***
Жар распластался в воздухе белесым душным одеялом, заставив и так бледные местные небеса выцвести почти до прозрачности. Солнечные лучи словно бы придавили к земле запахи трав, распаренной горячей земли, раскаленного песка, и даже река не плещет об усеявшие берег валуны, а лениво огибает каждый, оставив борьбу на какой-нибудь более прохладный день. Макс глубоко вдыхает ярко-белый зной, до макушки наполняясь солнцем, и осматривается: громадное поле тянется до горизонта, и даже за рекой продолжается все тот же охряно-зеленый ковер насколько хватает глаз. Он вытягивает шею, пытаясь разглядеть берег под обрывом: откуда-то едва ощутимо тянет сладковатым дымом, но костра нигде не видно, только воздух дрожит и тает над самой кромкой воды. И, кажется, там, между камнями, кто-то есть. Макс делает еще полшага вперед, оскальзывается на влажной траве — и ухает вниз, в последний миг успевая разглядеть, как окатанные тысячелетиями ласковых волн валуны вдруг ощериваются острыми кромками в небо. — Осторожнее, сэр Макс. Мягкий голос раздается над самым ухом, и только тогда Макс понимает, что камни все еще внизу, а сам он неведомым образом остался стоять на обрыве, удержав равновесие. Впрочем, нет, очень даже ведомым: его удержали. Чьи-то руки и сейчас крепко обхватывают его за талию, а голос кажется знакомым, хотя вот так сразу опознать его владельца и не выходит. Повинуясь все тем же осторожно тянущим его рукам, Макс делает несколько шагов назад, отходя от обрыва, и наконец разворачивается к нему спиной, чтобы разглядеть своего спасителя. Неправдоподобно синие, очень серьезные глаза оказываются вдруг совсем близко, дыхание перехватывает от сладко-терпкого, почти медового запаха. Сердце вдруг замирает, будто бы решив вместе с хозяином рассмотреть повнимательнее того, чьи руки так уверенно обнимают за спину, а потом бросается вперед, словно стремясь наверстать упущенное. Макс не шевелится, не дышит, даже не думает, только смотрит, чувствуя, как сквозь него — от прижавшихся к спине ладоней вверх до шеи, а потом стремительно вниз, в кончики пальцев — течет чужая, непривычная, новая сила. И когда мягкие осторожные губы касаются его поцелуем, Макс размыкает свои, и не думая сопротивляться.***
Макс открывает глаза и некоторое время внимательно рассматривает потолок. Не то чтобы в нем сегодня было что-то особенное: за то время, что эта комната служит спальней, здесь менялся разве что только ассортимент одежды в гардеробе да количество пустых кружек у изголовья кровати. До потолка же не добрался ни нынешний владелец Мохнатого дома, ни, судя по паутине в дальнем углу, слуги. Непорядок вообще-то, но... Он расслабляется и позволяет мыслям вновь убаюкать его до такой степени, чтобы под сомкнутыми веками поплыл дрожащий знойный воздух, а нос уловил отголосок запаха травы и воды, и меда, и близкого дыхания — и распахивает глаза. Изумленно таращится на заглядывающие в комнату ветки гламитариунмайохи, почти машинально утирает губы, внимательно рассматривает собственные пальцы, будто ожидает увидеть на них какие-то следы. Качает головой, понимает, что делать это лежа очень неудобно, и наконец садится в постели. По игольчатым зарослям мягко шелестит дождь, в комнате свежо и немного более сыро, чем требуется, чтобы чувствовать себя совсем уж комфортно. Макс, морщась, выпутывается из отяжелевшего одеяла и отправляется в далекое путешествие к ванной, даже не предварив долгую дорогу традиционной чашкой кофе. В Мохнатом доме удивительно тихо и пусто: не скользят по коридорам молчаливыми тенями слуги, кошки наверняка засели с Базилио в ее кабинете, а Друппи то ли дрыхнет в одной из дальних комнат, то ли отправился с Дримарондо в Университет. В любом случае, по пути Максу не встречается ни единой души, и это прекрасное обстоятельство изрядно улучшает ему настроение, переводя его из категории средней паршивости в просто хмурое. Он долго — целую четверть часа — плещется в бассейне, а потом решает, что лучшим способом еще немного поднять дух будет чашка кофе в малой летней кухне. Впрочем, дойти до нее он предсказуемо не успевает — день начался и так слишком уж хорошо. «Только не говори мне, что все еще дрыхнешь!» — в Безмолвной речи Джуффина столько искреннего веселья, что Макс моментально понимает: что-то случилось. — Я настолько не дрыхну, что тебе сейчас придется меня кормить, — отвечает он вслух, перешагивая порог кабинета начальства в Доме у моста. — Между прочим, ты сам виноват: вполне мог бы подождать еще четверть часа, я бы тогда позавтракал совершенно самостоятельно и не стал бы в который раз разорять казну. Он падает в любимое кресло