Пополам

Вова прижимается щекой к тёплому Хесусу, тыкается носом в шею и открывает глаза с улыбкой. Утро ещё не было таким охуенным и дело вовсе не в том, что уже день. — Доброе утро. — бормочет Хесус, елозя ладонью по его плечу. — Ты не против, что я вот так сплю? — уточняет Братишкин и забирается рукой ему под кофту, гладит по животу и обводит пупок по кругу пальцем. — В обнимку? Мне не мешает. Вова чувствует себя ещё счастливее и лезет целоваться. Может это всё нужно было прекратить сразу. Но после второй ночи целомудренных поцелуев, кажется, что это что-то такое, за что хочется особенно зацепиться. Они тонут в сладко-невинном темпе, зажимаются по углам при каждом удобном случае, сбегают вместе, и никто ещё не спалил их. Друзья либо не заметили на самом деле, либо просто делают вид. Накрывает щемящей нежностью, чем-то неуловимо-воздушным. Хесус думает, что курортные романы такие и есть, оттого сердце сжимается от тоски. Всё же в курортных романах больше от страсти и секса, а у них любовь на уровне началки, тискать друг друга и стирать губы в поцелуях. Те болят постоянно. Но ничего не длится вечно и их время ограничено. К последней неделе Братишкин начинает вести себя странно, отстранённо и тихо. И не только Хес обращает на это внимание, когда ловит каждый вдох и выдох, замечает любую смену эмоций, чувствует его постоянно. Друзья тоже начинают видеть, как Вова всё нервнее и раздражительнее себя ведёт.

***

За окном хуячит дождь уже целый час, нарушая все планы. Хесус ловит Братишкина за руку в прихожей. — Ты куда собрался? — спрашивает он, многозначительно кивая в сторону двери, за которой бушует непогода. — В магазин. — бросает Вова и вырывает свою руку, запрыгивая в кроссовки. — Какого хуя тебе там понадобилось в такую погоду? — Я, блять, не обязан докладывать, что я, сука, покупаю! — Вов… — Я… Не лезь, я не хочу ругаться. Хесус потеряно смотрит, как Вова выскакивает на улицу под зонтом. Ему это всё надоело. Пора поговорить. Хес натягивает хозяйские галоши, не тратя время на шнурки, и догоняет его у тротуара. — Стой, расскажи мне, что происходит? — требует Хесус, резко разворачивая Вову к себе. — А что происходит? — фыркает Братишкин, его эмоции по лицу понять тяжело, он вообще морщится будто его ударили или вода затекла под воротник. Вот Хесу затекла, и он шагает к нему под зонт, Вова пытается дышать ровнее, но они слишком близко. — Блять! Нахуй это всё! — говорит Братишкин, так сильно сжимает в руке зонт, что тот дрожать начинает. — Вов?.. — Это всё… Оно ведь закончится… Мне уже было хуёво, пиздец как, тогда, а ведь «нас» не было, а чувство, что я тебя потерял было. И сейчас будет хуже, больнее. Я боюсь, Хес. Хесус не находит слов, чтобы ответить. Так и есть. Осознание накрывает с головой. Хес опускает ладони на дрожащие плечи, а потом не выдерживает и прижимает его к себе, сейчас бы им двоим стоять под дождём и рыдать, как весело будет. Братишкин вдруг бросает зонт и сжимает Хеса двумя руками, уткнувшись лицом в грудную клетку. Беззащитный и хрупкий. Хесус зарывается носом в быстро намокающие волосы и не хочет отпускать, вода льёт отовсюду, рушит укладку, портит кофту, становится холодно. — Ты об этом ещё больше теперь думаешь? — тихо спрашивает Хес, хотя в шипении дождя его могут и не услышать. — Да пиздец, Хес. — отвечает Братишкин и поднимает голову, почти тыкаясь носом ему в подбородок. — Заставь меня забыть об этом. Это вообще не выход, думает Хес, но, блять, он тоже хочет забыть. У них лишь эта крошечная песчинка времени. Они замирают в ней, в секунде до поцелуя. — Эй! Придурки, блять! Вы хули на улице под дождём обжимаетесь? — взрывает мир голос Нели, девушка очень недовольно глядит на них из проёма входной двери, которую никто из них и не подумал закрывать. — Идите немедленно сюда! — Нам нужно идти? — шёпотом спрашивает Вова, поворачиваясь снова к Хесу. — Нужно… Переодеться, я весь промок. — так же тихо отвечает Хесус. — Я тоже. Они отлипают нехотя, одежда на животе оставалась сухой, пока они стояли в обнимку. Неля загоняет их в дом и причитает словно мамаша, — вот бы не заболели идиоты.