, в свою очередь, был в замешательстве. Зачем такому мальчишке вдруг понадобилось сворачивать с хожей тропы? На опытного путешественника он не был похож, на полоумного или бездомного тоже: чистый, ухоженный, хорошо одет. Вопросов становилось всё больше, а ответы не поспевали за ними. Может быть он что-то ищет? Может быть я смогу ему помочь и спровадить туда откуда он пришёл? Аскольд ещё не один десяток минут беззвучно сидел на ветви дерева в попытках уличить рыжеволосого в каких-то странных делишках. Ничего странного, однако, не происходило. Простой привал с костром, простой странник, сидящий у него. Это внимательное наблюдение медленно но верно начинало утомлять и Мадригаль решил отправиться домой, рассудив, что если это простой привал, то завтрашним утром юноша соберёт свои вещи и скроется восвояси. Ветка едва слышно скрипнула, листья и кусты возмущённо зашуршали в тишине. Аскольд раздражённо сморщился: меньше всего ему хотелось быть пойманным в тот момент, когда он собрался благополучно вернуться в лачугу. Он юркнул за широкие стволы пальм и как можно тише улизнул в сторону дома. К счастью, никто не стал его преследовать. Чертыхнувшись разок-другой и поблагодарив матушку удачу он спустя некоторое время уже закрывал за собой дверь.