и натягивает на лицо выражение утомленного героя, который вот-вот грохнется в обморок от неизмеримого количества подвигов, совершенных на голодный желудок. — Если бы я подождал четверть часа, ты все равно потребовал бы завтрак. Только он был бы уже вторым, и уже тебе самому пришлось бы сквозь силу запихивать его в рот, чтобы поддержать репутацию, — невозмутимо отвечает Джуффин. — Так что можешь считать, что я тебя спас от ужасной смерти. Макс некоторое время раздумывает, потом уважительно качает головой. — Всегда удивлялся вашей предусмотрительности, господин Почтеннейший Начальник, — тоном опытного подхалима говорит он. — То-то же, — удовлетворенно кивает Джуффин. — Да не озирайся ты с таким скорбным видом, будет тебе завтрак, я послал зов в «Обжору», как только ты появился в Управлении. Словно в подтверждение его слов в окно степенно влетает поднос, незнамо как помещающий на себе чуть ли не весь ассортимент фирменных блюд мадам Жижинды. Макс тянется за пирожком, наливает себе камры, делает хороший глоток, одобрительно улыбается и смотрит на шефа. — Вот теперь рассказывай, — миролюбиво говорит он. — Где пожар, как тушить будем, и что требуется лично от меня. — Пожар? Да в Иафахе, конечно, — рассеянно отвечает Джуффин, глядя куда-то в окно, и Макс едва не роняет полусъеденный пирожок на пол. — Как это в Иафахе? — он подскакивает и высовывается в пелену дождя чуть ли не по пояс, но ни дыма, ни алых всполохов у виднеющихся над городскими крышами белоснежных башен резиденции Семилистника нет и в помине. — Шутишь, да? — обиженно спрашивает Макс, отворачиваясь от окна и утирая с лица едва заметно отдающие каким-то цветочным запахом капли. — Шучу? Да нет, — Джуффин наконец фокусирует взгляд на Максе и ухмыляется, осмотрев его шевелюру, мокрую и оттого взлохмаченную еще сильнее, чем обычно. — Это просто выражение такое, присказка — если пожар, то в Иафахе. — Да? — Макс удивленно вскидывает брови. — Ни разу не слышал. — Это неудивительно, — пожимает плечами Джуффин. — Она вышла из моды за пару дюжин лет до окончания войны за Кодекс. — Ну раз с местными фразеологизмами мы наконец разобрались, расскажи мне, что такого случилось, что ты поднял меня на рассвете. — Всего-то за час до полудня! — Я и говорю, на рассвете, — кивает Макс. — Так что произошло, если не пожар? — Потоп, — хмыкает Джуффин. — Знаешь, — вздыхает Макс. — Сегодня у тебя какие-то совершенно несмешные шутки. — Знаешь, — в тон ему отвечает Почтеннейший Начальник. — Это потому, что я вовсе не шучу. Макс озадаченно склоняет голову на бок. — Хочешь сказать, Иафах затопило? — Да причем тут Иафах? — Джуффин хохочет так, что кто-то из младших служащих, сунувшихся было в дверь с вопросом, не надо ли что-то убрать, испуганно отшатывается обратно, а секунду спустя слышатся его торопливые шаги через Зал Общей работы. — Ох, Макс, зачем же все воспринимать настолько буквально? Я знаю, что в последнее время твои мысли частенько сосредоточены на Благостном и Единственном, но раньше у тебя вроде бы не было проблем с разделением личной жизни и работы. Макс делает такое специальное невозмутимое, слегка скучающее лицо, позаимствованное у Лонли-Локли и использующееся в исключительных случаях. Джуффин разглядывает его с нескрываемым интересом. — Ладно, будем считать, я тебе поверил, — наконец резюмирует он. — Но насчет потопа я в самом деле не шутил. Ты же не был сегодня на улице? — Ну если только считать за прогулку ту дюжину секунд, когда я пытался разглядеть горящий Иафах, — Макс снова опускается в кресло и достает сигарету. Вертит ее в пальцах, но почему-то так и не поджигает, будто забыв, что следует делать с этой странной палочкой. — Вообще-то любому нормальному человеку этой дюжины секунд вполне хватило бы, — вздыхает Джуффин. — Но ты же у нас... — он запинается, явно подыскивая нужное слово. — ... чрезвычайно внимательный. Ты вообще заметил, что там дождь? — Ну разумеется заметил, не настолько уж я рассеянный, — возмущается Макс. — Ну дождь и дождь, что в этом такого? Довольно сильный, кажется. Хочешь сказать, до сих пор все дожди в Ехо были исключительно плодом моего воображения, а вы все не разубеждали меня, чтобы не травмировать нежную психику? — Это у тебя-то нежная психика? Ну-ну... — Джуффин качает головой и принимается набивать трубку, но вопреки обыкновению не тянет паузу, а продолжает говорить. — Нет, Макс, ты все-таки удивительно устроен: «довольно сильный», надо же. Таких ливней у нас не случалось уже лет семьдесят. Или даже сто пятьдесят, мнения расходятся, поскольку результат еще неясен. Но на улицах уже образовались полноводные ручьи, а Вейда Нуннос, владелец самой крупной сети проката водных амобилеров, вовсю потирает руки и предвкушает годовую выручку за пару дней. — И весь Тайный Сыск временно преобразован в службу городской канализации, чтобы наладить тонкую работу ливневок, так, что ли? — Макс фыркает, но при взгляде на начальство скептическое выражение быстро сползает с его лица. — Примерно так, — кивает шеф. — И Тайный Сыск, и самые смышленые из городской полиции, и послушники с Младшими Магистрами из такого дорогого твоему сердцу Иафаха, и даже некоторые горожане из тех, кто достаточно продвинулся на этих их курсах начальной магии. — Ну предположим, — с некоторым сомнением говорит Макс. — А я-то тебе зачем, Джуффин? Прямые руки никогда не входили в список моих достоинств, вряд ли я смогу чем-то помочь в такой... технической работе. — С технической работой они и сами справятся, — отмахивается шеф. — Тебе всего-то и нужно найти виновника этого безобразия и уговорить его прекратить. — Так ты хочешь сказать, что это опять какой-то сновидец развлекается? — Макс с облегчением смеется, но тут же снова становится серьезным. — Но почему в таком случае дождь совершенно настоящий? До сих пор, насколько я помню, все сновидцы ограничивались иллюзиями, пусть красочными и временами довольно реалистичными, но все же... — В самом деле? — Джуффин вскидывает брови. — А люди, которые видели полдюжины закатов за вечер, смогли бы с уверенностью сказать, что пять из них «не настоящие»? А те, кто умер от ножа твоего приятеля с цветным лицом — они как, просто от избытка впечатлений скончались? Макс задумчиво смотрит в окно на уже вовсе не кажущиеся такими безобидными струи. — А почему ты вообще решил, что это именно сновидец, а не кто-нибудь из твоих старых приятелей? — наконец спрашивает он. Джуффин вздыхает и смотрит на него как на больного, но любимого ребенка, потом молча отдает ему свою курительную трубку. Макс недоуменно вертит ее в руках и поднимает на начальство вопросительный взгляд. — Индикатор, — доверительно подсказывает шеф. Макс трудом удерживается от того, чтобы хлопнуть себя по лбу, и наконец присматривается к крошечной шкале на чубуке: стрелка уверенно держится где-то в районе третьей ступени черной магии — кажется, в Зале Общей работы все-таки идет уборка. — Понятно, — смущенно говорит Макс, отдавая трубку хозяину. — И у тебя, разумеется, нет ни малейшего понятия, как искать этого водяного? — Разумеется, — с явным удовольствием отзывается Джуффин. — Зато у меня есть мысли насчет того, сколько у тебя есть времени на поиски. — Думаешь, он умирает? — Да кто ж его знает, — отмахивается Почтеннейший Начальник. — Может, и умирает, было бы, откровенно говоря, неплохо. Да не смотри на меня с таким ужасом, я всего лишь о том, что после смерти мага все его колдовство обычно прекращается. Но пока он будет этим заниматься — умирать, я имею в виду, — столицу вполне может затопить по самые крыши пресловутого Иафаха. Хлеххелы, конечно, будут очень довольны, но вряд ли их поддержат все остальные. — И сколько у нас времени? — хмуро интересуется Макс. — При нынешних темпах — дней пять, максимум — семь. — Неделя, значит, — задумчиво говорит Макс. — А Нумминорих тоже разбирается с ручьями? То есть, я хотел сказать, с улицами? — Более того, он руководит работами на всем Левобережье, — кивает Джуффин. — У парня страсть к механизмам, ты же знаешь, и сейчас его любовь к такого рода вещам нам исключительно на руку. Но если тебе понадобится его помощь, — думаю, ты вполне можешь оторвать его от работы. Только я имею в виду конкретную помощь, а не просто посидеть рядом, преданно заглядывая в глаза и ожидая твоего озарения. Договорились? Макс тяжко вздыхает и кивает. — Договорились. В таком случае пойду думать, — он поднимается с кресла и подходит к окну. — Пойдешь? В такую-то погоду? — удивленно спрашивает Джуффин. — Ты же знаешь, на ходу мне всегда лучше думается, — Макс усаживается на подоконник, перекидывает ноги наружу и спрыгивает на улицу, взметывая подошвами сапог тучу брызг. Поднимает моментально намокшее лицо, ухмыляется шефу — тот качает головой то ли осуждающе, то ли восхищенно, — и делает пару шагов, чувствуя себя без пяти минут океаническим лайнером. Или фафуном. Ну или ладно, очень маленькой — и очень мокрой — шлюпкой. В общем, наконец понимает, почему все корабли именно ходят по воде, а не плавают, как говорят обыватели. Вполне удовлетворившись на первое время этим знанием, он поплотнее заворачивается в лоохи, вспоминает согревающие чары и решительно отправляется куда глаза глядят, а ноги идут — в сплошную сероватую пелену неузнаваемого сквозь воду города.